Помоги проекту - поделись книгой:
То, что случилось это не из-за слишком большого числа олигархов, а из-за слишком узкой базы экономического развития, в данном случае дела не меняет. Так или иначе картина очевидна. Любовь власти к Ротенбергам обходится нам слишком дорого. Но наше положение ничуть не улучшится, если любовь по Путину сменится справедливостью по Кудрину. Может быть, дело станет даже хуже, если полюбовная дележка почти исчерпанных ресурсов сменится открытой агрессивной конкуренцией.
Выход из кризиса возможен лишь при смене модели развития. Но для этого потребуется не только изменить политику государства и само государство. Измениться придется самому обществу.
За прошедшие десятилетия культура сопротивления у нас полностью утрачена, а слово «солидарность» утратило какое-либо практическое значение. Однако те, кто не хочет быть съеденными, вынуждены будут снова этому научиться. И тут почему-то вспоминается другой сказочный сюжет, совсем не рождественский — история «Трех толстяков». Которым, как мы помним из книги Юрия Олеши, тоже очень не повезло с народом.
Призрак вождя
Время от времени стоит перестать читать левые политические сайты и газеты. И тем более — правые, либеральные, охранительские. И просто заглянуть в обычные интернет-форумы, выяснив, что же читают люди на самом деле. Не маргинальное политизированное меньшинство, включающее в себя активистов оппозиции, чиновников Администрации президента, ругающихся между собой левых идеологов всех направлений и либеральных экспертов, совершенно единых во всем, кроме лишь вопроса о том, как выгоднее себя позиционировать — функционерами правительства или деятелями оппозиции, а именно реальное большинство, которое до сих пор даже не подозревает, что в России может быть какая-то политика.
Ведь именно это большинство и будет определять ход дальнейших событий — и своими действиями, и даже своим бездействием, которое в зависимости от особенностей тактического расклада будет открывать путь к власти тем или иным силам. Однако, если кто-то строит свои расчеты исходя из того, что массы всегда будут пассивными, он ошибается. Они неминуемо вмешаются в ход событий. Скорее всего совершенно не тогда и не так, как хотят профессиональные идеологи любого политического оттенка. И уж точно совсем не так, как требуют левые доктринеры.
Слово «требуют» произнесено тут не случайно. Если идеология консервативных правых предполагает именно покорность и лояльность масс, а либеральное сознание вообще, даже теоретически не допускает мысли о том, что массы могут быть самостоятельными участниками истории, то левые в теории с этим готовы согласиться, но действия и сознание этих масс обязательно должны быть «правильными», строго соответствовать некоторому набору идеологических требований, в противном же случае это «неправильные пчелы, которые делают неправильный мед».
Бытие определяет сознание, но именно реальное практическое общественное бытие, а не представления о нем идеологов.
Бытие несовершенно, а потому несовершенно сознание. Поэтому некоторые думают, что роль интеллектуала в этом несовершенном мире состоит в том, чтобы быть хранителем совершенства и, сравнивая сознание отсталого большинства со своим собственным глубоким пониманием истины, выносить мыслям и действиям этих унылых масс окончательную и непременно отрицательную оценку. Беда в том, что и люди, не являющиеся интеллектуалами, выносят оценки, которые в реальном мире оказываются куда более значимыми и куда более окончательными.
И вправду, многие интеллектуалы обладают куда более высоким уровнем классового сознания и политической воли, чем большинство трудящегося класса. Хотя эта воля почти никогда не оказывается направлена на политическое действие. Поступки — сколько угодно, но политическое действие, организующее и консолидирующее крупные общественные силы — практически никогда. Ведь для этого нужно непременно вылезти из своей украшенной красными флагами башни из слоновой кости и спуститься на грешную землю, став столь же несовершенным, как и все прочие, кто по ней ходит.
Впрочем, даже если мы признаем идейное превосходство интеллектуалов как профессиональных мыслителей, которые всё равно ничего другого делать не имеют, над людьми, занятыми некой практической деятельностью, то отсюда всё равно отнюдь не следует, будто это относится к тому или иному конкретному интеллектуалу или активисту в данный конкретный момент. Тем более что и сами левые интеллектуалы, идеологи и активисты никак не могут решить, кто из них является самым безупречным и самым правильным хранителем чистой идеи.
Вместо того, чтобы классовое бытие и классовые интересы анализировать, они их декларируют.
