Как ты там?

– Да, за отъезд.

Мы чокнулись, выпив сразу по половине, и пузырящаяся безвкусная жидкость снова беспрепятственно стекла по пищеводу в желудок.

Я рассказал ей, что только недавно защитил диплом, она поздравила меня со съёмками фильма и добавила, что поступила в Университет уже на следующий год после школы. Поэтому уже три года работает переводчицей в каких-то пафосных, но скучных компаниях, а мечтала стать гидом-экскурсоводом, общаться с интересными людьми, а не с сухарями от бизнеса, но туда не проникнуть из-за мафии суровых, ещё советских интуристовских тёток, поэтому уезжает теперь безо всякого сожаления.

– Я всего на один год, если мне не продлят контракт.

– Но ведь многие остаются просто потому, что там просто жить комфортнее, чем у нас.

– Посмотрим, тем более я верю, что тут тоже что-то изменится.

И она лихо опрокинула стакан, допив шампанское. А я смотрел на неё и улыбался.

– В Университете ты, наверно, тоже была отличницей с хулиганским уклоном?

– Ну уж не буду скромничать, всякое бывало… А помнишь, как мы шли из школы к метро и ели твои бутерброды с колбасой? – неожиданно спросила она, – И ты рассказывал, как на колбасной фабрике ненасытные крысы от жадности падают в фарш и становятся частью их начинки?

– Да, а ты жила так далеко от школы, где-то в Чертаново…

– У нас же был экспериментальный класс, туда многие со всей Москвы приезжали.

– Ты ещё рассказывала про свою подругу, которая в вагоне метро и на эскалаторе может на пол сесть, а я ответил, что тоже так делаю.

– Да, ты меня удивил. И ещё когда пришёл в последний класс первого сентября на линейку, весть такой кудрявый и рассказал, как ездил в Крым автостопом и был на нудистком пляже… Я ведь думала, что ты такой ботаник!

– А помнишь, как ты меня демонстративно обняла, и я тебя тоже, на глазах у чувака, который к тебе подкатывал!

– Ага! – и мы вместе засмеялись.

Тогда мне захотелось пересесть на сидения рядом с ней и обнять, но я не решился, испугавшись, что под действием кислоты на ощупь она окажется такой же пластиковой, как и всё остальное. Впрочем, выпитый стакан шампанского так её взбудоражил, что она совсем не замечала моего не совсем обычного состояния, а может, всегда считала меня странным юношей.

– Ладно, у нас бы всё равно ничего не получилось, – сказала она после недолгой паузы.

– А нам просто не надо было хотеть что-то друг от друга получить, – неожиданно для самого себя ответил ей я.

Тогда она сама пересела ко мне и обняла, благодаря чему наше сидение опасно накренилось, как деревянная шлюпка во время шторма.

– Извини, но мне уже пора. Я слишком поздно встретила тебя. Моя московская история закончилась час назад с получением визы.

– Значит, я стал её финалом.

– Да, и хорошо, что именно ты …

Заключительную часть нашей встречи можно было озаглавить как: «Одноклассники целуются на качелях девять лет спустя после того, когда им надо было это сделать». Оба мы понимали, что, скорее всего, никогда больше не увидимся. Лида попросила не провожать её до метро, сказала мне на прощание: «Береги себя», а затем добавила: «И завязывай с тем, что ты сегодня употреблял…», чем на несколько секунд повергла меня в состояние шока и быстро ушла. Я же остался допивать шампанское и курить, покачиваясь на качелях, ощущая в глубине сознания необычные перемены.

Этот поцелуй потревожил моё сердце, разбудив в нём щемящее чувство грусти, а когда оно проникло в разум, то и перестало подпитывать моё эго. Меня словно развернуло на сто восемьдесят градусов, и я под другим углом взглянул на окружающих и моё отношение к ним. Собственно, этому нас и учили на сценарном факультете – ставить себя на место персонажа и оценивать события с его точки зрения, но я только сейчас понял, что это надо применять и к живым людям. И ещё вдруг осознал, что всегда много врал, зачастую без всякой для себя выгоды, просто чтобы рассказать что-то интересное, и всё эти годы был так зациклен на собственных ощущениях, что не замечал их мелкость, скудность и однообразие.

