Мегрэ

Полчаса в доме царил беспорядок.

Слышно было, как Мегрэ бреется и одевается в спальне. Г-жа Мегрэ варила яйца и расспрашивала племянника.

— Мать пишет?

— С ней все в порядке. На Пасху приедет в Париж.

В дом пригласили и шофера, который отказался снять тяжелое коричневое пальто. На усах у него подрагивали капельки влаги. Он уселся в угол и больше не шелохнулся.

— Где мои подтяжки? — прокричал сверху Мегрэ.

— В верхнем ящике комода.

Наконец Мегрэ опять спустился вниз в своем пальто с бархатным воротником и котелке. Он отодвинул поданные ему яйца и, не взирая на протесты жены, выпил четвертую стопку водки.

В половине шестого дверь дома распахнулась и трое мужчин направились к машине. Мотор долго не заводился. Г-жа Мегрэ дрожала от холода у приоткрытой двери, и красноватые отблески керосиновой лампы плясали на плитках пола.

Было так светло, что казалось, день уже занялся. Но шел еще только февраль, и серебрилась сама ночь. На каждой травинке поблескивал иней. Яблони в соседском саду настолько побелели от мороза, что выглядели хрупкими, словно из стеклянного волокна.

— Дня через два-три вернусь, — бросил Мегрэ.

— До свиданья, тетя! — в свой черед, сконфуженно попрощался Филипп.

Водитель захлопнул дверцу и первые минуты целиком посвятил себя переключению скрежещущих скоростей.

— Простите меня, дядя.

— За что?

Филипп не решился ответить. Он попросил прощения, потому что чувствовал: в их отъезде есть что-то драматическое. Он помнил, как выглядел его дядя совсем недавно у камелька — ночная рубашка, старая одежда, шлепанцы.

И теперь молодой человек не осмеливался смотреть на него. Да, бесспорно, рядом с ним сидел Мегрэ: дымящаяся трубка в зубах, бархатный воротник пальто поднят, шляпа нахлобучена на лоб. Но это был не прежний энергичный, уверенный в себе Мегрэ. Дважды он оборачивался и смотрел на исчезавший вдали домик.

— Амадье прибудет на улицу Фонтен к восьми? — спросил он.

— Да, к восьми.

Времени у них хватало. Такси шло довольно быстро.

Они пересекли Орлеан, где ожили первые трамваи.

Меньше, чем через час, машина достигла Арпажонского рынка.

— Что вы обо всем этом думаете, дядя?

Даже в глубине салона их пробирало сквозняком.

Небо было светлое. Восток начинал золотиться.

— Как ухитрились убить Пепито? — вздохнул Филипп, но и этот его вопрос остался без ответа.

Машина остановилась на окраине Арпажона, все трое зашли погреться в какое-то бистро, и почти тотчас же рассвело, а за полями, на горизонте, медленно стало подниматься бледное солнце.

— Там же никого, кроме нас с ним, не было…

— Помолчи, — устало оборвал его Мегрэ.

С видом застигнутого на месте провинности мальчишки Филипп забился в угол, не смея оторвать взгляд от дверцы автомобиля.

В Париж они въехали, когда на улицах уже царило утреннее оживление. Бельфорский лев, бульвар Распайль, Новый мост…

Город, казалось, вымыли чистой водой — так ярки были краски. Вверх по Сене медленно поднимался караван барж, и буксир, гудками возвещая о ведомой им флотилии, выпускал в воздух струи непорочно чистого пара.

— Скольких прохожих ты заметил, выйдя на улицу Фонтен?

— Только одного — того, которого толкнул.

Мегрэ со вздохом выбил трубку, легонько постучав ею о каблук.

— Куда вас отвезти? — осведомился таксист, опустив заднее стекло кабины.

— Меня беспокоит не столько то, что случилось во «Флории», сколько тот, с кем ты столкнулся.

— Вы полагаете…

— Ничего я не полагаю.

Это было одно из любимых выражений Мегрэ, и всплыло оно из прошлого в тот самый момент, когда он повернулся, чтобы взглянуть на столь привычный ему в прошлом контур Дворца правосудия.

— Один раз мне даже захотелось пойти и рассказать все начальнику уголовной полиции, — промямлил Филипп.

Мегрэ не ответил. До самой улицы Фонтен у него перед глазами стояло видение — Сена в тонком лазурно-золотом тумане.

Они вылезли в сотне метров от дома номер 53. Филипп поднял воротник пальто, чтобы скрыть свой смокинг, но прохожие все равно оборачивались — на молодом человеке были лакированные туфли.

Было всего лишь без десяти семь. В угловом бистро под вывеской «Табак улицы Фонтен», которое работает всю ночь, мыли окна. Люди, спешившие на работу, забегали туда проглотить порцию кофе с молоком и рогалик. Обслуживал их подавальщик, молодой волосатый и чернявый овернец, потому что хозяин заведения, не ложившийся до пяти-шести утра, спал до полудня.

На столе для игры в белот [1] вокруг грифельной доски для записи очков валялись сигарные и сигаретные окурки.

Мегрэ купил пачку дешевого табака, заказал сандвич.

Филипп изнывал от нетерпения.

— Как прошла ночка? — поинтересовался бывший комиссар, набивая себе рот хлебом и ветчиной.

Получив с него, подавальщик будничным тоном ответил:

— Говорят, убили хозяина «Флории».

— Палестрино?

— Не знаю. Я работаю днем, а в это время не до ночных заведений.

Дядя и племянник вышли. Филипп не отваживался открыть рот.

