Мир животных: Млекопитающие, или звери

Деторождение у кенгуру — в любой сезон года, но обычно австралийской зимой.

Кенгуру всевозможные

В семействе кенгуровых, не считая уже истребленных и вымерших, около 50 видов. Самых мелких из них, тех, что ростом немного больше крысы, называют крысиными кенгуру, средних — валлаби, а самых крупных (у которых стопа задних ног длиннее 25 сантиметров) — настоящими кенгуру.

Большие кенгуру только на первый взгляд одинаковы. Их три разных вида. Серые лесные кенгуру: конец морды у них между ноздрями, да и вокруг них, порос шерстью, как у зайца, тело серо-бурое, брюхо грязно-белое, а конец хвоста темный. Рыжие степные: конец морды между ноздрями порос шерстью лишь до середины ноздрей, голова голубовато-серая, на щеках, ближе к ноздрям, по одной косой черной полосе, тело у самцов рыжее, у самок серое, но бывают и самцы все сплошь серые, а самки рыжие (у западного подвида), конец хвоста светлый. У матерых самцов в пору размножения грудь пурпурная — от особых выделений кожных желез. И третий вид — горные кенгуру, или воллару. Телом они более массивные, шерсть густая и грубая, конец морды между ноздрями бесшерстный, голый, как у оленя. Голова и тело у самцов темно-серые, но у некоторых рас бывают и рыже-бурыми. У самки светлее. Конец хвоста у самцов черный, у самок светлый.

Серый, рыжий кенгуру и воллару почти одинаково велики и в равной мере заслуживают (хотя и несколько преувеличенного, но давно принятого) названия гигантских, так как из всех современных сумчатых рост у них самый импозантно высокий. Но рыжий кенгуру, пожалуй, немного крупнее других: длина от носа до кончика хвоста нередко 2,5–2,7 метра. Серый кенгуру и воллару в среднем чуть меньше. Однако зарегистрирована длина шкуры старого самца серого кенгуру, по-местному бумера, около 3 метров. А про рыжих рассказывают: попадались в старые времена самцы длиной в три с четвертью метра. Может, так и было когда-нибудь давно, теперь таких кенгуру в Австралии нет.

Врагов, кроме человека, глистов и песчаных блох, которые, кусая в глаз, часто совсем ослепляют бедных животных, у гигантских «тушканчиков» немного: динго, лисы, завезенные из Европы, и клинохвостый орел. Но недруги эти обычно отваживаются нападать только на молодых и больных кенгуру-великанов. Здоровых и взрослых спасают ноги, знаменитые и резвостью и силой удара. На двух ногах скачут кенгуру со скоростью около пятидесяти километров в час, каждым прыжком покрывая дистанцию в шесть метров. На косогорах, вниз по склону, гигантский кенгуру может прыгнуть и на двенадцать метров, а для старого самца забор в два с половиной метра и даже в три метра высотой хоть и с трудом, но преодолим.

Сила удара задней ноги большого кенгуру так велика, что, были случаи, люди падали с проломленными черепами. Недавно в предместье Сиднея пострадал от этой ноги полицейский, который помогал вязать забежавшего сюда бешеного кенгуру. Эллис Трофтон говорит: не только гигантские кенгуру, но и крупные валлаби внезапно приходят в спонтанную ярость и бьют тогда крепко. Поэтому он не рекомендует позволять детям ласкать и кормить кенгуру в зоопарках.

Тут интересно упомянуть еще раз (об этом уже писали), что у кенгуру есть интересный прием защиты от охотничьих собак и динго. Когда те их слишком упорно преследуют, бегут наши «тушканчики» туда, где, знают, есть озерко или пруд. Заберутся в воду по грудь, собаки в безрассудной своей храбрости — за ними. Тогда кенгуру, прочно упершись природным своим треножником (двумя задними ногами и хвостом) в илистое дно, хватает собаку передними лапами и топит: держит ее голову под водой, пока собака не захлебнется. Бывало, если и не решался пес прыгнуть в воду, а тявкал с берега, «удивительный кенгуру» выскакивал из воды, хватал его и тянул в воду.

Однажды, случилось это, впрочем, давно, молодой колонист, еще плохо знавший кенгуру, решил поохотиться на старого бумера. Кончилось дело финалом, нам известным. Кенгуру утопил собаку. Тогда взбешенный охотник, как потом он сам признался, «решил разможжить голову кенгуру прикладом ружья» и смело кинулся в пруд. Но кенгуру изловчился и окунул охотника и раз, и два, и три, и, если бы не подоспевшая вскоре помощь, тот наверняка захлебнулся бы. Вытащили его во всяком случае без сознания.

