Иное отражение Старгорода

Андрей Жуков

Иное отражение Старгорода

Нанизывание легенд в качестве буквальных истин

мгновенно превращает их из иносказания в неправду.

Джордж Бернард Шоу

Глава 1

– Лешка! А ну ка подь сюда.

Парнишка лет четырнадцати, выскочив на улицу, планировал прошмыгнуть мимо дедова дома незамеченным. Но острый, как для старика глаз, заметил метнувшуюся тень, сквозь просветы в заборе. Дед Иван открыл калитку и, опираясь на резную клюку, вышел за двор своего дома. Он уселся на лавочку, подпирающую забор. Распрямил затекшую ногу и, положив ладони на рукоять клюки, обратился к пацану.

– Ты куда это собрался на ночь глядючи, сорванец?

– С ребятами гулять. – потупив глаза ответил Алексей.

– Чую, врешь, окаянный. – наседал дед Иван.

– Да, нет, деда. С ребятами на выгон идем, землянику собирать будем.

– От, ты окаянный, снова брешешь. Вы что, девицы красные по полям ягоды сберать на закате? Ну ка, сядь на подле меня. – и дед постучал ладонью по лавке рядом с собой.

Алешка нехотя направился к Ивану. Склонив голову, он недовольно сопел. Усевшись на лавку возле деда, Леха сжимал кулаки, отсчитывая каждую секунду, потерянную возле Иванова двора.

Парнишка родился в районном центре Луганской области в Старобельске. Родители увезли его в областной центр еще маленьким. Там он вырос, учился в школе, но душа тянула мальца в родные места. В тихий уютный городок, с тенистыми улочками, купеческими домами из красного кирпича. К неторопливому образу жизни горожан. К полноводной речке, извилисто огибающей городок с чистыми песчаными пляжами. К субботним рынкам на базарной площади, где можно было продать собранные в соседском саду вишни. К велосипеду, так прекрасно вписывающемуся в городской ритм. И к приключениям, которые наполняли эмоциями и воспоминаниями каждые его каникулы. Вот и сегодня он с ребятами договорился встретиться у подвесного моста, задумав для себя «опасное» приключение. Солнце уже клонилось к закату и вот-вот скроется за подгоровским* холмом. Если он опоздает, то ребята уйдут без него.

_______________________________________________

*Подгоровка – деревня на окраине Старобельска с одной стороны примыкает к гряде меловых гор.

– Лешка, – расправив рукой седые усы, обратился к мальчишке дед, – я ж по очах твоих вижу что ты брешешь. Я когда такой как ты был, тоже брехал, батьке своему. И все в неприятности попадал, а одного разу правду сказал. Так отец мне совет мудрый дал, да от худого уберег. Вот так вот.

– Да не вру я, дед Вань. – стоял на своем Лешка.

– Ладно, партизан. Коли не врешь, так и быть. Беги.

Лешка радостный подскочил с лавочки, и словно ужаленный помчал по улице. Но не далеко он успел отбежать, а только Иван его окликнул.

– Эй! Сорванец, фонарь то взял?

Лешка оглянулся и, махнув рукой, ответил деду.

– Взял, взял!

– С белым светом?

Этот вопрос Алексея заставил остановиться. Он непонимающе смотрел на старика, подпирающего забор своего двора. О каком таком белом свете говорил Иван? В начале восьмидесятых годов двадцатого столетия о таком свете парнишке было не известно. И почему именно этот свет необходимо было брать туда, куда он направлялся. Видя замешательство мальчика, дед добавил.

– Ты ж в подземелье? А коли так, то там обычный фонарь не сработает.

– Это почему? – проболтался подросток, задав такой вопрос.

– А ты иди сюда, я тебе и расскажу.

Алексей разрывался между желанием скорее отправиться в опасное приключение с ребятами и любопытством услышать увлекательную историю из уст деда. Иван не был ему родным. Он брат Алешкиной бабушки. Жил по соседству. Своих детей у Ивана не было, а с сестриными нянчился редко. Но бывало, когда дед приходил в гости или Леша заскакивал к нему в дом, Иван рассказывал увлекательные истории о прежних временах. У него на каждый случай был готов сказ или эпизод из жизни. Дед был наполнен некой таинственностью и загадкой, и мальчишку тянуло к нему словно магнитом. И вот Иван закинул крючок, а Лешка на него клюнул. Что-то такое знал дедушка, что может поднять его авторитет в глазах поселковых пацанов. Обернувшись на солнечный диск, еле видимый из-за горы и понимая, что он уже опоздал, Алексей не спеша вернулся и сел на лавку рядом с дедом.

– Рассказывай, – потребовал Иван.

– Серега и Юрка с Красного городка* рассказали мне одну историю. Но, дед, только это секрет. Я обещал ни кому не рассказывать.