Это абстрактное понимание не приближает их к практике социальной борьбы, а исключает из неё. Между тем надо ещё доказать, причем доказать свою полезность практически и именно реальным массам, а не другим таким же интеллектуалам, активистам или идеологам.
Вместо того чтобы завоевать доверие и уважение масс, левые требуют и ждут, чтобы массы своим правильным поведением завоевали их доверие и уважение. Они ждут, что либо сознание людей как-то само собой эволюционирует до нужного уровня, либо их агитация сама собой с какого-то момента вдруг чудесным образом достигнет эффекта, которого она упорно не достигает несмотря на многие годы стараний. Самые умные выступают на либеральных академических форумах, стараясь сорвать аплодисменты публики, наслаждающейся красотой их слога, но совершенно не заинтересованной в общественных преобразованиях. Самые тупые год от года ходят по утрам к проходным заводов, пугая рабочих своими мрачными, слегка спитыми лицами и пытаясь всучить прохожим бессвязно написанные и плохо пропечатанные листовки с абстрактными призывами. Результат в обоих случаях оказывается примерно одинаков. Вернее, никакого общественно значимого результата не получается.
Практическое коллективное бытие класса предполагает необходимость ответа на множество ежедневных вопросов, которые самим идеологам кажутся незначительными, неправильными, неинтересными или даже «уводящими в сторону» от подлинного понимания классовых интересов. Ведь практически любой конкретный социальный вопрос, который волнует сегодня большинство, не является и не может являться по определению сущностным «классовым вопросом». Для того чтобы такие вопросы начали людьми ставиться, эти люди сами должны пройти определенный путь общественной борьбы, путь решения других, не интересных для идеологов, но насущных для масс вопросов (зачастую по ходу дела радикально их переформулируя).
Очень поучительным примером была дискуссия о вступлении России в ВТО. Значительная часть левых просто отказалась в ней участвовать, сочтя, что спор о «протекционизме» или «свободном рынке» это чисто буржуазный вопрос.
Между тем для реальных, а не воображаемых абстрактных трудящихся, от решения этого вопроса зависели их рабочие места, их заработки, благополучие их семей, перспективы их жизни. Ещё более ярким, по сути трагическим примером является ситуация в Новороссии. Ясное дело, что либеральные левые просто не могут выступить против позиции своих «старших партнеров», настоящих, совершенно не левых либералов. Но это же не то, что можно сказать публично. Потому аргументы для самооправдания ищут они не в либеральном, а именно в леворадикальном дискурсе, ссылаясь на то, что республики Новороссии не являются социалистическими. Где, спрашивается, вы сегодня видели социалистические республики? И главное, реальный вопрос в Новороссии для трудящихся состоит не в том, насколько прогрессивными и последовательными являются действия возникших там новых властей (в условиях, когда их единственный союзник Россия систематически блокирует не только попытки проводить левую политику, но и вообще любую попытку сделать на освобожденной территории хоть что-то мало-мальски осмысленное), а в том, какая участь ждет жителей Новороссии, да и всей Украины в случае победы там нынешнего киевского режима. Ответ на этот вопрос, увы, более чем очевиден, но он совершенно не интересен «радикальным интеллектуалам». Это не их судьбы и не их жизни.
Даже и не их страна. Последнее, впрочем, относится и к России. Ведь у этих пролетариев интеллектуального труда действительно нет родины.
Социалистическое сознание овладевает массами ровно в той мере, в какой оно помогает им в решении вопросов их практического бытия, становится инструментом, позволяющим ориентироваться и эффективно, результативно действовать в реальном мире, а не в мире абстрактных теорий. Убежденность прямо пропорциональна накоплению результатов (пусть и промежуточных и порой малозначимых с точки зрения перспективы борьбы). По той же самой причине заведомо обречены все попытки создать очередную левую (социалистическую, коммунистическую, рабочую и т. д.) партию просто ради создания идеологически правильной партии. Эти попытки, никак не увязанные ни с массовым движением, ни с политической стратегией, раз за разом повторяются и проваливаются.
Все ссылаются на опыт двух русских революций, не понимая главного, чему он учит: массовая революционная партия не может быть создана без массового общественного подъема и обострения социальной борьбы. Эта борьба будет спровоцирована далеко не «правильными» с идеологической точки зрения вопросами, но именно такими вопросами и ситуациями, которые задевают людей за живое, принуждают действовать зачастую вопреки их желанию. В такие моменты, как и на Украине в 2014 году, участниками событий становятся сразу десятки и сотни тысяч людей, не обладающие никакой политической культурой и идеологической подготовкой. Но именно в эти моменты возрастает ответственность интеллектуалов и активистов, которые обязаны, участвуя в событиях, вносить в этот процесс максимальную рациональность, находить и выстраивать для него стратегическую перспективу.
