Помоги проекту - поделись книгой:
– А насчет Ли́сы… Это к чему сейчас было?
– К тому, светлый ярл, что наше знакомство с Вашей дочерью очень давнее. Потому и знаю я такие интимные подробности. И именно ей и херсиру Фирмину я обязан столь приметной внешностью. Будьте добры, отправьте их в стазис, чтоб мы смогли продолжить разговор.
Это было последнее, что я запомнила. А когда стазис-состояние кончилось, вокруг никого не было. Только Вольд стоял рядом и неприятно ухмылялся во всю свою страшенную пасть.
– Пошли, княжна, твоя очередь.
– Я никуда не пойду!
– Пойдешь. Твой отец принял решение расплатиться тобой. Пора выполнять уговор.
– Я не стану с тобой спать!
– А кто говорит про спать? Желающих в легкую потрахаться ты себе завсегда отыщешь, а я, с годами, знаешь, перестал любить секонд-хенд. Брезговать начал. Давай, иди в новую жизнь.
Я метнулась к двери в коридор, но была подхвачена двумя незнакомыми Во́ронами из охраны (странно, почему не Филины?) и меня поволокли вслед за широко шагавшим Вольдом по какому-то незнакомому коридору. Куда меня привезли? Куда меня тащат? Я орала, визжала, угрожала, вырывалась, пыталась царапаться, но они все-таки доволокли мою злобствующую тушку до подвала, раздели до белья, да еще зафиксировали в кресле, подонки. И ушли, плотно закрыв за собой дверь.
– Ну так как, прихватишь с собой любимые цацки, или они здесь останутся?
– Отпусти меня, сволочь!
– Поздно, Ли́са, договор заключен. Ты же так хотела лечиться, вот и пошли на Мираш. В смысле, на Землю.
– Тогда развяжи, иначе как я буду серьги снимать.
– Легко. Кстати, дверь заперта с той стороны, ну, это на случай, если ты вдруг соберешься еще побегать.
А я и собиралась. Но запертая снаружи дверь… Скотина! Однако руки развязал. Пришлось снимать серьги и кулон и прятать во рту. Чем пло́хи переходы – ничего с собой не пронесешь, разве что спрятать в теле. Другой вопрос, что не так уж много там и попрячешь, но хоть что-то. А потом он освободил мне ноги и поскидывал свою одежду. Действительно, уж лучше ее сразу аккуратно сложить, чем потом, возвращаясь, обнаруживать комком на не самом чистом полу. Он обнял меня за талию, шагнул, и мы «ушли».
Возможность перехода в другой мир – она только на первый взгляд ах, какая замечательная и перспективная. Потому что откуда ты знаешь куда именно тебя занесет, причем вдруг. Вот шел ты по улице, и на очередном шаге – бац! И уже не дома, а неизвестно где. А там может быть что угодно. И кто угодно. Как тебе понравится угодить в действующий вулкан? Или, например, окажешься на глубине в пару километров – долго протянешь? А хоть бы и просто посреди моря – сумеешь доплыть до твердой земли? Но даже если и доплывешь – что дальше-то? Подкормить собой хищников? Поиграть в Робинзона Крузо? А и попадешь в относительно цивилизованный мир без одежды, документов и знания языка, какая тебя ждет судьба? Спасибо, если научат языку и дадут возможность влиться в общество, а могут и в рабы пристроить. Или еще куда похуже. А то и просто убить.
Не зря столько рассказов ходит о пропавших без вести. Если исключить чисто криминальные варианты, остаются как раз вот такие «пропаданцы». Но допустим, только допустим, что ты выжил и худо-бедно пристроился, обратно-то домой все равно хочется. И уж сколько я на Мираше, тьфу, на Земле читала книг о попаданцах, обратно получалось вернуться буквально у единиц. Но да, было одно исключение. Иногда появлялись Ходоки, которые могли регулярно переходить из своего мира в чужой и возвращаться обратно. А больше всего ценились те, кто мог с собой еще и проводить кого-то, их звали Проводники. И в последние где-то десять-пятнадцать оборотов я о Проводниках только слышала, а вот ни видеть, ни использовать их не доводилось.
А Вольд у нас, получается не просто Ходок, он, мать его, еще и Проводник. Понятно теперь, почему отец не рискнул с ним связываться, попробовал бы он Вольду угрожать, тот бы его вместе с собой на Землю и уволок, не моргнув глазом. Это для него мир родной, выкрутился бы, а что мой немолодой и больной папенька стал бы здесь делать без одежды, документов, знания языка и, самое главное, без доступа к родовой силе? А доступа за пределами Тиррольда к ней нет, уж мне ли не знать. Так что, говорите, делать? Вот-вот, и я о том же. Папаня и не стал рисковать. Но силен, однако, бывший знакомый, я и предположить в свое время не могла, что у него такие способности «прорежутся». Знала бы, может, и не стала торопиться принимать кардинальные решения. И был бы сейчас у клана Филинов новый «карманный» Проводник! Но сейчас-то что жалеть, будем существовать с тем, что есть.
Переходы… Я уже успела забыть, как после них бывает плохо. Во всяком случае, мне. Минут пять я сидела абсолютно голая на полу и меня рвало. Я давилась собственной слюной, желчью и украшениями. И только потом, отдышавшись, осмотрелась. А Вольду, как я погляжу, хоть бы хны, видать, натренировался постоянно «ходить». Вон уже и одеться успел, и даже дурацкую противогриппозную маску нацепил. Лучше уж маска, чем на рожу его кошмарную любоваться.
– Вот тебе одежонка, ванная влево по коридору, собирайся, поедем.
Гнус он, и одежду подобрал какую-то гнусную: растянутые спортивные штаны, старая застиранная майка, белье с цветочками (фу, мерзость!), дырявые носки и кеды. Все велико как минимум на размер-другой. Как там было в старом фильме? «Как-то тянет устроить скандал!»
– Я не буду это носить!
– Поедешь голая.
– И тут нас менты увидят, прихватят, и посмотрим, как ты с ними будешь объясняться!
– А не буду. Скажу, что подобрал проститутку и отдам тебя доблестным стражам правопорядка. И посмотрим, как ты с акцентом будешь с ними объясняться. Голая со всем отделением. Это, во-первых. Нету больше ментов, это, во-вторых.
– Как нету?!
– Отныне у нас полиция. Так что господа полицаи будут счастливы с тобой пообщаться во все дыры. Точно одеться не хочешь?
Гад, мерзавец, подонок, скотина, мразь! А напялить одежку придется, тут он прав. Мне в прихожей еще для полноты счастья и куртяйка флисовая перепала, тоже, надо заметить, древняя и страховитая на редкость. На улице нас ждал задрипанный жигуленок времён как говорится «Очакова и покоренья Крыма». Н-да, убожество-то какое, я аж не выдержала.
– Что, даже на приличную тачку не сумел заработать?
– Почему? Сумел. А эта… Это не моя, одолжил через третьи руки, покататься пару дней, дольше не понадобиться. Залезай.
Открыл дверцу водителя, уселся и начал прогревать мотор. Нет бы девушке пассажирскую дверцу открыть, манеры явно испортились. Пришлось самой.
– Так мы сейчас в клинику едем? Там, я надеюсь, мне дадут, наконец, нормальные шмотки?
– Какая клиника посреди ночи? Мы едем в Печатники.
– Ты живешь в этой жопе географии?
– Нет, это ты живешь в этой жопе географии. А я просто подкидываю тебя домой. Пристегнись.
Не понял, какое такое домой?
О разнице мироощущений
Чтоб поменьше слушать очередные Ли́скины претензии, выбрал в бардачке диск и вставил в магнитолу на проигрывание. Брутальный Тилль Линдеманн выдал свое коронное: «Bück dich! Das Gesicht interessiert mich nicht![39]»
– Вот вечно ты какую-то гадость слушаешь! – сморщила нос Ли́са.
А что это мы вдруг так рок не любим, раньше вроде… ну, правильно, у нее ж в активе английский, а с немецким дальше знания слова «натюрлих» она не продвинулась, да и то, только потому, что в свое время посмотрела «Покровские ворота». Я даже звук погромче сделал и начал подпевать, уж больно эта песня соответствовала моему настроению и намерениям.
– Заткни уже эту мерзость и нормально объясни, куда ты меня везти собрался!
– Сказал же, к тебе домой. Туда, где ты будешь жить.
– Так, я сейчас никуда не поеду, да еще скандал закачу такой, что все окрестные жители сбегутся!
– Ты заткнешься, пристегнешься и мирно поедешь по месту прописки. Иначе я тебя выкину из машины и тебе придется тащиться туда пешком. Ночью. Одной. Так понятно?
– А… клиника?
– Не будет никакой клиники. Ты вообще свой диагноз-то знаешь?
– Ну и что, что нет яичников, ты же, помниться мне, этот… как там тебя… трансплантолог, вот и пересадишь их мне!
– Да ты, радость моя, классики перекушала! «Я Вам, сударыня, вставлю яичники обезьяны!»
– А, что, век назад Филипп Филиппыч мог, так чем ты хуже?
– Хуже, лучше… Ли́са, ты никогда не задумывалась, с чего я за тобой в Тиррольд рванул?
– Ну-у… ты в меня влюблен был… волновался…
– Я не просто волновался, я был в ужасе. Это тебе Микки-Маус сказал часть правды про яичники, а я твою медицинскую карту видел! Этот коновал тебе матку удалил! Какая тебе, к чертям собачьим трансплантация! Какая тебе, нафиг, беременность! Пойми, наконец, своим куриным мозгом, что о детях ты можешь забыть раз и навсегда! Я тогда, как диагноз прочитал, так и понял, что тебя надо срочно тащить в наш центр под капельницу, пока ты кровью не истекла и не умерла! А тебя уже в палате и нету. Кто же знал, что твой психованный брательник тебя с внутренним кровотечением из больнички умыкнет и потащит к вам на квартиру!
– Так мы к переходу торопились, к нашим магам быстрее попасть…
– Это я теперь знаю, а тогда я подумал, что он стремительно волочет тебя к смерти, ну и тоже помчался. Спасать. Спас, да.
Тут даже Ли́ску проняло и она, наконец, начала что-то соображать.
– Вот же гад, а мне он сказал…
– Ли́са, я тебя предупреждал, что Микки не врач, а портач, предупреждал?! Но ты ж меня слушать не хотела, полагая, что все можно решить деньгами. Вот и решила, став полностью бесполезной в планах Филинов на продолжение рода. Так что теперь ситуация следующая: ты – отыгранная карта. Чтоб поправить свои дела, твой папенька отдал тебя и всю кварту Фирмина пятнадцатилетней давности мне на откуп. Я везу тебя на перевоспитание. Вот как я выкарабкивался в вашем мире, так и ты поживешь в моей ситуации, то есть с нулевыми шансами. Вернее, твои шансы будут существенно выше: у тебя будет место жительства, документы, русский ты, как я посмотрю, не забыла, так что, вперед, покорять Москву!
Ну, слава Богу, она, наконец, замолчала, что-то там проваривая у себя в голове. А потом начала стягивать курточку, одергивать майку и поворачиваться ко мне бюстом. Ух ты, меня ждет сеанс соблазнения? Не зря же говорят, что снятие мужского стресса лучше всего начинать со снятия женской одежды.
– Вольд… вернее, Мих… ну зачем ты так… нам же было хорошо вместе… мы же любили друг друга…
Я так понимаю, мне собираются прочесть лекцию на тему «любовь побеждает все!» Ну, правильно, любовь всех победила, только вот побежденные теперь ползают, собирая выбитые зубы и отрезанные уши. Я-то любил, только вот после силовой обработки твоими мальчиками слегка поумнел. А вот ты по-прежнему меня за придурка держишь. Думаешь, куда эдакий урод от тебя, красавицы, денется? Не все ты знаешь. Да и знать тебе это пока ни к чему.
– Ли́са, идиотов будешь искать в другом месте. И наверняка найдешь. А пока держи сундук со «своими» вещичками.
И я перебросил ей рюкзачок.
– Что это?
– Как обещал: документы, деньги, ключи, телефон, всякое бабское барахло.
– Какой телефон?
– Какой… мобильный! А… ну да, столько лет прошло… не сложнее стационарного кнопочного, разберешься.
Ли́са сунула нос в содержимое рюкзачка, вытащила явно дешевую помаду и скривилась.
– Что это за дерьмо?
– Ошибаешься, дорогая, это не дерьмо. А твои вещи.
– И кто я теперь?
– Была Ли́са, станешь Лариса. Смирнова.
– И сколько мне лет?
– Почти двадцать.
– Думаешь, проканает? В моем-то возрасте?
– При вашей продолжительности жизни и регулярном «вливании» силы, с омоложением организма ты и сейчас смотришься от силы на двадцать лет. Так что не напрашивайся на комплимент, а изучай документы.
Ли́са раскрыла паспорт и заверещала:
– Это что за мерзость?! Я не похожа на эту кошмарную девку в паспорте!
– А особо и не должна, фото на первый паспорт делается в четырнадцать. Тебе по документам сейчас девятнадцать с хвостиком. В двадцать пойдешь и поменяешь паспорт. И там уже будет твоя реальная фотография. Перекрасишься, прическу сменишь, боевой раскрас нанесешь – никто и не удивиться насколько подросток мог измениться. Кстати, Лара оставила тебе послание – посмотри конверт в рюкзачке.
Ли́са повертела в руках небольшой лист бумаги с несколькими надписями.
– И что это за непонятная фигня?
– Похоже, это пароли к ноуту, почте и телефону. А само послание – «висит» где-то в Интернете.
– А почему я у тебя перекантоваться не могу?
– Ой, нет, спасибо, я хочу еще немного спокойно пожить!
– Ты только представь себе, что у тебя дома поселился такой славный ежик…
– Угу. Противотанковый.
– Ну что ты такой бука! А где, кстати, Фирмин и его кварта?
– Что, судьба ручного пёсика со товарищи заинтересовала? А не знаю. Но должны быть там, куда мне их помогли пристроить.
– Ты их…
– Я не они, я их практически пальцем не тронул. Но постарался распихать на отдых. В основном по тюрьмам по не самым приятным обвинениям. Флона аккуратно подставили под грабеж, Фунсу предъявили обвинение в краже в особо крупном размере, Фларшу оформили тяжкие телесные, Фиррина взяли над теплым трупом. А Фирмину «повезло» больше остальных: его следы нашли на месте преступлений серийного насильника и убийцы. Ну, и «последний штрих» ему обеспечили, не все ж мне одному страдать…
– Ты! Mamma pin faeddi pig meo rassgatinu af pvi ao pikan a henni var upptekin[41]!
О, в дочуркиной речи папочка родимый проявился, Фарран тоже уважал эдакими загибами «приласкать» окружающих. Зато по крайней мере честно, все лучше, чем эти попытки приврать о старой, но якобы немеркнущей любви. Я даже руль бросил и поаплодировал.
– Они освободятся и меня найдут!
– Обязательно. Особенно, если они не просто в другом городе, а даже в другой стране. Особенно не зная ни одного местного языка. Особенно, не зная, где тебя искать. Жди.
– Фирмин знает!
– Это если он со своими статьями вообще не заработал на пожизненное.
– Кстати, а какой сейчас год?
– 2014.
– Подожди, это сколько же я в стазисе пробыла?! Пять лет?!
– И что?
Поделиться книгой: