Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: Средневековая Русь. О чем говорят источники - Антон П. Горский на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

«Повесть временных лет»:

Изъгнаша варяги за море, и не даша имъ дани, и почаша сами в собѣ володѣти, и не бѣ в нихъ правды, и въста родъ на родъ, и быша в нихъ усобицѣ, и воевати почаша сами на ся. И рѣша сами в себе: «поищемъ собѣ князя, иже бы володѣлъ нами и судилъ по праву» И идоша за море къ варягомъ, к руси. Сице бо ся зваху тыл варязи русь, яко се друзии зъвутся свие, друзии же урмане, анъгляне, друзии гъте, тако и си. Рѣша руси чюдъ и словени, и кривичи и ecu: «Земля наша велика и обидна, а наряда в ней нѣть. Да поидѣте княжить и володѣти нами».

Изгнали варягов за море, и не дали им дани, и начали сами собой владеть, и не было среди них правды, и встал род на род, и была у них усобица, и стали воевать друг с другом. И сказали себе: «Поищем себе князя, который бы владел нами и судил по праву». И пошли за море к варягам, к руси. Те варяги назывались русью, как другие (варяги) называются шведы, а иные норманны (в данном случае — норвежцы. — А. Г.) и англы, а еще иные готландцы, — вот так и эти. Сказали руси чудь, словене, кривичи и весь: «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет. Приходите княжить и владеть нами»{32}.

Текст, выделенный курсивом, является отступлением, разрывающим фразу «Начального свода»: «Идоша за море к варягомъ и ркоша». Вставной характер его в «Повести временных лет» очевиден. Соответственно встает вопрос, достоверна ли эта вставка, справедливо ли отождествление варягов Рюрика с «русью», сделанное в начале XII века автором «Повести временных лет». В советский период большинство исследователей отвечали на этот вопрос отрицательно (при том, напомню, что практически все признавали тождество варягов и норманнов).

Проливают ли свет на вопрос о происхождении названия «русь» другие источники?

Если обратиться к иностранным источникам IX–X веков (арабским, византийским, западноевропейским), в них можно обнаружить известия, в которых понятие «русь» прилагается к группам людей, скорее всего имеющим скандинавское происхождение. Однако речь идет всегда о выходцах из Скандинавии, действующих в Восточной Европе. А коли так, нельзя исключить, что они восприняли здесь местное наименование, возникшее до их появления. Таким образом, зарубежные источники не дают решающих аргументов для решения вопроса о происхождении названия «Русь».

Исследователи, занимавшиеся этой проблемой, обычно старались опереться на данные лингвистики. Многие убеждены в справедливости указания «Повести временных лет» на тождество руси и варягов и соответственно ищут прототип названия «русь» в скандинавских языках. Наиболее популярна версия, что оно восходит к древнескандинавскому глаголу «грести», от которого могло быть образовано слово rods-menn, обозначавшее воинов на гребных судах. Правда, во-первых, ни в одном скандинавском источнике такой термин не фиксируется (то есть он являет собой чисто умозрительную конструкцию). Во-вторых, из rods по законам языка слово русь не выводится. Поэтому сторонники скандинавского происхождения названия исходят из того, что между rods-menn и русь было слово-посредник — финское Ruotsi, которое в некоторых языках финской группы обозначает русских, а в некоторых — шведов. Правда, из Ruotsi русь тоже выводится с большими затруднениями, а по мнению некоторых ученых, не выводится никак…

Другие исследователи ищут корни названия русь на юге Восточной Европы. Существуют мнения о его иранской или индоарийской основе{33} — от прилагательного со значением «белый», «светлый». Возможность существования в Среднем Поднепровье такого «цветового» этнонима подкрепляет наличие здесь «славинии» под названием северъ{34}: ее название восходит к иранскому корню со значением «черный». Существует и точка зрения о славянском происхождении слова Русь: от глагольной основы со значением «плыть, течь» (откуда слово «русло»).

Таким образом, вопрос о происхождении названия государства и народа восточных славян остается спорным. При этом обращает на себя внимание, что уже в начале X столетия, то есть вскоре после прихода князя Олега в Киев, все подвластное киевским князьям население, независимо от своего этнического происхождения, называлось «русью». В договорах Олега и Игоря с Византией (соответственно 911 и 944 годов) не упоминаются ни славяне, ни варяги — только русь (ед. ч. русин){35}. Между тем в других случаях, когда два этноса сосуществовали в пределах одного государства, различия в их этнонимах сохранялись веками: так было во Франкском государстве, где население в V–VII веках делилось на франков и так называемых галло-римлян, в Дунайской Болгарии в конце VII–IX веке, где сосуществовали славяне и тюрки-болгары, в Англии в конце XI–XII веке, где обитали англосаксы и норманны. Быстрое объединение всех подданных киевских князей под названием русь делает вероятным предположение, что существовали два сходных по звучанию названия: южное, которое служило одним из названий территории и, возможно, населения Среднего Поднепровья, и северное, служившее одним из обозначений варяжских дружин. Сходство терминов могло привести к их слиянию, способствуя восприятию северными пришельцами земли на юге Восточной Европы как своей, а местным населением — дружинников норманнского происхождения как отчасти «своих».

* * *

Если по примеру главы 1 попытаться подвести краткий итог сказанному, он будет выглядеть следующим образом:

Единой дискуссии «норманистов» и «антинорманистов» не было. Говорить можно о двух дискуссиях. Первая шла в XVIII–XIX веках по вопросу: «Кем. были варяги — норманнами или нет?» Вторая проходила в XX столетии по вопросу: «Создали ли варяги Древнерусское государство?» С точки зрения современных научных знаний ответ на первый вопрос однозначен — варяги были норманнами; ответ на второй вопрос будет отрицательным. Реальная научная полемика может идти только о степени участия выходцев из Скандинавии в процессе образования государства у восточных славян и о характере их роли.

Источники

Повесть временных лет. Ч. 1–2. М. — Л, 1950 (2-е изд. — СПб., 1996).

Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. М. — Л., 1950 (то же в: Полное собрание русских летописей. Т. 3. М., 2001).

Древняя Русь в свете зарубежных источников. Т. 1–5. М., 2009–2010.

Литература

Шаскольский И. П. Норманская теория в современной буржуазной науке. М. — Л., 1965.

Рыбаков Б. А. Киевская Русь и русские княжества XII–XIII вв. М., 1982.

Ловмяньский Г. Русь и норманны. М., 1985; Славяне и скандинавы. Л., 1986.

СкрынниковР. Г. История российская. IX–XVII вв. М., 1997. Франклин С., Шепард Дж. Начало Руси: 750-1200. СПб., 2000. Сборник Русского исторического общества. Т. 8 (156). М… 2003.

Горский А. А. Русь: От славянского Расселения до Московского царства. М., 2004. Часть 1. Очерк 3.

Фомин В. В. Варяги и варяжская Русь: К итогам дискуссии по варяжскому вопросу. М., 2005.

Максимович К. А. Происхождение этнонима «Русь» в свете исторической лингвистики и древнейших письменных источников // KANISKION: Юбилейный сборник в честь 60-летия профессора И. С. Чичурова. М., 2006.

Свердлов М. Б. М. В. Ломоносов и становление исторической науки в России. СПб., 2011.

Горский А. А. Первое столетие Руси // Средневековая Русь. Вып. 10. М., 2012.

Горский А. А. Возникновение Руси в контексте европейского политогенеза конца I тысячелетия н. э. // Русь в IХ-XII вв.: общество, государство, культура. М., 2014.

Глава 3

Древнерусские «княжества»

Когда в тех или иных трудах по истории — научных, научно-популярных или учебных — речь идет о политическом развитии средневековой Руси, самыми употребительными терминами являются два — это «государство» и «княжество». Оба слова — русские, не заимствования из иностранных языков, и у читателя-неспециалиста может создаться впечатление, что они были в употреблении и в эпоху Средневековья. Это тем более должно казаться вероятным, поскольку оба термина происходят от слов явно древнего происхождения — государь и князь.

Но на самом деле термин «государство», в современном русском языке обозначающий самостоятельные политические образования, появляется лишь в XV столетии, а закрепляется в близком к современному значении только в XVI веке. Для раннего Средневековья, таким образом, «государство» — это не более чем условный научный термин. Что касается слова «княжество», то оно в современной политической терминологии практически отсутствует (так называют разве что государство Монако, поскольку его правитель носит титул prince, который в Новое время принято переводить как «князь»). Это должно вроде бы значить, что использование термина «княжество» историками указывает на его бытование в Средневековье: иначе почему его стали применять?

Действительно, историки очень часто пользуются в отношении средневековой Руси понятием «княжество». Причем так определяют самые разные политические образования. Иногда «княжествами» называют даже догосударственные славянские общности (скажем, пишут о «княжестве полян» или «княжестве древлян»). «Княжествами» нередко именуют составные части Древнерусского государства XI века. И особенно последовательно применяется этот термин к политическим образованиям XII и последующих столетий, эпохи так называемой «раздробленности»: сплошь и рядом на страницах исторических трудов и (особенно) учебников встречаются «Владимиро-Суздальское княжество», «Черниговское княжество», «Галицко-Волынское княжество» и т. п. Короче говоря, «княжествами» именуют любые территориальные образования, возглавляемые князьями.

Термин «княжество» производит действительно впечатление безупречно древнего: ведь он, повторюсь, образован от слова «князь». Как же еще называться территории, находящейся под властью князя, если не княжеством?

Но если обратиться к историческим источникам, то оказывается, что слово «княжество» впервые фиксируется ненамного раньше, чем слово «государство», — лишь в конце XIV столетия. Причем употребляется оно первоначально на крайнем юго-западе русских территорий, на землях, вошедших к тому времени в состав Литовского и Польского государств. В частности, в XV веке «великим княжеством» (точнее — «великим князством») именуется Литовское государство, включившее в себя много русских территорий. И только с конца XV столетия слово «княжество» появляется в Московской Руси. Причем что любопытно: обозначают им составные части уже единого Московского государства — то есть территориальные единицы, которые в нашей исторической литературе как раз обычно «княжествами» не именуют…{36}

Итак, оказывается, в домонгольской Руси никаких «княжеств» не было. Если бы мы могли встретить, скажем, жителя Чернигова XII столетия и сказали бы ему, что он живет в «Черниговском княжестве», соотечественник нас не понял бы. В ту эпоху существовало, правда, другое понятие, образованное от слова «князь», — «княжение»; но оно обозначало не территорию, подвластную тому или иному князю, а саму княжескую власть или княжеский «стол» (престол). Как же реально назывались в древности политические образования?

Догосударственные общности славян в Византийской империи именовали, как говорилось выше, в главе 1, «славиниями», то есть термином, образованным от этнонима «славяне». Но у самих славян общего terminus technicus для этих образований не было. Принадлежащие славянским до-государственным образованиям территории определялись названиями, образованными от этнонимов. Так, слово «вятичи» означало и народ, и занимаемую им территорию, то есть этноним и хороним (наименование территории) здесь совпадали по звучанию. В других случаях название территории несколько отличалось от этнонима, но все равно было связано с ним: например, территория древлян именовалась «Деревы».

Иное дело — эпоха так называемого Древнерусского государства. В этот период, в конце X — начале XII века, существовало два понятия, обозначавших политические образования. Это земли и волости.

Очень часто в исторической литературе термины «земля» и «волость» употребляются как синонимичные, обозначающие якобы одно и то же. Например, составные части Руси XI столетия могут именоваться (если не применяется самый популярный и, как сказано выше, анахроничный по отношению к этой эпохе термин «княжество») и «землями», и «волостями». Встречается иногда даже своеобразный гибрид — «земли-волости» (или «волости-земли»), в реальности, естественно, не существовавший. На самом деле между понятиями «земля» и «волость» существовало достаточно явное (по меркам Средневековья, для которого вообще-то не свойственна терминологическая строгость) соподчинение.

«Землями» на Руси называли независимые государства. В источниках встречаем «Греческую землю» (Византию), «Болгарскую землю» (Дунайскую Болгарию), «Угорскую землю» (Венгрию), «Лядскую землю» (Польшу) и т. д. Соответственно и на Руси в XI — начале XII века была только одна земля — «Русская земля»; так называлось государство, страна в целом. Термин «Русская земля» применялся для ее обозначения наравне с названием «Русь», обозначавшим и народ, и страну{37}.

«Волостями» же именовались в источниках XI — начала XII века составные части государства «Русь»/«Русская земля». Что собой представляли эти волости? Сам по себе термин волость дожил до начала XX века. В дореволюционной России им обозначалась мелкая территориально-административная единица в сельской местности, охватывающая несколько сельских поселений. Иногда историки распространяют такое значение понятия «волость» и на древние времена, на домонгольский период, но для этого нет оснований в источниках. Волость XI столетия — это совсем иное. Она являлась крупной территориальной единицей, с центром в городе, причем городе, где имелся княжеский стол. То есть волостью управлял князь, представитель русской княжеской династии (так называемых Рюриковичей{38}), выполнявший в ней функции наместника верховного правителя — князя Киевского{39}. Главной его функцией был сбор дани с территории волости; часть ее (обычно две трети) князь должен был отправлять в Киев.

В историографии существует целое направление, представители которого считают, что «волости» являли собой некие «города-государства», «государства-общины», где всеми делами управлял народ, а князья были всего лишь приглашаемыми чиновниками. Сведения источников о «волостях» XI — начала XII века полностью противоречат такому представлению. «Волость» в них выступает именно и только как княжеское владение. Мы не встретим в этот период определений волостей по городам, не найдем «Нов-Древнерусские «княжества»43 городской волости», «Переяславской волости», «Смоленской волости» и т. п. Волости определяются исключительно по князьям-владетелям. Название города (причем в форме существительного, а не прилагательного) только может служить уточняющим дополнением к указанию на князя. Например: «Иди в волость отца своего Ростову, а то (Муром. — А. Г.) есть волость отца моего», — обращался черниговский князь Олег Святославич к сыну Владимира Мономаха Изяславу в 1096 году{40}.

В XII столетии Русь вступает в этап политического развития, который в дореволюционной историографии было принято именовать «удельным периодом», а в советской — «периодом феодальной раздробленности». Сущностью этого периода признается разделение единого государства на ряд фактически самостоятельных политических образований. Датировали это разделение ученые по-разному — от второй половины XI века (время после смерти Ярослава Владимировича, с 1054 года) до середины XII столетия. Но наиболее распространено представление об окончательном распаде государства после 1132 года — года смерти киевского князя Мстислава Владимировича, сына Владимира Мономаха. И для этого есть основания. Действительно, в двадцатилетний период киевского княжения Мономаха и его сына (с 1113 по 1132 год) власть Киева над Русью была (после некоторого ослабления в предшествующий период, при киевском княжении Святополка Изяславича, с 1093 по 1113 год) довольно прочной. В большинстве волостей (в Новгороде, Смоленске, Переяславле, Владимире-Волынском, Турове, Ростове) сидели сыновья и внуки Мономаха. Правители волостей со столицами в Чернигове, Перемышле и Теребовле подчинялись воле киевских князей, а князей Полоцка после проявления ими непокорства Мстислав лишил их столов и отправил в ссылку в Византию. После же смерти Мстислава Владимировича начался период усобиц, и процесс обособления княжеств пошел полным ходом.

Термины «удельный период» и «феодальная раздробленность», разумеется, условны. Слово «удел», правда, производит (как и слово «княжество») впечатление древнего; но появляется оно только в XIV веке, причем обозначает не то, что обычно называют в литературе «удельными княжествами»: не относительно самостоятельные политические образования, а территории, которыми наделяются отдельные представители той или иной княжеской семьи по воле ее главы{41}. Таким образом, в XII–XIII столетиях никаких «уделов» и соответственно «удельных князей» на Руси не знали. Что же изменилось в XII столетии в развитии страны, если исходить из существовавших в ту эпоху представлений о политических образованиях, которые обозначались, как сказано выше, понятиями «земли» и «волости»?

Наиболее заметным изменением являлось то, что термин «земля» с территориальным определением стал применяться не только к Руси в целом («Русская земля»), но и к отдельным регионам Руси: крупные «волости» начинают называться «землями».

На территории Руси в XII столетии сложилось двенадцать земель — Киевская, Переяславская, Черниговская, Волынская, Галицкая{42}, Смоленская, Суздальская (она же иногда называлась Ростовской){43}, Новгородская, Полоцкая, Рязанская, Муромская и Пинская. Земли формировались на основе крупных волостей предшествующего (XI — начало XII века) периода. Вопреки распространенному мнению, они не повторяли границ догосударственных общностей IX–X веков — «славиний»; дело в том, что за время существования единого государства (конец X — начало XII века) пределы волостей менялись, по разным причинам — по воле киевских князей, в результате усобиц, разделов территорий и т. д., в результате чего ко времени обретения волостями статуса «земель» их границы были уже очень далеки от рубежей догосударственной эпохи{44}.

В большинстве земель закрепились определенные ветви княжеского рода Рюриковичей. Если в XI столетии князья, как правило, несколько раз в течение жизни меняли (обычно по воле верховного правителя — киевского князя) волость, в которой княжили, то к середине XII века происходит «оседание» сформировавшихся к этому времени династий в тех или иных волостях. Ранее всех обособилась в династическом отношении Полоцкая волость: еще в конце X века она была передана Владимиром Святославичем своему сыну Изяславу и закрепилась за его потомками (лишение полоцких князей их столов Мстиславом Владимировичем оказалось недолгим — после его смерти полоцкие князья возвратились из изгнания и вернули себе владения). Галицкая земля сложилась после объединения волостей с центрами в Перемыщле и Теребовле, закрепившихся в конце XI — начале XII века за сыновьями внука Ярослава Владимировича Ростислава. С вокняжением в Ростове в начале XII века сына Владимира Мономаха Юрия (Долгорукого) берет начало обособление Суздальской земли, где стали княжить его потомки. В 1127 году произошло разделение владений потомков сына Ярослава, Святослава Ярославича, на Черниговскую землю, доставшуюся потомству Олега и Давыда Святославичей, и Муромскую; последняя позже разделилась на две земли — Муромскую и Рязанскую — под управлением разных ветвей потомков младшего Святославича — Ярослава. Смоленская земля закрепилась За потомками Ростислава Мстиславича, внука Владимира Мономаха, вокняжившегося в Смоленске в 1120-е годы. В Волынской земле с середины XII века стали править потомки другого внука Мономаха — Изяслава Мстиславича. Во второй половине XII века за потомками Святополка Изяславича закрепляется волость со столицей в Турове, в XIII веке именуемая «Пинской землей» по своей новой столице.

Иной статус, с династической точки зрения, был у Киевской и Новгородской земель. Киевский стол номинально продолжал считаться «старейшим», а Киев — столицей всей Руси. Распространенное мнение, что Киев утратил свое значение после разгрома его войсками Андрея Боголюбского в 1169 году, ошибочно — статус общерусской столицы сохранялся за Киевом вплоть до Батыева нашествия и даже некоторое время после него (о чем подробнее пойдет речь в главе 6). В результате князья сильнейших ветвей и соответственно сильнейших земель считали себя вправе претендовать на киевское княжение и вели за него ожесточенную борьбу. При этом Киевская земля стала объектом своего рода коллективного владения: представители сильнейших ветвей имели также право претендовать на «часть» (владение частью территории) в ее пределах.

