Помоги проекту - поделись книгой:
Евгений Сапожинский
В конце концов долгожданный гонец с флэшкой прибыл. У чертовой «Корбины» опять были проблемы на серваке, а может, шпионы провода погрызли; так или иначе, приходилось прибегать к столь несовершенному обмену информацией.
— Выслушай меня, о Цезарь, — вымолвил гонец и, не переводя дыхания, стал докладывать повелителю то, что ему было велено передать на словах. Ситуация складывалась, мягко говоря, неблагоприятная. Честно говоря, дерьмо полное. Гай Юлий Цезарь невозмутимо слушал, не отрываясь от занятий: писал, прихлебывая «Степана Разина» из трофейного кубка, и услаждал свой слух игрой волоокой рабыни на лире. — Впрочем… Ты меня, похоже, не слушаешь, Цезарь. Но вот документ, — на столе монарха оказался белый «Кингстоун» модели, уже снятой с производства. По-прежнему не поднимая на своего собеседника глаз, Цезарь воткнул накопитель в разъем. Подождав появления диалогового окна, он зачем-то нажал Ctrl+Shift+Esc.
— С чего же ты взял, что я не слушаю тебя? — спросил властелин собеседника мягко, однако буравя на этот раз его алмазными сверлами глаз.
Гонец замешкался с ответом.
— Мнение твое ошибочно, как и мнение многих людей. Но это простительно. — Цезарь позволил себе расслабиться и закурил дорогую сигару. — А все очень просто… (пых!). Это называется — многозадачная ОС. Ты меня понял?
По недоуменному выражению лица посланника даже простому крестьянину было бы видно, что тот ничего не понял.
— Пройдет не одна сотня лет, прежде чем эти слова станут ясны любому школяру. Да что тебе объяснять, чайник. Слушай, — на одно-единственное мгновение монарх напрягся, — ты что, Экслера не читал?
*
Император Нерон терпеть не мог мобильников. Однако положение обязывает — как там говорят эти французы, ноблес оближ? Нерон поморщился от собственного акцента. Ну да черт с ними, французами. Ни минуты покоя: постоянно звонят всякие придурки и чего-то от него, Нерона, хотят. В то время когда в его голове, как и всегда, рождается ни много, ни мало — поэма, а это не хвост собачий!
Нерон стоял на берегу Тибра и созерцал неспешный ход волн. Подняв очи, император залюбовался величественными постройками города; третья строчка окончилась и уже начали появляться буквы четвертой, как вдруг зазвонил треклятый телефон. Очень цинично пройдясь по мнимым недостаткам Юпитера (причем в рифму, что было совсем несвойственно поэтам тех времен), Нерон взглянул на дисплей. Там высветился хорошо знакомый номер любовницы (или любовника? Но не будем пристрастны, для нас это не имеет никакого значения). Император нажал на кнопку и приложил мобильник к уху.
Да, сегодня боги были явно не в настроении! Вместо мило воркующего голоска наш несчастный герой услышал лишь гудки отбоя.
— А гори все синим пламенем! — заорал Нерон.
И швырнул мобилу в реку.
*
Древний грек Архимед рисовал что-то на песке. Современный специалист, будь он способен перенестись в античные времена и взглянуть на чертеж, признал бы в нем схему примитивного процессора вроде «Целерона-333». Однако машина времени до сих пор не изобретена; таким образом, великий ученый понятия не имел о том, как выглядит так называемый современный специалист, как он одевается, что ест, и в каких клубняках тусуется. Архимеду все это было по барабану.
Он знал, что идет война, но был выше этой суеты. Его занимали две проблемы: как сделать процессор из меди, или на худой конец, из дерева, и чем его запитать. Батареек «Космос» тогда еще не было, что уж говорить о выпрямителях и ибэпэшниках.
В этих раздумьях он пребывал уже не первый час, когда внезапно на половину чертежа упала тень злобного чувака с мечом и в кирасе, разрезав гениальный замысел надвое. Блин, подумал Архимед, весь кайф сломали эти душные римляне.
Римский воин, не вдаваясь в рефлексию, глубоко воткнул меч в тело греческого ученого. «О боги! — возопил мысленно Архимед. — До чего ж херово быть греком, особенно древним!»