…В тот вечер я больше не строил планов и не стал предпринимать какого-либо рода действия, отказавшись от самого момента выбора становиться «стрельцом» или вообще кем-то, кем я не являюсь. Это решение успокоило меня, а когда действие вещества перешло в новую стадию, я занимался тем, чего давно уж не делал – до глубокой ночи по памяти рисовал виды сверху на московские крыши, такие уютные и пустые.

На следующий день, приехав в больницу к маме, я заметил, что больше не испытываю страха или отторжения, идя по её коридорам. Я просто принял эту ситуацию, не прячась за искусственной стеной равнодушия.

Мама рассказала, что утром пришли результаты анализов и улучшения начались, но ей придётся провести здесь ещё три недели – среди ещё четырнадцати пожилых женщин, в огромной палате – таких я ещё никогда не видел, но ведь это была старейшая больница Москвы. Конечно, это расстраивало, но зато давало надежду на исцеление, потому вся эта история с последствиями неудачной операции и сменой лечебных заведений началась ещё в июне, и уже порядком её измотало. А здесь ей действительно могут оказать помощь.

Там в палате, среди запахов лекарств и каких-то старческих выделений я поцеловал её, взял за руку, и меня накрыло такими волнами сострадания, чего не случалось уже лет пять, с тех пор, как мне самому было очень плохо при протекании процесса, называемого «взрослением».

Когда я уходил, глаза мои блестели, наполнившись жгучей влагой, мне пришлось идти промывать их в местном туалете. Выглядел он печально, под стать всей Первой Градской больнице, основанной на деньги князя Голицына для самых малоимущих слоёв населения, а покинув её пределы и ощущая себя змеёй, сбросившей старую кожу и ещё не успевшей нарастить новую, я думал о человеческой боли, физической и душевной, существующей для того, чтобы испытывать радость жизни от одного только её отсутствия.

Уже вечером, проанализировав последние сутки, я пришёл к выводу, что никаких перемен характера у меня вчера не происходило. Выходит, все эти бумажки-промокашки с зодиакальными символами – всего лишь глупая псевдозагадочная интрига, чтобы заинтересовать интеллигентных людей необычным приключением и сделать постоянными покупателями, то есть подсадить, потому что стимуляторы просто приносят уверенность и ещё под ними можно много работать – для этого их и употребляют.

Но с другой стороны, кое-что изменилось, ведь в процессе вчерашних размышлений я лишился настолько глубинных страхов, о существовании которых даже не подозревал и просто открылся миру, не постеснявшись собственного сострадания.

Однако у Илюши всё прошло по-другому. После подробного телефонного разговора мы оба пришли к выводу, что так, как он осознавал и ощущал себя прошлым вечером и ночью, в классической психиатрии называется «мания величия». Он даже написал концепцию своего дальнейшего развития и теперь не мог понять, чего же в ней больше – ложного ощущения избранности или фантастической глупости. Сейчас же он стеснялся этого состояния, но Илюше хотелось повторить его ещё раз – видимо, оно сильно ему понравилось. Поэтому, стараясь рассуждать здраво, он признал «зодиак» слишком опасным веществом.

– Знаешь, а со мной ничего ужасного не случилось. Наоборот, я кое-что понял.

– И хотел бы снова ощутить подобное? – настороженно поинтересовался Илюша.

– Думаю, теперь это есть во мне самом.

– По-моему это ещё хуже.

– Даже если речь о бережном отношении к другим людям?

– У меня одна знакомая художница, когда у неё обострилось чувство сострадания, на глазах у своего мужа пустила жить двух бомжей к себе в мастерскую. Надеюсь, ты к подобному не придёшь.

– Ну, это явно расстройство психики…

– А от наркотиков с ума люди и сходят, уж поверь мне, как я в Индии этого насмотрелся! То, что мы употребили – была, по ходу, какая-то суровая смесь стимуляторов с психоделиками, а своей болтовнёй он просто пытался нас заинтриговать. И хорошо, что мы ещё немного приняли! – заключил он в конце нашего разговора, – Я этому знакомому, который нас свёл, уже сказал, что больше никаких с ним дел иметь не хочу, а что касается Арсения… Я бы сам сдал его мусорам, если б не знал, как там у них всё работает! Но пусть лучше люди едят обычные промокашки или кокаин нюхают – у кого деньги есть, только не надо им по недорогой цене таблетки для безумия раздавать! И, думаю, я найду способ, как ему помешать.

В последующие дни, поглощённые текущей работой, к этой теме мы с ним не возвращались. Лишь однажды Илюша упомянул о Насте, которую той ночью посетило состояние влюблённости, и она, стараясь быть откровенной, рассказала ему слишком много подробностей из своей жизни, испытав затем настолько сильное чувство неловкости, что у них так ничего и не сложилось.

Тем временем тёплая осень Года Дракона продолжалась, но где-то за её пределами уже формировались событийные линии возможного будущего, рождавшие смутное ощущенье тревоги. Приближался ноябрь, а вслед за ним и зима, которая больше не казалась мне прекрасной, и я теперь не совсем понимал, куда мне двигаться дальше. Не смотря на видимость некоторого оживления кинопроцесса, конкретной работы у меня по-прежнему не было, только смутные предложения сделать что-нибудь на перспективу. Конечно, я писал бесплатно для выпускников режиссёрского факультета и пытался общаться с какими-то мутными людьми, гордо называвшими себя кинопродюсерами, но что из этого выйдет, оставалось неясно.

Наши же отношения с Илюшей стали меняться в сторону совсем рабоче-исполнительских, складываясь по принципу «начальник-подчинённый», и чем больше мы зарабатывали денег, тем более официозными они становились. Подобные истории слишком часто заканчиваются взаимными упрёками, обидами и последующими ссорами, поэтому, когда мою маму выписали из больницы и, почувствовав себя лучше, она вернулась к работе, я уже понял – мне придётся уйти. Конечно, тогда я потеряю единственный стабильный источник доходов, но зато сохраню с ним хорошие отношения, поэтому мы решили добить все совместные дела за остаток года и расстаться как сотрудники компании, дабы сберечь нашу дружбу.

Через пару месяцев, уже в конце ноября, Илюша как-то обмолвился, что передал адрес электронной почты Арсения одному своему партнёру, имеющему связи с ФСБ.

– Вот пусть они на него выйдут и решат, что с ним делать, – мрачно прокомментировал это он.

И действительно я больше никогда не слышал про «зодиак». Возможно, он так и не попал на подпольный рынок благодаря Илюше, но есть и другая версия. ФСБ-шники вышли на Арсения, но не стали его закрывать, а заставили работать на себя и Илюша, сам того не желая, добился того, что они получили в своё распоряжение сильнодействующее и не слишком затратное в исполнении вещество, дающее уверенность в собственной правоте и, судя по всему, возродившее былое могущество этой организации.

А что же касается лично меня – спустя много лет я заметил, что любой алкоголь – особенно крепкий – действует действительно странно – будто при его приёме в сознании что-то переключается и меня как-то по-кислотному накрывает. Вполне допускаю, что это и есть долгоиграющие последствия того приёма «зодиака», поэтому после тридцати пяти я практически перестал пить все эти невкусные московские коньяки и вискари.

И ещё с тех пор я больше не интересуюсь гороскопами.

Ярость

Весь март две тысячи пятого город заметало снегопадами так, что специальные службы не успевали вывозить тяжёлый рыхлый снег на окраины и в конце месяца вдоль дорог образовались спрессованные горы с человеческий рост. Мы даже шутили, что милиционеры должны ездить теперь на лыжах.

