Смертельное Танго с Короной

– Не надо никого благодарить. Можно и сегодня, но в палате будешь постоянно дышать кислородом, лежать на животе или боку и лечится. Там тебе тоже не санаторий будет. Я поклялся на курочку рябу, что буду делать все, даже если надо стоять на голове.

Тут случилось ужасное, в блок заглянул врач в очках, который был старший в отделении и спросил у моего спасителя:

– Не рано его в палату? Может, еще пару дней подержим? Мое сердце в страхе забилось, и готово было проломить ребра. Мне хотелось кинуться на очкастого и разорвать его зубами, проклятия крутились у меня на языке, и шептал и обращался к Богу врачей с просьбой выписать меня сегодня. Высокий врач, который готовил меня к переводу, аргументировано ответил:

– Нет – анализы в норме, белок упал, сатурация в норме, поражение легких уменьшилось. И надо места освобождать, с 11-го отделения заявок много.

– Хорошо, – сказал главный.

Я готов был закричать от радости и всех расцеловать даже деда. Началась подготовка документов. Время потекло еще медленней. С чем сравнить эти ощущения радости перевода с реанимации? Таких сравнений нет. Это будто тебе подарили новую жизнь. Мне кажется, что прошла целая вечность. Спросил у медсестры, готовят ли мои документы. Та выглянула в дверь и ответила, что врач пишет в ординаторской. Опять время застыло. Я уже беспричинно ругал врача, который заполнял выписку. Мне казалось, что он пишет «Войну и мир». Набрался наглости и опять задал вопрос – когда? Медсестра уже нервно ответила, что это не быстро. Я застыл на кровати как фараон, считая до ста и обратно. Наконец-то в блок зашел доктор и передал сестре мою выписку. Началось ожидание перевозки. Ожидание было невыносимое, время медленно жгло невидимые минуты, я доставал сестру бессмысленными вопросами. Медсестра терпеливо отвечала:

– Я сделала заявку, когда они соберутся, не знаю. Потерпи. Наконец-то в коридоре загромыхала тележка и зашли мужики, от которых несло прохладой и табаком. Рядом была сопровождающая медсестра. Я как гепард кинулся на перевозку, забыв о своей слабости и немощи. Вспоминая прошедшие семь дней, я вздрогнул и постарался спрятать в дальние уголки памяти.

Глава 4

Меня везли по улице, похолодало. В небе светило солнце, оно казалось большим и ярким. Увидел стаю голубей. Они закладывали виражи и кружили прямо надо мной. Их неподвижные крылья наискось резали прохладный воздух. Мне хотелось смеяться и плакать одновременно. Я жив, страдания кончились. Меня доставили в 11 отделении в палату интенсивной терапии. В этой палате лежали тяжелые, которые постоянно находились под наблюдением и которым требовалось наибольшее количество лекарств. Мое лечение продолжила Тишкова Дарья Алексеевна и Ковалев Илья Андреевич.

Я был абсолютно голый, между ног у меня болтался катетер с мочой. Прикрывшись одеялом, увидел, что ко мне идет молодая девушка, которая представилась врачом – Дарьей Алексеевной. Доктор заговорил:

– Ты выжил, это самое главное.

Я психовал, что они постоянно говорят, выжил – выжил, на тот период времени, повторяю, я не знал, что четыре дня был в коме под ИВЛ и действительно находился в опасной зоне.

– Хочешь окончательно поправиться?

Я кивнул головой.

– Теперь ты должен выполнять все мои указания и постоянно дышать кислородом.

Она вкрутила в выступающий из стены переходник аппарат и надела на лицо кислородную маску. Приподняв маску, спрашиваю:

– Можно мне выписаться, я напишу расписку. Дома долечусь.

Тишкова была полностью изолирована – в глухом комбинезоне в большой маске и очках. Я видел ее только ее изумленные глаза:

– Нет, ты только с реанимации, в таком состоянии, мы не имеем права выписать, полежишь у меня в интенсивной терапии. Станет лучше, переведем в обычную палату, а там будем решать вопрос насчет выписки. Не торопись, ты еще очень слаб, и твои внутренние органы были под сильным напряжением. Легкие еще поражены на 50-75 процентов. Но болезнь остановлена.

В конце беседы попросил принести мою одежду и телефон, Дарья Алексеевна обещала помочь и ушла по своим делам. Я остался сидеть на кровати, прикрывшись одеялом. Мне хотелось в туалет, а из одежды один мешок с мочой. Видать мой мозг насколько был отравлен седативными, что мне было абсолютно все равно, были утрачены всякие социальные нормы и стыд. Абсолютно голый, встал, взяв мешок с мочой, и пошел в туалет. Голова кружилась, я шатался и боялся, что упаду, но до заветной двери дополз. Все лежавшие смотрели на новичка, многие с удивлением, голые по палатам хотят редко. В туалете слил мочу с мешка и сел на унитаз. Это было блаженство – просто самому сесть на толчок. Позже я попробовал вытащить катетер, но кроме боли ничего взамен не получил. Подойдя к зеркалу, ужаснулся. На меня смотрел какой-то другой человек. Волосы были засаленные, они больше были похожи на комок выступающей грязной кожи, седая щетина топорщилась во все стороны, глаза бешенные, шкура провисала. Позже оказалось, что за эти дни я похудел на 11 килограмм. Я был похож на хвост пожилого зайца. Сказал зеркалу и своему страшному отражению:

– Ну, привет, бомж, – мой голос был со смешной хрипотцой, напоминая говорок какого-то мультипликационного персонажа. Также гордо, голый продефилировал к своей кровати. Я шел, будто у меня перебили позвоночник – шатаясь и сгорбившись. Люди привыкли ко всякой дичи, происходящей в этой палате, поэтому на голого немытого с выпученными глазами человека, другие пациенты уже не обращали внимание. Подошла медсестра и принесла мне женский халат, пятнистый и цветной, а также и тапочки на четыре размера меньше.

– Пока тебе не принесут вещи из хранилища, ходи пока в этом. Что есть.

Медсестра походила на увеличенного в сотню раз гнома – деловитая, расторопная, вся замурованная в защиту. Хорошая добрая медсестра, мы с ней позже познакомились, ее звали – Мухобат.

– Снимите мне катетер, попросил я, – и слегка пнул мешок для мочи.

– Может тебе памперсы одеть, и пока лежать будешь. Зачем снимать? – наивно спросила Мухобат. Я вскипел:

– Я хожу и хочу жить, нормально и писать, как человек.

Медсестра обещала кого-то позвать, кто умеет снимать катетер. Я влез в халат на три размера меньше, надел тапочки и тяжело задышал, легкие были наполовину поврежденные. Прилег. Через несколько минут захотелось встать, не получилось – мышцы атрофировались. Я взмахнул ногой, пытаясь придать ускорение телу, тут меня парализовала боль в животе, это были судороги. Как будто изнутри в животе меня кусали злобные собаки, я стонал от боли, покрылся испариной. Через пять минут судорога отступила. Посидев и отдохнув, прошелся по палате. Какое было это блаженство, просто на своих ногах пройтись десять метров. Мы не умеем ценить мелочи, и лишь понимаем это в пору испытаний. Со стороны я, наверное, смотрелся как худая лошадь, на которую натянули цветные трусы, которые прикрывали только треть тела. Пришла врач и прекратила мой променад, отправив в кровать дышать кислородом. Маска была обычная, без трубок в нос, дышать в ней было легко.

На двух тележках, привезли обед. Одновременно пришла медсестра снимать катетер. Я думал, что болевые ощущения будут меньше, чем при его установке. Ага, конечно, ждали пять, пришло восемь. Моя кровать была рядом со столом, где люди принимали пищу. Сестра бесцеремонно достала моего испуганного птенца и приступила к действиям. Сначала она откачала шприцем мочу – ощущение, как буду-то, тебе заливают кислоту, потом повозившись со шлангами начала тянуть его на себя, словно рыболовную закидушку. Боль резанула так, что захотелось откусить ей ухо. Я шипел, как гусь охал и старался не пищать, так как в двух метрах от меня ели люди, а тут у них под носом теребят мой прибор и тянут с него шланг. И смех, и грех. И таких ситуаций было хоть отбавляй. Получив свободу, опять поскакал в туалет, меня качнуло, и я завалился на чужую кровать. Силенок совсем не было. В туалете сидел долго. Мочиться не мог, но были неприятные ощущения в мочевом канале, и казалось, что тебе хочется отлить. Отсидев задницу, я встал и увидел в унитазе кровь. Не самое страшное. Опять посмотрел в зеркало бесцветным и тусклым взглядом, ничего не изменилось, на меня смотрел испуганный маргинал с Казанского вокзала.

Силы окончательно покинули меня. Выхожу с туалета, медленно-медленно. Кажется, что мои ноги сделаны из песочного печенья – и сейчас рассыплются на множество маленьких сдобных песчинок, не выдержав веса тела. Кое-как дополз до кровати. Сердобольные сестрички нашли мне ложку и кружки, и поднесли первое. Сидя на кровати начал хлебать жидкость дрожащей рукой и понял, что я могу, есть, хоть без аппетита, но могу и даже немного хочу. Сестры постоянно подбадривали и говорили «кушать надо, сил набираться». И я кушал. Чуть поев, мой желудок отяжелел, как будто проглотил булыжник.

После съеденного, закружилась голова, надел кислородную маску и завалился на кровать. Организм хотел спать, но заснуть я не мог. Тем более в палате происходили одновременно печальные, но смешные бытовые драмы. Мне оставалось за ними наблюдать.

Да простят меня люди за цинично – правдивое изложение. Начнем со старичка. Напротив меня лежал старик худой, небольшого роста, похожий на неровную обгорелую щепку. Говорил он плохо, и я не мог понять ни одного слова. Он был лежачий и в памперсах. В один прекрасный момент он наложил в памперсы. Медсестры, все поменяли и ушли. Буквально через час все повторилось. Те же медсестры комментируют ситуацию:

– Дедушка, ну ты зачем руками в памперсы лезешь, вон всю кровать испачкал, теперь белье менять надо. Работы стало больше, но персонал все сделал, причем без всяких личных выпадов против пациента. Терпеливые. Не поверите – проходит около часа, по палате опять распространился запах, смотрим на деда тот копошится, понимаем, что ситуация повторилась в третий раз! Откуда у него столько г..на, я не понимаю. Мужики, у кого были силы, начинают, кто стебаться, кто жаловаться: «он там что-то жрет под одеялом», «выкатите его в коридор», «ну это невозможно» и т.д.

На этом дед не успокоился он встал и пошел в туалет. Руки у него были в параше (он почему-то лез ими в памперсы), за ним тянулся мешок с мочой. Картинка ещё та. По итогу он испачкал г..он пол туалета, зашел и там затих. Через минуту его выволокли медсестры, я думал, они его прибьют. Но надо отдать должное – они относились к пациенту спокойно и даже жалели старика, называя его «миленьким» и «хорошеньким». Работы прибавилось – сестры еще мыли туалет. Закончив, они сказали:

– Будешь трогать памперсы руками, привяжем к кровати.

Но дед был пуленепробиваемый и к вечеру он потопал в туалет. Однообразное зрелище – очищение человека от экскрементов, перестало меня привлекать, и смотрел в потолок. В палате было два окна расположенных ближе к потолку, но они были наполовину замазаны краской. Зыришь в потолок или в окно, за которым ничего не видно. Но после реанимации это был курорт. Сам ходишь в туалет, ешь, вокруг что-то происходит. Должны принести телефон и ай пэд и жизнь вообще наладится. Но вернемся к деду, по крикам медсестер я понял, что этот худой воробей умудрился в туалете снять с себя катетер. Боевой дед. Его уложили, вставили катетер на место. Дед что-то говорил о том, что он «мужик и сам хочет ссать». Терпение медсестер кончилось, и его руки привязали к кровати. При этом они просили нас, с пониманием относится к проблемному пациенту – «деть его от вас не куда и у него проблемы с психикой». Дед сначала бушевал, как рассерженный мышонок, но потом затих. Позже у него началась истерика, он хотел «умереть или попасть домой», и всячески просил его развязать, упомянув даже Конституцию.

Происходило активное лечение пациентов. Мне регулярно делали уколы в живот по разжижению крови – гепарил, уколы с антибиотиками, капельницы и таблетки, регулярно брали анализы. Почти постоянно дышал кислородом, повышая сатурацию. В общем и целом наша бесплатная медицина радовала. К вечеру дали ужин, я его съел почти с аппетитом. После 11-12 дней голодания ко мне возвращались силы, а силы – это питание. Наступала ночь, она меня пугала – проблемы со сном были серьезнейшие. Лежу, смотрю на причудливые тени, идущие с окна. Они напоминали мне то – дракона, то паровоз. Телефон мне так и не принесли, то ли старшей медсестры не было, то ли забыли. Занимать время было нечем. Я тяжело вздохнул и приготовился к долгому ночному бдению. Снял маску и выключил подачу кислорода. Повалялся – результата ноль. Сел на кровать и обвел взглядом палату. Таких, сидящих, было двое. Видать у них были такие же проблемы со сном. Они были похожи на худых воробьев, которые опустили голову и дремали на ветках деревьев. Дед продолжал давать жару, он начал громко просить развязать его:

– Развяжите! Вы что не мужики?

Мы делали вид, что не слышим его. Потом откровенно попросили заткнуться. Однако через час он каким-то образом развязал одну руку и сел на кровать. А через час, освободившись полностью, пошел в туалет. Вернувшись, он тихо сел на кровать и замер. В палате хрипели, стонали, разговаривали. Тут лежали тяжелобольные или такие как я, после реанимации. Казалось, ты участвуешь в съемках фильма ужасов. Постоянно кто-то ходил в туалет. Один кавказец, страдавший бессонницей, регулярно пил чай. Ночь была веселенькая, но повторяю, по сравнению с реанимацией это был почти родительский дом. Где-то после трех часов ночи, несколько раз провалился на короткое время в беспамятство. Выглядело это так: я закрывал глаза и старался ничем не думать. Потом резко дергался, весь в поту и с колотящимся сердцем. Это был мой мини секундный сон.

Утро, обход измеряют температуру и снимают показания сатурации. Позже уколы, раздача таблеток на день и завтрак. На завтраке понимаю, что у меня просыпается зверский аппетит. У каждой проходящей медсестры прошу принести мои вещи. И вот бинго, к обеду их приносят. Жизнь с гаджетами стала почти мармеладкой. Переписки, слезы жены и мамы, радостные поздравления друзей с выздоровлением. Супруга сообщает, что приготовила мне бульон с курицей и другие вкусняшки и скоро приедет мой товарищ и передаст передачу. Жена с сыном сидят на двухнедельном карантине, так как они являлись контактировавшими с коронавирусным больным, т.е. со мной. Жду передачку, хавать охота до писка. Приходит сообщение от друга «передачку ополовинили, много нельзя». Вернули бульон с курицей, рыбу, колбасу. Проще сказать что оставили – сыр, печенье, напитки, конфеты. Ну, хоть что-то. Замечаю, что ем все подряд, конфеты с сыром, закусывая это печеньем. Насчет этой ненормальной прожорливости напишу позже.

Заходим с супругой на сайт больницы и выясняем, что можно предавать – список короткий не включает почти ничего мясного съестного и лишь в конце фигурирует «вареная курица». Договариваемся, что завтра жена сварит самую большую курицу и передаст ее мне. Организм после десяти дней голодовки требовал белка и калорий. Всю ночь хожу к холодильнику и что-то жую. До утра я уничтожил почти всю «мини передачку». За кусок мяса я готов был вступить в талибан.

Ближе к утру, не спящему и задыхающемуся больному, стало плохо – у него начала съезжать крыша и он лег на пол, считая, что так будет легче. Кто-то нажал кнопку вызова медсестра, она с трудом уложила больного на кровать и укола успокоительное средство. Мужчина позже сел на кровать и пробыл в таком положении, не двигаясь до подъема. Убивает короновариус в том числе и голову. В дальнейшем этот больной продолжал ложиться на пол, и позже его увезли в психиатрическую больницу с короновирусными больными.

Один из возрастных пациентов, с пожухлыми волосами и розовой плешью, похожей на детскую щеку, постоянно пропускал приемы пищи и по вечерам устраивал скандалы и требовал его покормить. То ли профессиональный скандалист, то ли действительно у него повыбивало пробки, и он не видит, и не слышит призывы медсестер к приему пищи. В один из таких вечеров происходит очередная канитель. Этот «бытовой дебошир» опять пропустил ужин. Просто не сел за стол и не съел свою порцию. Через час он захотел кушать и начал орать:

– Дайте хоть хлеба, вы издеваетесь, я хочу есть! Позовите дежурного врача!

Дайте книгу жалоб! Хотелось подушкой придушить крикуна. Медсестры объясняли, что прием пищи окончен, персонал ушел домой и кормить его нечем. Но голодный пациент продолжал орать и вышел в коридор чего делать в отделении категорически нельзя. Дежуривший врач Ковалев И.А. терпеливо выслушал все безосновательные жалобы капризного пациента, нашел возможность в позднее время покормить больного.

Позже привезли еще одного деда склонного к скандалам пациента. Он матерился на медсестер и «качал права». Туалет находился прямо в палате и ночью в него постоянно кто-то ходил, включал свет, который на время освещал всю плату. Скандалист тут же реагировал отборным матом, и заявлял, что «суки не дают спать». Когда он ночью обматерил меня, я тихо сказал:

– Уймись, я не медсестра и твою вонь терпеть не буду.

Дебошир угомонился и перестал визжать при включении света в туалете. Почти весь медицинский персонал проявлял наивысший профессионализм и спокойствие. Из медперсонала, я запомнил имена медсестер – Неля и Мухабат, но их было гораздо больше и все они одинаково качественно, исполняли свои обязанности. Мне очень хотелось свалить с палаты интенсивной терапии, где лежали тяжелые больные в обычную палату для выздоравливающих. Я регулярно дышал кислородом, принимал таблетки, уколы и капельницы. Самочувствие становилось лучше, сатурация вошла в норму, у меня продолжал просыпаться аппетит. Сваренную курицу мне так и не передали. Огорченный отсутствием мяса, опять захожу на сайт больницы и читаю: «разрешается – вареная курица и шрифтом помельче (беременным).

Беременным я не был, а мяса хотелось как голодному льву. Через три дня меня перевели в обычную палату, и мной стал заниматься Ковалев И.А.. Лечение продолжилось, я стал себя чувствовать еще лучше. Ковалев И.А. при работе с пациентами всегда оставался одинаково внимательным ко всем, кто был больным. В палате лежали болеющие в слабой форме и выздоравливающие. Стало спокойно, никаких памперсов и вони в палате, нормальные мужики. Беспокоило отсутствие сна и ненормальный аппетит. Такого желания жрать, именно жрать, я не испытывал никогда в жизни, что происходило с моим организмом я не понимал. Я мог съесть пачку печенья с соком, упаковку сыра, несколько йогуртов и «закусить» это бородинским хлебом. Однажды зайдя в туалет, я посмотрел на себя и увидел какого-то инопланетянина, тощего, но с большим, неестественным огромным животом. За время болезни я похудел на 11-ть килограмм, моя кожа потемнела и местами слегка обвисла.

Я попросил жену передать мне контрабанду – спрятать колбасу между нарезанным бородинским хлебом. В дальнейшем в передачках мне передавали мясное, пряча его, то в пустую «нишу» белого хлеба, то между ломтиками нарезанного хлеба. Я ел и ел. Бывало, с утра мне привозили передачку от жены, я ее тут же съедал, а вечером я просил друзей привести вторую порцию еды. Сначала супруга шутила и не понимала, как можно съесть передачку за один день. Короче возили мне провиант каждый день, увеличивая его объемы.

У меня появился страх, что у меня просто треснет желудок. Интересуюсь у врача, диким аппетитом.

– Это организм так реагирует на перенесенный стресс, – коротко поясняет Ковалев И.А.. Замечаю, что в палате таких «жрущих» как я еще один человек, тоже после реанимации. Кто видел смерть, тот хочет, есть, – подумал я.