Станционный Cмотритель

Пришелец молчал, если он и понял, о чём говорил Климыч, то не подал виду, лишь холодными, полными злобы глазами глядел на приближающегося человека. Из приоткрытой пасти, издавая стрекочущий звук, выскакивал с равными интервалами похожий на змеиный раздвоенный язык. Капала тёмно-зелёная вязкая на вид слюна и там где она касалась земли, снег таял, обнажая тёмные клочья почвы, а в свете загоревшихся фонарей блестели смертоносные клыки. Являясь представителем земной администрации, Мастер не боялся нападения…

А зря. Тварь, затаившаяся в углу исписанного похабными словечками сортира, прыгнула, едва заметным движением оттолкнувшись от земли, но это было подобно выстрелу пушечного ядра. Самоуверенность едва не стало причиной смерти Смотрителя, он запоздало успел метнуть в монстра сверхпрочную сеть, из слюны кровожадного паука планеты далёких созвездий, подаренной ему на память одной командировочной. Встречный удар сети сбил скорость и тело, оплетённое нитями, не уступающими по прочности стали рухнуло к ногам Нила.

– Именем закона Пяти галактик приказываю тебе подчиниться моей власти, ты будешь передан в галактическую полицию и экстрадирован на родину, с запретом пребывания на Земле в течение ста двадцати лет. Назови себя и свой порядковый номер на любом языке межгалактического союза, – показывая букву «М» на нагрудном кармане пиджака произнёс он положенную по статуту тираду, но сеть лишь разозлила пришельца. Двумя мощными ударами подобных бритвам когтей передних маленьких лап тот распорол нити, которые с трудом можно было разрезать болгаркой, и снова бросился на Смотрителя.

Огромные клыки были на расстоянии нескольких десятков сантиметров от Климыча, когда тот инстинктивно падая на спину, успел выстрелить в пришельца иглой с парализующей жидкостью. Приспособление имело три типа действия: минимального, среднего и рассчитанного на максимум. Сейчас оно стояло на третьей позиции и могло с лёгкостью на денёк отправить в глубокий сон даже мамонта. Уже по инерции похожие на большие ножи когти прошли в миллиметрах от лица начальника Станции и, прокатившись по грязному снегу, он едва успел отпрянуть от рухнувшей на то место где только что лежал туши.

Зверь оказался парализован, но не был в беспамятстве, налитыми кровью глазами он, не мигая смотрел на противника; вероятно кровь у этих существ была синего цвета, потому что белки его глаз сделались голубыми. Открыв потайную секцию своего саквояжа, Мастер достал ампулу инопланетного нейролептика и прибор для инъекций, способный пробить не то что толстую шкуру, а даже стальной лист. Введя тройную дозу и ожидая, пока средство подействует, Климович стоял в стороне, глядя как монстр начинает уменьшаться в размерах, вновь превращаясь в неуклюжего пса. Самое время было закурить, ведь только что, он запросто мог стать ужином этой твари, но когда Смотритель прибыл на эту работу, табак ещё не получил распространения, а потом стало уже поздно менять привычки. По крайней мере, Климычу так казалось.

За это время он умирал не меньше дюжины раз; в зависимости от эпохи его хоронили с почестями, или просто бросали тело в братскую могилу, но всякий раз Мастер восставал из мёртвых, чтобы снова вернуться к своим обязанностям. Земля была лишь колонией, одной из многих разбросанных во Вселенной. И зародили жизнь на ней конечно не боги, а учёные, сотворив человека, с одним маленьким «но». Никто не делал его «по своему образу и подобию», доктор космической станции взял за образец населявшее планету человекообразное существо, добавив в его организм недостающих хромосом из собственного тела, дабы создание могло оценивать ситуацию. Человека создали не венцом природы, а способным примитивно мыслить животным, для того лишь, что бы он работал за своего творца. Строил дороги, космодромы и обсерватории – не пилотам же заниматься этим.

Земля уникальна, но не только тем, что обитаема, а ещё и богатством своих недр. Залежи полезных ископаемых внутри неё привлекли сюда инопланетный разум – Господа Бога, имя которого его земным созданиям запрещено «упоминать всуе». Планета на отшибе Галактики не более чем огромный карьер с залежами месторождений всей таблицы Менделеева и всё, что есть сегодня на ней – горы, пустыни, моря и реки – лишь результаты этой безжалостной добычи, с запредельными объёмами выработки, не более пяти процентов, которой использовалось на Земле. Например, для строительства египетских пирамид, которые не вырубали из камня, а заливали бетоном на месте.

Люди рождаются и умирают, появляются и исчезают цивилизации, возникают и рушатся Империи – лишь одно остаётся неизменным: Божьи жернова мелют медленно, но зато без остановки.

Мельница Богов очень хороша,

Мельница Богов мелет не спеша;

Крутится размеренно колесо –

Будет перемолото абсолютно всё.

Такой была первая заповедь Моисея, высеченная им на рубиновой скрижали прежде других. Боги не могли управлять всем здесь сами, создав посредников между собой и остальными людьми – Богом избранный народ. Иудаизм и производные от него религии не что иное, как система управления планетой, то бишь карьером, за процент. Когда работники начинают понимать существующее положение вещей – как было с Эдемом и Вселенским потопом – небожителям приходится устраивать реставрацию системы, путём войн и разрыва поколений.