Увы, чем более левые активисты и интеллектуалы заняты своими собственными играми в периоды «спокойного» развития, тем меньше они пригодны для такой работы в период кризиса.
Массы оказываются предоставлены самим себе и стихийно, методом проб и ошибок ищут свой путь — с ужасными политическими и моральными потерями, которых легко можно было бы избежать. Ответственность за такое положение дел лежит не на политически необразованных массах, а именно на «продвинутых» интеллектуалах, не желающих замарать свои мозги размышлением о практическом.
Многие, похоже, в самом деле думают, будто марксистскую партию можно создать в любой данный момент при наличии некоторого количества индивидов, разделяющих правильные взгляды и добросовестно повторяющую ту же последовательность действий, которая в начале XX века привела к успеху Ленина и его соратников.
Такое механическое воспроизведение действий и решений прошлого приводит к тому, что почти все организационно-политические меры превращаются в подобие магического ритуала, совершаемого узким кругом посвященных. Как будто мы имеем дело не с задачей формирования дееспособной структуры, работающей здесь и сейчас, а с попыткой магическим образом вызвать к жизни призрак Ленина, Сталина, Троцкого или ещё кого-то из героев революционного прошлого.
Но эти призраки если и появятся на подобном собрании, то лишь для того, чтобы горько посмеяться над его участниками.
Сталин и Путин
В 2017 году исполнилось 80 лет трагическим событиям 1937 года. Массовые репрессии в Советском Союзе имели место и раньше, да и соратников по партии, оказывавшихся в оппозиции к руководству, регулярно преследовали и ссылали. Но именно в тот год репрессии не только достигли кульминации, но обрушились на головы множества людей, вообще не имевших отношения к политике, или партийцев, совершенно лояльных к генеральной линии.
Неудивительно, что либеральная общественность реагирует на данную годовщину потоком статей об ужасах тоталитаризма, доказывающих неразрывную связь между коммунистическими идеями и террором. Удивительно другое. Несмотря на три десятилетия постоянных разоблачений и бессчетное множество публикаций о сталинских преступлениях, популярность генералиссимуса постоянно возрастает.
Либеральные публицисты признают это и призывают друг друга опубликовать ещё больше разоблачительных текстов и рассказать ещё больше ужасов. По вполне понятным причинам, результат оказывается обратным ожидаемому. Если за всё это время они достигли лишь роста популярности Сталина, то откуда уверенность, будто, тупо продолжая делать именно то, что они безуспешно делали раньше, можно добиться иного результата?
Однако в чем причина того, что популярность советского вождя не просто растет, но перекрывает популярность кого-либо из живых и действующих политиков? Собственно, всерьез говорить о позитивном рейтинге у кого-либо из официальных лиц, кроме Путина, не приходится. Но и с Путиным всё как-то неважно. Ведь как бы ни раздували его рейтинг прикормленные социологические службы, в сравнении со Сталиным он проигрывает. Случись в стране выборы, на которых покойный генералиссимус баллотировался бы против действующего президента, первый победил бы второго с разгромным счетом.
Несложно догадаться, что популярность Сталина есть оборотная сторона непопулярности существующего социального и политического порядка среди граждан России. А также отторжения народом идеологии и практики либерализма. Тут связь самая прямая. Чем больше либеральная публика увязывает пропаганду своих идей с разоблачением сталинизма, тем более позитивным становится отношение масс к «вождю народов». Выражая ему позитивную оценку, люди одновременно оценивают то, что видят вокруг, и тех, кто раз за разом произносит речи об ужасах тоталитаризма. Ведь более чем понятно, что постоянные рассказы о прошлых преступлениях есть не что иное, как попытка оправдать и даже идеологически обосновать преступления нынешние, происходящие буквально у нас на глазах. И формула Иосифа Бродского «ворюги мне милей, чем кровопийцы» превращается теперь в прямое прославление и пропаганду воровства как единственного способа защитить общество от тоталитарного кошмара.
Однако в обществе зреют совершенно иные настроения.
Мысль о необходимости жестокого наказания воров становится настолько распространенной, что в перспективе тянет на новую национальную идею. И если двадцать лет назад можно было защищать Сталина, утверждая что он велик несмотря на репрессии, то сегодня изрядное число людей начинает думать, что он велик именно благодаря им.
