Василиса

Красноярск... Я не стала добираться от аэропорта к городу, проигнорировала таксистов и рейсовый автобус - просто свернула на юг и в скором времени вышла к железнодорожным рельсам. Хотелось есть, зверски хотелось пить, до чесотки хотелось обернуться... Но я терпела и зверь внутри меня терпел.

Я обещала сама себе, что скоро, все будет можно скоро...

Первый же поезд, куда я запрыгнула, шёл до Канска. Об этом говорили таблички на окнах купе, об этом говорили люди в вагонах. Вновь ехала зайцев на ступеньке последнего вагона. Я нервно теребила край куртки, ремешки рюкзака. Если бы я курила - сейчас бы в руке моей тлела папироса. Чтобы успокоиться - жевала и кусала губы. На родине меня не было больше десяти лет...

От Канска, до родной деревни ещё более четырехсот километров. Канск... Родители возили меня сюда, но воспоминания были смутные. Я была совсем крохой. А потом пожар, приют, другой приют, школа... Было страшно искать знакомые места, было страшно предаваться воспоминаниям, теребить старые раны.

Именно поэтому я не задержалась в городе - купила в магазине мешки под мусор и лопату. Город был крошечный - я вышла на окраину и на безлюдной полянке принялась копать схрон. Запоздалое вспомнила, что не забрала вещи - мой чемодан, отправленный вперёд, уже должен был доехать до Канска, но... К черту! Я наполовину зверь. И зверь уже который день рвался наружу.

В чёрный мусорный мешок аккуратно сложила рюкзак и вещи, а затем крепко его завязала. Поверх одного мусорного мешка надела второй, третий, четвёртый... Я чувствовала себя Кощеем Бессмертным, что прятал свою иглу в яйцу, яйцо в утку, утку в зайца - точно также и я пеленала свои вещи в один слой пакета за другим. Наконец огромный чёрный куль был помещён на дно ямы, яма засыпана землёй. Я отбросила лопату подальше в кусты и обернулась.

Мир стал больше, с высоты теперешнего роста все казалось мне большим и значительным. Я примерно представляла себе путь, что предстояло преодолеть до родного дома...

Внутренний компас вел меня лучше, чем изгибы дороги - я смело срезала через поля, лесочки и овражки. Вновь и вновь лапки мерили километры по проселочной дороге. Здесь, на дороге, в следах от колес, годами копился запах шин и покрышек и запах этот слабел с каждым километром.

Будучи в зверином обличье я училась различать природу лучше и заодно припоминала все то, что дал мне интернет.

Лисы - хищники. Основной рацион - мыши. Не те городские мыши, что я встречала в Питере, нет. Те крысы были большими, наглыми, дурно воняли и не гнушались закусить мусором и падалью. Лисы ели полевок. Полевки выглядели иначе, отличались от крыс, - пушистые комочки меха, крохотные глазки-бусинки и симпатичные носики. Я не знала как буду питаться, как буду ловить их - но точно знала что придется научиться.

А на пути моем кипела жизнь. Я различала тысячи и тысячи различных звуков и все старалась классифицировать их, упорядочить. Понять кто и как звучит.

Хоть я шла, особо не раздумывая, но дорогу все же примечала. Не знаю, как много прошла за день, но вечером неимоверно клонило в сон. Я нашла поваленное толстое березовое дерево. На ветвях ещё зеленели листья, словно дерево только недавно упало. Повалилось дерево из-за рыхлой почвы, или из-за ветра - я не знала, но под стволом, у его основания я обустроилась спать на ночь. Свернулась калачиком и прижала задние лапки к носу, рыжим хвостиком накрыла голову и глазки. Лишь ушки мои продолжили бдеть и нести ночную стражу.

На удивление легко и спокойно прошла ночь под открытым небом. Я, приободрённая успехом, направилась дальше. Да, я правильно поступила, что сбежала. Стать зверем, покинуть город, покинуть человеческую жизнь - все это было грамотным решением.

Я бежала домой, возвращалась домой, спустя много лет и строила планы. В первую очередль надо удовлетворить голод. Живот постанывал, напоминал о голодовке в несколько дней. Так что первым делом - поесть. Вторым - попить. Третьим - продолжить путь.

Слегка сбавила шаг и теперь вглядывалась в окружающий меня ландшафт. Флора пестрила разнообразием цветов, зелени, красок. Но флора не могла насытить меня - начало лета, какие тут ягоды? Я попробовала на вкус пару травинок. Ничего так. Съедобно, но я-хищник, а не травоядное. Предстояло найти мясо.