Это была его последняя мысль. А у древнего римлянина не было никаких мыслей. Он не знал, что древний.
*
Когда жадный эмир ввел чудовищный налог на интернет, Ходжа Насреддин нисколько не опечалился: ведь помимо форумов с чатами оставались еще и базары.
*
Как-то раз Ходжа Насреддин ехал на своем ослике. Была ли эта местность пустынной или оживленной, не важно для нашего рассказа; суть в том, что повстречался ему странник, путешествующий, так же, как и он, на сером четвероногом животном. Путник прикинулся богато, чалма его была явно белее и роскошнее чалмы Ходжи Насреддина, халат расшит бисером, да и осел смотрелся холенее.
«I-A!» — приветственно заревел ишак Насреддина.
«I-E!» — ответил ишак незнакомого странника.
«Вот осел! — подумал Ходжа Насреддин. — Но сразу видно, иностранец!»
*
Однажды Клеопатре сказали: не путайся ты с этим Антонием, выйдет лажа. Более того: спустя несколько веков найдется один англичанин (это они сейчас бегают по лесам без штанов, а потом будет у них цивилизация, значит), так он про тебя такое понапишет… Уходи-ка ты лучше в монастырь.
Клеопатра велела отрубить пророку голову. Зато пиплы напряглись и часы с боем все-таки изобрели.
*
Герону Александрийскому наскучило пить пиво. Теплое ли, холодное ли, отечественное или импортное — все едино! Чайку захотелось. Поставил Герон чайник на плиту и ждет, смотрит (а чая-то тогда в Европе не было).
Приходит тут какой-то сморчок-философ, точнее, софист, и говорит:
— Что, Геронушка, чайку захотелось?
— Угу, — отвечает Герон.
— Обломись, заварки нет и еще долго не будет. — Во утверждение своих слов софист пристукнул посохом о землю. — Ты до этого не доживешь. А уж я и подавно.
— Так и что ж, — завелся Герон, — мне теперь без чая оставаться, тварь софистская?!
— Не в чае дело, — заметил мудрец. — Взгляни на крышку сосуда, подпрыгивающую от нетерпения. Сие нетерпение природы спустя пару тысяч лет человечество устроит себе на службу. — С этими словами софист откланялся и ушел, не попросив даже подаяния. Герон окончательно расстроился, выключил плиту и, хлебнув на сон грядущий «Разина», улегся спать. Наутро он ничего не помнил.
*
Петру Первому приспичило устроить железную дорогу, не потешную, а ради транспортных сообщений. «Хрень какая, — думал Петр, — у этих немцев и англичанцев все как надо, а у нас в России через одно место. Вот засада! Окно в эту, как ее, Европу, прорубил? Версаль сделал? Венецию сделал? Вроде бы все сделал. Сделаю-ка теперь железную дорогу с электрической сигнализацией, пусть эти иностранцы усрутся!»
Петр думал долго, настолько, что ему надоело. Лег спать, но сон не шел. Всё государственные дела, понимаешь! Намаявшись, среди ночи царь поднял всех советников и поставил вопрос ребром: либо мы делаем железную дорогу с электрической сигнализацией, либо, блин… короче…
Дело было в октябре 1724 года.
И назвали эту железную дорогу Октябрьской…
*
Леонардо да Винчи надоело писать от руки. «Вот придумать бы такую машину, — думал великий мастер, — чтобы сама писала». И он наверняка придумал бы ее и сделал, но! Время, время! Проблем было достаточно: подводные лодки, сконструированные Леонардо, погружались, но не всплывали, вертолеты взлетали, но не могли приземлиться, и подобных заморочек было выше крыши. Пришлось нанять секретаря-переписчика.
В назначенный день и час в доме гениального инженера появился молодой человек, одетый со вкусом, хоть и не изысканно, что выдавало его происхождение из знатной, пусть и обедневшей семьи. «То, что надо», — подумал Леонардо и спросил:
— Видишь эту кипу рукописей в углу?
— Да, маэстро, — ответил молодой человек.
— Все это надо переписать, и, кроме того, скопировать чертежи. Как у тебя с черчением?