_____________________________________________

*Красный городок – часть города Старобельск, исторически имеющая данное название.

– Я тебя не выдам, внучок. – успокоил мальца старик.

– Ребята говорят, есть легенда, что во время войны один белогвардеец, кажется Батька Махно, приехал в Старобельск с возами золота и спрятал их в подземном лабиринте под городом.

– Так, – внимательно слушал рассказ мальчишки Иван.

– Вот мы и собирались туда пробраться. Представляешь, дед, если б мы нашли тот клад? Деньжищ сколько! Родители б машину купили…

– Ага! – вмешался в рассказ дед, – И вы решили, что золото лежит себе, где-то в тоннеле и дожидается вас? А что еще Серега с Юркой казали? А говорили они, что смельчаков, уходивших на поиски того клада, было множество? И что вернулось из них только двое и то, блаженные теперь под монастырем подаяния просят. Где вы тот вход нашли в катакомбы? А?

– Над Айдаром*, левее подвесного моста, грунт на берегу съехал вниз, открыв лаз. Пацаны раскопали вход и ветками его укрыли.

_____________________________________________

*Айдар – река, протекающая через город Старобельск с севера на юг Луганской области.

– От бесята, – хлопнул себя ладонью по коленке возмущенный дед. Он о чем-то задумался, а затем проговорил себе под нос. – Ну ладно, ладно. Значит, отражение снова зовет. Слухай меня, Алеша, внимательно. Расскажу я тебе одну историю, а ты на ус мотай, да помалкивай. Легенда та, что ребята рассказывали, почти правдивая. Переиначили её в своё время, лишнее умолчали, а для пафосу немного приукрасили. И Махно был, только он не белогвардеец, и война была тогда, но гражданская, когда брат на брата с ружьём шел, и золото было. Да вот только не прятал его Батька…

– А ты откуда знаешь, как было, дед?

– А я там был. Все своими глазами видел.

Глава 2

Годов мне было тогда около двадцати. Молодой не женатый. Только призвался в охранный добровольческий отряд. А тут заварухи по всей стране. Идет молва, что война. Ну, наш-то городок маленький, когда там к нам дойдет она. В общем, заступил я на первое дежурство в ночь патрулировать. Поставили меня молодого со старшим офицером в пару. С оружием тогда уже ходили. У меня на плече винтовка трехлинейка*, у офицера наган в кобуре.

_____________________________________________

*Трехлинейка – винтовка Мосина, времен 1й мировой войны.

Идем мы дозором, за порядком на ночных улицах города, следим. Тишина в граде, кругом не души. Изредка собака забрешет* то тут, то там. Отошли мы от центра далече. Остановились. Старшой закурил. Стоит, дымит папироской. Фонарей тогда было мало ещё в городе. Районы рабочих не освещались вообще. Благо в ту ночь луна на небе особо ярко светила. И увидел я своим зорким глазом, как вдоль домов тень проскользнула.

_____________________________________________

*Собака брешет – это когда собака в пустую лает, на далекие звуки своих соплеменников.

Присмотрелся, и вправду, кто-то крадется. Офицеру указываю рукой на силуэт во тьме. А сам думаю, если человек честный с работы идет домой – так по улице не скрываясь, а коли вдоль домов крадется – знать задумал чего лихого. Решили за ним проследить. Но прошел он не далеко, через пару уличных пересечений, вышел неизвестный на широкую дорогу, что вела через город в соседний уезд, и прямиком зашагал к дому лавочника Шторкина Никиты Семеновича. Тут-то мы и смогли его разглядеть. Среднего роста мужчина, при ходьбе сутулился и одет был странно, как для начала мая. Накидка пальтовая на нем была с капюшоном. Такая, только для зимы подходит и сапоги с высоким голенищем – теплые. Скрипнула калитка. Незнакомец скрылся в темноте усадьбы лавочника. А мы затаились на противоположной стороне улицы. Решили взять преступника с поличным. Оружие наизготовку, сидим. А я и спрашиваю офицера:

– Ваше благородие, а если ж он душегубом окажется?

– Если такового возьмем, к награде приставят, – отвечает офицер, – а за то, что Шторкин, три шкуры дерет за свои товары, так его давно придушить надо.

Я замолчал. Оно и верно, жадным тот лавочник был. Цены у него на товар высокие были, для людей не подъемные, а платить приходилось – деваться не куда.

Но вот в окне веранды вспыхнул тусклый свет. Видно было как два силуэта, скорее всего хозяин и его ночной гость, о чем-то разговаривают. Потом они пожали друг другу руки и долго их не разнимали. Но вот рукопожатие закончилось, и полуночный визитер покинул дом торгаша. Тихонько притворив калитку, незнакомец тенью заскользил вдоль домов в сторону центра. Я вопросительно посмотрел на старшого. Офицер пожал плечами, мол, нет преступления нет и ареста. Но толкнув меня в бок, решил все-таки за ним проследить. И мы пошли за неизвестным. Долго шли, аж пока тот не остановился и резко обернувшись, заметил нас. Во тьме его глаза сверкнули огнем, или это луна в них отразилась, а только сорвался он с места и пустился наутек. Мы за ним. Офицер в свисток как дунет, да как заорет: «Стой, стрелять буду!» Всех собак на районе поднял. Лай стоял ото всюду. А незнакомец и не думал останавливаться. Прыткий он оказался. Мы его только у дома купца Федорова нагнали.

Стоял тот дом одиноко уже лет десять, а то и больше. Знатный дом. Из кирпича красного, в два этажа, с подвалами да погребами. Комнат в нем множество. Печи, камины. А усадьба вокруг дома, какая была – одно загляденье. Да только не жил там ни кто. Сказывали, что жена купца удавилась с тоски. Или от того, что детей не могла иметь. Вот и оставил вдовец свои хоромы и перебрался в Харьков. А за домом присматривали, в порядке его содержали. Там даже электричество было рабочее.

Так вот, беглец ночной, перемахнув через ограду, в дом заскочил. Мы за ним. Он нас в парадной встретил. Я первый влетел. Даже опомниться не успел. Винтовка в сторону полетела, а я от удара на пол валюсь. В глазах искры летают и, падая, зубы во рту выбитые считаю. Что тогда я хорошо запомнил, Алешка, так это его кулак. Точнее то, что он был холодный. Да не просто холодный, а словно лед на реке в студёный мороз.

Так вот. Я на полу в парадной, а следом офицер забегает с наганом в руках. Ухватил его бандит одной рукой за горло, а другой за наган. Об стенку с разворота шмякнул. Наган на пол полетел, а старшой захрипел. Стал офицер его свободной рукой по лицу бить, а незнакомец крепкий – не отпускает патрульного. Хватка у него железная. За горло офицера держит и не отпускает. Я в себя пришел, на выручку ему пополз, а бандит меня искусно так, сапогом в бок, бац. И я опять на пол упал, да мордой в что-то холодное уперся. Рукой щупаю, а то офицеров наган. Взял я, Леха, пистолет тот, сел на пол, на упыря направил его и кричу.

– Отпусти офицера, окаянный, не то застрелю.

А у самого руки трясутся. В темноте ничегошеньки не видно, хоть глаза и стали привыкать. Но душегуб не реагирует, спиной ко мне стоит, все офицера давит. Слышу хрип в потасовке:

– Стреляй.

Я тогда совсем молодой был, глаза зажмурил, да и на курок нажал. Выстрел грохотом сотряс парадную. Мне уши от неожиданности заложило. Глаза открываю, а на меня бандит смотрит. Обернулся и глядит. А вместо глаз у него два красных уголька. Да ярких таких, словно ветром их раздувало, и искорки вылетали. Я испугался не на шутку. Еще раз выстрелил. Но уже прицельно. Бандюга офицера отпустил и на меня пошел. А я не пойму, то ли у старшого патроны пустые, то ли я промахнулся. Стрелять то тогда еще не умел. Да только не стал я разбираться, а жал на курок нагана пока не опустошил его барабан. Так все семь пуль и отправил в сторону преступника.

Он за живот своими ручищами ухватился (значит, подумал я, попал все-таки), осел не много, но наступление свое отменил. А потом как зверь, какой, захрипел, заскулил, да на языке не понятном что-то пробормотал голосом гортанным. Глаза его огнем сначала вспыхнули, а затем угасли и голубым цветом радужки засияли. На меня глядит, а у меня и волосы на голове дыбом встали. Тут, сорвался с места душегуб, и вниз по лестнице из парадной в подвал побежал. А я к офицеру подполз, мол:

– Ваше благородие, вы как, живой?

А тот хрипит. В кармане своем, рукой онемевшей шарит. Спички достал и мне их тычет. Я за коробок. Руки трусятся, на силу запалил одну. А тут в пятне света яркого на стене включатель оказался, я, не мешкая, его клацнул. Свет под потолком в парадной и на лестнице зажегся. Глаза ослепило. Ладошкой прикрываясь, я к офицеру, а он, батюшки – синюшный. Рукой за горло держится, ртом воздух глотает. Шея фиолетовая, лицо посиневшее, красными пятнами пошло. На руках его вены выступили бурые, а кожа синеватый оттенок приобрела.

Я тогда, Алеша, не на шутку испугался. Я такого еще не видал, чтоб человек за минуту силищей своей смог тренированного в боях офицера придушить. А старшой мой, первую мировую прошел и живым вернулся. Шутка ли? Да только не мог я, внучок, смекнуть тогда, что не человек то был.

– А кто же то был? – не удержался Алешка. – Черт, что ли?