Говорят, будто лисы прекрасно ловят мышей мышкованием. Чушь. Я с несколько часов пыталась поймать мышку прислушиваясь к её передвижениям по норкам. В итоге я чисто случайно поймала синицу на лету и поглотила её вместе с перьями. Интересно - переварю перья или нет?

Голод напоминал о себе, требовал продолжения банкета. Не оставалось ничего другого, кроме как продолжить охоту на полёвок.

Я уселась на попу и принялась крутить ушами - все получалось инстинктивно просто. И движения и шевеления ушками и влияние хвостом - все это далось мне сразу, безо всякого обучения.

Осторожно замерла и даже дышала теперь тихонечко-тихонечко. Ушки улавливали самые различные звуки - будь то шелест крыльев или копошение мышек в норках. Чуткий слух учился определять - где и откуда идёт источник шума, а также кто являлся этим источником шума. Неожиданно, вдали раздалось: "ти-кэ, ти-кэ, ти-кэ". Странный звук шёл издали и был он громким, четким. Я повернула мордочку и навострила ушки. Не похоже ни на звук топора, ни на пилу. Словно скрежет, словно крик... Точно! Это птица! Но какая?

-Ти-кэ, ти-кэ, ти-кэ, - продолжала переливаться птица.

Я задумчиво повертела хвостом. Что это за птица? Её голос пел странную песню и никак не замолкал.

Любопытство удалило под хвост - я побежала за птичьей песней.

Стоило " ти-кэ" затихнуть - как я замерзала и осторожно прислушивалась к далеким звукам. Мне все казалось, что раз песня прекратилась, то и птица упорхнула. Но проходили томительные секунды ожидания и невидимая птаха вновь начинала свое "ти-кэ". Подушечки моих лапок бесшумно ступали по земле, не издавали ни единого звука. По мере приближения к цели - я становилась все более и более осторожной. То и дело оглядывалась, всматривалась вдаль и прижималась брюхом к траве. Почти ползком я заползла в очередные кусты и наконец разглядела птицу.

Кажется это глухарь. Чёрный красавец вытягивал шею, топтался на месте и принимал причудливые позы. Хвост его то и дело разворачивался в веер, а крылья вздымались и опускались. За танцем наблюдали с интересом мелкие птички, они же меня и заметили и выдали моё присутствие. Птички упорхнули, но благо глухарь продолжил петь свою песню, не обращая внимания на поведение мелких птиц. Я наблюдала за танцем с интересом, склоняла голову то в одну сторону, то в другую, боялась упустить хоть несколько деталей из этого выступления. Неожиданно желудок сжался, заколол живот и я вспомнила о голоде. Эстетика танца отошла на край - включился охотничий инстинкт и птица стала представлять для меня в первую очередь гастрономический интерес.

Смогу ли я выскочить и поймать его? Зверь был уверен, то да. Загнав человека, с его сомнениями, поглубже - я позволила хищнику действовать так, как шептали ему его инстинкты.

Лисичка замерла, пригнулась, задние лапки приготовились к прыжку, передние лапки приготовились хватать. Выпустила для проверки когти и убрала их, хвост расстелила по земле и лишь кончик мелко задолжал от предвкушения. Я выжидала, терпела, пока чёрный красавец не повернётся ко мне спиной...И!

Бросок!

Клацнули зубы! Лапы вцепились в добычу! Кровь орошила мой рот! Крылья забились, ударили меня по голове, взметнули пыль с земли. Он захрипел. Он хотел жить. Птицы, напуганные моим броском, с криком разлетелись прочь. Агония глухаря была не долгой. Он быстро затих. Его смерть - моя жизнь. Я осторожно отпустила его шею, чтобы тот час же подцепить его тушку за бочок своими острыми клыками. Инстинкт велел уединиться с добычей в укромном месте. Но чем это место не уединенно? Я затащила глухаря в кусты, где с минуту назад ожидала в засаде. Здесь, в тени тонких, черных веток, словно спрятанная от чужих глаз, я предалась трапезе.

В тот день я преодолела большой путь. Не знаю сколько шагов моих лапок равнялось километру, но внутренний компас, чутье - все говорило, что путь был пройден не малый. Всю дорогу я чихала и морщилась - пух глухаря забился в нос и белые пушики нещадно щекотали его. Я терла нос о лапки, вытирала его о хвост, но перья и пух прилипли ко мне и отказывались отлепляться.

Я перестала двигаться по прямой. Если раньше, я точно знала куда идти, где моя деревня, что если двигаться вдоль автомобильной дороги - найду свой дом... То сейчас попросту погрузилась в шкуру лисы. Я петляла, рыскала по лесам. Зигзагами, кругами обследовала чащи. Я шла за запахами. Жевала все, что плохо лежало и училась определять мир по-льсьему: на вкус, на запах, на слух.

