Якоб и Вильгельм Гримм
Страшные сказки братьев Гримм
Пересказ Кеннета Бё Андерсена и Бенни Бёдкера
Grimm
Originally published as a Storytel Original Series
Text © 2019 Benni Bødker, Kenneth Bøgh Andersen («Originally Published as a Storytel Original»)
Illustrations © 2019 John Kenn Mortensen
© М. Канарская, перевод на русский язык, 2022
© ООО «Издательство АСТ», 2022
Предисловие
Сказки изменчивы, и такими они были всегда – начиная с древнейших времен, когда первые люди расселись вокруг костра и повели рассказ. Неизвестно, кто придумал эти истории, откуда они взялись, но они существуют во множестве вариантов в разных странах. Нам кажется, что мы знаем сказку про Красную Шапочку вдоль и поперек, но так ли это на самом деле? Останется ли беспечная девочка в живых или погибнет в животе у волка? Сказки, собранные братьями Гримм в Германии в начале XIX века, одни из самых известных и любимых в мире, но именно братья первыми начали постепенно изменять тексты сказок.
Сказки подвижны, для них не существует жестких рамок. Хотя сказки
Сказки подвижны, но мы все же постарались придерживаться первоисточника. Вместе с тем мы что-то добавляли, а что-то опускали в случаях, где сказки позволяли и предполагали подобные изменения. Подробнее об этом сказано в послесловии. Это по-прежнему сказки братьев Гримм, но мы пересказали их
Ханс и Грета
В вольном пересказе Кеннета Бё Андерсена
Некоторые истории такие омерзительные, что их и рассказывать-то не хочется. Одна из них начинается на опушке дремучего леса, в домишке бедного дровосека, живущего здесь со своей семьей.
Месяц уже взошел, и двое голодных детишек лежали в постели, пытаясь заснуть.
Грете так хотелось есть, что от голода сводило живот. Ей казалось, что внутри у нее сидит какой-то зверь, он грызет и грызет ее, пытаясь выбраться наружу. И время от времени рычит от отчаяния.
– Вот, – промолвил брат, протягивая ей что-то в темноте. Кусок черствого хлеба. – У меня осталось немного от завтрака.
Ей хотелось бы отказаться. Сказать, чтобы он сам съел хлеб, что он изголодался ничуть не меньше нее. Что у него тоже кожа обтягивает кости.
– Спасибо, – ответила она и взяла хлеб. Его было невозможно разжевать, такой он был твердый, и пришлось размягчить его слюной. – Ханс?
– Да?
– Как думаешь, мы скоро заживем лучше?
Каждую ночь один и тот же вопрос, на который он всегда отвечал «да». Словно и говорить тут не о чем. Конечно же, они заживут лучше, и чего она, дуреха, спрашивает.
Для маленького семейства уже давно наступили тяжелые времена. Многие деревья болели, и в поисках хороших дров приходилось забираться в самую чащу леса, и денег было в обрез. Когда-то они держали скотину. Несколько кур, козу и собаку – яйца, молоко, тепло ногам, когда лежишь в кровати. Но беда не приходит одна. Сначала лиса расправилась с курами. Потом коза упала с крутого склона и сломала шею. Осталась только собака, но кормить ее стало нечем, и однажды вечером удар отцовского топора пришелся не по дереву. Впервые за долгое время они сытно поели, пусть мясо было жестким и сухим, а Грета ела, роняя слезы.
– Как думаешь, мы скоро заживем лучше?
«Да», – всегда отвечал Ханс, но не нынешней ночью. Сегодня он взял сестру за руку и прошептал:
– Ш-ш-ш…
Где-то в лесу, озаренном светом острого молодого месяца, ухала сова. В домишке, за стеной каморки, где спали дети, раздались шаги. В дверях возник черный силуэт. Силуэт задержался на пороге, и Грета не могла понять, отчего ей вдруг стало так страшно, отчего она замерла в постели. Ведь это была мать.
– Дети, вы спите?
Ханс предостерегающе сжал руку Греты, а она взмолилась, чтобы в животе у нее не заурчало.
Да, это была мать, но что-то в ней изменилось за последнее время. Что-то странное появилось в ее взгляде, и она теперь иначе смотрела на Ханса и Грету. Грета помнила, что таким же взглядом мать смотрела на собаку, когда отец решил…
Силуэт исчез.
– Ханс? – прошептала Грета.
– Ш-ш-ш…
И вот – ее голос в темноте. Голос матери доносился из кухни:
– Мы так больше не протянем. У нас нет денег, и нам нечего есть.
– Знаю, – отозвался отец. – И что нам делать? Что же нам делать?
Он не ожидал ответа. Но ответ прозвучал:
– Мы больше не можем прокормить детей. – Слушая ее холодный голос, Грета думала о месяце, сияющем на небе. Холодном и остром, как отцовский топор. – Им придется самим о себе позаботиться.
– Самим позаботиться? Но…
– Утром мы поведем их в лес и скажем, чтобы они дожидались нас, пока мы за ними не вернемся.
– И… когда мы за ними вернемся?
Тишина. Только вой ветра за окном. И испуганный всхлип дровосека, когда он понял, о чем говорит жена.
– Н-нет. Мы не можем так поступить. Мы…
– Вырасти – значит научиться заботиться о себе, – возразила мать. – Так у них есть хоть какой-то шанс. Мы все окажемся на кладбище, если ничего не предпримем.
– Но они же еще дети.
– Так ты хочешь видеть, как они умирают с голоду? – слова сочились гневом. Словно это страшное решение исходило от него. А после – змеиное шипение: – И ты еще считаешь себя любящим отцом.
Снова молчание. Долгое.
