Игорь Акимушкин
МИР ЖИВОТНЫХ
МЛЕКОПИТАЮЩИЕ, ИЛИ ЗВЕРИ
От автора
Читатель! Я надеюсь, что вы благожелательно примете эту книгу! И пожалуйста, не удивляйтесь столь откровенному «самомнению». Это продиктовано отнюдь не самоуверенностью. Нет. Теперь, когда написанного «не вырубишь топором», меня беспокоит, что где-то недостаточно ясно высказана очень важная мысль, в другом месте и вовсе нет необходимого факта, а в третьем… Ну, уж ничем не поможешь. И все-таки я надеюсь! Потому что предмет книги — Природа, а любовь к ней, я знаю, с каждым днем шире и мощнее.
Люди всегда любили деревья, траву, цветы, зверье, птиц. Но раньше любовь как бы дремала, убаюканная сознанием неисчерпаемости окружающего богатства. Теперь же, когда рост городов все ощутимее притесняет леса и мы, оказавшись однажды в этих лесах, напрасно мечтаем встретить медведя, волка, оленя, рысь и даже зайца, наша великая любовь к Природе проснулась. Она разбужена не менее сильным чувством — ответственностью. Ответственностью за то, чтобы жили и процветали звери и птицы, чтобы тучнели рыбы, чтобы трепетала листва на ветвях, чтобы цвели цветы.
Трудная задача стоит перед человечеством. И надо честно признаться: наш век, славный грандиозными достижениями цивилизации, оказался неподготовленным для ее решения. Люди, конечно, взялись за дело. Национальные парки, заповедники, заказники — все это уже есть. Проводится большая работа по акклиматизации и охране животных. Но случается, например, и такое. В Калифорнии, в одном живописном уголке возле красивого озера, всесильные радетели природы для достижения всех прелестей туризма уничтожили мошкару. Это была серьезная операция, с применением вертолетов и сильных отравляющих средств. И успешная. А вскоре следом за мошкарой исчезли и рыба из озера, и птицы. В других краях истребили надоедливых муравьев. Результат — катастрофа для леса. Теперь там лучший подарок фермеру — мешок с муравьями!
Таких примеров много. Они вокруг нас, мы о них наслышаны и справедливо краснеем, потому что их причина — позорная необразованность. Это мы-то, люди XX века, создающие чудеса техники, на каждом шагу выказываем незнание механизмов природы! Больше того, увлекшись своими чудесами, мы забыли даже названия многих зверей и птиц — названия народные и прежде были само собой понятными. Скажем, сарыча с коршуном крестьяне и охотники прежде не путали, знали чеканов, плисок, варакушек, дербников, чепур, разных славок и пеночек, кутор, куниц лесных и каменных и прочих. А теперь многие ли из нас, не интересовавшиеся этим специально, знают, о ком идет речь?
Я радуюсь (и печалюсь одновременно), когда слышу в книжном магазине, что кто-то опоздал купить недавно вышедшую книгу о животных — она разошлась, такой товар не залеживается! И как же не радоваться за тех неизвестных людей (их минимум сто тысяч — такой тираж у новинки), — людей, которые устремились к тому, чтобы познать. А познав — помочь.
Эта книга — первая из трех (во втором издании), написанных мной о животных всей планеты. Рассказ я решил начать с млекопитающих.
Звери, или млекопитающие, — класс животного царства (и типа позвоночных), который в высших своих эволюционных перипетиях произвел человека. Само название класса — млекопитающие — содержит в себе главную и, пожалуй, исчерпывающую характеристику основного качества, отличающего этот класс от других в животном царстве.
Одетые в шерсть — другая популярная характеристика этого класса. Однако тут необходимы некоторые уточнения. Если нет зверей, не питающих своих младенцев молоком, то зверей, не одетых в шерсть, немало.
У китов, например, на теле, точнее, на морде — немного волосков: у гренландского кита их 250, у финвала 60, у дельфинов не больше восьми. Немного волос у слонов, носорогов, бегемотов, сирен. Есть даже грызуны, почти совершенно бесшерстные: африканская кротовая крыса фарум.