Это, конечно, не имеет ничего общего с пониманием исторической роли Сталина и трагических противоречий советской истории. Но и речь у нас идет не о реально существовавшем человеке, умершем 5 марта 1953 года, а об идеологическом образе, функционирующем сегодня в нашем массовом сознании и являющемся не только совершенно живым, но, как и всё живое, развивающемся и меняющемся. Вряд ли большинство из тех, кто сегодня отдают предпочтение Сталину перед Путиным, хотели бы сами жить в 1937 году или желали бы повторения тех событий сегодня. Мало кто из нынешних людей был бы готов оказаться в застенках НКВД на месте «старых большевиков», но и на место Ежова или Берии тоже вряд ли кто желает сегодня попасть. Однако с ещё большей уверенностью можно сказать, что люди, с ностальгией думающие про 1930-е годы, категорически не хотят продолжать жить так, как они живут ныне, их явно не устраивает то, в каком состоянии находится страна сегодня. И это более чем рационально. Что бы ни говорили либеральные публицисты, стоит за этим не мифическая «любовь народа к палачам», а трезвая оценка сложившейся в начале XXI века социально-политической и культурной ситуации.
И тут, пожалуй, мы подходим к самому главному. Растущая популярность Сталина по сути своей отражает как стремление массы людей к социальным преобразованиям, так и неготовность за эти преобразования бороться, организовываться снизу, действовать по собственной инициативе. Сталин в их понимании — вождь, который не только вел за собой, но и добивался результата. Идти за таким вождем, даже если он жесток и непредсказуем, имеет смысл, ибо можно верить в его прошлые успехи. Однако такого вождя в нашей сегодняшней реальности нет, он существует лишь в нашем воображении.
Парадоксальным образом, на ту же воображаемую нишу в течение долгого времени претендовал и Путин. По большому счету, воображаемый Путин всегда был даже менее реален, чем воображаемый Сталин. Ибо успехи генералиссимуса так или иначе были историческим фактом, причем достигались в борьбе с мощными враждебными силами и драматическими обстоятельствами, тогда как успехи Путина в основном сводились к удачному пиару, опиравшемуся на благоприятные обстоятельства. И, в конечном счете, именно эти обстоятельства, а не пиар, были решающими.
Путин воспринимался как лидер, который вывел нас из ужаса 1990-х. Он таковым никогда не был.
Если кто-то и мог присвоить себе эту заслугу, то лишь Евгений Примаков, сумевший за время своего короткого премьерства переломить некоторые экономические и социальные тенденции. Но до тех пор, пока положение улучшалось, повышался и рейтинг Путина — реальный, а не нарисованный. Для этого даже не нужен был пиар, достаточно было просто закрепить в сознании людей ассоциацию между действующим президентом и положением дел в стране. Что говорил и делал реальный Путин, не имело никакого значения. Его речь в екатеринбургском Ельцин-центре, где он восхвалял своего предшественника и восхищался достижениями 1990-х, должна была бы стоить ему его политической репутации, если бы он в самом деле был участником политической жизни. Но воображаемый Путин продолжал существовать в массовом сознании как ни в чем ни бывало, потому что на самом деле большинству людей совершенно безразлично, чем занимается реальный человек с той же фамилией, занимающий кабинет в Кремле.
В конечном счете рейтинг Путина тождественен вере в то, что положение страны и её жителей будет как-то само собой улучшаться безо всякой борьбы и безо всякого нашего участия. Однако эта вера с каждым днем становится всё слабее, улетучивается и сменяется раздражением. Оборотной стороной популярности Путина как символической фигуры, олицетворяющей существующее на данный момент государство, является то, что никакие слова и действия уже не помогут, если доверие к государству подорвано. А оно подорвано — не только у активистов, политизированной молодежи или сторонников каких-либо оппозиций, но именно, и в первую очередь, у обывателей. В такой обстановке Путин может сколько угодно ловить щук и даже целовать лягушек, это ему не пойдет на пользу. Если раньше президенту прощали даже откровенно неудачные, комичные и сделанные невпопад высказывания или поступки, то сейчас даже самый гениальный пиар, четко сфокусированный и виртуозно исполненный, не даст ожидаемого результата. Скорее, он будет иметь обратный эффект. Но даже если людям будет искренне казаться, что их раздражает видео президента со щукой, на самом деле их раздражает совершенно иное — уровень цен, положение дел с зарплатой, развал медицины и, главное, отсутствие личных перспектив для улучшения ситуации.