Ночь всегда наступала нежданно, негаданно. По ночам, зрачки мои из вертикальных становились круглыми, ночное зрение позволяло двигаться вперёд, преодолевать холмы, бугры, бурьяны, полянки. Я пересекала ручьи, рыскала в их низинах и не гнушалась падалью. Я настроилась на продвижение на север и в какой то момент забыла зачем иду, на этот самый север.

Дни текли. Я преодолевала ещё холодные речушки, мерила километры один за другим, ловила мышей и всякую зазевавшуюся пташку. Цикл моего дня не был однообразным. Я не была более человеком. Спала когда хотела, охотилась почти круглосуточно и лишь по ночам мне снились вполне человеческие сны. Однажды я переплыла речонку и услышала знакомые, но забытые звуки. Люди. Где то было их поселение, в воздухе читал запах домашних животных - сочных, беззащитных. Я пустила слюну и облизнулась. Лёгкая добыча... Но нет. Во сне вновь проснулся человек, с его памятью, напомнил о ружьях, огне, напомнил о лисьих воротниках и охотниках. Зверь прислушался и осознал таящуюся опасность. По очень, очень большой дуге я обогнула деревню. Ушки яростно шевелились, тельце моё прижималось к земле - я двигалась быстро и бесшумно, словно ползла на виду человеческих глаз.

Пока бежала, пока спешила скрыться с чужой территории - вспомнила зачем и почему я здесь. Я же хотела оказаться дома. В родном, покинутом всеми селе. Я собиралась жить под отчим кровом, собиралась обуздать зверя, собиралась вернуться в город, едва покорю себя. Однако со зверем было хорошо, я ладила со второй сущностью, жила ею, наслаждалась такой жизнью.

Зачем мне обратно? Питаться на людях я бы уже не смогла - мои гастрономические пристрастия вызовут у окружающих как минимум удивление, как максимум из-за чужих опасений меня бы отдали врачу.

Мой темп жизни также изменился. Никаких подъёмов по утру и отходов ко сну по вечерам. Я жила в ритме природы - охотилась в любое время суток, спала в любоее время суток. Так что отныне я была не приспособлена к офисной работе. Я просто физически не смогу вставать в одно и то же время, по будильнику. А самое главное у меня не было ни начальников, ни воспитателей и никто не указывал мне как жить.

Однажды я совершала длительный переход. Среди ночи переплыла очередную речушку, на берегу отряхнулась и поплелась в свете звёзд вдоль кромки леса. Лиственницы и ели редели и вскоре передо мной предстало широкое, просторное поле. Над самым горизонтом едва-едва наклевывался рассвет. Даже не солнце - просто лучи, свет осветили тонкую кромку неба. Над полем же простирались звезды, сияла луна. Звездный свет лился на поле широкой, полноводной рекой и трава переливалась в лунных лучах. Стебли травинок важно качались в порывах редкого ветра.

В ночной тишине я слышала копошение мышек, как извивалось тело ужа, как почти беззвучно рассекала ночной воздух сова, в поисках жертв. Ее крылья резали воздух, ей не требовалось делать взмахи - ее нес ветер и она парила над этой зеленой чашей в поисках позднего ужина или раннего завтрака. Я глубоко вздохнула. Хотелось сказать что-то вслух. Например "красиво, божественно, великолепно". Но ни одно слово не могло дать описание пейзажу. Каждое из них лишь опошлило бы эту картину, испортило и предало ей значимость равно такую же, как у небрежного рисунка.

Мне здесь нравилось.

Я останусь здесь.

Всю ночь я рыскала по полю и окрестностям и каждое новое исследование, каждый новый шаг все больше радовали меня. Идеальное место. Неподалеку ручей, кишащий рыбой, с целым выводком диких уток в камышах и рогозе. За ручьем поле, полное мышей, в прилегающем к полю лесу не было запахов крупных хищников и уж точно здесь не было запаха человека.

На крутом, каменистом берегу росла некогда сосна. Сейчас же от толстого дерева остался пень и выковряченные корни. Они будто щупальца осьминога топорщились в разные стороны и пугали своими отростками. В низине была небольшая ямка. Этот пень слегка возвышался над равниной, сидя на нем можно было разглядеть и противоположный берег, усыпанный мелкими елями и поле, до самого его конца. Но самое главное ямка у основания выходила на берег реки и я с упоением представляла, как буду по утрам выползать из норы и любоваться рассветом и блеском волн. Я каждый день разрывала эту яму, углубляла ее. Я рыла себе нору, все больше и больше углубляя ее и обустраивая. Иногда мне казалось, что используй я руки, а не лисьи лапки - толку бы было больше, но зверь возмущенно пыхтел в такие моменты.