На долгое время, (по земным меркам), о колонии забыли, а когда воздухоплаватели появились здесь вновь, Земля оказалась ввергнута в череду жесточайших сражений. Человечество расплодилось за минувшее тысячелетие, а поскольку первые люди обладали завидным долголетием и изобретательностью в средствах уничтожения себе подобных, война стала единственной возможностью сократить население. Битвы велись в воздухе, на земле и воде. Миллионные армии сходились в грандиозных баталиях и чтобы остановить эту вакханалию смерти, Создателям пришлось пойти на крайние меры.

Климович не знал точно, как население Земли было обнулено тогда на самом деле, посредством потопа или смертельной эпидемии, не коснувшихся лишь избранных. Но факт остаётся фактом: люди, которых выбрали для продолжения рода, были подвергнуты серьёзной переделке. Теперь их жизнь протекала в течение лишь одного века, а не многих как ранее и мозг уже использовал свой объём только на десять процентов. Аборигены, оказавшиеся в ареале второго пришествия стали использовать мифы о сотворении мира как собственную религию, основанную на поклонении творцу. Но как водится с существами невежественными, изрядно напутали в своих писаниях. Всё дело лишь в том, что не было никакой «богом избранности», как не было и богов. А вот те первые люди из неудавшегося эксперимента, они были, хоть до наших дней дожили единицы. Такие, как Климович.

За сотни прожитых жизней с ним случалось разное, но сожрать, пожалуй, пытались впервые. Вообще-то все прибывающие на Станцию являлись существами законопослушными, и в их интересах было вести себя в рамках установленных правил, но сейчас произошло нечто, чего Смотритель не мог объяснить. Монстр вряд ли появился легально. Кто-то его привёз и бросил здесь, либо он сбежал из прилетавшего военного корабля. Насколько Климыч знал, этих прирождённых убийц с Линерии, не обладающих большим интеллектом, использовали вместо боевых скакунов, контролируемых посредством телепатических способностей седока. Получается, хозяин зачем-то провёл его сквозь портал, дав новый образ?

Впрочем, воевали «Боги» не только с созданным им человеком, но и между собой; последнее обнуление цивилизации несколько сот лет назад произошло как раз по этой причине. Грандиозная битва за жизненно важные ресурсы случилась на ближних подступах к Солнечной системе, но эха взрывов ядерных реакторов кораблей хватило, чтобы смертельный удар прошёлся по Земле волною пожаров и разрушений, погрузив планету в «годы без лета».

Последствия атомной войны были чудовищными: небо затянуло плотной пеленой поднявшегося вверх пепла, такой плотной, что через неё не проникал солнечный свет. Землю и реки почти полностью сковало льдом; планета едва не сойдя с орбиты на время замерла, а потом всё же продолжила вращение, изрядно замедлив его. Днями, неделями, месяцами с неба то, замедляясь, то усиливаясь, валил снег вперемешку с грязью и остатками частиц всего, что сгорело. Человечество было обречено на медленную мучительную смерть от голода, ведь запасов провизии не хватало, да и доставить её, куда бы то ни было, по бездорожью в кромешном мраке оказалось практически невозможно.

Люди ели домашних и диких животных, потом друг друга и когда тучи наконец рассеялись, выжили лишь те кому несказанно повезло и кто очень того хотел. Но радовались они рано, ведь за мраком пришёл мор. Оттаявшие тела мертвецов – горы трупов, которые некому было хоронить, разлагались, зловонием своим, привлекая падальщиков, устраивавших пиршество на их останках. Чума свирепствовала, кося уцелевших и уберечься от неё было нельзя. Ведь не было врачей, больниц или места где можно было укрыться от неё.

Климыч и немногие из выживших бродили по пустым городам, пытаясь раздуть пламя жизни из слабой искры. Носители древних знаний оказались мертвы, и ему приходилось передавать их крохи тем, кто был способен принять их. Так вновь появилась периодическая таблица Менделева, паровозы – железную дорогу для которых приходилось откапывать, а не строить в многометровом слое грязи, оставшемся после таяния снегов – и проводную связь.

А спустя недолгое время опустевшие города заполонили новые жители, хлынувшие на освободившиеся места с окраин необъятных просторов России, как оказалось не так критически пострадавших, как центр. Кто босиком, кто в лаптях, они ходили по бетонному полотну дорог и брусчатке улиц, потрясённо разглядывая величественные сооружения, доставшиеся им по наследству от прежних жителей, без всякого смущения занимая их жилища.

Глядя на эту хлынувшую словно из ниоткуда орду, Климыч догадывался о её происхождении – все они были клоны одного единственного человека, ну максиму десяти, которых небожители спешно штамповали лишь для того, чтобы не прекращалось вращение колеса. Если создатели вымирающей цивилизации были статными, как правило, светловолосыми и светлоглазыми людьми, чей рост редко был ниже двух метров даже для женщин, то новые обитатели этих мест оказались среднего роста, лица их были скуласты, глаза зачастую раскосы, а тела густо заросли чёрным волосом.

Уцелевшие аборигены казались среди них настоящими гигантами, мало похожими на вновь прибывших внешностью и складом ума. Это и язык, на котором они разговаривали, делало их непохожими на остальных и потому их прозвали иностранцами, доверяя как наиболее образованным среди всех работы по обустройству жизни. Переселенцы принесли с собой свою религию, перестраивая похожие на ротонду храмы исконных жителей с четырьмя входами на разные стороны света и островерхими шпилями в привычные, им церкви с алтарём и иконостасом, украшая крестами и достраивая куполами, трапезными, звонницами.

