День ВМФ

Прозвучал шестой подряд звонок.

– По-моему сейчас тот, кто нажимает звонок получит…

Но договорить Саша не успел, хотя было понятно, что он имел ввиду. В наш кубрик бодро вошли несколько офицеров, высоких и объёмных. Они заполнили собой всё место и я оказался оттеснён к дальней стене. Моя тельняшка вплотную прижималась к спине капитана 1 ранга. Все вошедшие были капитаны 1 ранга. Кроме одного. Во главе процессии стоял вице-адмирал. Уж в воинских званиях я разбирался. Он смотрел на лежащих полуголых Азамата и Сашу. Затем отдёрнул шторы коек, где лежали Серёга и Саня и потряс последнего за плечо. Оба они сели в немой паузе. Я почувствовал как адмирал набирает в грудь воздуха чтобы извергнуть какой-то крик, проклятия или стоэтажный мат. Что-то родилось в эту секунду в его голове, ему не доставало только воздуха сообщить нам ЭТО.

– Ты кто? – шёпотом через плечо спросил меня ближайший капитан 1 ранга.

– Студент на практике, – тихо ответил я.

– Скройся отсюда, студент, – дал мне дельный совет офицер.

И я скрылся. Я вытек между спрашивавшим и стеной, и побежал по удивительно пустому коридору в ту каюту, где мы начинали наши будни. Где-то за спиной раздавался оглушительный рёв адмирала, который негодовал как Отелло. Возможно тряслись стены от его крика, но скорее всего меня бил лёгкий тремор. Каюта оказалась открыта. Я зашёл и закрыл за собой очень тихо. Внутри к моему немалому удивлению сидели двое моих сокурсников в форме с другого корабля. По их виду я понял, что они в курсе обхода адмирала. Шёпотом они рассказали, что их выгнали с корабля и подсказали укрыться здесь до вечера. Мы сидели в полной тишине и не включили свет. Корабль не дышал. Мы слышали приближение шагов процессии, они грохотали по металлу как подкованные носороги. Они открывали все двери подряд и каждый раз кто-то звонко сообщал о содержании каюты, кто в ней живёт. Было страшновато. «Каюта 4. Капитан 3 ранга Журавель. В отпуске». «Каюта 5. Старший лейтенант Свиридов, БЧ-2». Следующая наша… «Каюта 6. Дверь не работает, объединена с предыдущей каютой». Ручка на двери не шелохнулась, как и мы внутри. «Каюта 7. Капитан-лейтенант Семёнов. БЧ-5». После восьмого номера мы начали дышать. Как я узнал позже Сергей остаток обхода скрывался в изоляторе. Нам наконец-то открыли и истинную суть Адмиральского часа. Оказалось, что эти часы даются на приборку помещения и другую обязательную работу. Руководит дежурный по кубрику, расписание висит на двери изнутри. Дневной сон, еда, музыка и прочее, чем мы занимались в Адмиральский час строго запрещены. В тот день дежурным по кубрику был Саша. С этого дня всё у него не заладилось. Он стал раньше приходить с вечерней прогулки с девушкой. Постоянно был дёрганный, сгущёнку не ел и с кухни ничего под кровать не приносил. Мне показалось, что он перестал надувать щёки во время бритья. Азамат начал раздражать его своим теребением мешочка на верёвочке. Дошло до того, что Саша предложил Сане поменяться местами. Почему не нам с Серёгой предложил? Мы по-прежнему были чужими в кубрике, временными. Нас словно и не было вовсе. Нас не коснулся даже разбор адмиральского визита. Что взять со студентов-медиков? Вечер после обхода адмирала мы с Сергеем были звёздами в барах Балтийска. История разошлась на ура и обрастала деталями, нюансами. И сколько бы мой сокурсник не вздыхал «Эхе-хе», делал он это сегодня с улыбкой человека, избежавшего неприятностей, но побывавшего в приключениях. Меня же несло снова и снова пересказывать события в лицах, и каждый встреченный студент с большим удовольствием слушал. Им нечего было рассказать. В основном друзья, включая Стаса и Аркадия убивали время до вечера без всякой амбулатории, адмиралов и противогазов, играли в карты, стирали, а потом шли в город, звонить на почту. На некоторых кораблях досуг разбавляли курсанты из Петербурга. Они были химиками и всю свою курсантскую жизнь были на подобных практиках. У них имелись свои приколы, вроде воровства подушек или хождения на руках с зубной щеткой во рту, но в целом они также бездельничали. Никто не передавал им опыт и не требовал выполнения задач. Их кураторов также не было в радиусе видимости, как и наших. Вот только форма у курсантов-химиков была прекрасная, новая, со всякими лычками-петличками и приятно отличалась не только от наших б/у роб, но даже от мичманских мундиров. У них было несколько комплектов на разный случай и спортивная форма. Курсанты походили на киношных матросов из старых советских фильмов. Они тоже ходили в бары вечером в гражданском, но нас игнорировали. За несколько лет практик у них сложились свои традиции и компании. Перед выходом в город через КПП мы с Сергеем стали заходить по пути на другие корабли, собирать нашу команду. Например, свободно проходили на десантные корабли «Калининград» и «Королёв», что были как раз на линии «Неукротимый» – КПП. На этих, довольно больших судах не была ни автоматчика, ни движения людей. Мы проходили до кубрика наших и ждали пока те соберутся. Коридоры и каюты больших десантных были не в пример комфортнее, потолки выше, никаких овальных толстых дверей и стрёмных выступов. Теперь стало понятно, что имел ввиду пьяный встречающий капитан медслужбы, когда говорил, что это «польский проект» и он «для людей». Даже иллюминаторы казались больше и открывались проще. А уж качество туалетов было просто гостиничным. Так мы собирались и выходили, все в одном и том же ежедневно, поскольку стараниями наших полковников никто не взял особенно много белья или запасную обувь. У меня была всего одна рубашка и джинсы. Некоторые студенты вынуждены были даже что-то покупать взамен порванного. Ходили слухи, что студенты с катеров попадали в драки с местными и мы стали внимательнее во время наших громких посиделок в безымянных летних кабаках. Ребята с катеров приходили на улицу Ленина редко, им было далеко от другой бухты. Их рассказы не впечатляли. Кроме полной скуки и дальней дороги, их ещё замучили поручениями вроде вязки веников для бани. Когда студенты-медики взбунтовались, веники отменили, но посадили рисовать плакаты про санитарию и гигиену. В последний раз, когда мы сидели в «Пиллау», они и вовсе шли из библиотеки госпиталя, где брали книгу про грипп для новой стенгазеты. Из этого я усвоил то, что госпиталь, в который «мы идём» проходя через КПП действительно существует. Пожалуй, в следующий раз скажу, что иду по поручению в библиотеку или ассистировать на операции.