Лиса была убеждена, что справится с задачей и без человечьих рук. Нора углублялась, росла, укреплялась. На дно я натаскала немного пожухлой травы. Мне нравилась моя "берлога" и вскоре я окончательно обосновалась на этом месте.

Здесь я пережидала обильные летние грозы, сюда я таскала пойманную дичь. На камнях, что лежали по берегу реки, я любила греться и спать. Камни становились особенно приятными после полуденного зноя - теплыми, горячими. Я сворачивалась компактным клубком и дремала на белых валунах.

Лето пролетело быстро, без забот и хлопот. Мимо меня редко пробегали хищники - всего пару раз, вдали я разглядела волка и один раз бурого медведя. Места здесь были глухие. За лето я расслабилась, обленилась и бесповоротно влюбилась в новую жизнь.

Лишь с приходом осени моя сытная, равномерная жизнь начала меняться.

Дожди принесли влагу и сырость в нору, та перестала быть уютной, а ошибка с "проектированием" привела к периодическим подтоплениям. Просыпаться в луже было противно, еще противнее было возвращаться с охоты в ту же самую лужу. Я возмутилась и зверь отступил, а забытая волна метаморфозы накрыла меня.

Впервые за долгое время я вновь была человеком. Обнаженным, чумазым, со спутанными волосами. Я нашла крепкие палки и неловко вбила их в землю у ямы, образуя эдакую арку из ветвей. Затем принялась наваливать сверху комья земли и булыжники. Когда "козырек" моего "подъезда" был готов - я уже промерзла до костей. У человека нет рыжей шубки и было мне от этого вдвойне обидно. Почему люди не покрыты мехом? Это ведь так удобно и практично!

Я спустилась к речушке, не для того чтобы умыть руки - нет, я хотела разглядеть себя. В мутной воде отражалось слегка изможденное лицо, на щеках залегли темные тени, на пушистых ресницах прятались капли воды. Зрачки у девушки в отражении были вертикальными, звериными. Я потрогала губы, брови - все казалось таким нереальным... Я - человек. Странно это. Отстранилась от зеркальной глади и принялась огладывать тело. Похудела, нарастила мышцы. Колени стали острыми, тонкими, словно у цапли, на руках появились мускулы. Плоский живот, если его слегка втянуть или потянуться - сразу же станут видны ребра на груди. Я не думаю, что стала анорексичкой, но прибавить в весе мне бы не помешало. Лиса всегда была сытой. А был ли сыт человек? Может человек внутри лисы недоедал?

Подул порыв холодного, северного ветра и я поспешила обернуться вновь. На рыжем мехе уже пробивался зимний пух, сама я словно стала толще - хвост стал пушистее, а щечки на мордочке так и требовали, чтобы их кто-то тискал. Ехидная улыбочка, лукавая походка от бедра. Я была красоткой. Рыжей лесной красоткой. Намного лиса красивее меня, на очень, очень много.

Модернизация норы принесла мне тепло, но лишь временно. Вскоре уютное жилье пришлось покинуть - холод стоял собачий. Выпал первый снег. За ним еще и еще и еще... Деревья склонили свои ветки, под тяжестью зимних шапок, полевки стали рыть под толщей снега проходы, а я стала недоедать. Часто бушевала метель и мешала заниматься мышкованием - для этого занятия требовалась тишина, сосредоточенность и силы. Голод оттягивал силы, метель мешала сосредоточиться и прислушаться, а пробивать головой толщу снега, чтобы достать до земли... Я голодала несколько дней, прежде чем поняла что ждать спокойной погоды бессмысленно. Я перебралась через узкий ручей. Промокла в ледяной воде насквозь, но голод разогнал кровь, заставил бежать и искать себе пищу...

Я долго бежала. Ночь, день, снова ночь. Я продвигалась на юг, хаотично рыскала, принюхивалась всюду, пока мне не улыбнулась удача. СВежеприконченный кем то олень. Меня привлек его трупный запах. Обычно я брезговала падалью, только если совсем нечего было кушать - подбирала трупы убитых зверей и обгладывала их мясо. В этот раз я даже не принюхивалась особо к запаху гниению. Набросилась на тушку и жадно обглодала ее. Я ела и чуяла запах волков. Это волки прикончили оленя.

Сыто икнула и отстранилась. Как давно не было этого ощущения - полное пузо, сытое брюхо.

Но пусть мой голод был удовлетворен - мне предстояло двинуться дальше, предстояло найти себе пропитания и главное - убраться с чужих охотничьих угодий.

Голод - это смерть. Я все же осталась, задержалась у разделанной тушки на сутки. Жадность, воспоминания о голоде оставили меня, приковали к бездыханному оленьему телу. Я обрыскала окрестности но нигде не было ни запаха пищи, ни ее признаков. Заночевала у трупа, а утром проснулась от агрессивного рыка. Пара пепельных волков скалили на меня зубы. Я мигом подскочила и бросилась прочь - на славу небесам, меня не преследовали. Видимо хищники вернулись к своей добыче, а я напуганная их численным и физическим превосходством не собиралась возвращаться.

Вскоре я перешла на рысь, затем на шаг. Нужно было беречь силы. Я продолжила углубляться в леса. На следующие сутки я напала на запах зайца. На снегу четко отпечатались его свежие следы. Без труда определила его направление и помчалась что было сил в погоню. Нас разделяли километры, нас разделяли горизонты. Я должна нагнать его!

Заяц приближался, а я сбавляла темп. Не нужно выдавать себя раньше времени и нужно слегка передохнуть, прежде чем броситься в новую атаку. Его серо-белую шубку я разглядела издалека. Вкусный пушистый комочек с ушками скакал вдоль деревьев и осторожно принюхивался к деревьям. Шевеление усиков на его мордочке вызвало ложное чувство, будто он что то жует. Но нет. Зайка лишь принюхивался - быть может тоже искал себе пищу? Я читала, что зайцы зимой глодают кору. Я осторожно приближалась. Нас разделяла открытое пространство - выскочи я сейчас из-за деревьев - зайка меня увидит. Если я так поступлю, у него будет преимущество - и смогу я его тогда нагнать? Времени решать что делать, особо не было - голод погнал меня вперед. Как и думала - едва я выскочила на всех парах, как заяц тут же дал стрекача. Я гналась з аним что были силы. Он петлял, он ловко перепрыгивал стволы деревьев, он вырывался вперед. Эта погоня была далеко не азартной и легкой, совем отличалась от летних охот - это была схватка на жизнь. Прикладывая отчаянные усилия, мне удалось загнать того зайца. Стоило зайцу сбавить темп - я набросилась на него. Схватила его за заднюю лапу и кувырком покатилась по земле с добычей.

Я рычала, а зверь бился, не желая расставаться с жизнью. Он мощно бил меня в челюсть свободной ногой, пинался, егозил, а я продолжала удерживать его в стальном капкане зубов. Битва была короткой и жаркой. Я прижала зайца к морозной земле и молниеносно перехватила за шею. Теперь мой укус не ранил его, а убил. Свежеубитую тушку я с удовольствием и смакованием распотрошила...

Пока обгладывала косточки - учуяла один интересный запах. Запах двигался, приближался и был очень родным. Я вскинула мордочку и разглядела вдали...лису!

Точнее лиса! Самец, ведомый запахом зайчатины, приближался. Я не на долго опешила. Впервые вижу сородича! Он был красивым представителем своего вида - крупнее меня, пушистее меня. И кончик у него был белый. Совсем белый, словно он на четверть измазал его белой краской, а не как мой - капелька, лишь намек на белизну.

Лис наконец встал передо мной во всей красе. Рыжий. Пушистый. Белый хвостик... Я также встала на четвереньки и кивнула, словно бы приветствуя его. Мы осторожно медленно приблизились к друг другу, глубоко вдыхая аромат друг дружки. Он мне нравился. Я ему кажется тоже. Он несколько раз потерся о меня боком, ненавязчиво провел хвостом по моей холке и замер. Я была не против знакомства. Слегка боднула его в плечо и потерлась боком.

Самец подошел в тушке убитого зайца и нерешительно замер.

Ах вот как!

Подлизывался, чтобы поесть?! Фу таким быть! Я возмущенно отвернулась, а этот нахал набросился на остатки моей трапезы. Я разозлилась, а потом успокоилась. Его движения были быстрыми, резкими, он разрывал плоть зубами, кромсал кости - он также, как и я голодал.

Я сжалилась над ним и даже в какой-то миг пожалела, что съела так много. Когда от зайки ничего не осталось - мы вновь уставились друг на друга. Самец запищал, залаял и закряхтел. Увы, лисы не способны на мелодичные мелодии. Он пищал и крутился на месте. Я подошла ближе - он отошел подальше. Он звал меня? Куда? Я направилась по его следам. След в след, шаг в шаг. Тогда я еще не думала, что мы подружимся.

***