Я ухожу

– Угу, именно. Только могу поклясться, что никого там нет. В смысле, с отбойным молотком. А вот существ с избытком. Просто благодаря артефакту мы чувствуем их присутствие.

– Жрецы, – встрепенулась валькирия. – И их много. Прям до хрена.

С каждой новой секундой тон Бумажницы становился все более возбужденным. Вот уж не думал, что валькирию заводят мужики в рясе. С другой стороны, какое мне дело до чужих извращений? Я вон вообще с Алисой сплю.

– Сказать, что они охраняют? – вкрадчиво спросил я.

– Да не тупая, поняла уже. Значит, заходим, берем артефакт, выходим. Приключений на двадцать минут.

– Ну, план почти такой. Надежный, как швейцарские часы. Поэтому я был бы тебе очень признателен, если бы ты и дальше оставалась союзником. А не мешала.

– Я всю дорогу только и делаю, что помогаю! – возмутилась Бумажница. Однако тут же добавила уже более спокойным голосом. – Ладно, услышала, приняла. Постараюсь по возможности не дергать. Но если что зови.

– Как только, так сразу, – даже не покривил душой я. В последнее время Бумажница была на редкость полезной.

– Шип, ты там все внутри себя обсудил? – обратилась ко мне Алиса. – А то мы уже притомились.

Только теперь пришло понимание, что для группы я все это время стоял посреди дороги, обращенный исключительно в себя. Ага, еще изредка бормотал что-то. Судя по участливому выражению лица Алисы, она сейчас относилась ко мне не иначе, как к старику, который сидит на остановке и не знает, куда ему надо.

– Все отлично, у меня тут небольшой брейншторм был. В смысле, у нас. В общем, долго объяснять. Двигаем.

Мы почти покинули бедный район. По крайней мере, бараков стало значительно меньше. Их сменил небольшой частный сектор, за которым уже виднелись те самые пятиэтажные панельки. Сейчас мы шли вдоль убитой дороги. Когда то давно ее можно было назвать асфальтированной, но из-за многочисленных рытвин и ям, которые просто засыпали щебнем и песком, дорога стала со временем проселочной.

Что мне не нравилось, мы оказались на открытой местности. Конечно, судя по всему, тут уже давно никого не было. Все забрали обращенные. Вот и вернувшийся Крыл сказал, что до самих пятиэтажек не встретил ни души. Однако смутная тревога не покидала меня. Значит, дело даже не в этом. Тогда в чем?

– Всем боевку накинуть. Гром, ты давай вперед. Все внимательно осматривай, не нравится мне здесь.

– А что осматривать, Шип? – спросила уже «медным» голосом Громуша.

– Не знаю, следы какие-нибудь. Все, что заметишь. Любую странность. Что-то должно вылезти.

Вот как объяснишь женщинам, что такое чуйка у человека, не раз побывавшего на войне? Или почему дикий зверь просыпается в самый темный час и рычит в пустоту? У меня была теория, что существо постоянно пробующее на вкус этот мир, начинает по особому чувствовать опасность. Это отдаленно походит на жизненный опыт. Который, как и половое бессилие, приходит с годами.

Мы значительно снизили скорость передвижения по широкой проселочной улице. Невысокие дома вдоль нее, чаще на два хозяина, равнодушно смотрели на нас. Да еще явно с некоторой издевкой на отсоединенном прицепе неподалеку было выведено «Мирный». Угу, хрен вам, вы меня не проведете.

– Шип, – негромко позвала Громуша, и я понял, что-то нашла.

Дал знак остальным оставаться на месте, а сам пригнулся и добежал до танка. Та стояла возле длинного, разделенного на две части забором, выбеленного дома с забитыми снаружи окнами и наклеенными на стекло изнутри бумагой. Единственными, оказавшиеся чистыми, даже вроде вымытыми, были дальние от угла окна. В той части двора, которая просматривалась отсюда росло несколько яблонь, прямо посреди грядок стояла старая чугунная ванна, использовавшаяся когда-то как емкость, рядом остатки деревянной теплицы и сваленные явно для растопки старые рассохшиеся шпалы.

А чего бы и нет? В своей жизни всякое повидал. К примеру, некоторые извращенцы, живущие возле железных дорог, из подобного материала и дома строили. Не знаю, что там потом было со здоровьем хозяев, явно ничего хорошего, но это уже частности.