Выясняют отношения!

В неволе крупные кенгуру жили по десять лет. Очевидно, срок их естественного долголетия — около пятнадцати лет.

Самцы рыжего кенгуру ярко-винно-красного цвета или элегантно-дымчато-голубые, стремительные в упругих, словно парящих, прыжках, заслужили здесь прозвание «голубых птиц». Жизненное пространство у них обширнее, чем у других: почти весь континент, за исключением лишь крайних западных и восточных прибрежных областей да сырых тропических лесов на востоке и севере. Это равнинное, степное и пустынное животное. В Австралии рыжий кенгуру занимает, как говорят биологи, ту же экологическую нишу, что и степные антилопы Африки. Он кочует небольшими стадами (от десятка до сотни разновозрастных зверей) в поисках богатых травами угодий, которые скотоводы еще оставили в его распоряжении. Рыжий менее дик и зол на человека, чем два других гигантских кенгуру. А именно серый и воллару. Серый гигантский — по преимуществу лесной. Живут эти кенгуру (не много их осталось!) на крайнем востоке и юго-западе Австралии, в Тасмании и на острове Кенгуру, тут же недалеко.

Воллару — самые злые, упорные и опасные в драке из всех четвероногих Австралии. Сложения они крепкого, пожалуй, даже коренастого, задние ноги у воллару покороче, чем у серого и рыжего кенгуру, но толще, и удар их очень силен. Защищаясь, воллару и зубы пускают в дело, и когти. В неволе неуживчивы и колотят соседей безжалостно. Несколько подвидов воллару живут в предгорьях и скалистых горах на восточном, западном и северо-западном побережье, а один вид — в горных районах Центральной Австралии. Днем обычно прячутся в скалах, по которым лазают очень ловко, а ночью пасутся на плоскогорьях и лугах: едят траву, листья, побеги. Без воды живут долго. Когда жажда их томит, грызут кору молодых деревьев и кустарников.

По соседству с воллару живут кенгуру помельче — горные валлаби. Ступни их задних ног отлично приспособлены для жизни в горах: шероховатые и подбитые густой шерстью. На двух ногах, совсем не помогая себе передними лапами, скачут валлаби по таким отвесным кручам, что дух захватывает. Скалы местами до блеска отполированы их подошвами. Когда враг настигает, горные валлаби, не задумываясь, прыгают с разбегу на деревья, как можно выше на развилку или сук и большими пальцами ног крепко охватывают их.

Когда вокруг все спокойно, они любят часами греться на солнце, время от времени переговариваясь с родичами по «беспроволочному телеграфу», такого же типа, как у кроликов и зайцев. Стучат лапами по земле, и это значит: «Как живешь?» Если кто-нибудь незваный вторгается в пределы их владений, валлаби теми же сигналами, только более громкими и тревожными, предупреждают соседей: «Будьте бдительны!» Злейший недруг горных валлаби кроме человека и его собаки — небольшой питон, который живет там же, где и они.

В Австралии (ни на Тасмании, ни на Новой Гвинее их нет) десять видов больших горных валлаби и один малый. Валлаби, которые горам предпочли равнины, тоже сигналят об опасности ударами лап по земле. Они очень проворны, скачут быстро, трехметровыми прыжками и, бывало, удирая от собак, легко перескакивали через головы охотников, пытавшихся преградить им путь. Пасутся обычно ночью, а днем многие спят, забившись в чащу кустов. Некоторые роют норы с двумя выходами и, как сурки, ныряют в них в испуге. Или прыгают с разгона в дупла деревьев. Особенно шипохвостые валлаби. На конце хвоста у них роговой шип, похожий на ноготь. Из всех зверей только еще у одного сумчатого (длинноухого бандикута) и у льва есть нечто подобное. Зачем им это странное украшение хвоста — непонятно. Возможно, — так некоторые уверяют — «ногтем» на хвосте валлаби сгребают в кучу ветки и листья, когда готовят себе грубое гнездо для ночлега.

Другая странность этих небольших, ростом с зайца, кенгуру — нелепая на вид манера, убегая, не прижимать к телу передние лапы, а крутить и болтать ими в воздухе. За это прозвали их «шарманщиками». Самки шипохвостых валлаби, когда удирают, почти всегда выбрасывают из сумки детеныша, если он достаточно уже вырос, чтобы уметь прятаться. Обычно мать делает это, пробегая около какого-нибудь дупла в гниющем на земле дереве. Ее малолетний детеныш тут же ныряет в дупло и, притаившись, ждет, когда мать придет за ним, если, конечно, сумеет обмануть собак в лабиринтах кустарниковой чащи. Жива будет — никогда его не оставит и вернется за драгоценной своей ношей.

Валлаби — небольшие кенгуру, но они не овечки. Детей защищают храбро. Лисы, расплодившиеся в Австралии, и местные клинохвостые орлы, испытав на себе силу удара кенгуриных задних лап, отваживаются нападать только на детенышей валлаби. Тактика у них такая: схватить его внезапно и бежать (или лететь), чтобы мать не догнала. Если та рядом, отнять у нее дитя нелегко. Видели, как клинохвостый орел, долго маневрируя в ложных атаках, пытался нагнать страху на самку валлаби Грэя и отогнать ее от детеныша, который жался к ней. Добившись лишь частичного успеха в этом, орел решил, что успеет схватить чуть отбежавшего кенгуренка, и с метровой высоты упал на него. Но мать в виртуозном скачке перехватила его на полпути к цели и ударила задними лапами. Орел ретировался, решив, что с него хватит. А кенгуренок тут же забрался к маме в сумку.

Среди валлаби есть животные особого сорта — древесные кенгуру. Наскучило им скакать по земле, полной треволнений и врагов, и родным домом их стали деревья. Многие равнинные валлаби часто ищут спасения на деревьях, а эти и вовсе туда переселились. Случилось так, по-видимому, совсем недавно (конечно, в масштабах времени, которым измеряется эволюция, а не наши повседневные дела). Задние ноги у древесных валлаби за небольшой эволюционный срок успели укоротиться, а передние стали длиннее: с такими пропорциями конечностей, лазать по деревьям удобнее. Стопы задних ног у них очень шероховатые, а когти на всех пальцах длинные и крючковатые, чтобы крепче цепляться за кору и ветки. Но хвост у них не цепкий. Он на конце с небольшой кисточкой, действует лишь как руль и балансир в прыжке и подпорка при лазанье. Передвигаясь по сукам, древесные кенгуру держат тело горизонтально, а не вертикально, как их наземные сородичи, а когда спят или стоически терпят низвергающиеся на них каскады тропического ливня, дугой изгибают спину и прячут голову между передними ногами. Эти новые повадки привели к тому, что естественный отбор заставил волосяную «макушку», из которой шерсть на спине радиально расходится во все стороны, переместиться так, что волосы на шее растут у них не от головы к хвосту, а наоборот. И теперь, когда кенгуру от дождя прячет голову между передними лапами, волосы на ее теле образуют как бы естественный скат для воды, которая, легко и беспрепятственно обтекая их по поверхности, под шерсть не проникает. По той же причине и у обезьян. имеющих привычку закрывать руками голову от дождя, волосяной ворс на предплечьях, которые в этой позе подняты вверх, направлен не от локтя к кисти, а в обратную сторону.

Родина древесных валлаби — Новая Гвинея: там их семь видов. В Австралии только два, которые переселились сюда из Новой Гвиней сравнительно недавно. Это древесные валлаби Беннета, или, по-местному, тхарибина, и Лумгольца, или бунгари. Оба живут в горных тропических лесах на севере Австралии, всего в двух точках (на географической карте) — у восточного побережья полуострова Кейп-Йорк, Квинсленд. Оба темно-серо-бурые. Но у древесного валлаби Беннета в основании хвоста темно-рыжее пятно (и волосяная «макушка»» на середине спины, а на лбу небольшой хохолок). У валлаби Лумгольца поперек лба светлая полоса и брюхо светлое (а «макушка» над плечами).

Повадками все виды древесных кенгуру похожи. Живут они небольшими группами: один взрослый самец и несколько самок с детенышами. Днем обычно спят на вершинах деревьев. Ночью кормятся листьями, побегами вьющихся растений, фруктами. Под прикрытием мрака спускаются (хвостом вперед!) на землю, чтобы полакомиться папоротниками. По деревьям лазают очень ловко и быстро, иногда скачут с одного на другое на манер обезьян и перелетают пространство в десять метров. В испуге с огромной высоты прыгают с деревьев на землю — один валлаби Беннета скакнул с верхушки восемнадцатиметрового дерева! — и приземляются без увечий на все четыре упругие, как у кошки, ноги. Самцы их очень драчливы, и в зоопарках, бывает, сильные насмерть забивают слабых.

Родина древесных кенгуру — Новая Гвинея, их тут семь видов. В Австралии только два, которые переселились сюда из Новой Гвинеи сравнительно недавно.

Австралийские аборигены охотятся на древесных валлаби с прирученными и соответственно дрессированными динго. Собаки по ночному следу находят дерево, на котором мирно дремлют бунгари, и вертятся здесь. Охотники подбегают и лезут на дерево. Если не успеют схватить за хвост сонного валлаби, то сгоняют его на землю, где собаки уже не зевают. Тут надо сказать, что жаркое из всех валлаби, не только древесных, очень ценится местными гурманами. Они утверждают, что оно вкуснее зайчатины.

Чтобы закончить о кенгуру, надо сказать несколько слов о самых маленьких из них — о крысиных кенгуру (не путайте с кенгуровыми крысами, или американскими «тушканчиками», это совсем другие животные).

Девять видов крысиных кенгуру (некоторые из них почти полностью, а два вида, по-видимому, полностью истреблены) обитают в Австралии и два вида — в Тасмании. Ростом они с крысу или кролика.

У мускусного крысиного кенгуру хвост бесшерстный, как у крысы, и передвигается этот зверек на всех четырех лапах. Остальные скачут лишь на задних, и хвосты у них вполне приличные на вид — не голые, а все в шерсти.

Трава, клубни, грибы (а у мускусного еще и насекомые) — таково меню этих мини-кенгуру. Многие пасутся по ночам и тогда часто и безбоязненно прыгают по окраинам поселков, подбирая разные отбросы на свалках и помойках.

Некоторые живут в норах, другие строят из травы и листьев незатейливые гнезда под кустами и в гуще трав. Строительный материал транспортируют очень забавно: подцепив его изогнутым вниз хвостом (как американский опоссум и утконос).

В прежние времена крысиные кенгуру процветали на Австралийском континенте, и было их столько, что фермерам приходилось постоянно думать, как защитить посевы и стога сена. Когда ввезенные из Европы лисы расплодились в Австралии, безмятежному житью-бытью крысиных кенгуру пришел конец, и всюду они стали быстро вымирать.

С 1923 по 1955 год с одного лишь острова Тасмания было вывезено более двух миллионов шкурок кенгуру. Как полагают, вдвое больше при этом погибло подранков.

Истребление кенгуру началось давно и продолжается по сей день. Цифры о количестве погибших отрывочны, но выразительны.

Из одного лишь штата Квинсленд с 1950 по 1960 год экспортировалось ежегодно по 450 тысяч шкур кенгуру. В этом штате зарегистрировано 1800 профессиональных охотников на кенгуру. В среднем каждый добывает в день 25 этих сумчатых (рекорд — 140 кенгуру в день!).

Одна американская швейная фабрика специализируется на обработке меха кенгуру. Ежегодно она покупает их шкурок на сумму 140 тысяч долларов.

Охотятся на кенгуру не только из-за шкур, но и ради мяса, которое идет на корм собакам и кошкам, а также (соответственно обработанное) в пищу человека.

С 1958 по 1962 год Австралия экспортировала 7500 тонн мяса кенгуру. Примерно столько же было потреблено в самой стране. Если иметь в виду, что только задняя часть тушки кенгуру используется в мясной промышленности, то получается, что необходимо было добыть не менее двух миллионов этих животных. Особенно большой урон несут гигантские кенгуру: в это же время их было убито в одном только Новом Южном Уэльсе около миллиона. Натиск мехопромышленной и мясной индустрии на кенгуру все усиливается. Хорошо, что в последние годы новые законы сильно ограничили истребление кенгуру, но как пойдет дело дальше, покажет время.

Коала, который никогда не пьет

Кенгуру — символ Австралии, и коала — ее символ. Коала удивителен, трогателен, кроток. Зверек милый, игрушка природы, игрушка в руках судьбы, злым орудием своим избравшей алчность человека. Драгоценный раритет планеты, спасенный энтузиазмом благородных людей. Ответственность и долг перед будущим природы заставили их действовать быстро и решительно.

Коала на языке аборигенов значит «не пьет». Он и правда никогда или почти никогда не пьет. Во всяком случае пьет мало, довольствуясь влагой свежих листьев эвкалиптов. Его греко-латинское родовое имя «фасколарктос» (первые два слога греческие, два последних — латинские, как часто бывает в зоологической номенклатуре) означает «сумчатый медведь». Но коала не медведь, он слишком мал для этого и кроток (да и роду-племени другого). Но на маленького, игрушечного медвежонка очень похож.

Шерсть густая, серебристо-серая, ушки оторочены длинной мягкой опушкой. Хвоста нет. На передних лапах пять пальцев, два из них, как наш большой, отгибаясь вбок, противопоставляются трем другим, чтобы удобнее было хвататься за ветки. На задних — один первый (он же единственный без когтя!) противопоставляется четырем другим (второй и третий срослись воедино). Сумка у «медведицы» открыта отверстием назад. В ней два соска.

Если он не медведь, так кто же? Тут спор еще не решен. Есть у него черты и австралийских опоссумов, и вомбатов. Скорее всего, полагает Эллис Трофтон, он все-таки вомбат, решивший жить не на земле, как его дальние предки, а на деревьях. И только на эвкалиптах, в основном медовом и точечном (впрочем, еще двенадцать других видов этих деревьев дают ему пропитание).

И вот какое поразительное открытие сделали биохимики, исследовав листья любимых коала эвкалиптов: в них к осени, особенно в молодых, очень много синильной кислоты! Яд страшный, и не раз, бывало, гибли овцы, поев этих листьев. Так почему коала не погибает? Умирает тоже, если много съест. Но мудрый инстинкт заставляет его осенью менять диету: с медовых эвкалиптов, особенно богатых ядом, он перелезает на другие. А если таких поблизости нет, жует старые листья коварного дерева, в которых синильной кислоты мало. За сутки взрослый коала съедает около килограмма эвкалиптовых листьев. Траву, корневища, да и вообще другие растения, кроме эвкалиптов, он, кажется, совсем не ест (однако в неволе охотно пьет молоко!).

Свадьбы коала справляют в сентябре, самое позднее — в январе. Через двадцать пять дней матери рождают одного (редко двух) крохотного детеныша длиной около двух сантиметров и весом пять с половиной граммов. Он ползет сам, как и кенгуренок-полуэмбрион, в сумку. В ней висит, присосавшись к соску, шесть — восемь месяцев. Семимесячный — длиной не более двадцати сантиметров. И примерно тогда мать с молочной диеты переводит его на свой странный эвкалиптовый суп или пюре, как вам будет угодно это называть.

Кажется, раз в сутки, от двенадцати до двух часов после полудня, из отверстия, противоположного рту, самка выделяет зеленое пюре из слегка переработанных в ее желудке листьев. Детеныш высовывает мордочку из сумки и слизывает его. Открытая назад сумка облегчает ему эту задачу. Но все остальное время (кроме двух часов в сутки!) кишечник самки коала, опоражниваясь, выбрасывает не питательную смесь, а обычный помет.

Привыкнув к эвкалиптовой диете и научившись жевать листья, молодой коала покидает сумку и перебазируется к матери на спину. Здесь носит она своего баловня, крепко вцепившегося в ее шерсть, еще около года. И бывает, что не одного, а трех сразу, мал мала меньше, чад разных возрастов (на спине старшего сидит младший, а самый старший — на материнской спине) таскает мать по ветвям эвкалиптов.

Растут коала медленно, и только пятилетних можно назвать вполне взрослыми. Живут они до двадцати лет.

Когда-то эвкалиптовые леса Квинсленда, Виктории и Нового Южного Уэльса изобиловали коала. Но в конце прошлого и начале нашего века страшная эпидемия истребила миллионы этих безобидных созданий. Затем за дело взялись весьма деловые охотники за пушниной: ежегодно Австралия вывозила около 500 тысяч шкурок коала. А в 1924 году этот доходный промысел принял такой размах, что уже два миллиона шкур, снятых с убитых коала, экспортировали восточные штата континента. Через три года десять тысяч охотников, имевших право убивать по лицензиям, завершили почти полное истребление этих беспомощных и удивительных зверьков, которые настолько наивны, простодушны или глупы, если хотите, что доверчиво и без страха смотрели на охотников, тут же рядом, на ветвях, убивавших их собратьев.

К счастью, австралийские зоологи сумели вовремя убедить правительство принять строгие меры по охране коала. Теперь этот вид можно считать спасенным. Местами (но только местами, под охраной закона) их расплодилось так много, что эвкалиптов для всех не хватает. Сотрудникам Управления природных ресурсов Австралии приходится ловить зверей там, где их много, и переселять туда, где их нет. Ловят весьма просто: длинным шестом с петлей на конце. Накинув петлю на голову зверьку, сбрасывают его с дерева на растянутей внизу брезент.

Две мамаши коала с оседлавшими их детенышами. Чада разных поколений, младшие сидят на спинах старших.

«Увы, в тот день у меня сложилось крайне невыгодное впечатление об интеллекте коала. Они как кинозвезды: на вид хороши, а в голове пусто. Мы начали с большого самца, который даже с петлей на шее продолжал нам улыбаться, явно не догадываясь о наших намерениях. Правда, когда петля натянулась, он покрепче ухватился за дерево своими кривыми когтями и даже хрипло зарычал, как тигр. Но веревка оказалась сильнее, и в конце концов он отпустил ствол и шлепнулся на брезент. После этого нас ожидала приятная работенка: надо было снять петлю с шеи пленника и поместить его в транспортную клетку…

Наш сумчатый медведь ворчал, рычал, отбивался острыми когтями и норовил укусить всякого, кто подходил близко.

…Мы привезли их на новое место. Здесь нас ожидал сюрприз: когда мы открыли клетки и вытряхнули коала на землю, они встали и замерли, глядя на нас. Пришлось буквально гнать их к деревьям. По гладким стволам эвкалиптов они легко забрались наверх, примостились на ветвях и вдруг дружно заголосили, точно обиженные младенцы… Но как охотники за пушниной могли столь безжалостно уничтожать этих доверчивых, милых и безобидных животных — это выше моего разумения!» (Джеральд Даррелл).

Ныне коала (один вид с тремя подвидами) обитает лишь в узкой полосе вдоль восточного побережья Австралии.

Коала нелегко содержать в неволе: нужны эвкалипты, а они не в каждой стране растут. Климат Калифорнии схож с австралийским, и там давно растут эвкалипты. Это дало возможность сотрудникам зоопарка в Сан-Диего много лет содержать в здравии и благополучии коала.

Поссумы

«Я уныло стоял перед кустами, соображая, в какую сторону лучше направиться, чтобы найти лирохвостов, как вдруг тихо хрустнули ветки и появился толстый серый зверь ростом с крупного бульдога. Я сразу узнал вомбата.

На первый взгляд вомбат напоминает коала, но у него гораздо более плотное сложение, и он больше смахивает на медведя. У него сильные, короткие, слегка искривленные ноги, и косолапит он совсем по-медвежьи. Зато голова похожа на голову коала — круглые глаза-пуговки, овальная плюшевая заплатка носа и бахромка по краям ушей.

Голоносый вомбат, только что покинувший нору.

Вомбатов можно назвать сумчатыми барсуками. Эти довольно массивные животные (30–35 килограммов) роют глубокие и длинные норы. Вомбатов два вида: широколобый, или длинноухий, и голоносый, который кроме Австралии обитает и в Тасмании.

Выйдя из кустов, вомбат на секунду остановился и с каким-то грустным видом громко чихнул. Потом встряхнулся и, уныло волоча ноги, зашагал прямо на меня — этакий игрушечный мишка, который знает, что дети его разлюбили. Совершенно убитый, ничего не видя перед собой, он продолжал приближаться ко мне, явно поглощенный какими-то мрачными мыслями. Я стоял абсолютно тихо, и вомбат только тогда меня заметил, когда его отделяли от моих ног каких-нибудь два-три метра. К моему удивлению, он не бросился наутек, даже не убавил шага, а подошел ко мне и с легким интересом во взоре принялся осматривать мои брюки и ботинки. Еще раз чихнул, потом горько вздохнул и, бесцеремонно оттолкнув меня, побрел дальше по тропе» (Джеральд Даррелл).

Похожи вомбаты на небольших медведей или даже на бесхвостых бобров, а живут, как барсуки. Роют (лежа на боку!) длинные норы — метров до тридцати, но обычно короче. Эти подземелья так широки, что ребенок, забравшись в нору, может доползти до входа в жилую камеру в глубине под землей.

Любят вомбаты, подобно суркам, греться на солнце у входа в норы. Отсюда расходятся во все концы протоптанные ими тропинки к излюбленным пастбищам. Едят вомбаты разные травы, кору деревьев и кустов, грибы и ягоды. И стебли разгрызают так, чтобы детишки без особого труда могли их съесть.

Живут небольшими сообществами. Довольно дружелюбные и мирные животные, только самки, защищая своих малолеток, отваживаются иногда нападать на людей. Лисы, фермеры и собаки грозят истребить всех вомбатов в Австралии. Мясо их вкусно, как баранина, хотя более жилистое и попахивает мускусом.

Четыре (или два, по мнению других исследователей) вида вомбатов уцелели в немногих районах Австралии, Тасмании и на островах между ними.

В одном семействе с вомбатами числятся в табелях зоологической классификации существа совсем, казалось бы, на них непохожие — сумчатые летяги, кускусы и поссумы. Нередко всех довольно разношерстных членов этого семейства, за исключением вомбатов, называют поссумами. Еще первые исследователи Австралийского континента заметили их сходство с американскими опоссумами. Но увидели и то, что похожесть эта не полная. Поэтому капитан Кук в донесениях своих и дневниках, описывая этих животных, опускал обычно в слове «опоссум» начальную букву «о». С тех пор и повелось, чтобы подчеркнуть разницу между настоящими опоссумами и австралийскими, называть последних поссумами.

Живут поссумы на деревьях и высоких кустах. У всех длинный хвост, часто пушистый или даже перистый (как на птичьем пере, длинные волосы растут на нем в две противоположные стороны). Многие на манер некоторых обезьян хвостом, как рукой, хватаются за ветки — у таких хвост снизу, ближе к концу, обычно бесшерстный. Пальцы на лапах, как у коала: противопоставляются друг другу, чтобы крепче обхватывать ветки. Сумка всегда открывается вперед, а в ней редко два (щеткохвостные поссумы), обычно четыре или шесть сосков (у одного карликового поссума). Едят насекомых, листья, иные сосут нектар цветов либо и то, и другое, и третье. У некоторых, как у нашей белки-летяги, кожистая складка растягивается между передними и задними лапами, и зверьки, прыгая с деревьев, парят, как живые ковры-самолеты, пролетая по воздуху иногда тридцать, а самые крупные и сто метров.

Поссум-медоед — странная и забавная на вид крошка (длиной 7–8 сантиметров), с рыльцем, удлиненным трубочкой. Этой трубочкой, всунув ее в цветок, сосет сумчатая малышка нектар и пыльцу. Но если в цветке ей в рот попадается и какое-нибудь мелкое насекомое, его тоже проглотит. Крупных мух и мотыльков берет в передние лапки и, аккуратно оборвав им крылья, ест с аппетитом.

Пропитание такого же сорта ищут на эвкалиптах и банксиях карликовые поссумы. Они так же малы, но без черных полос на спине и вытянутого трубочкой рыльца. Днем спят, свернувшись калачиком, в гнездах, построенных из свежей коры в развилках суков, дуплах деревьев и даже в гнездах (снизу, в основании) некоторых птиц. Притом в гнездах, не брошенных птицами! За лыком для гнезд эти крошки путешествуют, если нет поблизости подходящего материала, иногда очень далеко — за полкилометра.

Ночью пробуждаются и, проголодавшись, скачут и лазают, цепляясь хвостом за ветки, по деревьям, исследуя крохотной мордочкой каждый цветок, и ищут, чтобы съесть, разных насекомых.

К зиме крохотное тельце и хвостик карликовых поссумов заметно полнеют, предусмотрительно запасая стратегические резервы жира. Холода придут, заснут поссумы беспробудно в своих гнездах, как медведи в берлогах, на шесть недель и больше. Пробуждаясь, не сразу, бывает, стряхнут с себя сонное оцепенение: повиснут, зацепившись хвостом за ветку и поджав лапки, и висят вниз головой часами в этой неудобной, на наш взгляд, позе.

Ушки, засыпая, сворачивают, как солдаты скатку, чтобы никакой шум не будил. Некоторые летучие мыши, сумчатые куницы и длинноухие язвицы так же, поджимая уши, оберегают свой покой.

Для людей, решивших его приручить, карликовый поссум совсем необременителен: он не капризничает, как утконос, ест почти все, что дают. Кузнечиков, мух, мотыльков, тараканов, мучных червей, личинок, даже пауков! А кроме того, овес, разные зерна, миндаль, мед, сахарную воду и молоко. Воду один такой невольник пил очень забавно: окунал в нее эвкалиптовые листья, а потом облизывал!

Некоторые исследователи думают, что примерно так же, как карликовые поссумы, выглядела гипотетическая модель прародителя всех сумчатых вообще. Позднее, эволюционируя, от этих древних всеядных крошек произошли и большие поссумы, и коала, и вомбаты, а возможно, даже кенгуру.

Так же примитивен некоторыми чертами своей анатомии еще один сумчатый зверек Австралии — акробат, или карликовая перохвостая летяга.

Самая крохотная из всех сумчатых летяг: карликовая перохвостая летяга, или акробат.

Это самая крохотная из всех сумчатых летяг. Днем акробаты спят в шаровидных гнездах, сплетенных из листьев и ободранной с дерева коры эвкалиптов. Ночью оживают и затевают нередко такие же веселые игры и гонки вокруг деревьев на «парашютах», как и наши летяги в таежных сумерках. Развлекаясь, попутно ловят термитов и муравьев и сосут в цветах напиток богов — нектар.

Еще четыре вида сумчатых летяг, планируя на природных своих коврах-самолетах, летают ночами в лесах на востоке и севере Австралии. Ростом они вдвое-втрое, а большая сумчатая летяга так и в пять раз крупнее перохвостого акробата-лилипута. Все, кроме большой летяги, листьями не питаются, едят только насекомых, фрукты и нектар.

При постройке гнезд летяги висят вниз головой, уцепившись задними лапами за ветки, откусывают листья и, прижав их ворох к груди передними лапками, несут в гнездо. Иногда переносят и в кольце поджатого вниз хвоста.

Одного четырех-пятидневного детеныша, отняв от соска сумчатой белки-летяги, которую задушила кошка, пытались кормить через соломинку. После двух капель молока малыш заметно раздулся и есть больше не захотел.

Так и кормили его, через час по две капли, а на пятый день приемыш уже сам пытался лакать молоко из чайной ложки и при этом благодушно попискивал, словно мышонок. Через два месяца молока ему стало мало, и он начал с поразительной ловкостью ловить и есть разных мух и моль. Особую слабость питал к личинкам ос, гнезда которых бесстрашно разорял. В четыре месяца спасенное человеком и подросшее дитя сумчатой белки было уже полной копией своей матери. И такой же, наверное, как она, чистюлей: зубами и когтями подолгу причесывал он свою серебристую шкурку.

А еще он любил, когда угощали печеньем и кексом и пускали поохотиться на сверчков и стрекоз. Приемыш разрывал их на куски и ел, выбросив лишь крылья. С оконной шторы планировал прямо на вазу с цветами, разыскивая там нектар. У воспитавшей его Флоренс Ирби этот забавный звереныш прожил десять лет.

Одно время казалось, что все сумчатые белки истреблены в Австралии кошками и охотниками за пушниной. Но потом нашли несколько мест, где они еще уцелели. Сейчас белок охраняет закон.

«— Кто это? — шепотом спросил я Боба.

— Большие сумчатые летяги…

Подойдя к стволу, Боб раз-другой сильно ударил по нему палкой. Животные заметались по ветке, испуганно вереща, словно две старые девы, обнаружившие под кроватью мужчину. Наконец одна из них с каким-то кошачьим мяуканьем оттолкнулась от ветки и прыгнула в воздух. При этом она вытянула все четыре лапы, кожные перепонки по бокам расправились и превратились в «крылья», а сам зверек стал почти прямоугольным, если не считать, что спереди торчала голова, а сзади длинный хвост. Поразительно ловко, словно искусный планерист, бесшумно делая сложные повороты, он пролетел над прогалиной и с легкостью бумажного голубя приземлился на другом стволе, метрах в двадцати пяти от первого». (Джеральд Даррелл).

В одном прыжке большие летяги пролетают нередко сто метров, а в нескольких быстро следующих друг за другом прыжках, «приземляясь» на попутные деревья лишь на миг, чтобы тут же оттолкнуться, и больше пятисот метров! И все это за считанные секунды! Так что, по-видимому, за ночь сумчатые аэронавты улетают довольно далеко от дома. Эта редкая для обитателей древесных крон способность, а также, конечно, и то, что мех у больших летяг слишком мягкий и непрочный, помогли, по-видимому, им уберечься от быстрого истребления. Большие летяги еще довольно многочисленны в эвкалиптовых лесах всюду на востоке Австралии. По ночам оглашают округу пронзительными, резкими криками, которые заканчивает серия странных булькающих звуков.

Большая сумчатая летяга.

Балансируя длинным хвостом, большие летяги ловко бегают по веткам. За эту ловкость и дали им ученые родовое имя шоинобатов, что значит «канатные плясуны».

Но, как ни ловки «канатоходцы», лисы, видно, еще ловчее, потому что нередко ловят больших летяг, хотя на землю те почти не спускаются. Наверное, хватают их в прыжке, когда летяги планируют низко у земли. Другой ненавистный враг большой летяги — лесная сова.

Вкусов своих малых собратьев большие летуны не разделяют: едят не насекомых, а только побеги, цветы и листья эвкалиптов и других деревьев. Бывает, что объедают цветы и листья на яблонях, чем садоводы, понятно, весьма возмущены.

Днем спят в гнездах, сплетенных из лыка, содранного с эвкалиптов, и выложенных внутри эвкалиптовыми же листьями. Заготовки для гнезда таскают, подцепив их хвостом.

Хоть сосков и два, но детеныш один (в июле — августе). Прожив безмятежно у мамы «за пазухой» четыре месяца, малыш перебазируется к ней на спину и верхом на родительнице путешествует по ночному лесу (однако, кажется, с дитятей на спине мать летать не отваживается, а только лазает по ветвям).