Время, что мы проводили в кубрике во время Адмиральского часа никак не изменилось после обхода. Никого ничему это не научило. Все также сидели с ногами на койках и страдали ерундой, слушали русский рок, наезжали на Азамата, который в отличие от всех ну абсолютно совершенно ежедневно ничего не делал. «Я делал приборку в БЧ сегодня», – огрызался он. Отчего-то я решил на второй неделе, что он бурят. Просто так. «Полчаса ты там был, ладно, сиди, тереби своё сокровище», – говорил Саша. И бурят сидел как новоиспечённый Будда и теребил. В отместку за подколы, Азамат мог наехать и на Сашу: «А сегодня хлеб был криво нарезан». Или так: «А сегодня суп был водяной». Выходило это не обидно, а как-то смешно. У бурята вдруг обнаружился незнакомый акцент. Раньше он столько не говорил, вот и акцента будто не было. Саша грустил. Один вечер он пропустил ходку в город. Ни с того, ни с сего, он ушёл на камбуз и вернулся с полной спортивной сумкой консервов. Так много он никогда не воровал. Необычно было и то, что он не поделился ни с кем, не сортируя и не рассматривая этикетки просто задвинул ногой под кровать. Определённо он перестал надувать щёки во время бритья. Он вообще не брился. Ночь прошла в тихих разговорах Саши и Азамата. Мне мешало это спать, но я не встревал. Просто лежал с закрытыми глазами и вспоминал разных людей в Смоленске. Сколько у меня будет историй для них. Вдруг я проснулся, почти вскочил. В кубрике была полная темнота, дверь в коридор закрыта и дежурный свет не проникал даже через щели у пола. Я понял, что уснул всё же и что-то меня среди ночи разбудило. Пытался припомнить последнюю секунду сна и с ужасом понял, что нечто пробежало по моему лицу. От этого и вскочил. Я привстал, ещё надеясь, что это какой-то тупой розыгрыш, ребята чем-то провели по мне уснувшему. Страшно было ощупывать подушку или стену. Но за углом храпел Азамат, Сани не было, за шторкой беззвучно видел сны Сергей. Саша тоже лежал у себя, но вдруг чиркнул зажигалкой и в темноте появилось его худое небритое лицо. Он смотрел на меня сквозь пламя, что казалось факелом в руке в условиях полной темноты. Курение, как и зажигалка были полным табу во внутренних помещениях. Саша не гасил пламя и смотрел на меня. «Это крыса была», – сказал он негромко, – «Бывает такое. Я завтра увольняюсь». Он перестал поддерживать пламя и мы снова оказались в темноте. Саша перевернулся на бок и больше ничего не говорил. Через несколько минут, пошарив предварительно руками вокруг, положив под койку том боевой фантастики, так чтобы можно было сразу схватить и ударить крысу, я тоже лёг и попытался уснуть. Утром Саша незаметно ушёл. С нами он не простился. За ним заходило несколько человек, матросы и мичманы, заглядывал фельдшер, но его уже не было. Говорили, что замком-таки добрался до него, много ругались. Из обрывков разговоров я понял, что его выгнали или уволили, или как там это называется у таких военных. Расторгли контракт. Поводом послужил обход в Адмиральский час. Но ряд комментариев входивших незнакомых, намекал, что было за что. Так нас осталось четверо. Хотя Саня с его режимом день-ночь наоборот не считался. Мы с Сергеем стали составлять большинство. Решили навязывать свои микро порядки в кубрике. Начал я с того, что закрывал дверь в коридор напротив которой жил. Азамат не возражал.

Исчезновение Саши имело для нас весьма заметные последствия. О нашем существовании вспомнил тот самый замком. Валера, убегая куда-то с чемоданом рассказал, что он спрашивал про нас и скоро вызовет, даст работу. Начмед намекнул, что можно прикинуться дураками и завалить первое же задание чтобы второго уже не было. Замкома звали Василий Олегович, Валера полагал, что если мы станем к нему обращаться не по званию, а по имени отчеству, то он сразу примет нас за дураков и всё будет хоккей. Отныне проходя на завтрак, обед и ужин мы с Сергеем были как мыши в коридорах. Путь проходил мимо двери в каюту замкома и она так же была всегда открыта. Я видел его постоянно. Он то указывал железной палкой матросам на грязь между швов стальных листов, то орал на красящих борт в иллюминатор, то просил пригласить кого-то к нему по громкой связи. Наше свидание с этой новой угрозой времяпрепровождению было неминуемо. Обратный отчёт пошёл. Сергей в секунды тихого нашего прохода мимо двери замкома умудрился успеть сказать «Эхе-хе», чем невероятно меня взбесил. Я высказал ему всё, что думаю в столовой и не на шутку разозлился. Сокурсник не был моим другом, обстоятельства свели нас. Теперь же я чувствовал, что он помеха моей практике и подведёт меня в случае кризиса. Мы долго перефыркивались и даже не пошли вместе в амбулаторию к санитару. Я пошёл, а Сергей демонстративно смело вышел с корабля и ушёл к стадиону. В медотсеке оказался мичман-фельдшер вместо Васи и сообщил мне новость. Сегодня по базе дежурный врач – Валера. Так как его нет, значит я.

– Но как же так, я его вот только видел перед завтраком, он ничего не сказал.

– Он мне сказал, – ухмыльнулся Боря, – а я вам. Можете вдвоём ходить.

– А делать-то что? – я поискал глазами сумку с красным крестом.

– Сидеть сутки на корабле и ждать вызова. Разбираться, если вызовут. Дежурному по базе, конечно, представиться.

– Это где?

– Это в 9 утра на «Дружном», все дежурные представляются там.

– В девять? – я обалдел, было, наверное, половина одиннадцатого, – это тот «Дружный», что ближе к КПП? Где машины стоят?

– Да, где иномарки загружены на борт. Удачи! – Боря сел за наш стол, за наше с Серёгой место и достал наш сканворд. Сделал это будто специально, что-то хотел мне показать. Но и без того я в лёгком шоке, вышел в сторону трапа и полубегом обгонял матросов. К «Дружному» и без Сергея, сам справлюсь, так решил. Почти у выхода я столкнулся с замкомом.

– Куда идёшь, курсант?

– Василий Олегович, разрешите идти, я сегодня дежурный врач по базе, – сказал я так будто это было моё десятое дежурство. Хаметь, так хаметь.

– Ничего, задержись, встань в цепь, сейчас продукты понесут. Поможешь. – замком указал мне немного назад, туда где от основного коридора отходила лестница вниз и была ещё какая-то стальная дверь. Я встал обречённо, понимая, что опаздываю конкретно на представление и начало дежурства явно не задалось. Мне показалось, что мы будем передавать продукты по цепи, действительно на всех «перекрёстах» большого коридора стояли мичманы или молодые офицеры. Но расстояние между нами было метра три-четыре, не представляю, как бы мы кидали мешки с продуктами или ящики, или что там будет. Вместо перекидывания ящиков от трапа цепочкой потянулись матросы с поклажей. Низко согнувшись один за другим они тащили тяжёлые мешки. Людям в «цепи» ничего делать не нужно было. Однако после пятого матроса я понял в чём наша задача. Шестой матрос как бы устав, переложил мешок с плеча на плечо рядом со мной, вздохнул и было пошёл далее, но мешок у него развязался и откуда-то сбоку, сверху, снизу, как щупальца в мешок юркнули руки матросов, которых, клянусь, не было рядом секунду назад. Их руки появились из закрытых дверей, сверху с лестницы, из-за угла и каждая схватила кирпич чёрного хлеба из мешка. Это произошло в моей зоне ответственности, я оказался не готов. С обоих концов коридора с мою сторону полетел смачный мат. Матрос убежал дальше по дороге, показался новый и тоже затормозил рядом со мной. Они вычислили слабое звено. Но я рявкнул на него что-то типа: «Дальше! Давай!». Матрос ускорился и руки не появились. Ещё пару раз я слышал матюки где-то за спиной и звук похожий на удар ногой по жопе. Я не отвлекался и всё закончилось скоро. Цепь разошлась. Послышалось закрывание дверей, а я вышел с корабля.

Дорога до «Дружного» заняла минут пятнадцать и там я обнаружил автоматчика, как и на нашем корабле. Спросил, как найти дежурного, поднялся почти бегом по крутому трапу и спросил дорогу ещё раз у первого встреченного мичмана. Скача по ступеням, я сочинял формулу представления чтобы не опозориться больше, чем опоздание на два часа. «Товарищ капитан первого, второго, третьего, какого? Здравствуйте, разрешите войти, представиться, товарищ капитан первого, второго ранга, студент медицинской академии, курсант медицинской академии, заступает на дежурство по базе кораблей, по медицинской службе…». Большая комната наверху была полна людей. В центре стояла вертикально стеклянная или прозрачная пластиковая пластина-стена с нанесённой картой и мишенеподобными кругами в центре, разноцветными надписями фломастерами по краям. Это было как в фильмах про флот. Офицеры стояли и ходили, у входа никого не было. До ближайшего человека было метров десять длинного просторного зала.

– Товарищ капитан 1 ранга, студент мединститута заступил на дежурство в качестве дежурного врача базы вместо старшего лейтенанта Сорокина!

– Что ты там орёшь? Иди сюда, – сказал кажется тот самый дежурный офицер базы. Я сделал несколько шагов вперёд и повторил речь.

– Из какого института?

– Смоленский государственный медицинский, лечебный факультет!

– Знаешь профессора Соловейчика? – вопрос был крайне необычным, профессор этот никак у меня не ассоциировался с флотом. Это был преподаватель с теоретической кафедры с весьма неприятной репутацией.

– Да, работает.

– Передавай привет ему от меня, – всё-таки первого ранга капитан сказал мне.

– Так точно, – ответил я. И никогда позднее не передал никакой привет.

Вернувшись на «Неукротимый», я осмелел и подошёл к нашему дежурному, сообщил, что я при деле и мне могут звонить. Буду там-то и там-то, спасибо. Совсем молодой лейтенант посмотрел на меня как на идиота, но ответил, что найдёт меня, если кто спросит. В амбулатории, простив за всё вернувшегося Сергея, я живо рассказывал про своё приключение. Было интересно и Васе, особенно про то, какие иномарки загружены на корабль и почему они там вообще стоят.

– «Дружный» никуда не ходит уже, его распилят или китайцам продадут. На фига на нём иномарки стоят? – санитар проводил какие-то расчёт вслух и переспрашивал сколько сейчас стоит доллар. Мы точно не знали, чем уронили свой авторитет.

– Это же самое главное, о чём вы вообще знаете? – негодовал Вася.

Наступил момент, когда я в деталях пересказал своё представление третий раз. Сергей ничего не спрашивал. Мне так никто и не позвонил. Пришёл вечер. Серёга стал переодеваться и как-то весело сказав «Эхе-хе», ушёл по барам, даже не предложив ходить по вызовам вместе. Я бродил между амбулаторией и кубриком дивясь как много работают матросы. Чистка пола сменялась покраской борта, потом тащили что-то тяжёлое всем миром, спускали шлюпку и снова красили с воды. Подъехала машина с цистерной и матросы тянули шланг. Среди постоянно занятых матросов тигром ходил замком. Своей железной палкой-тростью он поднимал коврики, ковырял краску, указывал что нести в первую очередь. Палка всегда находила какой-то косяк, какую-то недоделку и замком приходил в ярость. Слова его были не матерными, но жёсткими. Похоже весь порядок на корабле, вся его боеспособность держалась на этой палке. Пацаны моментально бросались исправлять выявленные палкой недочёты как будто могли стать следующими в том она найдёт изъян. Мне пришло в голову, что у матросов нет ни занятий с оружием, ни кроссов, ни рытья окопов, но они трудятся значительно больше, чем солдаты в моём представлении о срочной службе на суше. «Дежурному врачу подойти на трап!», – голос раздался сразу отовсюду и последовал противный звонок. «Бииип!». Я подошёл и получил информацию, что на «Настойчивом» травма у матроса. Незнакомый капитан-лейтенант с редким интеллигентным лицом и повязкой дежурного на рукаве объяснил куда идти. В той части базы я не бывал. Это был другой «рукав» залива, что формировал базу. «Мимо не пройдёшь» – закончил своё объяснение офицер. И, действительно, он оказался прав. Мимо «Настойчивого» невозможно было пройти. Это был самый большой корабль Балтийской базы. Позже я узнал, что существует его близнец «Беспокойный», но в то время он был в дальнем походе. Это был эсминец. Длиннющий и высокий, напоминал многоподъездный дом. «Настойчивый» был красивым. Больше разных надстроек и флагов, больше непонятных орудий-ракетниц, чем у нашего. От него на бетонную стенку берега сходило два трапа. Рядом как мелкие жуки суетились фургоны, что-то загружали. Напротив корабля в полосе зарослей была спортивная площадка со снарядами и турниками. Матросы красили не сам корабль, как повсеместно, а линии на бетоне и асфальте вокруг. Я вошёл, представившись и был проведён по длинным коридорам электроламп до кубрика, который очень напоминал купе поезда, как по размеру, так и по оснащению. В купе сидел на койке внизу слева матрос, справа капитан 2 ранга. Офицер диктовал матросу заявление, которое тот дописывал на планшете.

– Добрый вечер, я дежурный врач – перешёл я к делу.

– Мы ещё не закончили, – не глядя на меня сказал офицер.

– А также в детстве я часто падал с велосипеда и бился головой, – он диктовал матросу заявление.

– Угу, – матрос не поспевал писать.

– До призыва меня иногда без причины беспокоили головные боли, о которых я не сообщал, потому что боялся, что меня признают непригодным к службе.

Сцена несколько затягивалась. К нам подошёл в проём купе, стал рядом со мной местный мичман-фельдшер. «Это замком по воспитательной» – шепотом сказал мне мичман. «То есть политрук» – сказал я про себя, не вслух.

Через пару минут объёмное заявление матрос подписал и нам разрешили войти и осмотреть матроса. Начал я. Жалобы, анамнез, пальце-носовая проба, сравнил размер зрачков, без неврологического молоточка проверил какие смог рефлексы. Матрос с его слов ударился головой о люк, когда поднимался по лестнице с нижней палубы. Все симптомы указывали на сотрясение головного мозга. Я решил госпитализировать его, вызвать скорую для перевозки. Вторым осмотрел фельдшер, дав мне пока медкарточку матроса. Такой же кусок тетради, как на «Неукротимом». Медкнижка была почти пустой. Срочник только прибыл, согласно записям был здоров. Фельдшер не проверял никакие неврологические вещи. Он приказал матросу раздеться до трусов и внимательно осмотрел всё тело. Спросил откуда некоторые синяки и царапины. Все они были старые и несущественные, чем фельдшер явно остался доволен. Я записал свой осмотр в книжечку, как если бы это была история болезни, проставил точное время и вообще был очень аккуратен и внимателен к словам вспоминая «заявление» матроса. Подписался как «и.о. нач. мед. службы СКР 731 «Неукротимый»». Фельдшер ушёл. Матроса я попросил прилечь или занять удобное ему положение на кровати. Остался ждать скорую. Я боялся, что пропустил более тяжёлую травму головы и хотел посмотреть, что скажет человек со скорой помощи. Тот прибыл довольно быстро и вместе с «политруком» и медицинским чемоданом пришёл к нам. Осмотр был крайне поверхностным, но заключение тем же – сотрясение. Обращаясь к «политруку» медик сказал: «Имейте ввиду, за вами будет травматизм». Все ушли. Матрос в скорую, я на СКР. Ночью меня ещё раз вызвали на тот же корабль. Я очень спешил потому что решил, что матроса вернули и ему стало хуже. Но оказалось, что у другого болел живот, но прошёл. Я всё же внимательно осмотрел пациента, проверил все симптомы, которые только мог припомнить, чем вероятно замучил пацана. Убедившись, что придраться не к чему, я всё же рассказал сонному фельдшеру, что нужно повторно осмотреть матроса утром, передать всё новому дежурному и особенно быть внимательным в плане аппендицита. Фельдшер с полузакрытыми глазами кивал и кивал на любое моё слово. Я вновь развлёкся, оставив большую запись в медкнижке. Мне начинало нравится быть дежурным. Что-то обретало смысл. Кроме того, ночью на улице было прекрасно тихо и свежо, атмосфера куда лучше, чем на корабле. Все суда были подсвечены, у трапов горели белые лампы. Отчего-то у нашего корабля лампа была синей. Из-за этого его легко было найти на обратном пути. Огромный эсминец был освещён кусками отчего стал похож на замок. Пустой стадион и звёзды видные лучше, чем в городе были мне компаньонами по пути ко сну в кубрике. Утром никакой передачи дежурства не было или мне об этом не рассказали. Я как обычно пропустил подъём флага, позавтракал и пересказал Сергею вечерние и ночные дела. Он проявил любопытство, мы продумали более чётко как осматривать пациента в следующий раз, учесть местные особенности. Важность документации особенно подчеркивал мой напарник. Договорились, что следующее Валерино дежурство будет за Сергеем. Новостей из мира улицы Ленина и баров было немного. Кроме того, что студенты освоили местные топонимы для того чтобы точнее назначать место встречи. Оказалось, что горожане называют некоторые дома именами собственными. Например, новая пятиэтажка у продуктового, облицованная красивым серым кирпичом называется Серый волк, а дом, стоящий по пути на пляж с яркой черепичной крышей – Красная шапочка. Из-за безденежья студенты наши перешли на самое недорогое пиво «ЕБ», польского города Ольштын, которое всё равно было гораздо лучше любого смоленского. Кто-то научился получать денежные переводы с «материка». Кто-то напился и разбил себе нос. Новости были нехитрые. Ребята также сговорились собрать денег и купить флагманскому врачу ящик водки за отличное отношение. Деньги уже собирали, но отнести решили ближе к концу практики. Я тоже сдал. Уже то, что Бориса Борисовича мы больше не видели и не слышали, а также его заповеди, того стоило.

Новый день принёс суету от санитара. С раннего утра он был очень озадачен и разыскивал Валеру. Тому куда-то звонили и к десяти нашли. Оказалось, что сына командира корабля, того которого мы так и не видели, в городе покусала неизвестная собака. Замком приказал разобраться со всеми медицинскими вопросами. Самого сына утром уже полечили в госпитале. Но Валера сказал, что нужно наблюдать собаку, исключить бешенство. Васе был выдан мешок и двое матросов в помощь. Они выдвинулись на поиски собаки по приметам, переданным по телефону. Пока его не было, с Валерой обсуждали признаки бешенства у людей и собак. Сошлись на том, что за собакой надо наблюдать десять дней. Про сына, если что, и так позвонят. Вася с коллегами вернулся часа через три, держа в мешке подозрительно небольшую собаку дворового вида. Он в красках рассказал о трудностях поиска и ловли собаки в целом городе. И тогда, и сейчас, я сомневаюсь, что он принёс именно ту собаку. Что-то мне подсказывало, что схватили они ту, что смогли, а не ту, что им описали по приметам. Собаку пометили методом выстигания ей на голове полоски электробритвой и запустили в вентиляторную. Это небольшое помещение без окон и освещения, в котором проходили какие-то коммуникации. О ручки дверей вентиляторных, расположенные низко, я постоянно бил голени. В календаре отметили дату десять дней вперёд и стали ждать симптомов бешенства. Все успокоились. Валера пошёл докладывать замкому, Вася спать на операционный стол, а мы с Серёгой по случаю успеха к которому не имели отношения решили пойти в городскую баню.