Первого апреля небо над Москвой распахнулось и столичные жители, слеповато прищуриваясь, как кроты, наконец увидели долгожданное солнце. За неделю сугробы опали и потемнели, но не исчезли, напоминая выброшенные на пляж туши китов, которые начали разлагаться. Вечерами идущие с работы люди пили прямо на ходу пиво, а пустые бутылки вставляли в их покрытую чёрной сажей твёрдую корку, благодаря чему они ещё больше стали напоминать остовы скелетов, проступившие под сгнивающей плотью. Неубранные и дикие, эти горы снега превращали облик залитого солнцем весеннего города в усеянные мёртвыми телами каменные бухты – именно таким он мне и представлялся в тот день, когда я шёл на свадьбу к продюсеру.

До нового года я писал диалоги для мыльного сериала и эта работа мне понравилась. Главным качеством там выступала дисциплина и умение не нарушать сроки, а из тех подробных поэпизодных планов, которые высылали мне каждый четверг главные авторы, речи персонажей складывались легко и органично. Меня даже ни разу не попросили что-либо переписать, все правки редакторы вносили сами, и я только приезжал к ним раз в месяц получать деньги. Правда к лету, по моим расчётам, они должны были кончиться, но сейчас я переписывал свой полнометражный сценарий для продюсера, который был, как мне казалось, заинтересован в его постановке и даже пригласил меня на свою свадьбу. Впрочем, случилось это благодаря тому, что для организации всего действа я свёл его с Илюшиной конторой, а сам Илюша тоже должен был там присутствовать – одновременно в качестве гостя и работника.

Я не понимал, что можно преподнести в подарок человеку, у которого и так всё есть, даже яхта. Поэтому зашёл в книжный магазин «Москва» и купил там хороший альбом репродукций лучших – по мнению его составителей, картин двадцатого века – уж на их подлинники ему точно денег не хватит. Больше я ничего дарить не собирался – пусть сначала запустит мой проект и сам мне заплатит. А на сегодняшние знакомства с другими продюсерами и дальнейшее сотрудничество с ними я тоже особо не рассчитывал, потому что шёл на большую пьянку, где все сделанные предложения и розданные обещания не стоят и выпитой этими людьми водки.

Происходило всё это в каком-то одноэтажном павильоне Парка Горького, где в то время царило безлюдное запустение, но мне нравилось бывать тут ранней весной и поздней осенью, проходя мимо пустых аттракционов, где горели огни и играла музыка, ощущая себя персонажем фантастического рассказа про город невидимок.

Погода в тот день оказалась необычайно теплой благодаря южному циклону, который уже вызвал ряд смерчей в Орловской и Курской областях, а теперь, потеряв силы, мягко обволакивал просторы столицы. Зайдя в парк со стороны Первой Градской больницы, где пять лет назад лежала моя мама, я явно ощутил среди сугробов и голых веток какое-то внутреннее движение, едва уловимые вздрагивания или вздохи готовой к пробужденью природы, а подходя к распахнутым дверям, откуда уже доносилась музыка, испытал некоторое возбуждение перед праздником.

Я специально пришёл позже, когда все уже сядут за стол, чтобы не участвовать в этих ожиданиях, когда мужчины в пиджаках многозначительно курят на улице, гораздо интереснее было посмотреть на них сейчас, когда они ослабили галстуки и стали болтливы. Я назвал свою фамилию охранникам на входе, они отметили её в списке и пронумеровали мой подарок, который я сдал в специальное хранилище и занял свободное место в конце одного из трёх праздничных столов.

Звали продюсера Виктор Тупоруков. Чтобы отстраниться от своей крестьянской фамилии, он элегантно одевался, не ходил, как некоторые мосфильмовские кадры, в старых свитерах и со щетиной, от него всегда хорошо пахло парфюмом Hermes, и при мне он даже не матерился. Впрочем, с кино у нас в результате так ничего и не получилось.

Зато сегодня у него всё было отлично и он справлял свадьбу с красивой молодой блондинкой робкого вида, трепетной и смешливой. Однако, услышав разговоры в своей дальней части стола, я обнаружил, что не всё так просто. Это была дочь голливудского продюсера второго или третьего эшелона, имевшего армянские корни, а ради брака с ней он расстался со своей московской невестой.

Да, хорошо иногда бывает садиться с краю, среди маргинальной части приглашённых, где, вдалеке от почётных гостей все шушукаются, комментируют речи поздравительных тостов и пародируют их. Эти люди сразу предложили мне виски, но я пил вино, собираясь оставаться как можно более трезвым, ведь нет ничего глупее, чем напиться на глазах у человека, с которым ты рассчитываешь на финансовое сотрудничество.

Илюшу я заметил сидящим ближайшим от служебных помещений столом, и мне стало любопытно, какого рода развлечения и сюрпризы он приготовил, ведь пока они заключались лишь в скрипичном оркестре, состоящем из украшенных цветами весенних нимф лет двадцати.

Роль тамады исполнял какой-то человек, который казалось, знал всех присутствующих. Его работа в этом и заключалась: самим своим существованием он опровергал выражение «хороший парень – это не профессия» и производил впечатление человека, способного совершить любую социальную коммуникацию и – если ты ему, конечно, понравишься – мог познакомить тебя и с надменной красавицей и представить проверенному драг-дилеру.

После выкрика «Горько!» откуда-то сверху посыпались лепестки роз, а благодаря воздушной пушке они разлетелись по всему залу.

– Какая пошлятина! – прокомментировал мой сосед слева, – Они бы ещё живых бабочек выпустили, чтобы они тут все потом передохли!

– Или кошечек с бантиками, а ещё лучше стиптизёрш! – подхватил сосед справа, подливая себе виски.

– Так это ж свадьба, а не мальчишник, – поправил его кто-то из сидящих напротив, – И он, говорят, был вчера, только нас туда не позвали.

Ответом ему послужило гробовое молчание – развивать эту тему никто, почему-то, не стал, а мои соседи засмотрелись на мужчину и женщину в итальянских карнавальных масках. С помощью овальных трубочек они выпускали мыльные пузыри и, по идее, должны были создавать кинематографическую атмосферу, однако не вызывали ничего, кроме недоумения – это чем-то напоминало детский утренник, хотя пузыри у них действительно были большие, радужные и красивые.

Встав из-за стола покурить, я увидел выходящего из подсобных коридоров Илюшу, который коротко сообщил, что утверждённая программа вечера под угрозой срыва. В другой же части зала посетителей банкета развлекал пират на костылях и повязкой на глазу, чей пропахший мосфильмовским нафталином костюм сохранился, видимо, ещё со съёмок сериала моего детства под названием «Остров сокровищ». Зато на плече у него сидел большой попугай и вытягивал из шляпы «билетики счастья», вручая удивлённым гостям надписи вроде «свою любовь вы найдёте в морском круизе» или «на рассвете вас разбудят хорошие новости».

Мне тоже надо было развлечься общением, но все тут разделились на небольшие компании, которые стояли с каким-то совершенно заговорщицким видом, как римляне на форуме перед убийством Цезаря, и присоединиться к ним было невозможно. Одна лишь невеста заливисто хохотала и о чём-то быстро тараторила по-английски в компании расфуфыренных девиц с цепкими взглядами, скорее всего – креативных продюсерш, которые начальствуют над редакторами и говорят авторам, какой именно продукт ждут от них студии.

Только какая-то общительная женщина выпила со мной вина, и, как выяснилось, она является «вторым» – так называют «режиссёров по площадке», в обязанности которого входит контролировать весь съёмочный процесс и решать любые вопросы, поэтому она легко перемещалась от одной компании в другую и со всеми могла поддержать беседу. Именно от неё я и узнал, что все тут ждут приглашённую звезду, имя которой пока держится в тайне.

К тому времени перестали раздаваться и выкрики «горько» – гости как-то позабыли о поводе, по которому тут собрались и увлеклись разговорами о работе. Я тоже вступил с кем-то в беседу и не заметил, как во главе стола разгорелся спор об адаптации русской классики для сериалов, а жених, будучи уже сильно нетрезв, громко заметил:

– А вон там, в конце стола скромно сидит сценарист! – Виктор указал прямо на меня, и я немного удивился, что являюсь тут единственным представителем своего цеха, – Он вам всё и расскажет! Но имейте в виду, что у меня его переманить вам денег не хватит!

«Да что он несёт, он же мне ни копейки не заплатил!» – подумал я, но не стал удивляться, потому что это были обычные продюсерские понты.

Но именно после этого ко мне и подошёл спортивного вида пожилой дядечка с усталым лицом, в котором я сразу узнал известного режиссёра, снявшего ещё в советские времена несколько хороших фильмов. Мы с ним немного поговорили, обменялись телефонами, и позже случилось так, что я стал с ним работать.

Затем внимание гостей привлёк необычный клоун с шикарным номером про гибель и возрождение любви. Это было совершенно пронзительное выступление мима в традициях Леонида Енгибарова. Глядя на него, у меня случился непроизвольный сердечный спазм, двери моих чувств распахнулись, и я понял, что никому не хочу приносить боль, как бы мне самому в этот момент не было плохо. Мне захотелось побыть немного одному, и в сумерках я очутился на улице. Обошёл весь фасад, чтобы не слышать звуки неожиданно заигравшей музыки и зашёл за угол. Там было уже совсем темно, поэтому я не заметил двух мужчин в длинных чёрных пальто. Лишь когда один из них бросил на асфальт сигарету и её искры рассыпались маленьким салютом, я понял, что стою не один, и услышал их голоса.

– Да у Вити не осталось больше вариантов, чтобы этот долг погасить, в кинопроизводстве ему отказали, а кредит уже не дадут, ему просто нечем возвращать.

– Пускай яхту свою продаст.

– А она и не его совсем.

Я отступил, чтобы уйти, но любопытство удержало меня ещё на несколько секунд, и я успел услышать:

– Так что эту лирическую сказку Госкино финансировать не будет и пусть он не шуршит по другим инвесторам, я их предупрежу.

И тогда я с ужасом понял, что речь идёт именно о моём сценарии.

Дело в том, что брать деньги на существующий проект за счёт нового – это обычная продюсерская практика. Особенно для людей, которые разворовывают их ещё перед запуском самих съёмок, на стадии подготовки. И тогда приходиться искать какие-то другие деньги, взамен тех, что тебе дали под конкретную постановку, но которых у тебя уже нет. Значит, надо мутить что-то очередное и опять получить бабло. Только у Тупорукова, дела, похоже, идут гораздо хуже, чем он пытается показать, и женитьба на дочери американского продюсера являлась для него единственным верным способом пережить финансовую бурю. Впрочем, другая буря могла разыграться вскоре прямо здесь и сейчас – в закатном небе явно различалась идущая с юга сизая туча, которая прямо на глазах распухала, увеличивалась в размерах. Являясь отголоском черноморского циклона, она вполне могла принести с собой первый весенний шторм и вышедшие покурить исполнители огненного шоу принялись волноваться, что их выступление на улице теперь под угрозой срыва и полный гонорар им не заплатят.

Смотря на них, я осознавал, что нахожусь в ещё более худшей ситуации, ведь денег под мою историю Тупоруков ни у кого не получит, но я всё равно должен закончить новый вариант сценария, чтобы показывать его уже другим людям. А обещания Виктора больше не имеют никакой силы; съёмок в этом году не будет, и мне лишь остаётся, как посоветовали героям мультсериала «Футурама» после одной катастрофы – «разровнять поверхность и жить дальше».

Конечно, моё весеннее настроение не то, чтобы испортилось, оно просто улетело вместе с порывом шквалистого ветра, и я подумал, что здесь сегодня точно пронесётся ураган, после чего потушил сигарету и прошёл в зал, где уже выключили часть освещения, и приглашённый диджей играл свой сет. Там я налил себе вина и принялся тупо наблюдать за танцем жениха и невесты, что выделывали разные па в окружении хлопающих им гостей.

Потом все расселись, а на улице началась гроза, что, конечно, рановато для начала апреля, но я явно различил несколько вспышек молнии через неплотно затянутое шторой окно. Гром сюда не доносился, заглушённый децибелами мощных колонок, а когда музыка стала совсем торжественней и все обернулись ко входу, ожидая увидеть приглашённую звезду, в распахнутых дверях вдруг появилась высокая тридцатилетняя девушка в мотоциклетном костюме. Чуть позже я узнал, что это и была бывшая невеста продюсера по имени Ольга.

Вслед за ней в помещение ворвался шквалистый ветер, в его порывах длинные чёрные волосы гостьи, заплетённые в маленькие косички, как-то жутковато развевались, предавая ей сходство с Медузой Горгоной. Впрочем, её яростному виду могла сейчас позавидовать любая греческая эриния или древнеримская фурия. К ней уже подскочил замешкавшийся охранник, когда над головой девушки, в районе потолка, произошла яркая вспышка. Одновременно с ней что-то хлопнуло, и тогда звук из колонок вырубился, а весь свет погас.

Стало так тихо, что все услышали громовые раскаты и шум дождя на улице. Неожиданно запахло свежим спутником грозы озоном. Но никто ещё не успел опомниться, когда в зале появилась шаровая молния. В том, что это она, я не сомневался. Бело-розовая, размером с мяч для большого тенниса и излучавшая вокруг себя свет, похожий на сияние кварцевой лампы, она плавно летела от Ольги – будто выпущенная из её разгневанной груди, прямо в сторону жениха и невесты.

Шаровая молния замерла перед столом в нескольких метрах от пары, и в паузе между залпами грома все услышали исходящий от неё шум или потрескивание, а потом она направилась прямо на невесту.

– Ой, мамочки… – еле слышно прошептала она по-русски, но в гробовой тишине это прозвучало как вскрик.

Я тогда подумал о том, что либо забыл, либо вообще не поинтересовался, как её зовут, а теперь это может оказаться уже не важно…

Все стояли, как в ступоре, а может и были в курсе, что им нельзя шевелиться.

И только один человек, в котором я чуть позже опознал Илюшу, оказался неподвластен гипнозу загадочного явленья природы. Не поворачиваясь к шаровой молнии спиной, словно это было живое хищное существо, он зашёл за невесту и, высунувшись из-за её затылка, с силой подул на шар. И молния начала плавно отдаляться, уходя вверх.

Я слышал, как у всех гостей вырвался вздох облегчения. Многие тоже начали дуть в сторону незваного гостя; так продолжалось несколько секунд, пока у жениха не зазвонил телефон. Он лежал прямо на столе перед ним и Виктор Тупоруков, вдруг как-то совершенно по-девичьи вскрикнув, отшвырнул его от себя, словно мерзкую и опасную тварь вроде скорпиона. Шаровая молния, резко спикировав вниз, ушла в звонящий телефон, который гулко грохнул и распался на осколки у самого пола.

В следующий момент зал погрузился уже в полную тьму. Запахло горелым, у всех звенело в ушах. Охранники включили фонари и принялись осматривать место взрыва, а замершие в мрачном оцепенении гости лишь грубо ругались, когда дрожащий бледный луч попадал им на лица.

Тем временем в дверях, никем не замеченный, стоял известный актёр – приглашённая на свадьбу звезда. Он поддерживал явно теряющую сознание Ольгу, а бросив взгляд на погружённый во мрак финал праздника сразу оценил обстановку, после чего помог ей дойти до его машины и они куда-то вместе уехали.