Гунны

* * *

Как только Парман и Фарух рассказали мне все в подробностях о сговоре с генералом Чен Таном, в «холл» вошел Лошан и сообщил:

– Вождь! Почти половина согдийских рабов я казнил, оставшуюся часть продолжают резать…

Тут Фарух с громким криком «лжец» вскочил и бросился на меня. Я, даже не поняв как, перебросил его через себя, схватив за шею и уперев своей левой рукой лицо согдийца в пол, начал душить правой. Все произошло в доли секунды, что гунны не успели среагировать. В следующее мгновение уже подскочил Парман, но его тут же скрутил Угэ.

– Господин, убей меня, прикажи убить всех согдийцев, но пощади Фаруха. Он последний потомок древнего царского рода идущего от Спитамена Великого17! – зарыдал согдиец.

Я взглянул на Ужаса: он, как ни в чем не бывало, продолжал полулежа нахлестывать камчой. Лошан стоял у дверей, слегка ухмыляясь. Я вскочил на ноги и, приказав Угэ охранять Пармана и Фаруха, выскочил на площадь и побежал к баракам рабов.

Увиденное меня просто ошарашило. Гунны, поочередно намеренно растягивая время для того чтобы кошмар до конца охватил живых согдийцев, одним вскрывали горло, другим живьем снимали скальпы. На земле лежали сотни истекающих кровью тел.

– Прекратить, – тихо прошептал я, ни к кому особо не обращаясь. Но меня услышал один из моих телохранителей, последовавших за мной. Он подбежал к командовавшему казнью рабов. Тот обернулся ко мне и после легкого поклона громко крикнул подчиненным ему воинам, чтобы оставшихся в живых снова распределили по баракам.

Когда мы вернулись в город после победы над армией Чен Тана, я вызвал к себе Пармана и Фаруха.

– Вы свободны, – сказал я, – для всех оставшихся в живых согдийцев приготовлены верховые лошади, на которых вы можете вернуться в Согд хоть сейчас. Также все получат оружие и горсть серебряных монет из казны. И простите за смерть ваших соотечественников.

Согдийцы с удивлением переглянулись. Парман, склонившись передо мной, сказал:

– Царь гуннов исполнил свое обещание и не его вина, что оно было дано после того, как начали казнить согдийцев. Пятьсот оставшихся в живых согдийцев выражают благодарность тебе и восхваляют богов о пославшем им милостивого владыку.

– Поешьте со мной перед вашим отъездом, – попросил я, показывая на места рядом со мной. Позвав стражника, передал ему, чтобы принесли чего-нибудь съестного и никого не впускали в комнату.

Пока расстилали дастархан с блюдами, мы молча, не стесняясь прямых взглядов, изучали друг друга. У них был прямой и гордый взгляд и осанка, несмотря на годы невзгод проведенных ими в качестве рабов, они сохранили свою аристократичность.

Оторвал ножку от лежащего передо мной на золотой тарелке нафаршированного фазана и жестом пригласил согдийцев присоединиться. Перед ними нарезанными большими кусками лежали куски конины и баранины, с десяток тандырных лепешек. Я продолжал смотреть на то, как они отрывают зубами куски мяса. Затем налил из поставленного специально возле меня кувшина три чашки шубата и подал две из них согдийцам. Те, пораженные, осторожно взяв, залпом осушили чаши. Я снова налил.

Согдийцы, закончив есть, снова посмотрели на меня. Парман, отложив чашу, сказал:

– Мы благодарим тебя, великий царь, – и, помедлив с секунду, добавил, – за проявленное уважение к моему возрасту и гостеприимству по отношению к нам.

– Благодарю тебя Парман и Фарух за то, что вы приняли мое приглашение и, пользуясь вашим расположением, хотел бы задать вам несколько вопросов, – ответил я.

– Конечно, мой царь, мы расскажем все, что ты хочешь знать, лишь бы глаза наши видели и уши наши слышали это.

Я улыбнулся про себя этой восточной витиеватой речи, спросил:

– Расскажите мне про страну Согд и ее жителей.

– Согдиана – это страна садов, поля ее плодородны, жители искусные земледельцы и ремесленники, предприимчивые купцы, талантливые музыканты и поэты. Столица этой прекрасной страны Самарканд – город по зелени своей словно небо, а дворцы его словно звезды на небесах, а река его – зеркало для просторов, а стена его – солнце для горизонтов18, – начал он.

Согдийцы рассказывали долго. Из всего этого я понял, что сейчас страна находится не в лучшем политическом раскладе. С запада предприимчивый и дерзкий царь Хорезма Артав хочет присоединить Согдиану к своему государству. Осуществить свое желание ему мешает Герай – правитель тохаров, обосновавшихся на территории бывшего Греко-Бактрийского Царства. Он создал Кушанское государство. С востока совершают постоянные набеги усуни. Ну, а с севера угрожают гунны вместе с канглы, то есть теперь я во главе их.

«Устоять пока в окружении стольких врагов удается с помощью племен саков, перекочевавших с севера на территорию Согдианы. Ну и, конечно же, с помощью богатств страны, которыми они откупаются от нас и усуней. Но все равно Согдиана скоро будет завоевана Артавом, а после этого будет захвачена вместе Хорезмом тохарами», – вспомнил я из той истории.

Парман и Фарух являются последними потомками царя Спитамена от его дочери Апамы, который за триста лет до этого осмелился противостоять Александру Великому. Апама вышла замуж за греческого военачальника и телохранителя Александра – Селевка I Никатора, основателя династии и империи Селеквидов. И вот три года назад, последнего царя Согдианы, потомка Селевка I, отца Фаруха и брата Пармана, в результате дворцового переворота убил сакский вождь Ишкаш. А Пармана и братьев Фаруха и Фархада с их тысячью выжившими сторонниками передали в качестве части дани «моему» отцу Шоже. Кстати, Фархада так и не нашли, ни среди убитых, ни среди живых ханьцев.

«Согдиана скоро будет завоевана Хорезмом и тохарами». Размышляя об этом я сказал Парману и Фаруху:

– Вы ведь уже знаете о моей способности видеть будущее?

Согдийцы одновременно ответили утвердительно и, не дав продолжить что-то сказать Парману, я сообщил:

– Через три года царь Хорезма Артава завоюет Согдиану. Это приведет к активности тохаров, которые будут воевать с Хорезмом на территории Согда. В результате вся ваша страна, Самарканд и все другие города будут разрушены. Все сады и поля сгорят в пламене войны, а жители частью будут убиты, частью проданы в рабство. Государства Согда больше никогда не будет, а ее существование постепенно сотрется из памяти людей.

Посмотрев на их помрачневшие лица я продолжил:

– Но я предлагаю вам изменить будущее, вернуть власть в Согде по праву принадлежащую вам и возродить его былую славу и могущество.

* * *

Спустя месяц после погребения кагана Шоже и его жен, возвращаясь к своему, теперь уже к своему городу, я был удивлен тому, как преобразилась степь вокруг города. С вершины холма было видно, как вся долина далеко за горизонт была усыпана тысячами юрт и шатров. Иргек, увидев это, сказал:

– Это люди пришли почтить память твоего отца.

– Нет, скорее эти люди пришли не только на поминки, но и увидеть нового кагана кочевников. И не просто кагана, а приветствовать победителя, великого вождя, который способен объединить все племена и возродить былую славу воинов Степи. Уверен, то, что ты отказался нападать на усуней, когда мог их разгромить, а они тебя боялись, «Длинное ухо» Степи донесло до каждой юрты от гуннов на востоке и до сарматов на западе. Посмотри, там есть знамена не только гуннов, канглы и усуней, но прислали своих послов сарматы, динлины, аланы, саки, тохары, хорезмицы, согдийцы и Парфяне, – возразил Ирек.

– Только вот ханьцев нет, – отметил Иргек.

Я же рассматривая флаги, людей и всадников, снующих меж юрт и шатров, не мог разобрать ничего. Честно сказать, между гуннами, усунями и канглы я не видел ни внешних отличий, ни отличий в быте, ни даже в языке. Язык, на котором разговаривали гунны, усуни и канглы, сами эти кочевники не относили ни к гуннскому, ни к какому другому кочевому племени. Все разговаривали на нем потому, что он был их родным. Внешне, конечно некоторые кочевники отличались. Одни, например были чистыми европейцами, вторые на вид больше похожи на кавказцев, другие на монголов. Но такая разница во внешности присутствовала и среди усуней, и среди гуннов, и среди канглы. Хотя «монголы» среди гуннов и канглы встречались больше, чем среди усуней. Я вспомнил свою маму, которая внешне была похожа на европейку с большими, без восточного разреза глазами, хотя она была чистой казашкой из древнего казахского рода дулатов. Среди кочевников было запрещено создавать браки не только среди близких, но и дальних родственников. Соблюдалось правило «семи колен». Нарушившие этот негласный закон умертвлялись, а все жители аула, в котором произошло нарушение, становились изгоями. К тому же кочевники, вернувшись из набега на Китай, Согдиану, Хорезм и даже Индию и Европу, охотно брали в законные жены уведенную в полон женщину. А крепкие мужчины-рабы почти всегда становились мужьями кочевниц и, соответственно полноправными членами рода, который всегда нуждался в новых бойцах, погибающих тысячами в бесчисленных сражениях. Таким образом обеспечивались здоровые гены и увеличивалась рождаемость и жизнестойкость детей, смертность которых была очень высокой в суровых условиях степи. Из десяти рожденных здоровыми детей до совершеннолетия, в понятии моего времени, доживали только трое. Большинство погибало от холода, голода и болезней еще в раннем детстве. Дети чуть постарше, с двенадцати лет погибали в боях. Но зато выжившие были реально суперменами, не говоря уж об их воинских умениях, обладали невероятной, даже для этого времени выносливостью, устойчивостью к длительной жажде, голоду и морозам. Кстати, кочевники считали лучшим временем для начала военного похода именно зиму.

Обо всем этом я думал, спускаясь с холмов по направлению к городу. Проезжая мимо юрт мы увидели, как к нам навстречу толпами выбегали кочевники и, создавая живой коридор, склонялись передо мной, произнося слова соболезнования.

Приблизившись к городу, увидел, что все следы пожара, разрушений и недавнего сражения были убраны. Внешняя стена была почти восстановлена. Там где еще ее не восстановили, занимались строительными работами римляне.

Я въехал в распахнутые ворота внешней стены. По обе стороны ворот расположился караул, состоящий из двух десятков римлян и десятка кочевников. Между внешней и внутренней стеной было поставлено множество юрт, из которых также выбегали люди, спеша приветствовать меня. Уважительное отношение ко мне знатных кочевников и восторженные лица воинов, одинаково громко приветствовавших меня, приятно щекотало мое самолюбие. Помню, вернее вообще не помню, что в последнее время в моей прошлой жизни не то что кто-то уважительно приветствовал меня, а вообще даже нормально поздравлял хотя бы на мой день рождения. Последние, кто искренне радовался мне, это были мои родители.

Я, наконец, въехал во внутренний город, там меня встретил Угэ со своим десятком. Выразив соболезнование, он сообщил, что в город прибыли послы соседних стран и просят покровительства несколько родов саков, перекочевавших с берегов Окса и гуннов, недовольных правлением Кокана. Я остановил его жестом. Сойдя с коня, которого тут же подбежав, взял под узды «мой» братишка Тегын, я снова жестом позвал Угэ пройти за мной в тот самый «конференц-зал», где проводились военные советы.

Войдя в помещение, уселся на кошму. За мной и Угэ никто не вошел. Иргек и Ирек остались еще между стен, встретив каких-то разодетых в шелка людей, на вид явно не кочевников.

– Ну, Угэ, рассказывай, что тут нового? – обратился я командиру своих телохранителей.

– Великий хан, – ответил Угэ, сев напротив меня, – вся Степь гудит о твоей великой победе над ханьцами. В город прибыли послы тохаров, дахов, хорезмского царя Артавы, сарматов, динлинов и еще посланники от Кокана.

– А что за саки и гунны, о которых ты начал докладывать?

– Это саки-массагеты, числом в семь тысяч юрт, перекочевали с берегов Окса и две тысячи юрт усуней просят выделить им пастбища для кочевки.

«А канглы против не будут? Все земли, которые я могу предложить им сейчас, это кочевья, принадлежащие канглы. Я сам нахожусь здесь почти на птичьих правах. Объяви меня сейчас хан канглы врагом – крышка мне. И что же мне делать? Насколько я знаю, часть саков осталась кочевать в степях Южного Казахстана, со временем влившись в состав племен канглы, усуней, позднее тюрков и ставшими одними из предков казахской нации. Обижать их не хотелось. Да и семь тысяч потенциальных верных мне воинов сейчас бы не помешало. До чего же сейчас Ужаса не хватает. У него бы спросить совет. Зря я его отправил вместе с согдийцами», – посетовал я.

– Гунны числом в пять тысяч юрт, принадлежат родам, которые всегда были верными твоему отцу. Кокан пытался убить старейшин этих родов, а их членов смешать с другими родами, – продолжал Угэ.

– И что, их тоже мне нужно будет расселить на землях канглы? – поинтересовался я, но увидев недоуменный взгляд Угэ, понял, что брякнул не то. Как Ужаса не хватает.

Тут в «зал» вошли Иргек и Ирек, за ними впорхнули с десяток девушек, которые стали живо расстилать дастархан и заставлять его блюдами.

– Ну, что каган! Принимай своих первых иноземных послов! – произнесли одновременно близнецы.

Глава

VI

– Это невероятно! И это все придумал юнец, которому всего тринадцать лет?

– Да мой царь. Но имейте в виду, что кочевники становятся воинами и в более раннем возрасте. Его младший брат Тегын, которому всего девять лет, участвовал в сражениях при защите города, метко поражая воинов страны Чин из своего лука. Я натягивал его лук и пробовал стрелять из него. Тогда как за это же время, которые я возился с его луком и прицельно выпустил всего три стрелы, он опустошил весь свой колчан и поразил с расстояния двухсот шагов повешенную мною на столб меховую шапку. При этом он ни разу не промахнулся.

– О том, что они грозные воины я знаю. Но как он смог уничтожить многократно превосходящую армию под командованием опытного военачальника? Солдаты страны Чин вот уже триста лет ведут борьбу с гуннами. Я не думаю, что полководцы Чин были настолько глупы, чтобы не подготовиться к такому далекому от своих западных границ походу. Тем более ты говоришь, что они смогли захватить и уничтожить первую стену.

– Да мой повелитель. При этом они тяжело ранили кагана гуннов Шоже. Командование перешло к Богра после того как его отец уже не мог принимать участие в битве. И вот с этого началось невероятное. Кочевники говорят, что во время битвы в его тело вселился дух предка – Великого кагана и основателя Державы Гуннов Модэ.

– Хм. И ты веришь в это?

– Мой повелитель, я встречался с ним и разговаривал. Что бы там ни говорили, это обычный юноша, хотя незаурядного для его возраста ума. Я видел его все еще детскую робость перед послами и вождями кочевников, хотя он успешно смог скрыть это от других. Уверен, каган Модэ вел бы себя по-другому.

– Да-а, от тебя ничто не ускользнет, мой верный слуга.

– Благодарю мой повелитель за похвалу. Хочу добавить, что, не смотря на молодость, он смотрит далеко. Шесть тысяч кочевников по его приказу во главе с принцем усуней Буюком направились в Согд, помочь возвратить последним Селеквидам трон, узурпированный вождем саков Ишкашем.

– Это те трое оставшихся Селеквидов, которых Ишкаш передал в качестве откупа гуннам три года назад?

– Они самые. Но их теперь двое. Остались Парман и Фарух. Фархада оставили в качестве заложника в лагере солдат страны Чин. После их поражения он бесследно пропал. Каган Богра предложил им свободу и помощь в возвращении власти над всем Согдом.

– И это несмотря на то, что они хотели предать гуннов и открыть ворота ночью для армии Чин. И он все эти решения принимает сам, без советников?

– Мой повелитель, советники у него есть. Они все хотят войны. Но он отказался нападать на усуней. Послы Парфии предлагали союз против кушан, но он им тоже отказал, вопреки тому, что все требовали войны и у его отца была договоренность об этом с царем парфян Фраатом. Кушаны тоже предложили союз против Парфии, но и им отказал, хотя сам предложил союз против страны Чин.

– Думаешь, он настолько миролюбив?

– Мой господин, я долго изучал его и увидел в нем страх. Он боится. И думаю, что сейчас его миролюбие связано с его неуверенностью в надежности канглы и страхом перед будущими поражениями. В отличие от других гуннов он боится умереть. Но я заметил в нем что-то еще, пока непонятное для меня. Сейчас он только хочет вернуть власть над всеми гуннами, убить своего дядю Кокана. Об этом требует мать его отца Тураки-хатун. После этого он сможет объединить все кочевые племена. И тогда, как только кочевники перестанут истреблять друг друга, то страшнее врага для благодатных земель Хорезма не будет. Пророчества Заратустры воплотятся в лице кагана Богра. Зло придет с ним на земли ремесленников и хлебопашцев. Он истребит нас, даже не заметив, и поведет свои орды от страны Чин уничтожая все страны и города на своем пути до самой Индии и даже Рима. И никто уже не сможет его остановить.

– Тогда его нужно остановить сейчас и начать необходимо с того, чтобы помешать укрепиться его рабам в Согде.

– Слушаю и повинуюсь мой царь, – ответил Фарасман, главный советник царя Хорезма Артавы.

* * *

Я сидел в «конференц-зале» на очередном «совещании». Несмотря на то, что в этот раз присутствовали только вожди родов канглы, усуней, гуннов, саков и темники кочевой армии, зал был битком набит этими властителями Степи. Сыпались взаимные оскорбления и угрозы. Канглы наезжали на усуней и саков занявших их степи, которые я им выделил к востоку от Таласа. Саки и усуни уже успели поссориться друг с другом, вспомнили обиды вековой давности. Гунны сохраняли молчание. Хотя один их молчаливый вид был красноречивее угроз. Меня никто здесь ни во что не ставил. На совете, собранном по случаю решения политических и дипломатических вопросов все единодушно решили, что из меня только военачальник вышел толковый, а политик и дипломат никудышный. В принципе с ними я был согласен, судя по тому, как я, не успев начать править, умудрился сразу же нажить врагов в лице дахов, тохаров, сарматов и хорезмийцев. Все они ушли недовольные. Тохарам и дахам я отказал вовлечь себя в их разборки друг с другом. Сарматам отказал освободить от своего «покровительства» кочевавшие на севере от берегов Аральского моря племена аланов. Посол Хорезма тот вообще крайне неприятный тип. Ничего не требовал, а только выразил свое сочувствие и приветствовал меня как нового кагана гуннов, при этом все время пилил меня взглядом и, как мне доложил Угэ, потом ходил по городу и общался с кочевниками. Сразу было понятно – профессиональный разведчик.

Спор среди вождей становился все громче. Громче всех кричал Сакман – вождь самого сильного у канглы рода идель. Затем он резко повернувшись ко мне угрожающе произнес:

– Ты виноват в погибели моей любимой сестры. От лица всех канглы рода идель я требую…

– Сакман, – перебил я его, – я не виновен в гибели твоей сестры и не забывайся…

– Да, ты лично не убивал ее, но это ты оклеветал мою сестру перед Шоже, от чего он впал в бешенство и, изрубив мою сестру, сбросил ее в эту проклятую реку, – показал он рукой в сторону Таласа.

– Я не помню… – но тут меня самого охватила злость. И тихо, почти шепотом сказал, но услышали меня все, так как после того как я встал, все затихли:

– До каких пор вы на радость всем нашим врагам будете продолжать убивать друг друга? – посмотрев на канглы, я продолжил, – что вам земли мало? На много дней на север до самых лесов простираются ваши кочевья. Всего в двух переходах на север отсюда в предгорьях Улытау живет племя гузов, бывшие когда-то частью великих саков-массагетов и сейчас они часть великих канглы. Ты, Сакман, носишь сакское имя и представляясь говоришь всем, что ты сак! Вы! – Я посмотрел на гуннов, – среди вас живет сильное племя называющее себя кыпсаками19. Вы! – Указал я пальцем на усуней, – были частью саков, носящих остроконечные шапки и почти шесть веков назад вместе с массагетами защищали эти земли от шахин-шаха парсов Куруша! Как вы можете желать друг друга убивать, когда нас и так мало в окружении стольких врагов? Если собрать всех жителей Степи от Великого моря на Востоке и до Большого моря на Западе вместе, то только ханьцев будет пятьдесят на одного кочевника.

Я вздохнул и обвел всех взглядом, постаравшись придать своему лицу суровое выражение, продолжил:

– Слушайте мою волю. Саки и примкнувшие к нам рода усуней будут пасти свой скот там, где я им разрешил. Гунны поселятся южнее от этого города. Тохары не будут воевать с нами. Им ханьцы предложили союз против нас, но они им отказали. Дахам тоже будет не до нас. Сейчас у западных границ Парфии римский военачальник Марк Антоний собирает армию вторжения. Через два года Тиридат – брат царя Парфии Фраата свергнет его и в стране начнется кровавая усобица. Усуни тоже нам не угроза. Скоро Фули будет убит Жиером и в стране усуней наступит война. Затем, по указанию императора Лю Ши убьют Жиера. Воспользовавшись отсутствием законных правителей, в страну усуней ханьцы введут войска и покорят их. Но мы не дадим им это сделать и используем все это так, как будет выгодно жителям Степи.

Все молчали. «Я поразил всех своими знаниями будущего и таким крутым планом», – стал хвалить я сам себя про себя.

– Да откуда тебе знать все это, когда ты даже не помнишь, что сказал своему отцу про мою сестру две луны назад, – крикнул Сакман. За ним с новой силой зашумели вожди.

Ту-уф, они не исправимы. Я продолжал смотреть на них и думал, как они напоминают мне казахов моего времени. Те же манеры, та же речь, то же открытое демонстрирование своего мнимого превосходства, та же зависть друг к другу и желание отобрать друг у друга то, чего у него нет. Тут в зал ввалился запыханный и весь в пыли воин.

– Великий хан, – обратился он ко мне, пытаясь отдышаться. – Кунбек усуней Фули убит Жиером. Шимыр с верными ему усунями не признал его власть и при поддержке ханьцев осадил столицу усуней Кызыл-Ангар!

* * *

– Ха-ха, Гай, видел бы ты лица вождей, когда они услышали, что Фули убили. Ха-ха, Сакман вообще не смог рта закрыть. Так и уехал с открытым ртом, ха-ха, – рассказывали Иргек с Иреком римлянину.

Я лежал в юрте на подушках у дастархана и слегка захмелел от выпитого кумыса. Приподнятая кошма у основания юрты создавала приятный, теплый сквозняк в этот летний день. Иргек и Ирек оживленно беседовали с Гаем.

«Вроде все шло так, как я и задумывал. Вожди племен снова согласились со мной, пораженные моим «видением» будущего. Удачно вышло. Гонец прям вовремя доложился. Еще Ужас прислал гонца, который сообщил, что Селеквиды смогли поднять для борьбы с Ишкашом коренных согдийцев. Они при помощи пяти тысяч канглы и тысячи гуннов под командованием Ужаса смогли скинуть саков и вернуть власть над Согдом. Правда, самому Ишкашу с тремя тысячами саков удалось бежать в Хорезм. Часть саков ушли дальше на юг, видимо к своим сородичам, основавшим на территории северной Индии Государство Саков. Часть снова признало права на власть Селеквидов. Но Парман, вероятно побоявшись повторного дворцового переворота, отослал пять тысяч их семей ко мне. Так что сейчас под моей властью собралось двенадцать тысяч юрт саков, почти семь тысяч юрт гуннов и десять тысяч юрт усуней, ставших толпами перекочёвывать ко мне после начавшейся у них войны между принцами рода дуглат. Это уже двадцать девять тысяч преданных мне и боготворивших меня великолепных воинов и лучших в мире всадников.

Сакман уехал из города сразу же, даже не дожидаясь окончания совета, что было по здешним меркам большим оскорблением и открытой демонстрацией неповиновения. Но, несмотря на это, я почувствовал какую-то симпатию к нему. Он был классическим примером молодого степняка-воина того времени. Среднего роста, но с мощным торсом и ногами, впрочем, как и у всех кочевников, привыкших с трех лет ездить верхом и пяти лет учиться стрелять из лука. У него было загорелое, но открытое располагающее к себе лицо. Зеленые глаза во время совета вождей всегда смотрели на меня прямо и с вызовом. Во всем – в походке, жестах, речах чувствовался характер хищника, готового в любой момент к прыжку, но при этом имеющего мудрость проявить осторожность. Ужас, как-то предупреждая меня о нем, что мне предстоит еще с ним столкнуться, сравнивал его с самым жестоким и умелым охотником во всей Степи – камышовым тигром. Одного такого кстати, убили на реке Или в конце IXX века солдаты Российской Империи. Тигр уже, будучи смертельно раненым, успел разорвать одного солдата, нескольких ранить и сломать девять штыков! Вот такой вот враг у меня есть, благодаря несдержанности «моего» отца. Что такого я, то бишь предыдущий владелец этого тела сказал Шоже, что он в ярости самолично изрубил ее, всех ее служанок и личную охрану, а останки бросил в реку Талас?

– Ха-ха-ха, – громко ржали близнецы и Гай чему-то.

Я погруженный в свои мысли их не слушал. Встал и вышел из юрты, поставленной на холме. Напротив от входа юрты, в двух километрах стоял город, над которым образовался большой черный смог. Это уже третий день работали пятьдесят кузниц и сыродутных печей, построенных по моему приказу в городе. Так что моя столица превращалась в металлургический центр.

«Кстати надо, наконец, дать этому городу название» – вдруг пришла мне мысль, у города все еще не было имени.

«Хуже всего то, что Сакман – вождь сильного рода идель, а его мать из сакского рода гузов, вошедшего в состав канглы», – сев на траву возле юрты, я отвлекся от мыслей о названии города.