— Я, например, вообще потерял квартиру, которая мне досталась от бабушки, — в голосе Олафа не было и капли грусти. — Не буду рассказывать подробности, но скажу одно: родители порой могут быть очень злыми, если единственный сын поступает не так, как хотелось бы им.
— В итоге ты здесь?
Олаф выпрямился, раскинул руки в стороны и посмотрел по сторонам.
— Да, я здесь. Разве плохо? Тут хорошо, если смотреть на ситуацию здраво. Могло быть и хуже. По крайней мере, я не один и у меня есть способ зарабатывать деньги, а не скитаться по помойкам в поисках объедков.
— Работа?
— Я электрик, — он довольно хлопнул себя по предплечью. — Разбираюсь в том, в чём не разбирается большинство людей, на этом и живу. Как и многие другие.
— Хорошо, что ты не унываешь.
— И тебе не стоит. Знаешь, даже самая отвратительная жизненная ситуация может стать не такой отвратительной, если тебя есть кому поддержать. Реми, например.
Эстель усмехнулась, взглянув на молчавшего друга.
— Конечно, он ведь даже привёл меня сюда. У меня такое чувство, что я на приёме у психолога. В хорошем смысле.
— Олаф умеет донести смысл понятными словами, — согласилась Грета.
Все за столом рассмеялись.
В дальнейшей беседе Эстель не участвовала. Она ушла глубоко в себя, не зная, радоваться ли тому, что Реми упрямо пытался подтолкнуть её к размышлениям о жизни. Ей хотелось послать всё к чертям и ни на минуту не задумываться о том, что произошло до возвращения сюда. Ей хотелось спокойной жизни, пусть и на короткий промежуток, но не такой, чтобы каждый считал своим долгом напомнить о проблеме и сказать, что всё непременно будет хорошо.
Эстель взглянула на улыбающуюся Грету. Интересно, она действительно здесь ночует с Олафом? Как бы Эстель не пыталась избавиться от сомнений, Грета казалась ей далеко не любителем подобной жизни.
Эстель допила чай как раз в тот момент, как позади хлопнула дверь. Послышались быстрые шаги по шуршащей траве.
— Вы бы с утра ещё громче орали.
Олаф повернул голову, в успокаивающем жесте выставив руки вперёд.
— Рейна, не горячись, никто не орёт, просто у тебя чувствительный слух.
Эстель тоже оглянулась. В нескольких шагах от них она увидела мрачную девушку, не сводившую сердитых глаз с Олафа. Она выглядела как человек, который только что проснулся не по своей воле.
— Ага, очень чувствительный, особенно когда я пытаюсь спать, — не уступала она.
Реми рядом тяжело вздохнул.
— Успокойся, мы будем вести себя тише, — заверил её Олаф.
— Уж надеюсь, — сказала Рейна, развернулась и скрылась за вторым вагоном.
— Рейна, Рейна, — запричитал Олаф.
— Что ей мешает вести себя чуточку дружелюбнее? — спросила Грета.
— Она не любит незнакомцев, особенно на своей территории.
— Но это и наша территория тоже!
— И здесь прекрасная слышимость.
Судя по виду Реми, он был далеко не рад появлению Рейны.
— Кто это? — поинтересовалась Эстель, забыв, что всего минуту назад ей хотелось как можно скорее вернуться домой.
— Она первооткрыватель, если можно так выразиться, — начал пояснять Олаф. — Когда я пришёл, Рейна уже жила здесь. Так что если быть честными, то мы нарушили её покой, и она имеет полное право кричать на нас.
Эстель заметила недовольный взгляд Греты — ей явно не нравилась Рейна, раз уж милая очаровательная девушка так сильно нахмурилась.
— Да, вот только она гораздо милее ведёт себя с тобой, — ревниво сказала Грета.
— Грета, брось, мы обсуждали это уже тысячу раз! — взмолился Олаф. — Рейна мне лишь друг и только.
— И вы знакомы гораздо дольше, чем мы с тобой. Откуда мне знать, может, ты постоянно врёшь, раз не даже не хочешь рассказывать, как вы вообще познакомились?! — Грета выглядела так, будто вот-вот сорвётся и кинется колотить Олафа.
— Грета, для Рейны это личное, но вовсе не значит, что я скрываю любовную интрижку просто потому, что мне так вздумалось!
Эстель посмотрела на Реми — он уставился в сторону, стойко перенося громкую ссору. Ей самой тоже не очень хотелось присутствовать при чужих разборках, тем более что она знала Олафа и Грету совсем недолго. Ссоры — это настолько личное, что каждый раз в такой ситуации чувствуешь себя третьим лишним. Эстель была готова перенести даже приторные признания в любви и поцелуи в её присутствии, но не ссоры. Встревать она не собиралась, а лишь сделала вид, что ей кто-то звонит, для вида достала телефон и, шепнув Реми: «Я на минуту», поспешила ускользнуть подальше.
Под ногами шуршала трава, яркое утреннее солнце слепило глаза. Становилось тепло, и Эстель начинала жалеть, что не надела под свитер лёгкую майку. Но если всё продолжится в таком духе, долго она здесь не задержится. Ей было неловко мешать Олафу и Грете в случае, если ссора примет скверный оборот и им потребуется время, чтобы во всём разобраться.
Телефон услужливо молчал. Эстель прислонилась спиной к холодному металлу вагона, прислушиваясь к продолжающемуся на высоких тонах диалогу. Если Реми хотел помочь, то вряд ли у него получилось.
— Они всегда так ругаются.
Эстель вздрогнула, повернувшись на голос. Рейна сидела на корточках в паре метров от неё около зелёных кустов ещё не распустившихся цветов.
— Я тебя напугала? Прости, — усмехнулась она, заметив её реакцию.
— Нет, просто… я задумалась. И забыла, что ты ушла сюда, — нашлась Эстель. — Не люблю, когда при мне кто-то ссорится. Ощущение, что лезешь кому-то в душу не по собственной воле.
Рядом с Рейной стояла выцветшая пластмассовая лейка. Правой рукой она рыхлила землю толстой палкой, другой осторожно придерживала стебель. Дождавшись, когда она отвернётся, Эстель позволила себе внимательнее посмотреть на неё. Волосы, заплетённые в длинные тонкие дреды, скрывались под капюшоном спортивной куртки. Такой же поношенной, как рубашка Олафа. Бледное лицо выражало спокойствие и усталость несмотря на то, что было ещё только утро.
— Такие ссоры у них не редкость. Обычно эти двое живут душа в душу, когда им не приходится обсуждать внешний мир. Или меня, — Рейна говорила без прежнего раздражения.
— Почему? — осмелилась спросить Эстель, поддавшись любопытству.
— Грета меня терпеть не может. И ревнует Олафа ко мне, хотя это настолько глупо, что смешно. Только вот она сама не понимает, — воткнув палку в землю, с нажимом ответила Рейна.
— Грета ведь не бродяжка.
— Наблюдательно.
— Платье её выдаёт. Она так любит Олафа?