Мылись мы в начале в варварских условиях холодной воды и открытой кабинки большого пространства, общего с туалетами и раковинами. Там же стирали. Только брились в кубрике. Скоро нас пригласили в корабельную баню к матросам. Им устраивали помывку примерно раз в пять дней. В глубине корабля было специальное помещение, к которому сходились голые татуированные матросы, что вместе с их бритыми головами создавало эпичную картину. Уже вокруг этого помещения-бани была 100% влажность и пар. Внутри же, куда нас с Сергеем пустили стоял просто густое белое облако, а температура обжигала нос и лёгкие. Много позже я побывал в хамаме и теперь могу сравнить. Если бы можно было скрестить хамам и самую адскую сауну, то, наверное, это и была бы баня на «Неукротимом». Мы развлекались тем, что вытягивали руку в этом пару и не видели своей кисти. Мыться там было невозможно, масса народа и постоянное броуновское движение. Кроме того, было реально страшно махать там мочалкой или присесть на корточки. Можно было задеть кого-то в тумане или на тебя бы наступили. При входе нас жёстко проинструктировал матрос, что ни в коем случае нельзя касаться стен, будет ожог. Но стен я не видел в пару и даже не знал какой величины баня. Постояв так, мы выходили, толком не помывшись и попадали в компанию голых лысых ребят с мочалками и очередью в туман. Сергей и я решили, что это не подходящая нам процедура. Где мылись офицеры и мичманы мы не знали, но явно не здесь. А после того как из бани выскочил Азамат с ожогом руки мы решили, что нужна альтернатива. В Балтийске стояла симпатичная старинная баня, в которую мы и стали ходить по настроению. Внутри были только мужчины, не было буфета и пива, атмосфера царила добрая. Было светло и культурно. Вероятно, вокруг нас были те самые мичманы и бездомные офицеры, которые не хотели получать ожог и смотреть на голые жопы матросов. Но это была ещё одна статья расходов, отнимавшая у нас расслабленные посиделки на берегу. Мы реально начали экономить на всём и снова, и снова благодарить провидение за то, что с питанием у нас всё в порядке. Сергей сообщил, что у него осталось денег дня на три и лучше уж пусть скорее будет дежурство или ещё другой повод не идти вечером с сокурсниками в бар. Сергей, говоря это в бане, как в воду глядел.

Поход

Новое утро совершенно отличалось от всех, что мы встречали на корабле. Всё вокруг, буквально стены, ожило. Всё зашаталось и загремело. Я проснулся не от сигнала на подъём флага, не от бесконечных одиночных звонков, а от тошноты. Рано, до завтрака мы вышли в море. Весь быт перевернулся. Было плохо сидеть, невозможно лежать, странно стоять, а при попытке идти, занесённая нога становилась совсем не туда. При этом стены и пол не разъезжались, просто ты не мог попасть ногой в предполагаемое место шага. Неужели такая сильная качка каждый раз при выходе корабля? Я точно решил не идти на завтрак, я был уверен, что меня вырвет. Сергей методом проб и ошибок нашёл положение, в котором тошнило меньше. Нужно было сесть за стол, лечь на него верхней частью туловища и прижать голову к столешнице. Я умоляюще посмотрел на Саню:

– У нас что, морская болезнь? Я всегда хорошо переносил качку на корабликах в Крыму и тому подобное.

– Это не болезнь, мы ночью вышли нормально, а это вдруг шторм начался – ответил Саня, который тоже был бледен как бумага.

– Вдруг? А что нет какого-то прогноза. Война что ли в шторм выходить?

– Это же «Неукротимый», с ним всегда так. У нас по заданию надо ещё двадцать пять узлов развить, вот где будет запара. В гальюн сейчас не ходите. Новая команда там блюёт.