Но потеря шерсти — явление вторичное, первоначально все млекопитающие были достаточно богато опушены. Шерсть, укрывая тело, сохраняет тепло, которое вырабатывают особые физиологические механизмы. Эти внутренние «ТЭЦ», которыми эволюция наделила предков зверей и всех их потомков, оказались отличным приспособлением, надежной защитой от холода и капризов погоды, помогли выжить там, где гибли холоднокровные, зависимые от солнечного тепла пресмыкающиеся — прародители зверей. Однако возникла опасность излишнего перегрева изолированного от непогоды тела. Потребовались приспособления для охлаждения. У некоторых зверей методы теплоотдачи свои, особые. Например, под кожей у тюленей в толстом слое сала есть участки для отвода лишнего тепла. У собаки, как известно, язык и полость рта — основная теплоотводящая система. У выхухоли — хвост, у слонов и других животных — обильно снабжаемые горячей кровью уши. Но главный для большинства зверей и первоначально возникший в борьбе за существование механизм охлаждения — потовые железы.
Из потовых желез, как полагают, развились позднее и молочные железы — главное, что отличает всех зверей от незверей. Так что это принципиальное свойство вытекает (исторически и логически) из частично потерянного некоторыми из них качества — одетого в шерсть тела.
Первые звери появились на планете приблизительно сто пятьдесят миллионов лет назад (по мнению некоторых исследователей, даже еще раньше). Но в ту эпоху всюду на Земле — в воде, в воздухе и на суше — господствовали рептилии, то есть пресмыкающиеся: разного рода динозавры, птеродактили, ихтиозавры и прочие зубастые, большие и малые страшилища из класса, к которому принадлежат крокодилы, змеи и черепахи. Сами звери произошли от особой группы рептилий (птицы — тоже, но от другой группы).
Семьдесят миллионов лет назад случилось загадочное и быстрое вымирание целых кланов рептилий. Погибли тогда и все динозавры (по причинам скорее генетическим, чем внешним). Началось быстрое развитие млекопитающих. Новые формы жизни возникли всюду на планете. Эта эпоха расцвета новой жизни именуется третичным периодом кайнозойской эры. Кроме яйцекладущих и сумчатых появились звери высшего порядка — плацентарные. У самок во время беременности образуется в матке особый орган — плацента, который обеспечивает надежную передаточную, так сказать, систему между плодом и вынашивающей его матерью. Через плаценту плод получает из крови матери нужный для дыхания кислород и питание и удаляет отходы жизнедеятельности.
Старое понятие о «морали» джунглей, о волчьих законах в обычном, традиционном понимании, которые будто бы господствуют в мире зверей, ныне решительно пересматривается. Эти дикие драки и грызня за самок, добычу или территорию, конечно, случаются, и нередко. Но, как теперь все больше и больше выясняется, они представляют собой скорее исключение. Многие животные эту борьбу ведут с соблюдением определенных правил, ограничивающих увечья и смертельные ранения. Слабый, почувствовав силу соперника, или убегает, или просит о пощаде особым криком или позой, которая у каждого вида животных своя. Молодой волк, выражая покорность, поджимает хвост и подставляет горло, в которое в этом случае сильный волк никогда не вцепится. Вороны и чайки в такого рода ситуациях подставляют незащищенный затылок.
Тупайи (семейство полуобезьян) незваного гостя своей породы встречают пронзительным визгом и писком. Самцы пауков могли бы в драке и кусаться, но это для обоих смертельно опасно. Поэтому некоторые из них «бодаются», как бараны, уперев друг в друга лбы. Бой антилоп бейз — тоже безвредный ритуал: они лишь фехтуют рогами.
Другое неожиданное открытие последних лет — иерархия, или ранги, животных. И раньше знали о том, что в стаях есть вожаки. Но оказывается, у многих животных это соподчинение проведено сверху донизу последовательно и без исключений. И не только среди самцов, но и между самками, и нередко детенышами и молодыми животными.
Польза от такой организации стай или семейств велика: она исключает лишнее кровопролитие и грызню. Один раз выясняют, кто выше рангом (у каждого вида для этого свои правила), а потом уже без драк уступают сильному то место, которое эволюция и борьба за существование отвели ему в природе.
Только на своей территории, или ревире, слабый может оказать энергичное сопротивление сильному, и тот, если зашел в чужие владения, особенно и не сопротивляется законным притязаниям владельца.
Ритуал, выраженный в разных позах и движениях, который обычно называют языком животных, с его тройной, по мнению Конрада Лоренца, функцией — сигнальной, контрольной (сдерживание агрессии) и связующей — кроме лучшего понимания жизни и поведения животных оказал зоологии еще одну ценную услугу. Он помогает в сомнительных случаях уточнить классификацию животных, особенно «внутри малых таксонов, то есть между видами, входящими в одно семейство, подсемейство, род». Изучение поведения животных и другие новые методы (подсчет хромосом, сравнение антител крови и реакции отторжения чужеродных белков, более углубленные исследования эмбрионологии и сравнительной анатомии) помогли систематике — древнейшей из зоологических наук — внести значительные коррективы в классификацию животного царства, которая казалась до сих пор так хорошо и надежно разработанной.
В результате человека вместе со всеми приматами переместили с высших ветвей эволюционного древа на низшие (разумеется, в пределах класса млекопитающих). А корова, баран и все полорогие оказались на верху этого древа! Прочие копытные — чуть ниже.
Девятнадцать отрядов в классе млекопитающих. Так вот, с высшего места, девятнадцатого, человека понизили до шестого — сразу за летучими мышами и почти на уровне насекомоядных, древнейших и самых примитивных из несумчатых и неклоачных зверей. Таким образом, новейшая систематика в ближайшие к нам родичи (помимо уже старого — обезьян) записала новых — ежей, кротов, выхухолей, землероек.
Причины? Только развитием мозга мы выше и совершеннее всех, в чисто биологическом плане, разумеется, не в социальном. Другие же наши морфологические и физиологические особенности остались на уровне не очень-то совершенных (с эволюционной точки зрения) зверей.
О многих фактах, побудивших ученых совершить такие обидные для нас перестановки, говорить не будем. Это сложный вопрос. Но вот некоторые примеры.
Возьмем копыта. Как удобнее и безопаснее ходить по земле: на голой подошве или в роговых, от природы данных «башмаках»? Пищеварение, желудок, почки, сердце — почти вся морфологическая и физиологическая система (снова подчеркиваю: кроме высшей нервной деятельности!) у нас примитивнее и менее адаптирована к условиям мира, в котором обитают животные. Мы, возможно, вымерли бы, не выдержав борьбы за существование, если бы не наш мозг. С его помощью человек разумом и трудом создал многое, чего не дано ему было от природы, создал несравнимо более совершенную, чем организация животных стай, социальную среду и цивилизацию, оградив себя от природных невзгод. Эволюция человека шла главным образом в направлении совершенствования мозга, рук, производящих и работающих все более сложными орудиями труда, и социальных взаимоотношений. Здесь достигнуты такие успехи, что ныне человечество находится на качественно ином уровне, чем весь животный мир.
В новейшей классификации принята система когорт — объединения близких по происхождению отрядов и надотрядов, которая учитывает конструктивные достижения эволюции и степень их морфологической сложности. (Слово «когорта» выбрано, пожалуй, неудачно: оно ассоциируется с подразделением римских войск, которое представляет собой нечто среднее между современным батальоном и полком. Уж лучше бы «легион», «армия».) Первозвери (клоачные), подкласс которых включает лишь один отряд, и отряд сумчатых, представляющий в единственном числе инфракласс сумчатых (подкласс низших зверей), на когорты не разбиты. Прочие 17 отрядов инфракласса плацентарных, несумчатых (подкласса высших зверей), разделены так:
В таком порядке и следовало бы по принятым ныне правилам расположить в книге о зверях все отряды. Но я все-таки предпочел оставить за приматами их традиционное, привычное для читателей место в последних главах книги и сначала рассказать обо всех наземных зверях, потом — о завоевателях иных стихий (водной и воздушной).
Разделы, главы этой книги определяются классификацией, признающей в классе млекопитающих 19 отрядов, 122 семейства, 1017 родов и 4237 видов зверей. Хотелось бы рассказать о каждом виде, но это практически невозможно. Судите сами. Грызунов, к примеру, около двух тысяч видов. Даже если я просто перечислю их, указывая в скобках латинское наименование, это займет около 30 страниц. И весело же их будет читать! Имея в виду эту трудность, я пошел по пути обобщений, выборочности, хотя всеми силами стремлюсь сохранить за книгами значение их как справочной литературы.
Если же вы не будете удовлетворены предложенным мною объемом материала, рекомендую обратиться к авторам, чьими исследованиями пользовался и я:
Советские: С. И. Огнев, А. Г. Томилин, В. Е. Флинт, В. Е. Соколов, С. К. Клумов, А. Н. Формозов, В. Г. Гептнер, А. Г. Банников, Н. П. Наумов, А. П. Кузякин, А. А. Насимович, Ю. А. Исаков, К. П. Флеров, Г. А. Новиков, В. Н. Скалон, М. А. Заболоцкий, И. И. Барбаш-Никифоров, С. В. Кириков, Н. К. Верещагин, А. А. Слудский, В. И. Цалкин, С. В. Мараков, В. В. Дежкин и др.
Иностранные: Д. Даррелл, Б. Гржимек, Э. Трофтон, Г. Шаллер, Д. Моррис, С. Корриф, Б. и Т. Харрисоны, Д. Ван Ловик-Гудолл, Г. де Латтин, У. Зэдлаг, И. Крумбигель, Н. Тинберген, У. Торп, Г. Пётч, Д. Симпсон, С. Уолкер и др.
В заключение хочу выразить благодарность всем исследователям, чьими трудами я пользовался, всем, чей каждодневный скрупулезный труд, чье великое терпение приносят нам крупицы подлинных знаний, которые цементируются затем в глыбы — стройматериал зданий науки. Также приношу благодарность моему другу, писателю О. Кузнецову, за помощь в работе над некоторыми разделами книги: главы о волках, кошках, парнокопытных, грызунах написаны нами совместно.
ЯЙЦЕКЛАДУЩИЕ ЗВЕРИ
Химерический зверь с клювом
Мы не знаем, кто поймал первого утконоса, но, когда и где это случилось, известно точно: Хокесбери, Новый Южный Уэльс, ноябрь 1797 года. Когда шкуру невероятного создания (правда, очень плохо сохранившуюся) увидели английские натуралисты, многие из них решили, что это подделка. Подумали, что к шкуре какой-то тропической зверюшки шутники пришили утиный клюв. Из Южной Азии не раз привозили такие штуки: то обезьяне приделают рыбий хвост и выдают ее за русалку, то петушиную голову пришьют игуане — в Европе подобные монстры именовались василисками. Кунсткамеры тогда были модны и собирали всякую всячину.
Прошел, кажется, год, прежде чем доктор Шоу, натуралист из Британского музея, рискнул исследовать шкуру утконосого монстра. Рассмотрев ее внимательно, он не нашел никакой подделки: шкура, бесспорно, создание природы, а не рук человеческих. Он назвал это диковинное создание Platypus anatinus, что в переводе с греко-латинского означает «плосконог утиный».
На шкуру небывалого зверя захотел посмотреть известный специалист по классификации животных, геттингенский профессор Блюменбах (похоже, он не очень-то поверил своему британскому коллеге). Шкуру утконоса послали в Германию. Но и Блюменбах не нашел подделок: и клюв на ней, и перепонки на лапах — все натуральное. Однако Блюменбах переименовал зверя в Ornithorhynchus paradoxus (парадоксальный птицеклюв).
Дело в том, что название «платипус» уже было присвоено одному маленькому жуку. Шоу об этом не знал. А по правилам зоологической классификации нельзя называть одинаково разных животных (чтобы не создать путаницы).
Но дать новому животному имя не самое сложное дело. Труднее определить его положение среди других созданий животного царства. Кто он, этот утконос? Зверь с птичьим клювом или птица со звериным телом? Или ящер, покрытый шерстью?
Около ста лет длился спор, кто такой утконос. Блюменбах отнес его к классу млекопитающих, или зверей, на том законном основании, что шкура утконоса покрыта шерстью. Там бы ему и оставаться. Но тут из Австралии прислали в Англию двух заспиртованных зверюшек. Их исследовал известный анатом Эверард Хом и установил, что один из утконосов — самка. Но, как Хом ни искал, он не мог найти у нее… молочных сосков.
Сосков не сыскал, но обнаружил клоаку (общее выводное отверстие мочеполовых органов и кишечника, как у птиц или ящериц). У млекопитающих нет клоаки. Но утконоса нельзя назвать ни птицей, ни гадом: ведь кожа его одета не перьями и не чешуей, а шерстью! Как у зверей. Спереди и сзади этот путаник — птица, а посредине — зверь…
Не видя иного выхода, Хом предложил создать в системе зоологической классификации специально для утконоса особый отряд. Годом позже это и было сделано: французский биолог Этьен Жоффруа Сент-Илер дал новому отряду название однопроходных, или, иначе говоря, клоачных, животных.
Но и тут проблема не была полностью решена. Ведь по-прежнему неясно, к какому классу причислить этих однопроходных: к гадам или млекопитающим.
Ламарк говорил, что ни к тем, ни к другим, а к особому, новому классу первозверей. К тому времени у утконоса объявился родственник: в Австралии открыли еще одного зверя с птичьим клювом — ехидну, странное колючее создание, похожее и на ежа и на… кикимору.
Ехиднами греки называли гадюк. По-видимому, австралийская ехидна получила свое имя за странную и неприятную внешность, а возможно, причастна к этому и ядовитая шпора на ноге, которой природа наделила ее самцов. (Говоря, что у ехидны и утконоса птичий клюв, я имел в виду лишь внешнее сходство с роговым клювом птиц. Внутреннее его устройство совсем иное: если это клюв, то «звериный», не птичий.)
Итак, теперь их было двое, но кто они — вот задача.
Тут еще два новых сообщения, из Австралии и Германии, разделили зоологов Европы на три враждующих лагеря: сэр Джон Джемисон уверял, что утконос откладывает яйца, а немецкий анатом Меккель открыл у самки невероятного создания молочные железы (правда, без сосков). Их не замечали прежде, потому что только к дню деторождения они увеличивают свои микроскопические размеры.
Поистине чудны дела твои, Природа!
— Не может быть! — решили французы Сент-Илеры (Этьен и его сын Исидор) и немец Блюменбах. — Если зверь откладывает яйца, то у него не может быть молочных желез. — Так они полагали. Да и как новорожденные утконосики будут пить это молоко? С такими-то носами! Меккель, конечно, ошибся, приняв мускусные железы за молочные.
— Нет, — утверждал Меккель, — я не ошибся. А слухи о том, что утконос несет яйца, не больше чем легенда.
Жорж Кювье, его коллеги Бленвиль и Окен (все величайшие имена!) согласились с ним.
А два других больших знатока, Эверард Хом и Ричард Оуэн, проявив норманнскую мудрость, наполовину согласились и с теми и с другими: да, возможно, говорили они, утконос несет яйца, но не откладывает их — еще в яйцеводах их оболочки лопаются, и на свет рождаются живые утконосики, которых мамаша кормит потом молоком.
Победа! В 1829 году Этьен Жоффруа Сент-Илер, торжествуя, опубликовал письмо из Австралии, автор которого подробно описывал четыре найденных им яйца утконоса. К письму были приложены рисунки яиц. Такие подробные и хорошие, что знатоки, как только взглянули на них, сразу, без колебания решили: это яйца длинношеей черепахи. Итак, триумф Сент-Илера был недолгим.
А еще через два года новое письмо из Австралии принесло, казалось, триумф партии Меккеля и Кювье. Лейтенант Мол собственными глазами увидел, как из желез, открытых Меккелем на брюхе самки утконоса, вытекал не мускус, а молоко! Правда, один «незначительный» факт несколько омрачил радостное торжество: в норе утконоса Мол нашел скорлупки от яиц. Но наверное, это были яйца не утконоса…
— Нет, утконоса! — заявили тотчас Сент-Илеры и Блюменбах.
Тридцать лет прошло в таких спорах. В сентябре 1864 года профессор Оуэн получил письмо из Австралии. Один рабочий, писали в письме, поймал утконоса и принес его скупщику золота. Зверька посадили в ящик из-под вина. Наутро в ящике нашли два белых, мягких на ощупь яйца.
Профессор Оуэн не хотел поверить, что самка утконоса разрешилась от бремени естественным путем: наверное, она была испугана и потому, нарушив придуманное им правило, снесла яйцо, вместо того чтобы родить живых детенышей.
Еще двадцать лет продолжался ученый спор.
В 1884 году, 2 сентября, в городе Монреале проходило собрание Британской научной ассоциации. И вот в президиум этого собрания принесли телеграмму. Прямо из Австралии. От Колдуэлла, члена ассоциации. Собственными глазами он увидел, как самка утконоса снесла яйцо!
Редкое совпадение: в тот же день в Австралии, в Аделаиде, другой исследователь, Вильгельм Гааке, показал собравшимся ученым яйцо «кузины» утконоса — ехидны. Он нашел его в выводковой сумке у нее на брюхе.
Итак, все были не правы: и Сент-Илеры (отец и сын), и Блюменбах, и Кювье, и Оуэн. Утконос и ехидна, оказывается, одновременно и яйцекладущие, и млекопитающие. В этом редком сочетании мы видим приметы той эпохи, когда наши дальние предки уже оделись в шерсть и стали кормить детей молоком, но не утратили совсем и некоторые черта прародителей своих — пресмыкающихся: по старой традиции продолжали нести яйца.
Прежде чем отложить яйца, самка утконоса роет нору длиной от пяти до двадцати метров. Роет у воды, но вход в нее делает не под, как часто пишут (например, у Брема), а над водой. В конце норы устраивает гнездо из сырых листьев (именно сырых, чтобы в гнезде было достаточно влаги и скорлупа яиц не подсыхала), травы, тростника и древесных ветвей, которые долго мнет и ломает своими беззубыми челюстями. И, подхватив все это хвостом (а не клювом!), переносит в нору.
Затем, действуя хвостом, как каменщик лопаточкой, утконосиха сооружает из земли и глины толстую стенку, которой, как барьером, отделяет комнату с гнездом от других помещений норы. Делает это, чтобы сохранить в гнезде нужную температуру и влажность. Замурованную в самодельном термогидростате самку труднее найти и врагам. Врагов у нее, правда, немного, но все-таки они есть: небольшой питон, местный варан и лисицы, завезенные из Европы, а в воде — хищная рыба, которую называют гигантским окунем.
Отгородившись от мира глиняной стеной, утконосиха откладывает в гнезде два тускло-белых яйца. Редко одно или три. Они мягкие: скорлупа гнется под пальцами. Свернувшись клубком, зверюшка прижимает своих потенциальных отпрысков к груди и согревает их теплом тела. Значит, не только клювом утконос напоминает птицу: как и птица, он высиживает яйца!
Температура тела у ехидны и утконоса невелика: всего около 25 градусов. Кроме того, в зависимости от различных условий она то падает, то повышается, иногда даже на семь-восемь градусов. Почти у всех других млекопитающих животных нормальные суточные колебания температуры не превышают обычно одного градуса. Только у верблюда температура тела ночью опускается до 34, а в полуденный зной повышается до 40 градусов.
Возможно, что и тепло гниющих растений, из которых сложено гнездо, подогревает яйца. Но доктор Крумбигель говорит, что едва ли это так. Во-первых, подстилка из листьев слишком тонка для этого, а во-вторых, утконосики очень быстро вылупляются из яиц: листья не успевают за это время сгнить. Дней через десять — четырнадцать (а по некоторым наблюдениям — через семь — десять дней), прорвав скорлупу яйцевым зубом, молодые зверьки с клювами появляются на свет божий. Яйцевой зуб (он сидит на межчелюстных костях верхней челюсти) — своего рода «консервный нож», которым природа наделила детенышей, рождающихся из яиц со скорлупой: птенцов, новорожденных пресмыкающихся, ехидн с утконосами (даже многих пауков!). Единственное его назначение — вспороть скорлупу перед выходом из яйца. Выполнив эту несложную задачу, яйцевой зуб отваливается.
А молодые утконосики еще долго после того, как он отвалится (девять, одиннадцать или даже семнадцать недель!), лежат слепые и беспомощные на подстилке из листьев. Все это время мать кормит их молоком, в нем много белка и жира, но совсем нет сахара.
Сосков у нее нет, поэтому детеныши слизывают его прямо с шерсти. Утконосиха ложится на спину, молоко из молочных пор стекает в небольшую бороздку у нее на брюхе. Из этого «корытца» детеныши его и вылизывают, пока не подрастут и не научатся сами ловить и есть улиток, червей и раков.
Хотя вид
У взрослых утконосов совсем нет зубов, но у их детенышей есть молочные зубы, которые с возрастом исчезают. Формой своей они напоминают зубы древнейших млекопитающих. У ехидны не бывает даже и молочных зубов. Муравьев они «жуют» (вернее, давят о твердые борозды на нёбе) роговыми бугорками, которые сидят сверху на языке.
Голос утконоса похож на «сердитое ворчанье щенка» (Доктор Эллис Трофтон), «недовольное квохтанье сердитой наседки» (Джеральд Даррелл).