Но что меня смутило сразу – это запах. Дух десятков немытых тел, мочи, дерьма, чего-то гниющего и тухлого. В приличных домах Парижа и Лондона флер другой. Поэтому меня сразу замутило.

– Вон, – указала Громуша на протоптанную тропинку, не обращая на запах никакого внимания.

С виду ничего такого, но проглядишься и увидишь глубокие следы на земле с темными бурыми пятнами. Точно что-то тяжелое тащили. И не раз. Про бурые пятна и так все ясно – кровь. Вели следы аккурат через двор к задней части дома.

Я толкнул невысокую, мне до груди, деревянную калитку и та поддалась без малейшего сопротивления. Не заперто. Тоже тревожный звоночек. Это место не походило на то, где построили мировой коммунизм и теперь все резко стало общим. А в частных домах, да еще вблизи города, калитки закрывают всегда.

Гром, без лишних разговоров отправилась вперед, я только знаком показал двигаться к незаклеенному окну. Уж больно интересовало, почему мне на подсознательном уровне так не нравится этот дом. Прям хотелось сжечь его и уйти не оглядываясь. Но я привык трансформировать свой страх в нечто вполне себе объяснимое, чтобы потом же его победить.

Заметил лишь, что возле дома запах стал намного резче, будто его самого мочой облили. Но уточнить, кто тут устроил уличный туалет в совсем неподходящем месте не успел.

Длинная очередь и осыпающиеся осколки стекла разорвали гнетущую тишину. Я лишь увидел задранный ствол Калаша, упершийся в небо. Это от неопытности. Стрелок, не особо целясь, выпустил весь рожок, единожды нажав на спусковой крючок. И почти никуда не попал.

Почти – потому что несколько пуль поймала своим могучим телом Гром-баба. Что было равнозначно промаху. Я же отделался легким испугом. К моменту, когда неизвестный перестал стрелять, окно плотно накрыло игольчатым залпом. И все, наступила тишина, правда, продолжавшаяся совсем недолго. Вскоре над нами в прямом смысле разверзлись небеса и сверху упала огромная огненная глыба.

Громуша по-бабьи закрыла голову руками и сгорбилась, а я запоздало понял, что ничего сделать не успею. Накроет в любом случае. И только потом чьи-то хилые пальцы схватили за шиворот и проворно протащили несколько десятков метров прочь. Крыл даже попытался перелететь через забор, но то ли я оказался слишком тяжел, то ли вираж заложил довольно поздно, и получилось, что я впечатался в ограждение из тонких реечек. И благополучно снес его. Зато оказался неподалеку от общей группы и смог посмотреть, что происходит с Громушей.

Кусок метеорита упал в двух шагах от нее. Вроде бы не задел, но раскаленная волна огня, поднявшаяся после, отбросила танка на задницу. Правда, никаких особых неприятностей не доставила. Что будем памятнику, который пытаются спалить? Вот и я говорю, что ничего.

Огонь разошелся метров на пять в ширину и на пару метров в высоту, опалив растения вокруг и оставляя на идеально белой стене следы копоти, а после исчез вовсе. Сам метеорит раскрошился и рассыпался, как трухлявый пень. Вот только меня это не успокоило. Скорее наоборот, напрягло. Кто знает, что этот гребаный пиромант там еще приготовил? Спички детям не игрушка.

– Гром, он внутри! Заходи, мы следом!

За время, пока танк с кряхтением и проклятиями поднималась на ноги, мы успели пробежать вдоль забора и забраться внутрь двора. И тут остановились. Потому что геройствовать при живой (как бы забавно теперь это не звучало) Гром-бабе никто не хотел. Да и зачем лезть на рожон, когда у тебя прямо здесь есть живой щит. Сейчас он придет в форму, отдышется после трудного подъема на ноги и «сделает грязь».

Так и получилось. Громуша явно рассердилась после негостеприимного знакомства с хозяевами белого домика. И теперь всеми силами желала отплатить взаимностью. Запертая на ключ дверь в сени разлетелась на части под настойчивостью Гром-бабы и вторую вскоре постигла та же участь.

Раздалось несколько тяжелых шагов, резкий вскрик и удар. Потом, когда я уже решил, что настала пора ворваться основной группе зачистки, меня чуть не растоптала Гром-баба. Которая теперь всеми фибрами своей крупной души, жаждала оказаться снаружи. Пришлось в последний момент отскакивать в сторону. Как говорят, у бегемота очень слабое зрение, но вот это совершенно не его проблемы.

Когда уже Гром-баба упала на колени и смачно выблевала недавно съеденное, я кивнул Слепому. А после, еще больше выпустив шипы и приготовясь применить их в самое ближайшее время, поднял автомат и вошел внутрь, крикнув напоследок.

– Остальные пока здесь.

Запах дерьма и мочи стал не просто сильнее, казалось, из него попросту и состоял дом. Я откашлялся, чтобы как-то погасить приступы тошноты, и шагнул вперед. Под ногой скрипнула половица и вторя ей, зашелестели тихие голоса, словно доносящиеся с того света. Крохотную комнатку-кухню со старой печкой я проскочил быстро и вскоре обнаружил источник звука.

Их было девять человек. Хотя людей ли? Голые мужчины и женщины, с плотными повязками на глазах, крепко привязанные по рукам к длинной самодельной батарее, идущей по всей огромной комнате. Больше всего они походили не бесплотные тени – истощенные, испуганные, словно стесняющиеся собственного существование.

Я смотрел на эти израненные, явно подвергнувшиеся пыткам тела, перемазанные своим же дерьмом, и мне становилось не по себе. Мы, конечно, и сами не ангелы. Но какими надо быть нелюдями, чтобы сотворить такое?

Тюремщики или те, кто присматривал за пленными, тоже были здесь. Правда, судя по кристаллам, лежащим на телах, свое они уже отвоевали. Тот, что неумело стрелял, сейчас отдыхал, прошитый десятками игл, возле окна. Незадачливый пиромант с размозженной головой валялся на входе. Знатно его Громуша приложила.

Что меня напрягло больше всего, обороняющиеся были подростками. Лет тринадцати, не старше – нескладные, только начавшиеся формироваться фигуры, тонкий пушок над губой, усеянные прыщами лица. Тот, который огнем управлял, и вовсе весь в угрях. Мальчишки, мальчишки…

– Шипаштый, да что же это такое делаетшя? – дрожащим голосом спросил у меня старик.

Будто я мог ответить на этот вопрос. Мы видели многое: и зэков, и людоедов, и валькирий, но даже на меня человеческая жестокость здесь, в Городе, вызвала неоднозначные чувства. Такое ощущение, что мы стали участниками соревнования по свирепости, о правилах которого знают все, кроме нас. А ведь все, кто оказался тут, по большей части гражданские люди. Тех, с кем мы утром здороваемся на лестничной площадке и сталкиваемся в магазинах.

Я приблизился к ближайшей «тени». Некогда корпулентному человеку с весьма внушительным авторитетом, заработанном на пиве и вкусных закусках. Теперь от большого живота остались лишь складки на коже и груди, а сам мужичок превратился в суповой набор. Жесткая у него, конечно, диета. И радикальная. Я только коснулся его головы, даже не успел повязку снять, как тот заверещал, подобно пойманному зайцу. Рука отдернулась сама собой, а Слепой неосознанно выпустил иглы еще дальше. Даже меня чуть не ранил.

– Нет, не меня, пожалуйста, не меня, – лепетал похудевший. – Не меня. Нет! Не меня!

Он орал, повторяя это «не меня» минуты полторы, после чего затих, изредка всхлипывая. Остальные, еще недавно издававшие хоть какие-то звуки, замолчали совсем. Даже двигаться перестали, застыв в тех позах, в которых были, когда услышали крик похудевшего.

– Меня зовут Шипастый, – пытаясь говорить ровным голосом, сказал я. – Мы вас всех освободим. Расскажите, что здесь случилось?

И снова тишина, будто со стеной разговариваю. Пленники даже не шелохнулись. Я попытался подойти к немолодой женщине, с длинным сальными волосами, обломанными ногтями и растяжками на обвисших боках, но получил похожую реакцию. Та стала сучить ногами и извиваться, словно я хотел как минимум надругаться над ней. А как максимум…

– Пойдем, Слепой.

Как только старик оказался снаружи, его затрясло. Гром к тому момент уже закончила очищать желудок и теперь просто отплевывалась. Мне впервые за много лет захотелось курить. Одну сигарету за другой. Вместо этого я достал бутылку и жадно сделал несколько глотков.

Зря, конечно, поторопился, потому что сразу же закашлялся. Даже родимая водка не на благо пошла.

– Что там, дядя Шип? – испуганно спросил Крыл.

В ответ я лишь помотал головой. Мол, не сейчас.

– Я прошто не понимаю, не понимаю, – чуть не плакал старик. – Богородица-заштупница…

Он стал бормотать еще что-то, но тихо и неразборчиво. Признаться, я его и не слушал, слишком сильно оказался погруженный в свои мысли. Думал недолго, потому что для меня все было очевидно.

Люди – крепкая и вместе с тем хрупкая конструкция. На войне я видел истинные чудеса человеческого духа. Но знал, что любого можно сломать. Не знаю, во имя чего пацаны заперли здесь этих бедолаг. И что с ними делали. Но все пленники сломались. И теперь их не починить. Я переставил флажок у автомата на одиночную стрельбу, после чего решительно вошел внутрь.

Они не сделали ничего. Не кричали, не пытались сопротивляться, лишь некоторые чуть заметно вздрагивали от резкого звука. Просто ждали своей очереди. Потому что для каждого подобное было своеобразным освобождением. А я, закончив начатое, вытер выступивший холодный липкий пот и вышел наружу.

– Так будет лучше, – сказал я то ли группе, то ли самому себе. – Они уже все равно мертвы.

– Давайте уберемся отсюда подальше, – выпрямилась Гром-баба. – И поскорее.

– Вот уж хрен, – отозвался я. – Люди были заперты здесь неслучайно. Их к чему-то готовили. И вряд ли эти двое. Мы останемся, устроим засаду и подождем остальных. У меня к этим мерзавцам много вопросов.

Глава 3

– О, гляди, жмурик, – сказал тоненьким, почти девчачьим голосом долговязый парень. – И вон там еще один. Огонек с Бурым по ходу их завалили.

– Как-будто есть другие варианты. Интересно, откуда эти жмуры пришли. И еще, где Огонек и Бурый? – спросил у него конопатый коротышка.

– В доме, наверное, – неуверенно ответил долговязый.

– Там же воняет, – протянул третий, рыжий, как солнце.

Их оказалось чуть меньше, чем я предполагал. Четверо. Примерно одного возраста – тринадцать-четырнадцать лет, одеты кто как, но с оружием. Калаши, один Вепрь, прямо за ремень заткнуты пистолеты. Надеюсь, они на предохранителе, а то неровен час так что-нибудь себе отстрелят. С другой стороны, такие мрази и не должны размножаться.

Что пацаны имели к оружию весьма далекое отношения – я понял сразу. К примеру, долговязый держал Калаш на ремне за левым плечом, стволом вверх, руки в карманах. Да еще снял оружие с большим запозданием, а не сразу, как увидел «убитых нападавших».

Ну да, это раньше у ребят в школах была военная подготовка. Которая впоследствии сменилась на патриотическое воспитание. А там знание огнестрельного оружие уже не самое важное.

Коротышку я определил за главного в этом отряде. Слишком уверенно он вел себя. Да и первый подошел к убитому, внимательно разглядывая того.

Что до «жмуриков», тот здесь пацаны не ошиблись. Точнее, сделали правильное предположение, на которое я и рассчитывал. Поэтому мы специально одели пару убитых пленников, и положили их лицом вниз. Будто пара бродяг случайно забрела сюда.

Одежду взяли за домом, в том самом дворе, куда и вели кровавые следы. Бог знает зачем и почему, но именно здесь эти малолетние ублюдки раздевали своих жертв, снимая все ценное. И даже аккуратно все сортировали – сложенные джинсы к штанам со стрелками, рубашки к футболкам и майкам, ботинки и туфли каблук к каблуку, украшения в железную коробку из-под конфет. Аккуратисты херовы. Вот на этом этапе сдался Слепой, согнувшись и забулькав горлом. Как ни странно, на выручку пришла Алиса. Именно она помогла мне одеть трупы, хоть и ее заметно потряхивало от вида изуродованных мертвых тел.

Казалось, бесполезное занятие. Вот только если бы пацаны пришли на звуки выстрелов и увидели разбомбленный дом с выбитым окном, то напряглись бы сразу и тут же пустили в ход все свои умения. А трупы, тем более чужие, они довольно сильно отвлекают внимание. Вот и сейчас, когда малолетние ублюдки сгрудились над одним из мертвых людей, они смотрели куда угодно, только не по сторонам. А тем временем карательный отряд взял их уже в кольцо. Нас я называл теперь именно так.