Не говоря ни слова, юноша протянул Леонардо несколько заранее приготовленных образцов, выполненных грамотно и с изрядною старательностью.
— Что ж, — молвил Леонардо, довольно улыбнувшись в бороду знаменитой джокондовской улыбкой, — можешь приступать.
— Один вопрос, маэстро, — произнес молодой человек, оглядывая гору бумаг. — Не скажете ли вы мне, сколько все это весит?
— Весит? — задумался Леонардо да Винчи. — Гигабайта четыре, пожалуй, весит. Даже с гаком.
— Ничего себе кино, — пробормотал юноша, доставая письменные принадлежности.
*
Александр Сергеевич Пушкин в изнеможении поставил точку и потянулся за шампанским. Шабаш. Поэма окончена. И очень вовремя: сегодня надо сдавать рукопись (поэт никак не мог привыкнуть к дурацкому слову «файл»), аванс давно пропит; собственно говоря, эта емкость — все, что от него осталось. Рука уже была готова сорвать пробку, чтоб замочить бутылку винтом, как выражаются современные аристократы, но тут Александр Сергеевич вспомнил, что перед тем, как засесть за поэму, отключил спеллер. Так стихотворец поступал всегда, работая, дабы назойливый скрипт не отвлекал своими дурацкими замечаниями. Однако проверить текст на грамотность было необходимо, иначе возникала возможность стать объектом шуток.
Легким щелчком Пушкин втопил F7. Ничего не произошло. «Плохо нажал», — подумал Пушкин, однако ни вторая, ни последующие попытки ничего не принесли.
Это конец, понял поэт. Спеллер грохнулся. Или же его грохнули недруги. Так или иначе, поделать было ничего нельзя: звать мастера нет времени, сам Пушкин разбирался в Ворде как свинья в апельсинах, а сдать непроверенную рукопись означало даже не стать посмешищем, а потерять честь.
Пушкин выхватил пистолет и застрелился. Однако неудачно. Ранение было явно смертельным, но предстояло еще помучиться. «Как же все это нелепо, — думал Александр Сергеевич, харкая кровью, — погибнуть из-за какой-то софтины! Слово-то, слово наимерзейшее! А историки что насочиняют, боже! Свалят ведь на кого-нибудь, гады!»
Перед туманящимся взором поэта на миг всплыло лицо любимого друга Дантеса.
И пропало.
*
ИВАН ГРОЗНЫЙ. Сколь раз глаголил я тебе, мерзавец, чтоб приносил ты фильмы в качестве пристойном! А это что? Паленка, смерд?
МАЛЮТА СКУРАТОВ. Избавь от казни, государь! Релиз еще не вышел! Сие есть не паленка, а обработанная промо!
ИВАН ГРОЗНЫЙ. Что ж ты не постарался, пес? Меня ль не любишь? Как смел ты записать звучало в 5.1? Где DTS?
МАЛЮТА СКУРАТОВ. Да вот дрова накрылись! Новых нет — сам обрубил мне интернет за неуплату!
ИВАН ГРОЗНЫЙ. Дрова? Глумишься, выблядок? Система у тебя заморская, я знаю, работает на электричестве, без дров!
МАЛЮТА СКУРАТОВ. Дровами, государь, мы называем драйвера…
ИВАН ГРОЗНЫЙ. Ах, драйвера! Но о дровах ты вспомнил враз, как надо! Счас ты поймешь, в чем кайф!
*
— Коммивояжерчик пришел к тебе, Левушка, — заголосила как-то по-бабьи Софья Андреевна, — говорит, по делу.
Лев Николаевич Толстой с досадой отвлекся от книги. Взял сточенное перо и, с наслаждением воткнув его в столешницу, сломал. Вот только коммивояжерчиков и не хватало! Опять ведь предложит какую-нибудь гадость!
Толстому вечно все мешали. Так можно и роман не закончить, а помереть на каком-нибудь полустанке. И еще сапоги теперь надевать! Нет уж, обойдется, сволочь! Вот и опять-таки потревожили: знали же, знали, что у него, олицетворения совести могучей русской культуры кризис, массаракш!
Поделиться книгой: