Спорим, мы не разведемся?

— Едой, — пожимаю плечами и не возвращаюсь к предыдущим словам. — Не спала ночью и не пошла на работу. Да и какая разница — со следующей недели опять удаленная работа, — вздыхаю. Это слишком сложно и мне не хочется снова.

Как только представлю, что опять сидеть на удаленке вместе с ругающимся и упрекающим меня во всех грехах мужчиной, то хочется просто снять офис и работать оттуда. Жаль, что и коворкинги, в последнее время, тоже закрываются. Запрещены. Нельзя распространять вирус.

Качаю головой: эта безумная ситуация в мире мне совершенно не нравится. А все предвещает стать только хуже. Но надо же надеяться на лучшее? И куда я только дела свой оптимизм?

— Так давай сейчас поспишь? — аккуратно говорит Гриша. Я даже слышу в его голосе заботу, но старательно ее игнорирую.

Не хочу позволить себе приятных чувств к нему. Не хочу, чтобы снова было больно. Но и уйти тоже больно…

— Подожду до ночи. Недолго осталось, — пытаюсь отмахнуться я, в первую очередь от своих противоречивых мыслей. — Тем более, что в пять часов дня уже нельзя спать, — придумываю на ходу «достойную» отмазку.

— Кому нельзя? Мы с этой удаленкой уже давно все режимы сна нарушили, — усмехается Гриша.

В чем-то он даже прав, но я не хочу ему об этом говорить. Пусть не расслабляется. Тем более, я сама прекрасно знаю, как именно мне лучше.

— Ну, знаешь, эти правила жизни. Не есть после шести, не спать после пяти, — развожу руки в стороны и меняю тему: — Что у тебя в сумке?

Не хочу, чтобы он убедил меня в обратном. А то ведь спать уложит, а я потом благодарна буду!

— Да, так, — теперь юлит он. — Хотел сделать тебе сюрприз, а ты уже дома. Сюрприз не получился, как и всегда.

— Не нужно, — хмурюсь я. — Сейчас не нужно.

Хочется добавить «раньше нужно было об этом думать» и «больше мне это не нужно», но мне хватает разумности промолчать, поэтому я останавливаюсь на безобидном «сейчас».

Ухожу в спальню, лезу в телефон, листаю новости. Ничего хорошего: все происходящие в мире события загоняют меня в еще большую апатию. Гриша же, тем временем, гремит на кухне посудой. Видимо, ужинает.

Плевать.

Вскоре он приходит в спальню. Хочется послать его куда подальше, чтобы побыть наедине с собой, но язык не поворачивается. Это его квартира тоже. Это его комната тоже. Может, переехать в соседнюю на время?

Вместо этого говорю, лишь бы не слышать напряженное молчание. Свой голос меня успокаивает:

— Лиза с Ярославом заезжали, забрали ее вещи. Они все-таки решили жить вместе, — равнодушно бросаю я, не поворачиваясь.

Рассказывать все Грише уже, скорее, привычка, чем необходимость.

— О, рад за них, — парень садится рядом, притягивая меня к себе.

Ёрзаю, потому что мне одновременно и нравится, и не нравится его прикосновения. В итоге решаю не вырываться.

Мы вместе листаем ленту новостей, и вскоре я каким-то странным образом оказываюсь на коленях у своего мужа.

Мне так тепло и уютно на руках, что я невольно засыпаю. Просто нет сил бороться с безумной слабостью.

Просыпаюсь переодетая и укрытая в нашей кровати. За окном еще светит солнце. Чувствую себя разбитой, но все же немного лучше до того, как поспала. Мне не хочется признаваться в том, что муж был прав.

— Ты уснула у меня на коленях, — поясняет он. — Я тебя уложил, и ты проспала часа два. Тебе хоть немного лучше? — «заботливо» спрашивает муж.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Точнее, он реально заботится, но мне это не нужно. Как он этого не понимает?!

Как же он меня сейчас бесит!

— А ты не мог меня разбудить? Сказала же! Нельзя спать после пяти! — ворчу на него, проверяю реакцию.

Будет ли кричать?

— Ты выглядела так мило, что у меня рука не поднялась тебя будить. К тому же, я заметил, что ты успела прибраться во второй комнате. Ты молодец.

Опешила. Смотрю, быстро моргая от удивления. Это точно мой муж? Кто этот мужчина? И куда он дел моего мужа?

Он никогда не хвалил меня за уборку, для него это всегда было в порядке вещей. Я вообще, порой, чувствовала себя настоящей домработницей, отчего было невыносимо обидно: мы теперь оба работали дома, а я должна успевать и работать, и убираться, и готовить. В общем, быть настоящей женщиной.

И, если раньше меня это не напрягало, ведь раньше только у меня была возможность периодической удаленки, и я могла просто остаться дома в любой момент, не ехать в офис в ту же дождливую погоду, то теперь, когда мы оба работали из дома — меня это до невозможности бесило.

— Чего ты так удивляешься? — он словно читает мои мысли и ухмыляется. — Да я это, я. Просто пересмотрел несколько взглядов на жизнь и решил подправить некоторые моменты. Прости, что раньше этого не делал — был не прав. Буду исправляться.

— И когда это ты сделал? За пару часов, что я гуляла? Слишком кардинальные изменения! Думаешь, к ним так легко привыкнуть? — чуть ли не срываюсь на крик.

К горлу подступает истерика, но я одергиваю себя — это не в моем стиле.

— Нет, конечно, — он усмехается. — Но я буду стараться. К тому же, у меня будет ряд предложений как перестроить быт.

Молчу, потому что мне нечего ответить на этот выпад. Все это вызывает во мне злость. Гриша услышал меня только в тот момент, когда я сообщила, что хочу уйти. Разве это честно?

Он видит мое замешательство и мгновенно меняет тему:

— Хочешь ужин в постель?

— Нет, спасибо, — бурчу я, принимая спасательный круг — не хочу разговаривать о чем-то совместном. — Не настолько немощная, — судя по реакции Гриши мой подкол задевает его до глубины души.

И поделом. Пусть хоть раз почувствует, что испытывала я последний год!

Убегаю на кухню, делаю себе чай и мажу бутерброд арахисовым маслом. Усмехаюсь, вспоминая как Гриша в последний раз, когда я хотела купить эту пасту, поморщился, мол, как можно есть одновременно сладкое и соленое в одном флаконе.

Спокойно можно! И с удовольствием. В этом сахар и соль этого продукта.

А затем до меня доходит: мы не покупали никакое арахисовое масло. Откуда оно у нас дома? Неужели, Гриша его купил?! Позаботился обо мне? На мгновение зависаю: не могу вспомнить, делала ли я подобную покупку.

Пока я думаю насчет арахисового масла, Гриша приходит на кухню. Морщусь, потому что хочу побыть одной, но он явно хочет со мной поговорить.

Будет таким дотошным, я точно не выдержу и разведусь!

— Я вчера забыл сказать, — он показывает чат нашего подъезда. Я в нем не состояла, очень уж раздражал поток саморекламы и созыва на ноготочки, бровки и стрижку. Когда люди теряют работы из-за ситуации в стране, быстро находят новый «прибыльный» бизнес.

А еще эти постоянные вопросы: «у кого есть принтер? Пару страниц распечатать!». Распечатаешь одну-две, а потом к тебе придут за сто страницами какого-нибудь романа, который только в электронки. И будут считать «а чо такова», бумага ведь бесконечная и бесплатная. Как и чернила.

Молча беру его телефон. Удивляюсь, когда вижу фотку кошечки, которую хотела покормить, и читаю сообщение «нашлась кошка, никто не терял?!». И следующее: «Ой! Моя выскочила, когда дверь открыла! Спасибо, сейчас заберу».

— Так что все в порядке с ней, — улыбается Гриша, словно он только что решил всемирный конфликт.

— С ней — да. А со мной — не очень. Со мной было бы лучше, если я покормила бы кошку сразу, — жестко отвечаю я, чувствуя раздражение. — Потому что я тоже живой человек, и я чувствую себя отвратительно, когда не могу помочь или, что хуже, могу помочь, но этого не делаю. И твой запрет «делать это не при тебе» — очень болезненный и неприятный, — неожиданно вываливаю то, что у меня скопилось на душе.

Меня буквально колотит от чувства несправедливости. И это чувство удваивается, потому что родной человек этого не слышит и не понимает.

— Я наконец-то все понял. Прости, пожалуйста, что давил на тебя. Нельзя ограничивать взрослого мыслящего человека, — он пытается извиниться, но мне не становится легче от его слов.

Слишком часто он делал противоположное тому, о чем сейчас говорит. И от этого невыносимо больно, потому что чувства к нему у меня остались. Но их так сильно перебивает злость и ненависть, что хочется просто выплеснуть чай ему в лицо.

— Извинения приняты, — киваю я. — И ты меня прости, но простить тебя сейчас я не могу, — мои слова звучат грубо, но это истинная правда.

Гриша грустно смотрит на меня, но кивает, принимая мои слова.

— Добавь меня, пожалуйста, в чат, — наконец, решаюсь, я.

— Зачем? Ты же не хотела эту тонну спама, — его брови поднимаются вверх, а в его голосе сквозит удивление.

— Теперь придется. Если мы разведемся, и квартира останется у меня, придется общаться с соседями, — отвечаю я, встав из-за стола.

Не сразу понимаю, что говорю «если», а не «когда», что уже навевает хоть на какой-то шанс, пусть даже мизерный.

Споласкиваю кружку, ставлю ее в шкаф, иду в комнату и в проеме торможу:

— Кстати, спасибо за арахисовое масло, — бросаю я и ухожу в спальню.

Не отношения, а полный провал. Не замужество, а полный крах всего. Правильно говорят, хорошее дело браком не назовешь.

Тогда почему так больно, пусто и невыносимо на душе?! И совершенно не хочется расставаться?

Глава 4

Елена

Несмотря на нервы и на беспокойство из-за моего шаткого будущего, быстро засыпаю от усталости. Утром встаю по будильнику, привожу себя в порядок и убегаю на работу, даже не попрощавшись с мужем. Действую на автомате, стараюсь не думать, потому что от любой мысли начинаю все больше тревожиться на пустом месте.

В офисе меня «радуют» очередным переводом на удаленную работу. Кажется, словно судьба сама толкает меня в руки моего мужа. Вот только одна проблема: я не верю в судьбу. Люди сходятся не потому, что им предначертано быть вместе. И расходятся не потому, что им не суждено.

Это глупо. И странно считать, что кто-то направляет нас, когда на деле — мы сами хозяева своей жизни и судьбы.

И я чертовски устала от всей этой крайне неприятной ситуации.

Работаю на автопилоте: время пролетает незаметно. Когда возвращаюсь домой, мне приходит одна интересная идея, и я по пути захожу в книжный, беру блокнот на спиральках, которые легко отдирать и дома номерую их от тридцати до одного — так будет быстрее отчитать тридцать ненавистных дней.

На улице, тем временем, за считанные мгновения дождь, до которого я успела заскочить домой, превращается в настоящую стихию, ливень. Ураган.

Переживаю и хочу позвонить Грише: сегодня он уехал на работу не на машине. Все ли нормально? Мгновенно одергиваю себя. Если я решила уйти, значит, должна начинать отвыкать от него. Вот только вредное сердце со мной не согласно и выворачивает мои чувства наизнанку.

Может, не все потеряно?

Все равно волнуюсь за него. Он мне не чужой. Столько лет мы были с ним вместе. И я надеялась, что это навсегда! И, чего греха таить, надежда во мне еще теплится.

Гриша с небольшим опозданием возвращается, и я все-таки встречаю его. Нервы немного сдали, а позвонить себе я так и не разрешила. Он насквозь промок. При этом почему-то снял пиджак и держит его перед собой.

И это все так странно…

— Привет, Лен, не поможешь мне? — хмурюсь, но подхожу к нему. Беру пиджак из его рук, и ахаю.

В него завернут небольшой белый промокший зверек. Не сразу понимаю, что это котенок. Весь перепачканный, напуганный и мокрый. Настолько грязный, что я не понимаю какого он цвета. Сегоро? Белого? Или у него есть оттенки рыжего и черного? Смотрит своими голубыми глазенками широко, боится. Трясется, то ли от страха, то ли от холода. К шерсти и к носику налипла грязь, и ее надо убирать

И такой милаха, несмотря ни на что!

— Представляешь, бегу домой с остановки, ливень, а тут смотрю, маленький комочек жмется к дереву и мяучит от страха. Ты знаешь, я не удержался и взял его домой — надо же ему помочь, — улыбается Гриша, как ни в чем не бывало.

А ведь буквально на днях он запретил меня «комочек» побольше просто покормить! И я даже не знаю, как мне реагировать на такой выпад.

— Подлый прием, — бурчу я. — Ты сумасшедший. Мы же на грани развода, а ты несешь котенка домой! — пытаюсь злиться, но единственное, что мне хочется, это приласкать маленького котенка. — А до этого ты был против животных! — делаю я последнюю попытку вспылить, но получается наигранно.

Хочется поскорее помочь крохе.

— Ты знаешь, когда это маленькое существо вопит под деревом и просит о помощи, даже я пройти мимо не могу. Давай ему поможем? Да и мне душ не помешает — не хватало еще простыть, — он делает паузу и не уверенно добавляет: — Не переживай, я котенка не брошу, даже если мы разведемся, он моим будет.

Фыркаю и обтираю несчастного котенка досуха. Еще чего удумал! Себе заберу. Да тебе вскоре надоест, и ты наиграешься и выставишь его за дверь!

Морщусь сама на себя: Гриша на такую подлость не способен, во мне говорит обида, и я не совсем понимаю на что конкретно я злюсь.

Пока Гриша принимает срочный теплый душ, грею молоко и даю испуганному существу поесть. Тот с благодарностью пьет подношение и неуклюже мурлыкает, словно пытается меня поблагодарить.

Мне даже не хочется представлять, как такая лапочка попала на улицу. Глажу его, замечаю, что он покусан и исхудал, только кости торчат. Ему несказанно повезло, что Гриша заметил и забрал его, потому что иначе ливень котенок не пережил.

— Как же назвать тебя, красавчик? — спрашиваю у него я, и тот лишь фырчит, неумело отплевываясь.

Но один вопрос повторяется в моей голове из раза в раз: кто подменил моего мужа и в какой момент он стал таким идеальным?

Ответа на вопрос найти не успеваю: Гриша вскоре выходит из душа, и мы осторожно моем нашего пушистого друга, смывая с него грязь улицы. Котенок фырчит, ему не нравится даже теплая вода, но не особо сопротивляется: он накормлен и верит, что нам можно доверять. Гриша во всем мне помогает, и это радует. Даже с таким крохой, я бы не справилась одна.

Вновь вытираю его досуха и прижимаю к себе, чтобы согреть. Хочется, чтобы он поскорее высох. Надеюсь доставить ему меньше дискомфорта, но понимаю, что иначе здесь никак. Когда наш гость становится сухим, то неожиданно оказывается абсолютно белым. И его голубые глаза сияют только сильнее, правда в них отражается немного недоверия и недовольства.

Я, наконец, решаюсь заглянуть ему под хвост, чтобы узнать его пол. По мордочке он слишком похож на мальчика, но мне нужно удостовериться в этом. Он ворчит, но не особо сопротивляется.

— Мальчик, — наконец, говорю я. — Ты нашел пацаненка. Как хочешь его назвать? Я предлагаю… — у меня в голове столько кошачих имен, но тут муж меня огорошивает, что я аж замолкаю:

— Я назову его Беляш, — уверенно говорит Гриша, не давая даже внести свои предложения.

— Он по-твоему похож на пирожок? — не сразу понимаю я его идею, поэтому удивленно смотрю то на мужа, то на нашего маленького гостя.

Гриша непонимающе смотрит на меня, и я вздыхаю. Похоже, в его родном городе беляши были не так распространены, как в моем.

— Ну, ты можешь звать его и пирожком, и пончиком, а я буду звать его Беляш. Он же абсолютно белый! Ну, и раз я его принес, значит и мне давать имя, — улыбается Гриша, и я закатываю глаза.