— Ну, видишь? — прогромыхал Мегрэ. И, остановившись на краю тротуара, добавил: — Это работа того, кого ты толкнул, понятно? По логике никто ничего не должен был бы знать до восьми утра.

Они направились к «Флории», но остановились метрах в пятидесяти от кабаре. У дверей его можно было разглядеть кепи полицейского. На противоположном тротуаре толпились любопытные.

— Что мне делать?

— Твой шеф наверняка уже на месте. Разыщи его и скажи…

— А вы, дядя?

Мегрэ пожал плечами и договорил:

— Скажи ему правду.

— А если спросит, куда я подевался потом?

— Ответишь, что ездил ко мне.

Тон у Мегрэ был безнадежный. Ничего не поделаешь, все не заладилось с самого начала. История вышла до зубовного скрежета глупая.

— Простите меня, дядя.

— Пожалуйста, без сентиментальных сцен на улице. Если тебя не возьмут под стражу, встретимся в пивной «У Нового моста». В случае, если не смогу прийти, оставлю записку.

Они даже не обменялись рукопожатием. Филипп устремился во «Флорию», но полицейский, не знавший его, преградил ему дорогу. Инспектор вынужден был предъявить свой жетон и скрылся за дверью.

А Мегрэ, засунув руки в карманы, остался в отдалении, вместе с зеваками. Он выжидал. Прошло с полчаса, а он так и не узнал, что же происходит в кабаре.

Первым оттуда вышел комиссар Амадье в сопровождении неприметного человечка, смахивавшего на официанта из кафе.

Мегрэ не понадобилось объяснений. Он и без них понял, что это прохожий, столкнувшийся с Филиппом.

Догадывался, о чем спросил незнакомца Амадье.

— Это вот тут вас толкнули?

Официант из кафе утвердительно кивнул. Амадье жестом подозвал Филиппа, который остался в кабаре и только теперь вышел оттуда, взволнованный, словно выпускник консерватории в день дебюта. Ему наверняка казалось, что вся улица в курсе тяготеющих над ним подозрений.

— Вот этот господин выходил в ту минуту? — несомненно, задал новый вопрос Амадье, дергая себя за каштановый ус.

Собеседник его опять кивнул.

При сцене присутствовали два других инспектора.

Дивизионный комиссар взглянул на часы, коротко посовещался с подчиненными и отпустил официанта, тут же завернувшего в «Табак улицы Фонтен», а полицейские чины возвратились во «Флорию».

Через четверть часа одна за другой подкатили две машины. Приехала прокуратура.

— Видно, придется мне вернуться и повторить свои показания, — разоткровенничался официант с подавальщиком «Табака». — Еще белого с виши, да поживей.

И, почувствовав себя неуютно под тяжелым взглядом Мегрэ, опорожнявшего рядом с ним кружку пива, осведомился, но уже потише:

— Кто этот тип?

Глава 2

Мегрэ старательно, как школьник, вычертил прямоугольник и где-то посередине его поставил крестик. Слегка набычась, он с недовольной миной рассматривал свое произведение. Прямоугольник изображал «Флорию», крестик — Пепито. На самом краю прямоугольника Мегрэ вывел другой крестик, поменьше, — кабинет Пепито.

А точка, стоявшая сверху, означала пистолет.

Занятие было совершенно никчемное. Чертеж ничего не мог подсказать. Уголовное дело не сводится к задачке по геометрии. Тем не менее Мегрэ упрямо продолжал начатое: скатал бумажку шариком, взял другую, сделал новый чертеж.

Вот только он не думал больше о значении прямоугольника и крестиков. Наклонив голову, он с прилежным видом пытался то тут, то там перехватить обрывок фразы или взгляд, зафиксировать с памяти чью-нибудь позу.

Он одиноко сидел на своем былом месте в пивной «У Нового моста». Было поздно спрашивать себя, правильно или неправильно он поступил, появившись здесь. Все его уже видели. Хозяин пожал ему руку.

— Ну, как там куры и кролики?

Мегрэ расположился у окна и со своего места видел розовый от солнца Новый мост, главную лестницу Дворца правосудия, ворота предвариловки. Хозяин пивной, с белой салфеткой под мышкой, расплылся в улыбке и добавил, думая, что проявляет вежливость:

— Наверно, довольны, что приехали повидаться с товарищами?

Инспектора службы общественного порядка и отдела меблированных комнат не утратили привычку перекидываться здесь в белот перед выходом на дежурство.

Среди них были новички, которых Мегрэ не знал, но большинство, поздоровавшись с ним, принимались тут же шептаться с коллегами.

Тогда-то он и начертил первый прямоугольник и первый крестик. Время шло. К часу аперитива в зале собралось до десятка сотрудников «конторы». Честняга Люкас, сотни раз работавший с комиссаром, чуточку сконфуженно подошел к Мегрэ.

— Как поживаете, шеф? Решили подышать воздухом Парижа?

Мегрэ в перерыве между двумя затяжками только проворчал:

— Что там рассказывает Амадье?

Хитрить с Мегрэ было бессмысленно. Он умел читать по лицу и достаточно хорошо знал уголовную полицию, чтобы сообразить, что происходит. Был уже полдень, а Филипп все еще не появился в пивной.

— Вы же знаете комиссара Амадье. В последнее время в нашей конторе кое-что не клеится. Мы не очень ладим с прокуратурой. Вот и…

— Что он сказал?

— Ну, разумеется, что вы появились. И попытаетесь…

— Знаю я его словечки. Он сказал: «Начнет мудрить».