Ближайший туалет был совсем недалеко и до меня донеслись характерные звуки. Под новой командой понимали здесь новую партию срочников, что загрузились накануне и знали про корабль меньше моего. Я закрыл дверь чтобы не слышать ужасных рвотных арий. Саня крепился и отвлекался тем, что наконец рассказал, что он работает с двигателем и про всякие цилиндры и валы. Про то, что мы с трудом можем развивать скорость, потому что корабль старый. Но другие и того хуже. Далее была речь про то, что «Неукротимый» всегда попадает в какие-то истории. На флоте первый год судно не имеет названия, проходит испытания. Дальше по факту дают название с учетом того что случалось за год. Такой юмор военно-морской. «Неукротимый» вечно прётся в шторм или какую-то прочую засаду и героически бьётся с трудностями. Потому и назвали так. Хреновое место для службы. Я концентрировался на речи Сани чтобы как-то контролировать рвотные позывы и головную боль. «Что же тогда происходило на «Беспокойном» в первый год?» – нашёл я что спросить. «А, ерунда, там просто был грипп у команды и карантин» – Саня вдруг засобирался и выскочил, закрывая рот ладонью, не прикрыв дверь, прихватил моё полотенце. Я растолкал лежащего на столе Сергея и предложил идти в медотсек, там места больше. Сергей ответил, что надо. «Медотсеки в центре корабля проектируются, а в центре качает меньше», – эта информация от Сергея оказалась важной. Хоть кто-то слушал лекции. Мы натурально держась за стены медленно шли до амбулатории. В коридоре качка была видна лучше. Стены просто наклонялись из стороны в сторону. Трудно было перешагнуть через высокий межотсечный порог. Это нужно было делать в момент, когда корабль возвращался в вертикальное положение. Пока он заваливался по очереди на бока мы ползли по стенам до следующего порога и так до амбулатории. Васи не было. Мы заняли столы в «серёгином» положении. Я сел неаккуратно в фазу заваливания на борт и уронил на пол журналы и все бумаги со стола. В иллюминатор было больно смотреть. Серые волны то достигали середины стекла, то уходили куда-то под самое днище, и мы видели небо в таких же серых облаках. О завтраке даже не заикались. Меня так и не вырвало, но голова раскалывалась. Мозг в ней с каждой волной сначала прижимался к лобной кости, затем неспешно к затылку со следующей волной. Вперёд был позыв на рвоту, назад усиливалась боль. Цикл повторялся каждые секунд пять. Время шло и я отметил, что цикл стал длиннее, семь секунд и больше. Тошнота исчезла, я попил воды из крана. Головная боль и шаткость походки остались, стены по-прежнему «ходили», но жить уже было можно. За иллюминатором вода больше не плескала на нас и светило солнце. Мы открыли окошко и запустили свежий воздух. Было почти время обеда. В туалете половина отсеков с унитазами была ещё занята матросами. Они блевали. Было сложно сосредоточиться и попасть струёй в дыру. Пол наклонялся немного, а звуки отвлекали. Я умылся и с удивлением почувствовал голод, несмотря на весь этот трэш, я бы перекусил. Сергея пришлось уговаривать и он не особенно прикоснулся к еде. Вестовому всё было по барабану, его лишь немного заносило с подносом. На столах были подняты деревянные бордюры и мы следили как тарелки медленно пытаются от нас уехать. Всё приходилось слегка придерживать. Мичманов за обедом было только двое и они были одеты как полагается. С аппетитом пообедав я полностью восстановился и приноровился шагать по коридору странной походкой. Сергей вернулся к столу и лёг на него грудью. Я хотел было пошутить, что флот не для него, но сдержался. Посетителей в амбулатории не было и я вернулся в кубрик. Там с сумкой «Пума» стоял новый жилец. Контрактник с «Дружного», вечером его перевели к нам на период похода, ночевал он внизу. Сейчас ему отвели Сашино место. Потому что, как он сказал, корабль не выходит с неукомплектованным составом. Новенький Фёдор был старше всех обитателей кубрика, главный корабельный старшина, я бы принял его за мичмана по лицу. Он работал вместе с Саней, но не был таким чумазым и пользовался собственным полотенцем. Более того, он не жаловался на качку и предложил сыграть в шахматы на Адмиральском часе, которые принёс с собой. Слегка придерживая крайние ладьи руками, мы играли на кровати Азамата, которого вызвали по громкой связи в его «БЧ». Силы наши были равны и от этого интерес к шахматам только рос. Фёдор аж сиял от того, что игра хорошая, вероятно, давно не играл.

– Федь, а что это за история с потерянным «телом»? – расширял я свои познания о службе на флоте и развивал фигуры на доске.

– На учения из Кронштадта пригоняют подлодку, а мы все её ищем, – отвечал сосед – лучше всего ищет «тело», такая радиоэлектрохренатень размером с Фольксваген Гольф. Её корабль спускает и таскает на длинном тросе. «Тело» ищет подлодку, которая прячется.

– Разве по международным конвенциям не запрещено на Балтике размещать подлодки? – спросил я какой-то не к месту умный вопрос.

– Может и запрещено, но до прошлого года «Неукротимый» быстрее всех её находил, потому что остальные корабли свои «тела» давно потеряли. Самый был боевой корабль в базе.

– А сейчас что? – я сделал делал шах конём.

– Ничего. «Неукротимый» тоже «тело» потерял весной.

– А почему не меняют, новое оборудование не устанавливают? – мы не отрываясь смотрели на доску.

– ВМФ – страна чудес, вышел в море – и исчез – ответил Фёдор и снял моего коня.

Вдруг до меня дошло, что если корабль «укомплектован», то здесь и Валера. После ничьи я зашёл проведать Сергея и предложил найти начмеда. Сергей дал понять, что его лучше не беспокоить, он уже лежал в изоляторе, от помощи отказался. Сам он недавно давал пришедшему матросу парацетамол «от головы», но записей никаких не делал. Перешагивая через высокие и уже совсем мало качающиеся пороги секций коридора, я нашёл дверь каюты Валеры. Путь указал лейтенант-блондин.

– Тук-тук, Валера, это студент – я стоял прислушиваясь, – Тук-тук, у нас есть какие-то задачи в этом походе?

– Иди на хрен, студент, отдыхай. Сегодня плохо. Завтра учения, тоже не приходи. Пока. Давай. – голос начмеда был вялый. Мне подумалось, что это больше связано с ординатурой, а не со штормом. Качка по мне так полностью прекратилась как раз, когда я стоял под дверью. Как они собираются служить с таким слабым вестибулярным аппаратом? А может и не собираются. А может и не ординатура. Я ушёл в кубрик. Соседи вывели меня на открытую палубу, мы стояли и смотрели на расходящиеся клином длинные волны за кораблём. На нос выйти было нельзя. На корме кроме нас никого не было. Фёдор курил, Азамат потягивался, Саня говорил, что на двух котлах идёт хорошо. Больше не было никого, даже чаек. Ни берега, ни качки, ни дежурного в том месте, где раньше лежал трап. Было легко и спокойно. На горизонте море почти сливалось с небом, стальным и асфальтно-бесцветными облаками, как наши внутренние корабельные коридоры. Серое некрасивое море расступалось, пропуская корабль, тот оставлял след-хвост сколько хватало глаз. Я поинтересовался не нужны ли нам спасательные жилеты, вдруг дёрнет или волна. «Нужны» – однозначно ответил Фёдор, выкинул окурок за борт и мы продолжали стоять на воздухе и молчать. За спиной, высоко на толстой башне закрутилась антенна. Может она всё время вращалась, но заметил я только когда все молчали. Подумав, что эта РЛС-антенна может быть опасной, облучение и все дела, я ушёл в кубрик. Сделал я это медленно, с почтением к морю.

Спали все хорошо. Воспоминания о шторме казались сказками. Никто не хотел признаваться, что было гадко. Но утром блевотный оркестр продолжился, прямо у нас через коридор, где был вход в общий гальюн. По какой-то идиотской традиции старослужащие напоили новую команду морской водой. Традиции-на. Самые умные, которых было чуть-чуть сразу побежали вызывать рвоту. Те, что понадеялись на авось, позже сидели на очках с поносом. Выпивали как минимум полный стакан, как пояснил Саня. Но точно никто не знал, что творится на двух нижних палубах, в матросских кубриках. В полном штиле, корабль то разгонялся, то сбавлял ход, что отражалось только на шуме вокруг. Качка была уловимой, но не мешала. Я выиграл у Фёдора и уступил место у доски Сергею. Тот и вовсе разгромил соседа-старшину. Играть с Сергеем чтобы определить кто же сильнейший я не стал. Вместо того мне удалось немного разговорить Фёдора. История его была типичной. Хоть он считал себя местным, но родился и учился в Сибири. Контракт подписал после развода и считает службу на Балтике курортом. «Походы сейчас редкие, новых команд мало, кораблей совсем нет. Чиню кассетники в городе, неплохой приработок» – так завершал он свой рассказ. Я взял было в очередной раз фантастическую книгу, голова требовала нагрузки, но тут с кораблём что-то стало не так. Движение его изменилось. Начались учения. За борт что-то бросали, корабль делал резкие развороты, гудел по-разному. Выход на корму закрыли. Через какое-то время весьма неожиданно для тех, кто сидел в пятом кубрике без иллюминатора и смысла практики началась стрельба. Вернее сказать, то был жуткий грохот. Часть коридора рядом с нами, выпуклая как большая бочка начала вращаться и где-то вверху часто стреляла в разных режимах пушка или какой-то пулемёт. Пальба была совсем близко, вход в башню был рядом с нашей дверью. Пятый кубрик был всегда близко к какой-то жести: гальюн с рвотными массами, замкомандира, обход, теперь и пушка. Грохот продолжался с перерывами и находиться в привычном состоянии было непросто. Но мне было интересно, что будет дальше и я посматривал на закрытую массивную «уличную» дверь. Хотелось снова выйти на корму. Сани и Азамата не было. Фёдор листал какую-то папку чертежей на жёлтой старой бумаге. Он оделся по форме и явно собирался уходить. Стрельба стихла, Фёдор сразу вышел, зато объявился Азамат. Он был просто в тельняшке и жаловался на жару. Через минут пять в кубрик завалились несколько офицеров. Сроду их тут не было. Я заволновался, дернул лежащего Сергея и встал как бы по стойке смирно, но без фанатизма. На меня был нуль внимания, офицеры сразу забежали за угол к койке Азамата.

– Как ты это делаешь? Азамат, ты ващще! Красава! Азамат, дай пожму твою руку. Мы ж так первое место займём.

Раздавались самые приятные слова и всякие отзывы об Азамате, как о нужном и прекрасном человеке. Для нас повод был неясен, но он явно понимал про что речь. Азамат стоял и рука его потянулась под тельняшку потеребить мешочек с землёй. Он что-то тихо отвечал и смотрел в пол. Иногда слова были нерусскими. Его обнял один из офицеров, а другой сел на его кровать и просил Азамата не уходить в следующем году.

– Оставайся, мы тебе что хочешь дадим. Давай в седьмой переедешь?

– А хочешь медаль, Азамат? – наперебой говорили два младших офицера.

– Мне домой надо весной, я обещал родителям и брату. Брат пойдёт служить в весенний призыв – отвечал будто извинялся.

– А брат тоже стреляет? Давай мы его к нам заберём, если стреляет – серьёзно говорил капитан 3 ранга.

– Кстати, мы ж тебе сгущёнки принесли! Вот – целый пакет!

– Он же пока из винтовки стреляет, у него же нет корабельной пушки – Азамат вынул руку из-под тельняшки.

Офицеры всё не унимались и также не замечали наше с Серёгой присутствие. Я сел и подумал, что оригинально мы сэкономили на пиво, сколько продлится поход, нам никто не говорит. Когда я спросил это на завтраке у мичманов, те даже не намекнули.

Азамат оказался стрелком-снайпером, который сидел в той вращающейся башне и стрелял по сброшенным бочкам и какой-то затопленной барже. Он умел стрелять. Из скольких-то десятков или сотен разных снарядов в цель летели все. Ему не мешала ни качка, ни скорость. Немного было жарко в железной коробке. Азамату разрешалось всё за его прекрасные показатели, которые ставили «Неукротимый» высоко в рейтинге боевой подготовки. Азамата скрывали от других частей и не привлекали к работам. Он мог попросить многое, но не просил ничего. Он оставался матросом в звании и любил сгущёнку. Саша не вернул ему долг, не знаю сколько, было обидно за него. Ещё у Азамата, пожалуй, единственного кроме нас, не было татуировок.

Когда в следующий раз удалось выйти на корму над нами пролетели самолёты. Низко и громко. Народа на воздухе было много, некоторые даже носили оранжевые жилеты. Как я узнал из сказок Фёдора, на флот берут в основном пацанов из далёких сибирских регионов, тех, кто не умеет плавать, тех кто моря не видел. Именно они станут бороться за живучесть корабля до конца, не сбегут как крысы, не прыгнут за борт вплавь. Традиция древняя, но актуальная. Фёдор был из Сургута. Плавать на флоте не главное, важнее ходить и сохранять плавучесть. Самолёты снова сделали вираж и пролетели над нами.

– Если бы на мне была пилотка, слетела бы, что за прикол так летать? – спросил я неопределённо кого.

– Это НАТО, отрабатывают заход на бомбометание – ответил лейтенант-блондин, который служил фуражистом, отвечал за снабжение.

– Они по сути нарушают сейчас государственную границу – он продолжал.

– И что, им за это ничего не будет? – возмутился Серёга.

– Будет приказ – и им будет – отвечал лейтенант.

Антенна за спиной стала вращаться сильнее и механический шум донёсся с носа корабля или сверху. Что-то пришло в движение.

– Нам пора уходить, больше нельзя – сказал лейтенант, выбросил бычок в белую пену за кораблём и всем показал жестами уходить. Несколько матросов с круглыми глазами и улыбками до ушей ушли последними под мат-перемат. Показывали пальцем на самолёты, два одинаковых с треугольными крыльями и на след корабля на воде. «Новенькие», подумал я. В кубрике стало слышно, что движение чего-то механического усилилось. То ли так совпало, то ли это движение привело к тому, но гул самолётов прекратился. Больше они не прилетали.

Фуражист рассказал, кроме разного прочего, что нам положен сухой паёк в дорогу назад. Чтобы его получить нужно напечатать одну форму, таблицу. Где же это можно напечатать здесь, удивились мы. Оказывается, на корабле есть писари. Нужно топать к ним. Писари были такими же матросами как остальные, но в их кубрике стояли компьютеры и принтеры. Они были освобождены от всех работ и день и ночь набирали тексты для документооборота судна. К ним часто заходил замком, вид писарей был самым несчастным среди всех матросов. Они сказали, что их не выпускают даже на марширование с песней по вечерам. Работы завал, что связано с переходом на новые документы, с новыми приказами и стандартами. Бледные худые ребята отказывались нам помогать с набором полстраницы текста для пайка и не пускали за свои компьютеры. У них было полно срочных забот. Сторговались на четыре бутылки пива. Оставили им образец документа от лейтенанта и написали свои данные на использованной бумаге. После возвращения в базу мы занесём писарям пиво, нас никто не проверяет. Захотелось принести им и колбасы или мороженого, такой отстранённый был у них вид. Но с деньгами было туго, не время слыть меценатом.

На третий день похода я снова читал эту дурацкую книгу. Всё же она была интереснее, чем старые автомобильные журналы и журналы учёта таблеток в амбулатории. В финале герой прилетел на луну с семью лунами, у него закончился лазер и он стал разводить якоблюдов, которых кормил травонанасами. Меня больше не тошнило, ни от качки, ни от книги. Я привык. Через три дня пришло какое-то состояние покоя. «Конан-варвар» на шведском по телевизору в столовой показался поучительной сагой, а Серёгино «Эхе-хе» стало как «аминь».

– Сергей, – я встал с кровати в изоляторе и поправил одеяло.

– А?

– Что у тебя в свёртке, который ты привёз?

– Электробритва, складной нож-вилка, магнитные шахматы, фотоаппарат, плёнка – перечислял Сергей.

– А что ты этим не пользовался до сих пор? – недоумевал я.

– Берегу, мало ли куда нас ещё забросит.

Я промолчал, но потом спохватился:

– У тебя и шахматы всё это время были? Чего мы не играли? Если б не Фёдор так бы и не начали. Фотоаппарат!?

– Я ж говорю, берёг, мало ли что. А шахматы я люблю, за наш мед играю, у меня второй разряд.

Улыбка друга показалась мне неприятной. Некрасивое седое море в иллюминаторе покачивало пену и облака. Редкая волна нешумно билась о борт под нами. Параллельно моему взгляду в кружок стекла зависла серая морская чайка. В профиль её голова с клювом изображали растянутую улыбку. Улыбка чайки была приятнее, чем у Серёги.

Дела

По возвращении из мини похода мы получили столько внимания от сокурсников, что я почувствовал себя морским волком. Серёгино «Эхе-хе» стало мажорным и произносилось с улыбкой. Оказывается, пока мы отсутствовали, ребят снова собирал флагманский врач, испросить как дела. И во время встречи нас хвалил, сказал, что мы попали в шторм и нам несладко на херовом «Неукротимом». Борис Борисович даже назвал наши фамилии. Все завидовали, как мне показалось, но разумеется вида не подавали. Лучше бы они нас поили в барах бесплатно за наши истории про стрельбы и самолёты. Завидовать мы и сами умели. Флагманскому отнесли в наше отсутствие ящик водки, не дождались конца практики, захотели выпендриться. Покупали в «Нептуне» и выбрали самую дорогую водку смоленского ЛВЗ. Ящик в 12 бутылок замаскировали и умудрились пронести через КПП утром. По пути встретили курсанта-химика возвращавшегося после ночного прогула на судно Аркадия и Стаса. Тот считал маскировку и догадался о подношении флагманскому. Не зная, что внутри, курсант посоветовал не дарить только смоленскую водку. По опыту прошлых его практик, флагманский врач был и его начальником, он её терпеть не может со времён учёбы в Смоленске, дарить нужно только местную или импортную. Чтобы ни одной бутылки из Смоленска. Студенты-смоляне сникли, но дотащили и вручили. Не стали только дожидаться пока майор вскроет верхний маскировочный слой, ушли сразу.

Фёдор покинул наш кубрик моментально после причаливания. Забрал шахматы. Я потерял компаньона и самого адекватного соседа. Мы, разумеется, провели в Балтийске незабываемый день, радовались как дети земле и солнцу. Заходили в магазины и позвонили с почты родителям. Клипы на берегу вечернего пляжа, одни и те же, посмотрели пятый раз, но никогда они ещё так не наполняли нутро позитивом. Никогда ещё песня «Хали-гали паратрупер» не зажигала во мне первобытный огонь танца и крика-караоке. Хотелось купаться в ледяном летнем Балтийском море. «Бавария» ещё никогда не была такой освежающей. Тёмные аллеи стали нестрашными, все девушки красивыми, а море, море с берега показалось самой лучшей штукой на земле.

Выходя с корабля после похода, я попался на глаза замкому и спиной почувствовал, что он провожает меня взглядом. На следующий день по громкой связи прозвучало: «Студенту-медику зайти к замкому!» и конечно же «бииипп!». Как специально Сергея не было в кубрике, он пошёл в библиотеку госпиталя, на самом деле, а не как информация для КПП, поискать учебники или что-то полезное, вот уж любитель учиться. Я не знал слышал ли он зов через динамик или уже сошёл на стенку и пошёл один. Промедление мне казалось худшей стратегией в данном случае. Я остановился на пороге открытой каюты и сказал внутрь:

– Василий Олегович, вызывали? – было ли это по-дурацки или по-идиотски? Капитан 3 ранга не реагировал пару секунд. Он откинулся в кресле и смотрел на телевизор, маленький и цветной наверху шкафа. По Первому каналу шёл «Эммануэль», самый эротический эпизод из него. Такое показывают по Первому?

– Сегодня суббота, – сказал замком, – по субботам матросам положено смотреть кино. Иди поставь им что-то. В матросской столовой видеодвойка, разберёшься.

Я решил не спорить с формально главным человеком на корабле про то, что я студент-медик, а не киномеханик. Поручение показалось мне пустяковым и я повернулся к полке с видеокассетами. Там было не густо, но я увидел кассету «Брат-2». В то время я ещё не смотрел этот фильм, но был под впечатлением первой части. Я решил, что обязательно поставлю эту кассету и посмотрю вместе с матросами. Как альтернативу, всё же демократия у нас, взял «Карнавальную ночь» в потрёпанной обложке. Столовая была полна матросов, шестьдесят человек. Я остановился в проёме и по-пижонски сказал:

– Сегодня мы смотрим «Брат-2»! – Я высоко поднял руку с кассетой, показывая какая это классная идея. Конечно же, без сомнения, в этом возрасте и в этих обстоятельствах не может быть лучшего выбора фильма. Да и я наконец-то посмотрю. Но энтузиазма мой спич и жест не встретили.

– Опять? Опять «Брат-2»? Мы каждую субботу его смотрим. Достало! Другой хотим! – крики раздавались от каждой скамьи. Матросы видели во мне такого же молокососа в синей робе и стали возмущаться по нарастающей.