– Черт? – удивленно посмотрев на мальчонку, переспросил Иван. – С чего ты взял, что то черт был?

– Бабушка говорит, что у черта глаза горят, словно два уголька.

– Тфу ты, – сплюнул на землю дед Иван, – Нюрка то вечно болтает по чем зря. – Но затем он задумался и, разглаживая седые усы, добавил. – Хотя, внучок, бабушка твоя хорошее сравнение придумала.

Вообщем, что делать в той ситуации я не знал. Ухватил свисток офицерский. Двери парадной на улицу открыл, да изо всех сил свистеть начал, патрули созывая. А старшой на полу лежит и рукой в сторону подвала указывает. Я к нему, а он хрипит:

– Давай за ним.

Глаза безумные, пеленой покрылись. В уголках рта пена выступила. Вот-вот издохнет, а он приказ дает. А мне, что, делать не чего. Я дверь открытой оставил, винтовку с пола подобрал и аккуратно по лестнице в подвал. А там темно. Да, благо, увидел еще включатель на стене. Клац. И свет по всему подвалу зажегся. Ох и страшно было, Алеша, мне тогда. Да только ни кого не нашел я в том огромном подвале. И патрульные, что на свист мой прибыли, каждый уголок в нем обыскали – а ни кого не нашли. Пусто. Как сквозь землю, бандюга, провалился. Точно ты подметил, внучек – словно он чертом был.

Офицер тот умер. В больнице неделю пролежал, да не выкарабкался. У него помимо удушья, определили очень серьезное обморожение горла, лица и груди. А так же руки, в которой он наган держал.

Меня к другому офицеру приставили. Я в патрули продолжал ходить. Но скоро в участке нашего добровольческого отряда появился боевой офицер. Форма у него была военная. Все говорили – он прямиком с фронта, что под Екатеринославом*.

_____________________________________________

*Екатеринослав – историческое название города Днепр Украина в период с 1802 по 1926гг.

– А чего он приехал, дед?

– А приехал он тогда, Алеша, как оказалось, по мою душу.

Глава 3

Иван взглянул на меловую гору, у подножья которой раскинулась деревушка – пригород Старобельска. Солнце давно уже скрылось, и Подгоровку накрыла мгла, а по улицам

города поползли сумерки, обволакивая жителей ночной прохладой. Старик поежился, плотнее запахнув на себе безрукавку, и продолжил свой рассказ.

– Я в тот день после ночного дежурства отсыпался дома. Как вдруг, отец залетает, и давай меня лупить спящего. И все кричит мол: «Ах ты, ирод проклятый. Ты чего натворил?» Я подскочил с кровати, спросонья не могу понять, что происходит. А отец снова: «Дружки твои патрульные пришли. Тебя к штабс-капитану сопроводить надумали. Поторопиться требуют!» Кричит, ругается. Я в окно глянул – ребята из отряда патрульного во дворе стоят. Наспех оделся и, под сопровождение отцовских возмущений, выскочил на улицу. Быстрым шагом мы направились не в отделение патруля, а (как оказалось позже) на явочную квартиру бывшей царской охранки. Штабс-капитан, пропустив меня внутрь, отправил ребят на службу и, захлопнув дверь, провел меня в комнату. Усевшись за круглый стол, что стоял в центре, капитан принялся меня допрашивать о том случае, после которого погиб офицер. Я рассказал все, как докладывал в рапорте, опустив все детали, касающиеся необычности ночного бандита. Но Прохора Арсеньевича, так звали губернского следователя, эта информация не интересовала. Он так и сказал.

– Ваня, то, что ты рассказываешь, я прочитал в рапорте и без тебя. О чем ты не указал в бумаге? А?

– Вы о чем, ваше благородие? – пытаясь скрыть свое волнение, поинтересовался я. – Все как на духу рассказал.

Но следователь мне не поверил. Видимо, он что-то знал, поэтому меня и вызвал не в участок.

– Иван, умирая от удушья, люди не получают обморожение кожи в мае месяце. Я тебя специально позвал не в участок, чтоб открыто с тобой поговорить. Давай выкладывай.

– Вы, ваше благородие, что от меня хотите? Я офицера не убивал. Моей вины в его смерти нет. Я сам, вон, – раскрыв рот, я показал сыскарю просветы, – два зуба потерял.

– Да, ни кто тебя, дуралей, ни в чем, не обвиняет. – Пытался успокоить меня Прохор Арсеньевич. – Мне нужны детали той стычки. Я же вижу, что ты недоговариваешь.

Но я молчал. Боялся, что дурачком посчитают и на смех поднимут. Штабс-капитан, поднялся из-за стола, подошел к зашторенному окну и, став ко мне спиной, сквозь щелку в портьерах, смотрел на улицу. Его фраза в тот момент навсегда перевернула мое представление о мире.