– Ладно, – раздался его сдавленный голос. В нем звучали горечь и стыд. – Поступим, как ты сказала.
Грета на миг совсем позабыла про голод. Она так крепко стиснула руку брата, что костяшки пальцев побелели и засветились в темноте, слезы потекли у нее по щекам.
– Что же нам делать, Ханс? – всхлипывала она. – Они решили…
– Ш-ш-ш, – третий раз раздалось этой жуткой ночью, вонзающей в детей острые зубы голода и страха. – Я кое-что придумал.
Когда родители улеглись, Ханс выбрался из постели и выскользнул за дверь. Грета лежала в темноте, прислушиваясь: снаружи не доносилось ни звука, и ужасные мысли зашевелились у нее в голове. Неужели он сбежал? Бросил ее, воспользовавшись темнотой? Нет, Ханс не мог так поступить. Или мог? В ту минуту Грета уже даже представить себе не могла, на что способны люди.
Но вот брат вернулся. В карманах у него что-то гремело, и он показал сестре, что это: белые камешки. В свете месяца, льющемся сквозь окно, они сверкали, как чеканное серебро.
– Теперь-то мы найдем дорогу домой, – успокоил он сестру. – Не бойся, Грета.
Вскоре Ханс заснул.
Девочка же не сомкнула глаз.
Детей разбудили на рассвете. Солнце еще не встало, но небо над лесом стало розовым, как счастливое будущее.
– Пора вставать, лежебоки, – раздался голос матери, и на миг Грете показалось, что ночной разговор родителей ей просто приснился. Кошмар, вызванный постоянным чувством голода. Что же еще? Тут она встретилась взглядом с глазами брата, и надежда угасла, как свеча в темноте.
– Вставайте, мы идем в лес за дровами.
Молча натянули они свои лохмотья.
Молча взяли хлеб, протянутый матерью.
Молча вышли из дома и побрели за родителями в дремучий лес, плотно обступавший их со всех сторон.
Краем глаза Грета подмечала, что брат бросает на тропинку камешек всякий раз, когда родители сворачивают в сторону.
Они забирались в чащу леса. Все дальше и дальше, пока не остановились на небольшой полянке.
– Здесь вы можете передохнуть, – сказала мать. – А мы пока пойдем за дровами. Как управимся, вернемся за вами.
Отец молчал. Он разложил костерок, чтобы дети обогрелись.
Его глаза блестели, а взгляд казался отсутствующим. Будто в пламени костра он видел нечто, невидимое другим.
Родители ушли. Грета поближе придвинулась к костру, но его тепло не могло прогнать холод, поселившийся внутри нее.
– Прислушайся! – промолвил Ханс. – Слышишь?
Где-то поблизости раздавался стук отцовского топора. И Грета почувствовала, как ее тело размякло.
– Значит, они нас не бросили!
– Вроде нет, – пробубнил брат, вороша палочкой костер.
Но, похоже, сам он в это не верил.
Минуты складывались в часы, все это время дети поддерживали огонь в костре. До них по-прежнему доносился стук отцовского топора.
Он рубил как бешеный.
Время шло, глаза Греты стали слипаться, удары отцовского топора перенеслись в ее сон, но теперь топор оказался у нее в руке. Она замахивалась им снова и снова. Только перед ней лежало не дерево – вовсе нет – тут она резко проснулась, почувствовав, как сердце колотится, колотится, колотится. Мгла потихоньку опускалась на землю, было серо и холодно.
Тук. Тук. Тук. Топор по-прежнему рубил – совсем рядом – но его стук больше не успокаивал Грету.
– Ханс, что-то не так.
– Да.
Он поднялся. Держась за руки, дети пошли на стук. Пока они шли, Ханс снова доставал из кармана камешки и бросал на землю. Вокруг сгущалась тьма, удары топора впереди становились громче.
Еще пара шагов, и в свете месяца они увидели, откуда раздавался стук – ветер раскачивал ветку, к которой была привязана палка, и палка билась о дерево. Их обманули.
Грете захотелось упасть и разрыдаться, но брат подхватил ее и показал пальцем на землю. На камешки, которыми он прошлой ночью набил свои карманы. Их было отчетливо видно в свете месяца. Ханс улыбнулся Грете, и они пошли сквозь лес, сквозь непроглядную темень, ступая по камешкам, светящейся лентой пронзающим мрак.
– Я же говорил тебе, что мы непременно отыщем дорогу домой, – снова произнес Ханс. – Не бойся, Грета.
Но Грете все равно было страшно.
Они шли всю ночь и выбрались из леса, когда солнце уже взошло. Они устали и выбились из сил, но, завидев свой домишко, пустились к нему бегом.
Мать встретила их на пороге – она стояла, скрестив руки, а в глазах – удивление. Удивление и гнев.
– Ну и куда вы подевались? – принялась распекать она детей. – Ведь я же велела вам никуда не уходить. Мы вернулись за вами, а вас и след простыл. Мы всю ночь вас искали.
В это время отец складывал дрова у сарая. Увидев детей, он выронил из рук охапку поленьев и будто окаменел. Его глаза покраснели, на щеках виднелись дорожки от слез.
– Слава Богу, – прошептал он, обнимая детей. Отец прижимал их к себе так сильно, что они ощущали стук его сердца. – Слава Богу.
И вот они снова были дома. Но страх так и не покинул Грету.
Прошло несколько дней. Никто в семье не заговаривал о случившемся. Будто ничего и не было. Но во мраке ночи снова раздался голос матери:
– Как они нашли дорогу домой, ума не приложу. Но тебе известно, что нам придется сделать. Придется завести их еще глубже, в самую чащу леса.