Что касается Новгородской земли, то тут в XII веке усилившееся местное боярство стало оказывать решающее влияние на выбор князей и ни одной из княжеских ветвей не удалось закрепиться в Новгороде. Сюда приглашали на княжение князей из разных земель — Суздальской, Смоленской, Черниговской, Волынской. В Новгородской земле сложилась специфическая для тогдашней Руси форма государственности, при которой реальная власть принадлежала не приглашаемым князьям, а местной верхушке, наиболее видными должностными лицами которой были посадник, тысяцкий и глава церковной организации — новгородский архиепископ.

Не стала владением определенной ветви также Переяславская земля. Здесь в XII столетии правили потомки Владимира Мономаха, но представлявшие разные ветви. Накануне Батыева нашествия Переяславская земля, к тому времени утратившая свое былое значение, находилась под контролем князей суздальской ветви Мономаховичей.

Изменилось в XII столетии и представление о пределах понятия «Руси» или «Русской земли». С одной стороны, так продолжали именоваться все территории, населенные «русью» — то есть восточными славянами, с другой — появилось узкое понятие «Русь»/«Русская земля». Оно охватывало только Южную Русь — Киевскую землю, Переяславскую и часть Черниговской{45}.

Итак, крупные волости превратились в земли. А что же произошло с понятием «волость»?

«Волостями» теперь стали называться части территорий земель, находившиеся во владении того или иного князя. Таким образом, на другом, региональном уровне была воспроизведена структура прежнего единого государства: «земля», внутри нее — «волости». Волость и в XII — начале XIII века по-прежнему выступает в источниках как княжеское владение; очень редко волости определяются по главным городам (и, как правило, в случаях, когда по тем или иным конкретным причинам их нельзя было определить по князю). Это владение представителя той или иной княжеской ветви в пределах земли: глава ветви сидит в главном городе земли, его младшие родственники в более мелких городских центрах — столицах волостей.

В период с середины XIII века, после установления зависимости русских земель от Орды, продолжали использоваться для обозначения политических образований термины «земля» и «волость». Но слово «волость» с XIV столетия начинает преимущественно использоваться в ином значении: небольшая территориально-административная единица, объединяющая несколько сельских поселений и города (любого, не только стольного — с княжеским «столом») на своей территории не имеющая. А в Северо-Восточной Руси, Суздальской земле, где в XIV веке начинается процесс территориального объединения, появляется новое понятие — «великое княжение»{46}. Так назывались владения главного князя этой земли — великого князя Владимирского. В конце XIV века великое княжение стало наследственным достоянием московских князей, что стало решающим для формирования ядра нового единого государства. Его формирование в основном завершилось к концу XV столетия, когда во владениях московских князей оказалась вся Северо-Восточная и (с присоединением Новгородской земли) Северо-Западная Русь. Правитель государства стал титуловаться с этого времени не просто великим князем, но и «государем всея Руси». От этого титула пошло понятие «государство». Страна стала именоваться «Русским» или «Российским»{47} «государством».

Резюмируя изложенное в данной главе, можно сказать следующее.

Те политические образования, которые в исторической литературе принято называть «княжествами», в действительности именовались «землями», «волостями» и «княжениями». Причем эти понятия прошли длительную эволюцию. В XI — начале XII века землей называлось государство Русь в целом, а волостями — его составные части, управляемые князьями — наместниками киевского князя. В XII–XIII веках землями именуются фактически независимые государственные образования, сложившиеся на основе крупных волостей предшествующего периода. В XIV столетии в Северо-Восточной Руси возникает понятие великое княжение. На основе «великого княжения» происходит объединение территорий под властью московских князей. С конца XV века сформировавшееся на северо-восточных и северо-западных русских землях политическое образование начинает именоваться государством с определением «Русское» или «Российское».

Источники

Повесть временных лет. Ч. 1–2. М. — Л., 1950 (2-е изд. — СПб., 1996).

Полное собрание русских летописей. Т. 1. М., 1997 (Лаврентьевская летопись); Т. 2. М., 2001 (Ипатьевская летопись).

Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. М. — Л., 1950 (то же в: Полное собрание русских летописей. Т. 3. М., 2001).

Грамоты Великого Новгорода и Пскова. М. — Л., 1949.

Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV–XVI вв. М.-Л., 1950.

Литература

Насонов А. Н. «Русская земля» и образование территории Древнерусского государства. М., 1951.

Горский А. А. Русь: От славянского Расселения до Московского царства. М., 2004. Часть 2, очерк 1; Часть 3, очерк 1.

Горский А. А., Кучкин В. А., Лукин П. В, Стефанович П. С. Древняя Русь: очерки политического и социального строя. М., 2008.

Горский А. А. Политическое развитие Средневековой Руси: проблемы терминологии // Средневековая Русь. Вып. 11. М., 2011.

Глава 4

«Феодализм»:

«классическая» модель и действительность

Когда в учебной литературе по отечественной истории заходит речь об общественном строе раннесредневековой Руси — Руси домонгольского периода, его характеристики концентрируются вокруг понятия «феодализм». Одни авторы исходят из того, что феодализм на Руси в эту эпоху уже господствовал. Другие полагают, что он тогда еще не сложился, а сформировался только в ордынскую эпоху. Эти положения являют собой отголосок одной из самых ожесточенных дискуссий в отечественной исторической науке.

Понятие «феодализм» появилось в XVIII столетии. Возникло оно во французской историографии и прилагалось первоначально к средневековой истории Западной Европы. Происходит слово «феодализм» от латинского feodum: так в западноевропейских странах называли одну из форм крупного землевладения. Во французском языке слово «феод» звучало как «фьеф», в немецком ему соответствовало понятие «лен». Главным признаком «феодализма» в XVIII столетии историки признавали так называемую «вассально-ленную систему». Так именовали форму отношений внутри господствующего в обществе слоя, при которой вышестоящий его представитель («сеньор») жаловал землю и предоставлял покровительство нижестоящему («вассалу») в обмен на верную службу. Именно такая пожалованная (в наследственное владение) земля и называлась феодом/фьефом или леном.

Уже во второй половине XVIII столетия, то есть вскоре после появления понятия «феодализм» в западной исторической науке, оно стало прилагаться к русской истории. Коль скоро основным признаком феодального порядка в тогдашней историографии выступала вассально-ленная система, именно это явление было усмотрено на Руси. При этом с феодом (леном) одни авторы отождествляли русское «поместье» (форму условного, с обязательством службы, землевладения, возникшую в конце XV века), другие же — княжеские «уделы».

В отечественной историографии XIX столетия более обращалось внимание на специфику развития Руси и термин «феодализм» к русской истории прилагался редко. Между тем в середине — второй половине XIX столетия в историографии западного Средневековья утвердилось представление о второй сущностной черте феодального строя (помимо вассально-ленной системы). Такой чертой, экономической основой феодализма была признана крупная земельная собственность, в терминологии исследователей, изучавших эпоху Средних веков, — «сеньория». В тот же период, в середине XIX столетия, в сочинениях К. Маркса и Ф. Энгельса было сформулировано широкое понятие «феодализма» — он стал рассматриваться как одна из социально-экономических формаций, то есть как вся совокупность общественных отношений на определенном этапе развития человечества.

Но такое явление, как крупная земельная собственность, в русском средневековом обществе несомненно существовало. И вполне закономерно в начале XX столетия появилась концепция о наличии феодального строя на Руси. Ее автор, Н. П. Павлов-Сильванский, отстаивал мнение о наличии на Руси в XIII–XVI веках основных черт феодализма, признаваемых тогдашней наукой, — сеньории («боярщины», как он ее называл, то есть земельной собственности бояр) и вассально-ленной системы.

В историографии советской эпохи было воспринято и распространено на отечественную историю марксистское представление о феодализме как общественно-экономической формации. Как главная era черта рассматривалось, в соответствии с представлениями, выработанными на западноевропейском материале, наличие крупной земельной собственности (о вассально-ленной системе стали говорить во вторую очередь, поскольку упор в ту эпоху делался на социально-экономическое развитие). Основные дебаты развернулись вокруг вопроса о времени становления феодализма на Руси. При этом конкретно-исторические представления о генезисе, возникновении феодализма были заимствованы у течения в науке о западном Средневековье — одного из направлений так называемой «вотчинной теории»: переход к феодализму в сфере социально-экономических отношений отождествлялся со сменой крестьянской общины как собственника земли сеньорией (в русском переводе — «вотчиной»{48}).

В 1930-е годы имели место две дискуссии об общественном строе Киевской Руси. Б. Д. Греков в 1932 году выступил с гипотезой об утверждении феодализма на Руси уже в IX–X веках. Другие исследователи (в том числе С. В. Юшков, С. В. Бахрушин), соглащаясь с Грековым в том, что на Руси шел генезис феодализма, полагали, что о его складывании можно говорить не ранее XI–XII веков. В конце 1930-х годов, под влиянием идей «Краткого курса истории ВКП(б)» было выдвинуто (неспециалистами по средневековой истории) предположение о рабовладельческом характере Киевской Руси{49}. Однако исследователи раннего Средневековья (причем как Греков, так и его недавние оппоненты) эту версию отвергли.

В результате к середине XX столетия в отечественной историографии возобладала точка зрения о феодализме на Руси начиная с домонгольского периода{50}. По схеме Грекова уже в IX–X веках существовало крупное частное землевладение — феодальные вотчины, соответствующие западноевропейским сеньориям{51}. Грековская концепция надолго вошла в учебники, но… очень недолго продержалась в науке. Причиной было ее очевидное несоответствие сведениям источников.

Дело в том, что для IX века нет никаких сведений о наличии на Руси крупного частного землевладения. Для середины — второй половины X века имеются только единичные известия о «селах», принадлежащих киевским князьям. Для XI столетия есть данные, позволяющие говорить о развитии княжеского землевладения, и лишь единичные сведения о появлении земельных владений у бояр и церкви. Для XII века таких сведений больше, но ненамного.

Между тем не вызывало сомнений, что если не в IX, то в X столетии уже налицо существование Руси как государства. А государство, согласно господствовавшему (марксистскому) взгляду, возникает там и тогда, где и когда возникают общественные классы (что в принципе верно: говорить ли о «классах», общественных «слоях», элите и т. п., в любом случае очевидно, что государство появляется при наличии в обществе существенного социального расслоения). Итак, государство есть, а феодализма в его привычном понимании (то есть сеньориального строя) нет… Это противоречие требовало объяснения. В рамках «классической» (западноевропейской) модели феодализма такого объяснения не находилось.

В «постгрековский» период появилось два ответа на указанное противоречие. Первый можно резюмировать таким образом: у нас тоже был феодализм, но «другой», не такой, как в Западной Европе, «неклассический». Второй ответ: раз древнерусские реалии не соответствуют «классической» модели феодализма, значит, у нас был не феодализм.

Первый ответ прозвучал раньше второго, еще в начале 1950-х годов, одновременно с выходом последнего издания книги Грекова «Киевская Русь». Его сформулировал Л. В. Черепнин. Он в 1953 году выдвинул тезис о господстве на Руси в X–XI веках не частно-вотчинной собственности, «Феодализм»: «классическая» модель…53 а «верховной собственности государства» (термин был взят у Маркса, который прилагал его к восточным средневековым обществам). Проявлением ее Черепнин считал взимание государственных податей, среди которых, по источникам, главное место занимала подать поземельная — дань. В своей итоговой работе по общественному строю средневековой Руси (1972 год) Черепнин исходил из того, что частная и государственная формы собственности возникают одновременно, но на «раннефеодальном» этапе преобладает верховная государственная собственность{52}. Тезис о господстве в Киевской Руси «государственно-феодальных» отношений был с теми или иными модификациями принят многими исследователями (в том числе В. Л. Яниным, М. Б. Свердловым, Б. А. Рыбаковым).

Второй ответ был дан в 1960-е — 1970-е годы, причем прозвучал в двух вариациях. Во-первых, была реанимирована гипотеза о рабовладельческой природе Киевской Руси; она, впрочем, не получила ничьей (исключая, естественно, автора) поддержки и осталась маргинальной. Большее распространение получила точка зрения И. Я. Фроянова, согласно которой на Руси вплоть до монгольского нашествия был бесклассовый строй, существовали самоуправляющиеся города-государства общинного типа{53}.

И сторонники концепции «государственного феодализма», и адепты «общинной» концепции исходили из того, что обнаруживаемые на Руси социально-экономические реалии не соответствуют критериям «настоящего» феодализма; только первые трактовали их как «другой» феодализм, а вторые — как «нефеодализм». При этом все исходили из посылки, что «правильным» феодализмом, его «классической моделью», является строй, при котором безраздельно господствует сеньориальное, вотчинное землевладение, существует развитая вассально-ленная система. Такой строй, по казавшемуся незыблемым представлению, имел место в средневековой Западной Европе; здесь господствовал принцип «Нет земли без сеньора». Однако во второй половине XX столетия, по мере изучения общественного строя разных стран средневековой Европы, эта модель начала постепенно рушиться.

Вначале стало выясняться, что в таких регионах, как западнославянские страны, Венгрия, Скандинавия, Англия до норманнского завоевания, в раннее Средневековье обнаруживаются черты общественного строя, очень сходные с теми, что наблюдаются на русском материале: слабое развитие частного землевладения и зависимость основной массы населения только от глав публичной власти, выражаемая в системе государственных податей. Таким образом, оказывалось, что едва ли не большая часть европейского континента под «классическую модель» феодализма в раннее Средневековье не подпадает…

Далее выяснилось, что не все так ладно и с Западной Европой в узком смысле этого понятия (без Северной и Центральной). Здесь развитая вотчинная система также складывалась спустя значительное время после образования раннесредневековых государств. Помню изумление, которое я испытал, слушая на втором курсе исторического факультета МГУ в 1977 году лекции профессора А. Р. Корсунского. Он рассказывал о Франкском государстве, возникшем в конце V века, о формировании там феодального землевладения. И я с недоумением отметил, что система сеньориального землевладения начинает складываться, судя по изложению лектора, в лучшем случае с VII столетия, то есть через два века после появления государства! Но это ведь точно как у нас, подумал ваш покорный слуга, на Руси в IX веке формируется государство, и только в XI–XII веках — система частного землевладения… Я подошел к А. Р. Корсунскому после лекции и поделился с ним своими недоумениями. Корсунский ответил, что нет, крупное частное землевладение складывается не позже, чем появляется государство (не аргументировав, впрочем, этот тезис), но в то же время сказал, что один исследователь, а именно Н. Ф. Колесницкий, выступал с гипотезой, будто первой формой феодальной собственности в Западной Европе была государственная.

Действительно, в 1963 году специалист по средневековой Германии Н. Ф. Колесницкий обнародовал гипотезу, что первоначальной формой феодальной эксплуатации в Западной Европе были государственные подати, а подчинение крестьян частным земельным собственникам явилось уже дальнейшей стадией процесса формирования феодальных отношений; автор предложил отделить понятие «феодализм» от понятия «частновотчинная зависимость». Этот призыв не встретил тогда понимания: на прошедшей публичной дискуссии автора довольно жестко критиковали. Приведу для примера выдержки из изложения выступлений двух видных специалистов по западному Средневековью: М. А. Барга и того же А. Р. Корсунского (курсив мой).

М. А. Барг: «В… докладе… переоценивается роль государства, которое будто бы утверждает феодальную форму эксплуатации раньше, чем она успела оформиться в производственных отношениях».

А. Р. Корсунский: «Неясна классовая сущность государства, которое, по мнению докладчика, осуществляет феодальную эксплуатацию еще до того, как возникли феодальные отношения в экономике»{54}.

Таким образом, критика тезиса Н. Ф. Колесницкого велась с позиций тождества понятий «феодализм» и «вотчинная система»; все, что вне вотчины-сеньории, не признавалось производственными, экономическими отношениями. Критики исходили из сформировавшегося в XIX веке представления о феодализме как строе, при котором безраздельно господствует крупное частное землевладение.

Но исследовательская мысль уже не могла ютиться в рамках таких догматических представлений. В конце 1970-х годов видный специалист по средневековой Франции Ю. Л. Бессмертный сопоставил Русь XIV–XVI веков с Францией (то есть признанным регионом «классического» феодализма!) IX–XV веков, Англией и Германией X–XV веков и пришел к заключениям о «переплетении» и «глубоком взаимопроникновении» сеньориальных и государственных элементов в отношениях знати и рядового населения как на востоке, так и на западе Европы{55}.

Таким образом, в историографии шло постепенное разрушение представлений о «маргинальности» общественного строя русского Средневековья; картина западноевропейского социального устройства все более сближалась с древнерусскими реалиями.

Ударом по «классической модели» феодализма в западной историографии стала вышедшая в 1994 году книга английской исследовательницы С. Рейнольдс «Фьефы и вассалы». В ней доказывалось, что сеньория-феод как привилегированная собственность, обусловленная службой, стала реальностью только к XII веку; при этом закрепила новое положение дел в сфере отношений собственности государственная власть. До XII же столетия преобладали отношения не вассалитета, а подданства{56}. В отечественной историографии видный медиевист А. Я. Гуревич выступил с тезисом, что общественные отношения в средневековой Западной Европе не исчерпывались «феодальной ипостасью» (под которой им понимался сеньориальный строй) — наряду с ней существовал широкий слой «рядовых свободных» (полноправных государственных подданных){57}. Таким образом, исследователи западного Средневековья, по сути дела, обнаруживают черты, которые давно зафиксированы на Руси и историками-русистами всегда рассматривались как отечественные отклонения от «правильного» феодализма…

Пора констатировать, что «классическая модель» феодализма — сеньориальный строй с развитой вассально-ленной системой — являет собой практически фикцию. Безраздельного господства сеньориального (вотчинного) землевладения не было нигде и никогда. Соответственно при изучении общественного строя средневековой Руси нельзя отталкиваться от каких-либо заданных схем: необходимо рассмотреть зафиксированные в источниках реалии, исходя из понятий изучаемой эпохи, и только после этого пытаться подобрать научные дефиниции, определения для описания социального устройства в целом.

* * *

Для IX–X веков, эпохи складывания Древнерусского государства, сведений об общественном строе крайне мало. Отечественные повествовательные источники — летописи и другие — появляются только в XI веке; поэтому синхронные данные о социальном устройстве IX–X столетий приходится извлекать из известий иностранных авторов, а также материалов археологии.

К реалиям IX века (второй его половины) относится только известие арабского географа Ибн Руста о сборе правителем «славян» дани «платьями» (возможно, мехами){58}. Причем локализация этих славян неясна; некоторые исследователи полагают, что речь идет не о восточных славянах, а о западных, о Великой Моравии. К середине X столетия относится картина, рисуемая в сочинении византийского императора Константина VII Багрянородного «Об управлении империей». Автор рассказывает о сборе киевскими князьями и их дружинниками дани с зависимых «славиний» (древлян, северян, кривичей, дреговичей), причем приводится в греческой транскрипции древнерусский термин, обозначающий объезд подчиненных территорий с этой целью, — «полюдье»: «Зимний же и суровый образ жизни тех самых росов{59} таков. Когда наступает ноябрь месяц, тотчас их архонты выходят со всеми росами из Киава и отправляются в полюдия, что именуется «кружением», а именно — в Славинии вервианов, другувитов, кривичей, севериев и прочих славян, которые являются пактиотами{60} росов. Кормясь там в течение всей зимы, они снова, начиная с апреля, когда растает лед на реке Днепр, возвращаются в Киав»{61}.



Поделиться книгой:

На главную
Назад