Символическая (и по определению пассивная, аполитичная) поддержка власти опирается на обывательский индивидуализм, восторжествовавший среди жителей России после краха надежд на позитивное преобразование СССР в ходе перестройки. В тот момент, когда власть убедительно демонстрирует неспособность поддержать хотя бы стабильность, обеспечить хотя бы устойчивое неухудшение ситуации для аполитичного индивида, его пассивный патриотизм из прокремлевского превращается в антикремлевский. А на место виртуального Путина приходит виртуальный Сталин, воплощающий представление о реальных и утраченных успехах прошлого. Эта идеализация генералиссимуса ещё не означает ни поворота людей к социализму, ни понимания необходимости классовой борьбы. И то, и другое придет лишь тогда, когда люди перестанут ждать магического спасителя, начнут действовать сами, когда начнут учиться на собственном опыте, становясь — постепенно — из обывателей гражданами.
В этот момент им уже не понадобится виртуальный Сталин в качестве альтернативы виртуальному Путину. Потому что они сами — своими действиями — породят новых, своих собственных, реальных героев и лидеров.
Образ рухнул
... Долгожданное свершилось. Президент долго отмалчивался, но тянуть больше не было никакой возможности. Путин заговорил о повышении пенсионного возраста.
Трудно сказать, на что рассчитывали кремлевские пиарщики, сочиняющие мысли и речи президента, но, похоже, авторы совершенно вышли из образа. Президент, которому по роли полагается быть решительным, уверенным и мужественным, что-то бессвязное лепетал, сам себе противореча и пытаясь изо всех сил скрыть от слушателей основной смысл собственной речи.
Впрочем, чего уж тут скрывать. Теоретически у кремлевской команды было два варианта. Или Путин должен был изобразить «доброго царя» и потребовать отмены ненавистной населению пенсионной реформы, или он должен был открыто и честно заявить о поддержке правительства, которое сам назначил, пойдя открыто и мужественно на конфликт с собственным народом. Мы решили, а всех кто против — в порошок сотрем.
Первый вариант, естественно, мог существовать только в сознании наивных людей, до сих пор верящих, будто в России президент может принимать единоличные решения. Второй вариант был бы по крайней мере зрелищным. Ну, в самом деле, если уж ты злой царь, то пусть холопы (граждане Российской Федерации) знают своё место. Пусть будут благодарны, что пока не приговариваем каждого десятого просто так на органы разбирать. Кстати, думаю, что это бы сработало. Публика бы попритихла, многие попрятались бы в щели.
Беда в том, что для того, чтобы быть настоящим, полноценным злодеем, тоже нужна смелость, нужна самостоятельная и решительная личность. Иными словами, нужны все те качества, которые по роли Путину приписывают, но которых у него нет и не может быть. Потому что человек с такими чертами характера просто не мог бы функционировать в реальной политической системе России.
Итак, что сказал президент. Он жаловался, что реформа ему и самому не нравится, извинялся, почти причитал, но одновременно настаивал, что деваться некуда, всё равно реформу проводить надо. Кто-то из спичрайтеров даже вложил в уста президента «статистический» аргумент, абсурдность которого очевидна всякому, умеющего пользоваться справочником: «На пять пенсионеров приходится шесть работающих и ситуация будет меняться не в пользу работающих — их количество будет сокращаться. Наступит момент, когда количество работающих сравняется с количеством неработающих и будет уменьшаться. И тогда либо пенсионная система лопнет, либо бюджет резервного фонда».
Нет, господа, не так! Где вы статистику берете? Вы хоть кого-то из собственного аппарата запросили? Может быть стоило в интернет перед составлением речи заглянуть? Вообще пропагандисты меня умиляют. Они раз за разом говорят так, будто не знают очевидных фактов. Куда вы деваете 14 миллионов работающих пенсионеров, которые сами себе формируют отчисления в Пенсионный фонд, но не получают индексации? Неработающих пенсионеров по возрасту в России всего 21-22 миллиона человек (данные год от года колеблются, но остаются примерно в этом пределе). А работающее или ищущее работу население у нас в текущем году составляет 76,1 миллиона. Причем практически все пенсионеры в возрасте 55-65 лет у нас уже работают. Какие тут пять пенсионеров на шесть работников?!
То, что Путин поддержал правительство, совершенно логично. Ведь и он, и Медведев и все остальные наши начальники являются частью одной и той же системы, обслуживающей интересы олигархии. Что в данной истории по-настоящему интересно, это именно та нерешительность, неуверенность и беспомощность, которая буквально-таки сквозила в речи президента.
Политик моет быть страшным, но никогда не должен быть жалким. Он может, особенно в России, быть злобным, агрессивным, несправедливым, но никогда не слабым.
Можно было бы, конечно, пафосно заявить, что маски сброшены. Но это не совсем так. Маска не сброшена, она просто сваливается, не держится...
Образ решительного и смелого Путина создавался пропагандой последовательно и систематически. И это было главное, чем занимались государственное телевидение, кремлевские пиарщики, проплаченные блогеры и наемные аналитики. В этот образ не все верили, но почти все к нему привыкли. И пока всё шло более или менее нормально, привычка к Путину сохранялась. Как однажды выразился, кажется Филипп Киркоров, должно же в нашей жизни быть что-то постоянное и неизменное — новогодняя елка, салат «Оливье», Путин...
Когда невозможно было соответствовать образу, Путин просто исчезал с экрана. Его прятали ровно до тех пор, пока не появлялась возможность снова вывести его в привычной роли.
Но сейчас не получилось. Прятать Путина от публики больше не было возможности. Путин вышел. Открыл рот, и... образ рухнул.
Ниточки, дергающие марионетку, стали всем видны, но также заметно стало, что эти руки дрожат. Пока ещё не от страха, а от растерянности. Да и рук, голов и ног за сценой слишком много. Там за кулисами толчея и сумбур.
Разумеется, многие продолжат верить в Путина, так же как они верят в Деда Мороза, инопланетян или невидимую руку рынка. Верующие могут быть сторонниками Кремля или его противниками. Это как раз не имеет никакого значения. Потому что для людей с рациональным мышлением должно наконец стать ясным то, о чем мы уже давно говорили: Путина не существует. Нет, конечно, человек по имени Владимир Путин в самом деле живет на свете и много лет по мере сил старается изображать президента России. Но образ единоличного правителя, героя или злодея, твердой рукой правящего страной, существует только в воображении тех, кто в него верит.
Путин должен был промолчать.
В молчании есть что-то величественное.
Вот вышел бы на трибуну, минут двадцать простоял бы молча, а потом также не говоря ни слова ушел бы.
Было бы загадочно и интересно.
А вышло пошло.
Помните старую рекламу? Иногда лучше жевать, чем говорить...
Что не так с прямой линией?
Очередная прямая линия Владимира Путина завершилась предсказуемым результатом. Как и в прошлый раз эксперты разочарованы, а публика осталась в лучшем случае безразличной. Одни просто не смотрели, другие не смотрели из принципа, третьи смотрели и ругались.
Однако после новогоднего поздравления президента в России появился новый массовый спорт. Соревнование по дизлайкам в интернете. Ставить главе государства дизлайки и писать злобные комментарии можно без особого риска, зато есть шанс получить удовольствие. И от собственной смелости, и от возможности почитать то, что пишут другие, убедившись, в очередной раз, что принадлежишь к разъяренному большинству. По крайней мере в сети.
Число дизлайков и негативных отзывов зашкалило, превысив даже новогодние отклики на послание президента. Соотношение негатива и позитива составило примерно 10:1, причем народ глубоко уверен, что YouTube срезает показатели дизлайков. Правда это или нет, сказать не берусь. Но даже те результаты, которые можно наблюдать, впечатляют.
Пиар-службы Кремля, конечно, в недоумении и растерянности. Ведь, если честно, ничего такого ужасного президент не сказал. Ничего интересного, разумеется, тоже. Но ведь нынешняя прямая линия была ничем не хуже предыдущей. Те же самые домашние заготовки, те же самые подобранные вопросы, те же самые заранее заученные ответы. Дмитрий Быков жалуется на то, что президентом у нас работает скучный и невыразительный человек, но ведь Путин именно таким был всегда. А официальный пиар точно таким же натужным, искусственным, а порой и гротескно-нелепым был с первого дня. И столичная интеллигенция над этим смеялась точно так же, как и теперь. Но для изрядной части населения эта пропаганда срабатывала. А теперь ничего не получается.
Что изменилось?
Сознание населения? Да, безусловно. Но это тот самый хрестоматийный случай, когда наглядно видно как общественное бытие определяет общественное сознание. В условиях, когда дела в стране шли более или менее хорошо, когда можно было ростом потребления компенсировать психологические и социальные эффекты от разрушения промышленности и структурной деградации экономики, люди готовы были проявлять снисхождение даже к беспомощной кремлевской пиар-братии. Не будем на них обижаться, играют, как умеют.