В век интернета не обязательно лететь за тысячи километров, что бы увидеть другой континент, достаточно просто включить компьютер и Климыч с усмешкой смотрел на последствия безжалостной выработки, когда происходила выемка грунта и всех полезных ископаемых на глубину нескольких километров, которые называли теперь Национальными парками. Все эти впечатляющие воображение каньоны, идущие отрогами горы, озёра и моря были не чем иным, как следствием варварской добычи земных недр, но для других целей планета «Богами» и не рассматривалась. Что потом будет со строительной площадкой и работавшими на ней людьми их мало интересовало. Да и какие это собственно люди? Так, человекоподобное нечто.

***

Сделав ошейник и поводок из срезанной бельевой верёвки, Климович в компании едва передвигающего ноги нескладного «двортерьера» остановил такси, и сев на заднее сидение отправился на работу. На сегодняшний день приключений было достаточно.

При станции появился новый пёс; жил он на заднем дворе в отдельном вольере и казался всем каким-то странным. Он никогда не лаял, не пытался приласкаться, не проявлял радости при кормёжке или агрессии при виде других собак, обходивших вольер стороной. Лишь задрав морду, часами смотрел на небо, и было во взгляде его, что-то напоминающее человеческую тоску. Начальник станции сам кормил псину да иногда выводил погулять. А весною она вдруг пропала, как-то сбежала, а может быть сдохла. Куда делась собака, ник-то не знал, вольер сломали и вскоре о ней забыли даже те, кто иногда проходил здесь мимо.

***

На крыше многоэтажного дома стояли дети-подростки, мальчик и девочка. Уже стемнело, и снизу их не было видно. Обычная для юности мода унисекс делала их не различимыми: синие джинсы, короткие пуховики и вязаные шапочки с помпоном. Они стояли на парапете, закрыв глаза, и будто пуповина общего чрева связывал их воедино провод наушников. Левый был у мальчика, правый у девочки. Порывы пронизывающего мартовского ветра больно хлестали и раскачивали, хватая за полы одежд, но эта странная пара стояла неподвижно, не замечая ни холода, ни тридцатиметровой пропасти под ногами. Словно было им уже всё равно.

Спустя непродолжительное время девочка смотала наушники на мобильный телефон и, положив в карман куртки, сняла её, аккуратно сложив у парапета. Мальчик, молча повторил её действия, встав рядом на краю десятиэтажной башни. Взяв за руку, девочка ощутила, как дрожит его тело, слышала, как мелко стучат зубы. Внешне она была спокойна лишь предательская слеза, выскочив из-под ресниц, побежала по бледной коже. Ей было жаль так глупо заканчивать то, что толком даже не началось. Жаль было смешную кошку, любившую спать у её изголовья и всегда провожавшую её и встречавшую из школы…

Девочка отогнала прочь эти мысли, ведь решение было принято, и ничего изменить уже было нельзя.

– На три, – сказала она, мальчик согласно кивнул, и так же держа друг друга за руки, они сделали шаг…

Март – апрель 2017

г. Киев

Часть третья

Дувший весь этот день ветер внезапно стих, словно кто-то неведомый, но всемогущий закрыл заслонку в огромной трубе. Дикие пескары, прекратив щипать траву застыли, тревожно пытаясь чуткими ноздрями уловить дуновение ветра, глядя на небо своими выпуклыми удивлёнными глазами.

А с небом и впрямь творилось что-то неладное. Там, где только что было солнце, появилось тёмное пятно, сразу сделав день ночью. Пятно не увеличивалось, оно лишь приближалось к земле, словно в небе образовалась дыра, втягивающая в себя всё, что было на её пути. Если воздух вокруг был неподвижен, то внутри чёрного тоннеля, идущего под углом сверху вниз, бушевала буря. Там искрили молнии, раскаты грома, раз за разом становились всё ближе и пескары, сорвавшись с места, испуганно понеслись по равнине огромными прыжками, сминая высокую траву, всё дальше отдаляясь от этого странного места.

Достигнув земли, луч упёрся в неё и стал расширяться, делаясь всё толще; растрачивая свою черноту, он становился серым, как сумерки перед наступлением ночи. Внезапно вновь засияло солнце, тьма начала рассеиваться, лишь в самом низу оставаясь по-прежнему иссиня-чёрной, но вот развеялась и она, оставив на земле покачивающийся из стороны в сторону искрящийся конус. Он был огромен, по матовой тёмной поверхности бежали искры, конус качался, напоминая собой, маятник и когда всё же остановился вновь подул ветер, сменившись с обычного в это время года юго-восточного на северный.

***

Свет жёлтого карлика проходя сквозь атмосферу Линерии, принимал светло синий цвет и всё на планете, включая воду, растения и пигментацию кожи аборигенов имело нежно голубой оттенок. Армия Аркерона готовилась к битве с дикими существами, словно из ниоткуда появившихся в здешних местах. Верховные, доверили Велиару несмотря на молодость, командовать легионами Армоджара, возвысив до генеральского чина, но молодой генерал не прятался за спины своих солдат. Он был в авангарде ощетинившегося клинками синекожего войска. В синем шерстяном плаще поверх прочного кожаного панциря и позолоченном шлеме с пышным ярким плюмажем на под стать собственной огромной комплекции морлоне, в предвкушении кровавой битвы грозно щёлкавшего смертоносными клыками. В каждой из четырёх рук седока было по закругляющемуся к острию мечу. Морлон был давно объезжен, вместе они прошли не одно сражение и оба – всадник и его скакун – могли видеть глазами друг друга.