– Бля, это же один из этих! – коротышка носком ботинка перевернул труп.

Под «этими» подросток явно подразумевал пленников. Ублюдки ожили, как рой рассерженных пчел, загалдели, даже не сразу заметили, что зеленый ковер под их ногами ожил, опутывая конечности. Это я так уж, для перестраховки. А когда пацаны завертели головами, то увидели молодого человека с роскошной, чуток беспорядочной шевелюрой и неестественно вытянутым ртом. А уже потом ощутили на себе, что значит инфразвук.

Признаться, от корчащихся на траве уродов, которых все больше опутывали побеги, не позволяя пошевелиться, в душе возникало нечто, похожее на удовлетворение. Я кивнул Крылу, показав на троих подростков, и тот быстро подлетел и усыпил их, оставив для разговора коротышку. Слепой тут же подошел к нему, прижав дуло автомата к голове, и мы стали ждать, когда этот недоросль придет в себя.

Видимо, Псих действительно сильно повысил свои навыки. Или просто навострился со способностями. Но ждать пришлось минут пять, только после чего коротышка поднял глаза и хоть как-то осмысленно поглядел на меня.

От его взгляда я невольно улыбнулся. Он боялся. Еще как боялся. Но вместе со страхом в его глазах читалась нечеловеческая злость. Маленький злобный щенок. Стоит зазеваться и такой больно тебя укусит. А сбившиеся в стаю такие вполне серьезно могут и навредить.

– Сделаешь резкое движение, тебя убьют. Это понятно?

– Понятно, – через зубы выдавил тот.

– Расскажешь нам кое-что, – в моем голосе не было вопросительных ноток. Я хотел, чтобы собеседник сразу понял – это не предложение.

– И что? Вы меня отпустите? – злобно улыбнулся тот.

Вместо ответа я ударил его. Хлестко и больно, как умел. Признаться, даже самому приятно стало. Сейчас больше всего мне хотелось забить его до смерти. Но пока этот гад был еще нужен.

– Вопросы задаю я, ты отвечаешь. Правила простые.

Коротышка ничего не ответил, но по взгляду стало очевидно, больше всего ему хотелось бы сейчас перегрызть мне горло зубами.

– Зачем вы держали здесь людей?

– Для собственной защиты, – зло выдавил из себя ублюдок. – Мы отдаем их монахам. Они взамен защищают нас от выродков.

– От выродков? – улыбнулся я. – А вы тогда кто?

Коротышка дернулся, высвобождаясь из моих пут. Запоздало я заметил, что его правая рука, там, где у нормальных людей должна быть кисть, превратилась в широкий длинный клинки. Ну здорово, очередной пацан со сверхспособностью, который не меняется в режиме боевой трансформации. И как различать, когда вы оборачиватесь?

Он успел вывернуться, чтобы оказаться лицом к лицу со Слепым. Точнее со стволом, который держал в руках старик. После чего наше шепелявое орудие возмездия нажало на спусковой крючок.

Пустая гильза тихо упала на густую траву, а коротышка, с тем же злобным выражением лица, завалился набок. Да, с такой дыркой во лбу жить сложно.

– Извини, Шип, прошто он…

– Не оправдывайся, – ответил я старику. – Он все равно был не жилец. А собак, которые попробовали вкус человеческого мяса, всегда отстреливают. Потому что до смерти будут бросаться на людей. А эти еще хуже собак. Слепой, и кристалл с него забери. Твой.

– Этого куда, во двор? – спросила Громуша.

– Да нет, посади к дому, спиной к стене. Чтобы было видно его тупую голову. Станет наглядным уроком. Крыл, давай следующего. Давай вот этого, длинного. Слепой, будь настороже.

На этот раз все произошло слишком внезапно. Долговязый проснулся резко, молниеносно обвел нас взглядом, не упустив мертвого друга, после чего утробно зарычал. Зрачки неожиданно пропали, а глаза озарились таким неприятным светом, будто засранцу в задницу вставили светодиодную лампу. Тут уж я не стал искушать судьбу.

– Слепой!

Громкий выстрел заставил глаза ублюдка погаснуть окончательно.

А у меня возникли определенные сомнения. Не знаю, кто и как промыл мозги этим пацанам, но сделал это мастерски. Придется работать, что называется, на контрасте.