Рейтинг Путина всегда отражал не уровень его личной популярности, а уровень лояльности населения к государству в принципе. Причем эта лояльность, в свою очередь, держалась на аполитичности и безразличии. Путин был, как известно, «тефлоновый». Что бы ни творилось в стране, «к нему ничто не пристает». Но почему так? Да просто потому, что всем было всё равно. Вопрос не в уровне личной ответственности Путина, а в полном гражданском безраличии большинства людей, которых совершенно не волновали политические или социальные новости, если они не касались их лично.
С кризисом ситуация изменилась. Сейчас страна расплачивается за избыточное потребление 2000-х, за то, что проедала и проела остатки советских ресурсов, за то, что одна из самых развитых экономик мира структурно деградировала до уровня ближневосточной нефтяной монархии, только с избыточным для такой системы населением.
Долю ответственности за произошедшее, кстати, несут сами наши граждане, своим безразличием, доброжелательной покорностью и потребительским энтузиазмом сделавшие возможным именно такой результат. Но никто не будет винить себя. И если уж теперь приходится срочно всем миром искать виновного, то далеко идти не приходится. Вот он, у всех на глазах: виноват Путин!
И вывод, хоть и социологически некорректный, но политически однозначно правильный. Первое лицо, претендующее на то, чтобы всё контролировать, должно за всё отвечать. По должности президент России виноват во всём, что здесь творится. Раз уж такую конституцию и такой порядок нам установили, то будьте добры платить по счетам. А счета как раз на подходе.
Несчастные кремлевские пиарщики не понимают, что от них никогда ничего, по большому счету, не зависело. Ни раньше, ни теперь. В лучшие времена само по себе появление президента перед народом вызывало позитивные эмоции. Сегодня, в новой психологической обстановке, Путин раздражает людей уже самим фактом своего существования. И любое его появление на публике, независимо от того, что он говорит и делает, лишь множит это раздражение.
Единственная пиар-стратегия, которая может работать для Кремля, это вообще не показываться, спрятаться. Сделать всё, чтобы про первое лицо, да и про все другие лица власти люди просто забыли. Не оставлять следов. Не высовываться. Глухо молчать. Уйти в подполье.
Но тогда придется распустить все пиар-службы и обнулить их многомиллиардные бюджеты.
Или им просто будут платить за молчание?
Это была бы выгодная работа...
Черный лебедь и темная лошадка
Такое впечатление, что в стране за один день случилось аж два небольших государственных переворота. Ну, или, если больше нравится, поворота. Сначала команда президента выпускает своего шефа с заявлением о конституционной реформе, которая может быть и подается публике как попытка перехода к полупарламентской полуреспублике, но на деле является ни чем иным, как набором мер по сохранению у власти тандема Медведев — Путин на период 2024-30 годов. Подбираются сразу несколько вариантов, при которых Путин, уйдя с поста президента, сохранит контроль, став чем-то вроде главного иранского аятоллы. На выбор сразу три поста — премьер-министр, председатель Госдумы и глава Госсовета (полномочия и роль которого не обозначены — решим, когда станет ясно, подходит ли эта должность для стареющего автократа).
Заодно целый пакет социальных мер, предназначенных, чтобы смягчить народное недовольство и представить некоторое подобие поворота. Правда, никакого поворота нет, а социальный кризис почему-то пытаются изобразить как демографический. Ну, да ладно. Сценарий транзита вроде как обозначился.
И тут как гром среди ясного неба: отставка правительства. Оно вдруг и разом уходит, причем так, что информационно обнуляет весь эффект путинской социальной и даже конституционной повестки. Пропагандисты уже готовятся несколько недель подряд прославлять мудрые меры по повышению рождаемости и рассказывать о перспективах почти-парламентаризма во главе с тем же самым начальством, а вдруг такая новость. Про демографический пакет уже к шести часам дня никто и не вспоминает, да и про конституционную реформу — не очень. Главный вопрос: а почему ушло правительство, кого назначат премьером, что теперь будет. Из кого сформируют новый кабинет? Какую он станет проводить политику?
И опять, не дожидаясь даже утра, нам объявляют: новый премьер — Михаил Мишустин. Человек, которого никто не знает. Черный лебедь прилетел и десантировал нам темную лошадку.