Раздался утробный звук сигнального рога, это значило, орда диких тварей переправилась через неширокую мелкую речку, в воде которой было так много железа, что казалась она красной. Безымянная река была последней преградой между двух враждующих сил, и теперь сбросив плащ, опустив клинки вниз Велиар смотрел, как приближается к стоящим на холме боевым порядкам аркеронцев стена неистово визжащих существ. Линерийцы называли их «каргоранами»; неизвестно могли ли они мыслить или лютая ярость и ненависть ко всему живому заполняла собою их сознание. Даже самый крупный каргон, был меньше среднего морлона, не говоря уже о том гиганте, на спине которого восседал Велиар. Но это был сгусток лютой злобы и дьявольской живучести. Проткнуть каргорана мечом, было мало, нужно было разрубить его на части. Эти твари казались бесчувственными к боли и не ведали страха.

Всё началось около года назад. Чужаки пришли из Ваалийской пустоши, на крайнем севере Империи, за которой, насколько знал Велиар, не было ничего живого. Но каргораны, что на линерийском означает «твари» или «бездушные существа», пришли именно оттуда. Сбиваясь в стаи, словно прощупывая оборону Аркерона, они нападали на приграничные поселения, которые особо не охранялись, по причине того что грозить с той стороны было некому. Бездушные существа поражали своей жестокостью – они уничтожали всё живое, будь то морлоны, линерийцы или их домашний скот, а потом до прихода солдат исчезали в пустоши.

Так продолжалось довольно долго. Каргораны нападали то здесь, то там по всей границе с пустошью, кровавыми укусами изматывая армию, с которой по-прежнему не вступали в битву. Эскадроны линерийской гвардии гонялись за ними, по тронутой чёрным инеем земле и когда удавалось настичь неистовых тварей, то, не смотря на приказ брать живьём, безжалостно уничтожали всех в отместку за отнятые жизни соплеменников.

Велиар, принимавший непосредственное участие в таких экспедициях многих из них отправил на тот свет. Ему начинало казаться, что злобные пришельцы узнают его, словно имеют единую память, передающуюся от павших живым – по крайней мере, теперь они избегали сражаться с ним в одиночку, но когда выпадал случай, всегда нападали сворой, словно старались лишить аркеронцев их военачальника. Вскоре подвернувшийся случай подтвердил догадку.

Одну особь удалось всё же пленить. Непохожие ни на одно из живых существ Линерии каргораны появились внезапно. Никто о них ничего не знал, даже то, как они рождаются на свет, есть ли среди них самцы и самки или все они одного пола. Этот монстр был явно одним из вожаков; отбив от стаи его накрыли прочной сетью и, надев приготовленный ошейник на толстой цепи, привели к Велиару. Пожалуй, то был первый каргон которого взяли в плен. Теперь посадив в клетку, чудовище отвезут в Армоджар, где тамошние светила науки прольют свет на его естество, а заодно попытаются выяснить причину агрессии.

Пленник вёл себя на удивление тихо, казалось, он был не просто спокоен, а читалось в его поведении некое пренебрежение к победителям, словно это не он был в плену. Во время боя каргораны рвали врагов клыками, острыми, как ножи когтями и шипом на конце хвоста. У них были среднего размера ноги и длинная шея. Шерсти не было, как и у всех на Линерии, а удивительно прочная кожа шла пятнами тёмно-серого и почти чёрного цвета.

Мельком взглянув на него, командир эскадрона прошёл мимо, вдруг услышав, как кто-то зовёт его:

– Ве-ли-ар…, – ему показалось, он ослышался, но тихий зов повторился, только не в эфире, а внутри его головы. Во всяком случае, никто из солдат его не звал. Генерал остановился и, подойдя к пленнику, удивлённо спросил, к всеобщему недоумению: – Ты знаешь линерийский? – тот молчал, лишь в голове снова раздалось напевно уже уверенней: – Велиар…

Он узнал этот голос, голос Пии, одной из многих дев Верховных, богоподобных существ, олицетворявших собой не просто аркеронскую власть, а саму жизнь. Их было двенадцать, у каждого было своё место за столом совета, но под масками, что носили Владыки, нельзя было увидеть лиц. Всё в Аркероне так или иначе происходило с одобрения Верховных. Они объявляли начало сезона уборки урожая или посева зерна, они контролировали численность населения, решали, кому уйти за Синие Холмы и ник-то не мог родить ребёнка, даже просто заключить брак, если на это не будет получено согласие Совета. Они знали обо всём, что происходит в стране и казалось, даже солнце не могло подняться над горизонтом без их разрешения. Ник-то никогда не слышал их голоса, ник-то не знал, как общаются они между собой. Когда совещание заканчивалось, главный Вестник зачитывал с кафедры Совета принятое решение, и потом оно уже расходилось при помощи птиц и гонцов по Империи.

Стать девой Верховных по желанию было нельзя. То была огромная привилегия и великое бремя. Дева, вошедшая в святилище Совета, назад уже не возвращалась, она умирала для родных и близких, но честь связать свою судьбу с судьбой двенадцати божеств была слишком велика и родичи, провожая навсегда, зная, что больше никогда её не увидят, считали, что она вознеслась на небо в огненной колеснице.

Остановившись напротив каргона, Велиар смотрел в его пустые глаза, отчего-то ощущая себя неуютно. Ему казалось, кто-то или что-то мерзкими холодными пальцами роется в его голове, перерывая ворох воспоминаний. Он стоял так, застыв и воины, бросив дела, удивлённо глядели на него, не понимая причины происходящего.

– У тебя кровь, командир, – услышал он голос Нострума, старого друга, не раз спасавшего жизнь во время опасных стычек с каргоранами. Возглас вывел генерала из оцепенения; взглянув в отражение шлема, что держал в одной из рук, он увидел тёмно синюю струйку крови, бегущую из левой ноздри. Гигант с недоумением посмотрел на каргона, но глаза его больше не были мёртвыми, в них искрилась целая гамма почти понимаемых чувств, от презрения до скрытого превосходства. Но что в них точно отсутствовало, так это страх.

Монстр больше не пытался заговорить с Велиаром, похоже, он узнал от него всё что хотел. Внезапно его без того длинная шея вытянулась настолько, что казалось сейчас оторвётся голова. С угрожающим свистом ощетинившись боевым шипом, взвился хвост каргарона, полоснув острым костяным отростком по угодливо подставленному горлу. Брызнула зеленая кровь, перерезанное горло забулькало пузырьками воздуха и чудовище, забившись на земле в конвульсиях, испустило дух.

***

Это было полгода назад. Теперь ситуация изменилась, причём настолько что речь шла уже не о локальных успехах одной из сторон, а о противостоянии рас. Чужаки больше не прятались; собрав разрозненные орды в один кулак, они наносили удар за ударом по обороне Аркерона, не просто захватывая куски территории, но превращая её в безжизненную чёрную пустыню. Что-то случилось с природой; теперь обжигающий кожу холодом ветер дул всё время с севера, превращая ранее плодородные земли в обледенелую пустошь, не пригодную для обитания. Сгрузив пожитки на запряжённые сердарами подводы, линерийцы уходили с обжитых мест на юг, туда, куда ещё не добралась Ваалийская пустошь, и где можно было прокормиться.

Травоядные сердары были размером с морлона. У них были четыре заканчивающихся костяным наростом мощных ноги, две головы на длинной шее и мясистый тянущийся по земле хвост. Одной головой сердар пил воду, другой срывал листву с невысоких деревьев или щипал траву. Когда пищи не было, какое-то время он мог существовать за счёт накопленного в хвосте жира.

Ещё буквально вчера многолюдные поселения пустели, а о некогда кипевшей здесь жизни напоминали в спешке забытые или просто брошенные вещи. За полгода территория Империи сократилась на треть, чего не было никогда за тысячи лет её существования. Аркеронцы роптали, обвиняя Совет в своих бедах, в неспособности справится с дикой ордой. Желая разбить каргоранов в решающей битве Верховные собрали огромную армию, поставив в строй всех, кто был способен держать оружие. Лазутчики докладывали о движущихся к Красной речке несметных полчищах врагов, и именно на её берегу решено было дать главное сражение этой войны.

***

Звук сигнального рога вернул задумавшегося Велиара в реальность. Он думал о Пие, о том, что если покончит с тварями, то сможет изменить правила. Спасителю Империи, за которым непобедимые легионы Верховные отказать не смогут. Что станет, если битва будет проиграна, он старался не думать. Победа или смерть – по-другому будущего у них с Пией не было. Как, впрочем, и у всего Аркерона. Навалившаяся напасть была общей бедой линерийцев, но удельные властители соседних земель пока не видели общей картины, а только лишь возможность достижения сиюминутных целей устранения опасного конкурента в борьбе за территорию и ресурсы, надеясь, что судьба Армоджара каким-то образом минует их.

Восседавшие на морлонах легионы и ощетинившаяся копьями пехота из ополчения стояли полукругом на краю, возвышавшегося над рекою высокого крутого холма. Это была выгодная позиция, но стратегия битвы совсем не интересовала чудовищ, всё что им, казалось, было нужно это рвать острыми, как лезвия зубами линерийскую плоть, даже ценой собственной жизни.

Стоя на вершине холма Велиар смотрел, как переправляются на левый берег всё новые и новые орды каргаронов. Их вид был ужасен, а число несметно. Острые когти кромсали почву при беге, поднимая пыль, и казалось от этого, что синяя туча застилает небо от края до края горизонта, наползая туманом на приготовившихся к битве солдат. Поменялась не только каргоранская стратегия ведения войны, но и сам их внешний вид. Толи это были новые существа, толи видоизменились прежние: теперь кровожадные твари в случае надобности могли вставать на задние лапы и, удерживая равновесия опорой на хвост, сражались стоя. Они явно учились у линерийцев, и это не могло не настораживать генерала. Кто-то или что-то направило их сюда неведомо откуда, и этот кто-то руководил их действиями.

Сдерживая каргонов щитами, пехота колола незащищённые доспехами тела длинными копьями, стараясь сбросить вниз, но те не считались с потерями и на смену убитому тут же приходили новые твари. Когда на копьях нанизывалось по нескольку мёртвых туш, древко ломалось или копьё приходилось бросать, тогда в ход шли мечи, секиры и длинные ножи из линерийской стали, что были прочны и практически не тупились.

Костяк армии Велиара составлял Седьмой Несгибаемый легион. Именно он, усиленный копейщиками, во главе со своим прежним командиром стоял на главном направлении удара, держа строй, тогда как фланги войска постепенно вдавливались назад. Правый берег был крут, генерал не видел, что происходило за ним, но именно оттуда валили всё новые и новые орды каргаронов.

– Командир, нужно отступать! Легионы пали. Все кроме Седьмого, пехота рассеяна! – услышал он голос Нострума. Верный друг был прав, эта битва была проиграна, оставалось лишь победить в войне.

– Труби наступление! – хрипло прорычал он, втыкая четыре закруглённых клинка в пасти наседающих на него тварей. – Пусть все кто ещё может двигаться, идут за мной!

– Наступаем?! Куда?! – воскликнул Нострум, отбиваясь от наседающих на них существ. Впрочем, каргароны не столько старались разорвать их, сколько отрезать от остальных. – Услышь меня, командир, у тебя больше нет армии, только остатки Седьмого…

Выхватив из чехла на седле сигнальный рог, Велиар протрубил в него прерывисто несколько раз, что было сигналом атаки и морлоны привыкшие к ним ринулись вперёд, сметая с пути каргаронов. Сколько их было, оставшихся в живых и последовавших за своим командиром, Велиар не знал, но даже если б он остался один, всё равно не отказался бы от безумного плана, пронзившего его молнией в самый разгар битвы. То, что сейчас происходило, не было обычными приграничными стычками, это было переселением, когда одна раса поглощает другую, подстраивая под себя ранее обжитую территорию. И нужно было положить этому конец.

Если в начале чужаки практически не оказывали сопротивления, занятые истреблением спасающихся аркеронцев, то по мере приближения к реке оно делалось всё более ожесточённым. Велиар первым на своём морлоне, густо покрытом кровью врагов, взобрался на другой берег и от увиденной картины его дух перехватило.

Между рекой и линией горизонта в небо уходил гигантский чёрный смерч. Он был неподвижен, огромной медленно вращающейся воронкой упирался в небо, словно не давая ему упасть, а оттуда где остриё касалось почерневшей земли, из его чрева появлялись всё новые и новые враги.

– Генерал! – окликнул его один из солдат, указывая окровавленным мечом в направлении не замеченного раньше предмета, похожего на огромное чёрное яйцо. Вновь появившиеся каргароны больше не стремились на поле боя, а спешили к нему, заслоняя его своими телами. Если и было что-то, что направляло их сюда, то «яйцо» имело к этому самое непосредственное отношение. Подгоняемый силой мысли, морлон рванул к нему даже раньше, чем линериец успел это приказать. Обернувшись, Велиар увидел, что будто повинуясь неслышному зову, прозвучавшему одновременно во всех головах, бездушные существа застыли на мгновение, а потом словно забыв обо всём, бросились к переправе.

Времени не было. Морлон, вытянув стрелой хвост, переваливаясь из стороны в сторону, мчался изо всех своих сил, мощно отталкиваясь от земли задними ногами. Гигант прижался к его огромной голове, стараясь успеть к яйцу, прежде каргонов. Они оказались там почти одновременно. Уцелевшие солдаты держали оборону, окружив чёртово «яйцо», Велиар же, словно застыв, стоял напротив, держа наизготовку свои мечи. Внутри огромного овала пульсировала инородная жизнь, она была не доброй и не злой, она была иной – просто те, кто послал Велиара, не знали об этом.

Генерал смотрел, как по гладкой, вблизи почти прозрачной коже бегут серебряные искры, складываясь в неведомые ему символы. Существо, силой своего разума вызвавшее этот исход пыталось заговорить с ним, но воин, не в силах понять их только смотрел на искрящуюся пульсацию, и тогда в его голове вновь прозвучало так знакомо: – Ве-ли-ар…

– Командир, приди в себя! – затряс его за плечо появившийся рядом Нострум. – Убей эту тварь или остальные сожрут нас сейчас!

Натиск каргаронов с каждой секундой становился всё сильнее, они просто кишели вокруг, не считаясь с потерями, и оставшимся в живых легионерам с огромным трудом удавалось сдерживать их натиск. «Убей!», «убей!» – эхом пронеслось в голове и он, не в силах прогнать наваждение, продолжал стоять неподвижно, глядя на сходящиеся лепестками отростки в верхней части овала, до которой едва мог дотянуться.

Лепестки раскрылись; внутренняя их часть была густо усыпана мелкими треугольными зубками, они шевелились, они манили его, начав казаться почти безобидными. Кто-то другой был смертельно опасен, кто-то другой заслуживал смерти. Время текло, гибли последовавшие за ним воины, всё ближе слышалось щёлканье острых зубов – казалось смерть уже неминуема и тогда Нострум, встав ногами на седло, оттолкнулся от крупа своего морлона и в прыжке вонзил копьё в чрево мерзкого существа. «Яйцо» сжало товарища в смертельных объятьях, он слышал хруст костей, чавканье раздираемой плоти, ощутил, как кровь, брызнув фонтаном, густо залила лицо. Велиар пытался помочь ему, только Нострум был уже мёртв, но смерть его, одна из многих тысяч за сегодняшний день привела генерала в чувство. Сбросив оцепенение, он с яростью рубил ненавистное нечто, ослабившее безжалостную хватку своего разума и пусть с трудом, но всё же смог распороть его матовый панцирь, раз, за разом вонзая внутрь клинки.

Натиск мерзких тварей заметно ослаб и воины, вымещая на неведомом монстре свою злобу, весь пережитый за день страх и боль за погибшую армию Акрерона неистово кололи, рубили, резали его и вскоре от жестокого существа остались лишь покрытые чёрной слизью ошмётки. Смерч исчез, каргароны жалобно скуля, в ужасе разбегались в разные стороны по равнине и уцелевшие солдаты, немногие из огромной аркеронской армии, прекратившей в этот день своё существование, с ненавистью убивали всех, кого могли настичь.

Войне конец. Положив легионы, Велиар уничтожил врага и теперь смотрел опустошённо, на то место где совсем недавно чёрное облако рождало орды пришельцев. По грубо скроенному лицу его текли слёзы, слишком глубоко было потрясение того, что он смог сегодня пережить. И он смотрел, смотрел на пустошь, не желая, чтобы кто-то увидел их и, боясь взглянуть в глаза чудом выживших солдат погибшей армии. Великой армии Аркерона.

Внезапно он ощутил дуновение ветра, приведшее его в трепет. Весь этот год ветер дул с севера, он дул и дул из Ваалийской пустоши, превращая плодородные земли в безжизненную пустыню и вот сейчас, впервые за долгое время наконец-то подул с юга.

***

После битвы на Красной речке прошло два месяца. Всё это время Велиар с остатками армии продолжал находиться на границе с пустыней, что не так быстро, но всё же неудержимо всё дальше отодвигалась на север. То там, то тут на черной земле появлялись синие кляксы плодородной почвы. Постепенно она приобретёт прежний вид и ленирийцы вновь обоснуются здесь, за теми, кто уже вернулся из вынужденной отлучки. Аркеронцы обживали брошенные жилища, на улицах поселений ещё не стало многолюдно, но рано или поздно всё обязательно будет как прежде. По крайней мере, так надеялся Велиар.

Тот, кто погубил свою армию, не ждал триумфа, в этой компании нельзя было разбогатеть, ведь каргароны не имели богатств, как и вообще чего-то материального, да и война эта шла на собственной территории. И всё же возвращение в Армоджар было неминуемо. Верховные хотели, чтобы легионы, не так давно ушедшие из столицы в блеске славы воинских побед, были хотя бы похожи на армию, внушающую верноподданнический трепет. А эта толпа израненных, измождённых людей могла вызвать лишь только сочувствие, жалостливую брезгливость, но никак не восторженную гордость. И потому они ждали, чтобы ветераны хоть немного оправились от ранений и пришли в себя, постепенно доукомплектовывая войско спешно набранными рекрутами. Что будет с ним, генерал не знал, во всяком случае, он сделал всё что мог, уничтожив угрозу, хотя и не таким представлял свой путь домой.

Из остатков читавшего мысли существа Велиар сделал нагрудный панцирь, бывший на удивление тонким, лёгким и прочным, к тому же из-за своей прозрачности оказавшийся совсем незаметным. Всех павших похоронили, насыпав над ними огромный курган, такой высокий, что он выглядел настоящей горой. Обглоданные сородичами кости каргаронов белели на равнине, жутким напоминанием о минувших событиях.

Рассеянные по пустоши, некогда внушающие ужас существа, предоставленные теперь собственной судьбе, пытались как-то приспособиться к местным условиям. Сбиваясь в стаи, они нападали на одиноких стурлов, крупных травоядных с мощным сальным горбом за загривком, загнутыми спиралью рогами идущих на сигнальные горны и подёрнутыми поволокой огромными глазами, делавшими их вид сонным. Или пескаров, травоядных средних размеров обраставших за год длинным голубоватым волосом, из которых ткали прочную тонкую нить, дававших кроме нежирного мяса вполне приличное на вкус молоко. Как и у стурлов, у пескаров было шесть тонких ног, среднего размера и голова на длинной шее с казавшимися удивлёнными выпуклыми огромными глазами, увенчанная маленькими острыми рожками. Чем дольше жил пескар, тем больше рогов отрастало на его голове.

Вслед за южным ветром и вновь появившейся травой на равнины вернулась бежавшая отсюда живность, что становилась добычей уцелевших в побоище пришельцев. Впрочем, не брезговали они и мясом сородичей. Были, однако, и те, что жили теперь среди аркеронцев, став вполне ручными. Но это было уже новое поколение, родившееся на Линерии. Новые хозяева, отрубив хвост с боевым шипом, оставляли себе не слишком крупных и злобных особей, приспосабливая к роли домашних животных.

Но вот, прискакавший из Армоджара Вестник, развернув свиток, прочёл о том, что Велиару и остаткам его легионов следовало возвращаться. Как и все в Аркероне генерал не умел читать знаки, нанесённые на выделанную специальным способом кожу пескара, это был удел Вестников, державшейся особняком касты посредников между Верховными и остальными жителями Империи. Несколько дней ушло на сборы и потом ещё декаду аркеронская армия походным маршем добирались до столицы.

Линерия в переводе с одного из местных диалектов означало «синяя почва», что лишь отчасти соответствовало действительности. Если на севере из-за обилия голубого цвета в грунте земля казалась синей пустыней, то дальше и особенно на юге, где из-за тепла и обильных дождей редкий лес превращался в настоящие тропические джунгли, доминировала вся гамма цветового спектра буйством красок, расцветок и форм.

Вернувшиеся в свои дома линерийцы радостно встречали избавителей от неминуемой гибели, ведь каргароны не брали пленных. Но чем ближе было к столице, тем меньше жителей вываливало на улицы встретить их, как и скромнее было ликование. Победа в войне считалась само собой разумеющимся для аркеронцев, тем более что противостояла им не армия в привычном понимании этого слова, а стаи диких животных. Легионы, пожалуй, кроме Седьмого были укомплектованы жителями южных провинций, и когда войско дошло сюда их встретили уже не крики радости, а поминальный вой близких погибших солдат. Их родственники желали знать, почему так вышло что все они погибли, а Велиар не получил даже серьёзных ран. И хотя генерал не знал в чем себя упрекнуть, ему было тяжело глядеть им в глаза.

Седьмой Легион состоял из жителей окраинных земель, лишь недавно присоединённых к Империи. В основном леруаны, заметно отличавшиеся по внешнему виду от коренных аркеронцев; это были четырёхрукие гиганты, со странным строением черепа – глаза и нос с огромными ноздрями дававших мощный приток воздуха к лёгким у них были впереди, а широкий рот с мощными челюстями сзади. Но эта непохожесть, нужда доказывать каждый день преданность новой родине делало их верными солдатами, пожалуй, даже более преданными Владыкам, чем сами местные жители.

Окраины Армоджара они достигли на десятый день пути. Столицу тысячу лет уже не брали в осаду, она разрослась за это время и мощных крепостных стен по периметру, давно не стало за ненадобностью. В этом был не столько вызов, сколько понимание собственной мощи: Аркерон стал могучей державой, и соседи предпочитали ладить с ним, нежели воевать.

И всё же ограда была, но не неприступная, с утыканным кольями глубоким рвом, уходящими до небес стенами с бойницами сторожевых башен. А скорее символическая в два линерийских роста, отсекающая непрошеных гостей из всякого сброда и диких животных (зачастую отнюдь не безобидных), проникающих в поисках еды. У огромного города было с десяток ворот и, хотя ближе всего им было до Северных, остатки легионов сделали крюк, потеряв полдня, чтобы пройти через триумфальную арку главного въезда.

Столица была поделена на двенадцать густозаселённых дискриптов, застроенных прямоугольниками двух и трёх этажных домов из дерева и речного камня, за которые отвечали двенадцать Субпрефектов, над которыми стоял главный Префект. Болотистые низины левого берега за сотни лет добычи изрыли бездонными шурфами копателей железной руды, каменного угля и полудрагоценного зеленоватого металла, из которого чеканили мелкую монету; утыкали каменными трубами железо плавилен. Аркеронцы делились на отличавшиеся по внешнему виду касты и те, кто был из гильдий рабочих профессий – невысокие, коренастые одноглазые леприарии – не подлежал призыву на военную службу, но именно из их доходов платились налоги на содержание армии.

На местных рынках продавались фрукты и овощи, мясо и рыба, а в септах – начальной, средней и старшей – обучали правилам поведения, азам истории и почитания Богов, которых олицетворяли собой Владыки. Другой религии, кроме поклонения Верховным здесь не было, а что и появлялось, тут же оказывалось под запретом, объявляясь ересью. Аркеронцы были крупными существами, и срок беременности у них составлял чуть меньше одного линерийского года. В Армоджаре не было кладбищ. Того, кто умер внезапно, сжигали в специальном приспособлении, а прах развеивали над полноводной Ленорой, главной водной артерией Аркерона. Те же, на ком была печать смерти – больные, слишком старые или просто уставшие от жизни – уходили за Синие Холмы и там, в бескрайней каменной пустыне ожидали свой смертный час, без права на возвращение.

Триумфа не получилось. Радостные овации раз за разом прорезали крики из толпы:

– Генерал, где твоя армия?! – Велиар держа шлем с ярким плюмажем одной из рук молча ехал на морлоне, не подавая виду, что выкрики как то досаждают ему. Морлон любил такие моменты и важно нёс своего седока, тяжело ступая задними ногами на лапах с четырьмя перепончатыми пальцами, виляя в такт движения мощным хвостом. Передними короткими лапами, больше похожими на шестипалые когтистые руки, он обычно хватал добычу, а потом разрывал торчащими из пасти с тяжёлой нижней челюстью клыками.

***

Резиденцией Владык была Сфера на самой высокой точке города, что была заметна из любой его части. Считалось, раз каждый может видеть обитель Верховных, то и Верховные видят каждого. Ник-то не замечал, чтобы они когда-то покидали её или входили внутрь – двенадцать богоподобных недремлющих существ, всегда были там как символ постоянства и благополучия Армоджара. Линерийцы жили с уверенностью в том, что когда падёт Сфера, придёт конец и всему Аркерону.

Велиар посещал её однажды, но Сфера вновь поразила его своим величием и грандиозностью постройки. Издалека казалось, огромный синий шар висит в воздухе, на самом деле он прочно стоял на высоком постаменте из редкого и потому дорогого стекла, прозрачного, но крепкого как камень. Сюда вёл почти неразличимый стеклянный мост и, ступая по нему, создавалось впечатление, что гость Верховных, паря в воздухе возносится на небо. Сферу возвели на окружённом рекой острове, она была огромна, то был целый комплекс всевозможных зал, комнат, помещений находящихся на разных уровнях этого удивительного сооружения. Впрочем, ник-то доподлинно не знал о том, что там, в середине; пожалуй, кроме Вестников, но те умели хранить чужие тайны. После службы Владыкам было два пути – уйти за Синие Холмы или пройти процедуру стирания памяти. Не теряя основных навыков, бывший посредник помнил кто он, но всё что касалось его пребывания в Сфере, десятки лет жизни, безжалостно стирались, словно их никогда и не было.

Морлон остался у входа на мост, который охраняла стража, подчиняющаяся городскому Префекту. Регалии и заслуги входящих не производили на них впечатления – ведь они служили тому, кто был над добром и злом, по другую его сторону. Когда Велиар вошёл в главную залу Верховные ожидали его, а может быть, так казалось потому, что они всегда были здесь.

Живые божества сидели за образовывавшими круг кафедрами, внутри которого стоял генерал. Владыки были точной копией друг друга, одетые в тёмно-синие балахоны с накинутым на голову капюшоном и голубой маске, с изображением линерийского лица, но без прорезей для рта и глаз. Все они говорили одним голосом, голосом Вестника, которого не было в зале.