Все претенденты на пост премьера, боровшиеся друг против друга годами, рухнули в прах. Ни одна политическая сила, включая и прокремлевские, не готова, все растеряны и дезориентированы. Похоже, что и администрация президента парализована, ведь она два месяца готовила совершенно иной сценарий. Его отправной точкой должно было стать послание президента, никому сейчас уже не интересное.
Теперь даже техническое исполнение послания Путина под вопросом: переформирование правительства означает, что заниматься и Госдума и правительство в ближайшие месяцы будет совершенно иным. Никакие конституционные реформы не готовы, социальный пакет отложат из-за более важных дел. А под кого будут теперь делать сценарий транзита? Не факт, что под Путина.
Удивительный состав комиссии по переработке конституции (куда входят 75 человек — депутаты, спортсмены, казаки, этнические активисты и 11 юристов) свидетельствует о том, что либо этот орган ничего принять в принципе не сможет, либо кто-то принесет готовый документ, сделанный в совершенно ином месте. В любом случае, декоративная комиссия должна будет прикрыть чьи-то чужие решения, которые пока отложены. Что же касается социальных подачек, перечисленных в послании президента, то их реализация не изменит общего направления политики, даже если об этих обещаниях будут помнить. Да и чего ещё ждать от премьер-министра, выросшего в либеральной команде Алексея Кудрина и имеющего официальный годовой семейный доход более 70 миллионов рублей в год.
Вроде бы Мишустин фигура техническая. Но именно такие «технические» и временные фигуры обычно и концентрируют власть вокруг себя. Вспомним, как самого Путина назначали премьер-министром. Никто ещё не знал, что эта «техническая» и «переходная» фигура останется с нами на долгие годы.
Мишустин, как и стоящие за ним правительственные чиновники второго ряда, имеют опыт руководства на ключевых должностях, спаяны личными и корпоративными связями. Они приходят, чтобы остаться. Роль Администрации президента будет сведена к минимуму, а самому Путину предстоит лишь оформлять своей подписью решения правительственной команды. До тех пор, пока эта команда не придумает, как завершить транзит и кого из своей среды назначить президентом. Возможно, решение уже принято, просто нас ещё не поставили в известность. Путин нужен этим людям ровно до тех пор, пока они не укрепились окончательно и не разобрались с организационными вопросами, а также с проблемой легитимности.
Очевидно, что власть захватила одна из бюрократических группировок. Не самые заметные люди, не самые известные и популярные, но сумевшие проконтролировать аппаратную игру и навязать свои условия всем остальным. Именно так перевороты и работают. Заговор, о котором знают заранее, не может завершиться успехом.
«Старая гвардия» правительства Дмитрия Медведева остается при делах, бывшего премьера назначили заместителем председателя Совета Безопасности. Но ключевые роли в правительстве переходят, скорее всего, к людям из второго эшелона. Менее засвеченным, а главное, еще не получившим репутацию «злодеев» перед лицом Запада. Эти люди займутся обеспечением транзита. Для Путина? Нет, конечно. Для себя и для основных групп олигархии, с которыми, похоже, за кулисами они уже обо всем договорились.
Смешно и грустно наблюдать, как некоторая часть оппозиционной общественности ликует по поводу ухода правительства Дмитрия Медведева, а либералы сетуют по поводу предстоящего «пожизненного правления Путина». Реальный транзит власти уже произошел быстро и пока сравнительно безболезненно. Правящим кругам остается лишь относительно затяжная работа по оформлению уже случившегося переворота.
Курс, проводимый командой Путина и Медведева, будет, конечно, продолжен. Преемственность будет обеспечена, а вышедшие из тени чиновники, не засвеченные на Западе и не находящиеся под международными санкциями, энергично примутся решать основной вопрос российской олигархии, обеспечивая примирение с США и Евросоюзом, сохранность капиталов, вывезенных отечественным правящим классом за рубеж.
Итак, очередной бюрократический переворот в России состоялся и прошел с блестящим успехом. Единственная проблема, которая осталась нерешенной, и которую, увы, никому из нынешних наших правителей решить не под силу, состоит в объективном угасании экономики российского периферийного капитализма. Продолжающийся и необратимый упадок перечеркивает, в конечном счете, любые расчеты политических верхов, делая дальнейшие встряски неминуемыми. И те, кто сегодня радостно перераспределяют между собой власть и министерские посты, очень скоро окажутся перед лицом кризиса таких масштабов, что пожалеют о своем нынешнем триумфе.
Поделиться книгой: