О звере и фейри

В том, что Делия не разговаривает с Элли, нет ничего странного, но она не отвечает ни на мои сообщения, ни на звонки с той самой ночи, когда мы пересекли завесу. Чувство отверженности – словно мучительная боль, напоминающая синяк, на который я постоянно натыкаюсь. Но в остальном, как и сказала Элли, она не вела себя странно при встрече. Во всяком случае, не бегала по городу, рассказывая всем подряд о фейри.

– Итак, как успехи? – искренне спрашивает Элли.

Я пропускаю пальцы через челку, растрепав ее так, чтобы она не лезла в глаза.

– Не очень, Эль. Я понятия не имею, чем занимаюсь.

– Ты всегда можешь призвать того парня. Ну, который предложил тебе услугу, – добавляет она, словно я нуждалась в пояснениях. Словно она еще не применяла этот прием. Я признательна ей, что она еще не упоминала об этом в присутствии Грэн. А то и она станет настаивать. Элли рассматривает свои ногти, изображая полное равнодушие.

– Нет, – говорю ей. – Услуги всегда чреваты последствиями. Кроме того, я совсем его не знаю. Кто он такой и из какого Двора. Он не задержался в Подземелье надолго.

Она вздыхает.

– Ты и о магии ничего не знаешь.

Я кидаю декоративную подушку ей в лицо.

– Спасибо, – язвлю я. Она лишь смеется.

Элли перестала смотреть на меня как на незнакомку, но время от времени я ловлю ее взгляды украдкой. Хотела бы я знать, какой она видит меня. Я все еще Фэй для нее? Или что-то другое, не нормальная я?

Я все еще сторонюсь зеркал. Это нельзя назвать здоровым образом жизни, но мне не хочется смотреть. Пока не хочется. Но не на все. Мои волосы остались прежними, кожа почти такая же, если бы не легкое мерцание, которое проявляется в темноте. Иногда я все же замечаю свое отражение. Мельком видела свои новые, заостренные уши, острые скулы. Блестящие глаза.

Грэн снова шаркает, возвращаясь, и зовет меня обратно на тренировку. Я вздыхаю. Ни минуты покоя.

* * *

Грэн вынимает из шкафчика две кружки, и я устало вздыхаю. Если она решила заварить чай, значит, нас ждут занятия до поздней ночи. Элли отправилась спать несколько часов назад, что на нее не похоже, но думаю, она просто устала слушать ворчание Грэн.

Но, вместо того чтобы включить чайник, Грэн нагибается и шуршит в полке рядом с раковиной, пока не достает стеклянную бутылочку с янтарной жидкостью.

– Грэн! – я вскрикиваю, хихикнув. Мы с Элли знали, что в доме припрятан виски, но я никогда не видела, чтобы она доставала его из тайника. Она вздыхает и добавляет немного в мою кружку и еще чуть-чуть в свою. Я настороженно смотрю на нее. Я пробовала алкоголь и раньше, но никогда в присутствии женщины, которая меня растила, и я не понимаю, как себя вести. Прикинуться, будто пью впервые?

Она небрежно отмахивается рукой.

– Давай. В детстве мы пили эту дрянь во время приема пищи.

– Когда это было? – интересуюсь я, замечая лазейку и пользуясь ею.

Она взбалтывает жидкость в своей кружке, а затем неторопливо, сосредоточенно делает глоток.

– Очень давно, – признается она. Я задерживаю дыхание в ожидании продолжения, но она помалкивает.

Я не спеша отпиваю из кружки, напиток обжигает, и у меня перехватывает дыхание. Дешевые пивные напитки Делии не сравнятся с этой штукой. Я решаюсь снова вернуться к разговору.

– Нимфа, – произношу я, мой голос хрипит, когда я вспоминаю, какой смертоносной и прекрасной она была. – Она сказала, что у тебя есть сестра?

Грэн долго и молча рассматривает меня, затем, кажется, принимает какое-то решение. Она подливает себе еще на пару пальцев. Поерзав, тяжело вздыхает.

– Сия была тихой девочкой. Делала то, что велели родители, никогда не выражала своего мнения, с готовностью покорялась их планам на ее жизнь. Но я не была похожа на нее.

Она смотрит на стену, на мгновение ее глаза остекленели.

– Я искала Народец. Добрых соседей, как мы их тогда называли. Я хотела получить от жизни больше, чем соломенная хижина, где вместе с нами зимовали свиньи; муж, который не любил, но и не ненавидел меня; а моя ценность измерялась тем, сколько сыновей я могла ему родить. Я не желала такой жизни. – Договорив, она с грохотом ставит кружку на стол.

Я замираю, прежде чем успеваю надеть маску спокойствия и непринужденности. Что-то во мне побуждает спросить:

– Ты хотела, чтобы тебя похитили?

Она в защитном жесте поджимает губы.

– Тогда жизнь была другой, девочка. – Она снова потягивает виски. – Но Народец – хитрые создания. Их находят, только когда они этого хотят, и обычно попадаются на пути тем, кто не жаждет встречи с ними. – Она опустошает до конца свою чашку. – Удача никогда не была на моей стороне. Пока Сия не пошла со мной однажды ночью, переживая за меня. И тогда они пришли. За ней.

В словах Грэн сквозит горечь, и я поднимаю на нее взгляд.

– Сия хотела найти свое место в мире смертных. Но они полюбили ее. Вопреки всему. Они всегда хотят заполучить тех, кто меньше всего стремится попасть к ним. Сильнее своего предназначения Сия любила только меня. Она заключила сделку, что останется с ними, если они возьмут и меня. – Она до крови раздирает свои кутикулы. Я не уверена, отдает ли она себе в этом отчет, осознает ли, что продолжает говорить. Ее рот кривится, в морщинах прячется какая-то эмоция, куда более мрачная, чем печаль.

Она внезапно смеется, но этот смех – не из самых приятных.

– Народец вознаградил ее вечной молодостью за принесенную жертву. – Она перестает издеваться над своими пальцами и проводит ладонью по лицу. – Она была напугана. Сия знала, что никогда не сможет вернуться домой, никогда не вернется на свой жизненный путь, – говорит она, растягивая последнее слово. – Я говорила, что она не просто моя сестра? – Она качает головой. – Мы с Сией близнецы. В царстве фейри время течет иначе, и прошло очень много времени, прежде чем различия между нами стали заметны. Я отдавала им все, что у меня было, но они всегда любили ее больше. До Эммалин, – говорит она, с нежностью произнося имя моей матери, вспоминая ее. И кажется, немного самодовольно. – Они полюбили твою мать сильнее, чем когда-либо любили Сию. Я последовала за Эммой, когда ее пообещали королю Неблагого Двора, даже если это означало, что мы больше с сестрой не увидимся. – Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что она больше никогда не видела свою сестру.

– Ты надеялась, что кто-то остановит твое старение?

Она пожимает плечами.

– Я бы солгала, сказав, что эта мысль не приходила мне в голову. Но, если быть честной, я хотела оказаться как можно дальше от Сии. Трудно изо дня в день видеть собственное лицо и мириться с живым напоминанием о прошедшей молодости.

Я вижу перед собой совсем новую Грэн. Это некрасивая и неприятная информация. Но это правда, благодаря которой я лучше понимаю Грэн. Напряжение между нами после ночи в Подземелье немного ослабевает.

Она вздыхает.

– Фэй, мы ни на йоту не придвинулись в умении колдовать.

Я сжимаю свои руки. Пальцы кажутся мне все менее и менее необычными. Я начинаю привыкать к ним. Но по-прежнему хочу их спрятать.

– Я обещаю, что буду стараться. – Она кивает, но я настаиваю на своем: – Если бы ты только сказала мне, что именно я должна почувствовать…

Она обрывает меня, ее речь звучит устало и мягко, но твердо в своей настойчивости.

– Я не знаю, Фэй. Народец не разглашает секреты своей магии. Я даже не уверена, что твой отец рассказывал об этом твоей матери. – Она щиплет себя за переносицу – привычка, которую я переняла у нее, когда что-то или кто-то мне досаждает. – Я должна была спросить у твоей матери, как тебя зовут.

Ее слова заставляют меня встрепенуться.

– Что?

Она машет рукой в воздухе.

– Твое имя. Твое Истинное Имя. Оно могло бы помочь.

Для Народца имена наделены могуществом, и назвать свое полное имя – все равно что предоставить им полную власть над вами. Но я никогда не слышала про Истинное Имя.

– О чем ты говоришь?

Она возится с бутылкой, размышляя, не налить ли еще стаканчик.

– При рождении каждый выходец Народца нарекается Истинным Именем, которое держится в строжайшем секрете. Это ключ к их магии.

Уголок моего глаза начинает нервно дергаться.

– Значит, мое имя…

– Не Фэй, верно, – перебивает Грэн. – Твоя мать думала, что она невероятно умна. Хотя, по правде говоря, была слегка сумасшедшей.

Я смотрю на нее, удивляясь, как она может оставаться спокойной, отнимая еще одну часть моей души.

– И никто больше его не знает?

– Полагаю, твой отец узнал в какой-то момент. Но, поскольку он стал убийцей, я думаю, ты будешь рада его смерти.

В ее словах есть что-то беспристрастное, такое отстраненное, что я снова проверяю свою защиту. Легко оправдать обиду, доказать, что жизнь с Народцем на протяжении несметных веков сделала Грэн такой, какая она есть. Но я думаю об Эль, о той завесе, что должна переступить. Грэн может лгать мне сколь угодно или, что еще хуже, легкомысленно вытаскивать тайны наружу, как будто каждая из них не заставляет меня чувствовать себя растерзанной. Но мысль о том, как она относится к Элли, меняет для меня все. Стену, воздвигнутую между нами, не преодолеть. Интересно, знает ли она об этом, чувствует ли тягостное давление в моем сердце? Она делает еще один длинный глоток из своей кружки и ничего не говорит, когда я удаляюсь в свою комнату.

Но темнота не позволяет ни простить, ни успокоиться. Я лежу на спине, вцепившись пальцами в прохладные простыни. Вентилятор над моей головой жужжит, вращаясь, – неотъемлемая часть борьбы с беспощадным летом в Джорджии. Уносит с собой мои мысли, описывая круг за кругом.

Какая-то часть меня – малая часть, которая растет с каждым днем медленно, но верно, – тянет меня обратно за завесу. Тоска ползет по задней стенке моего горла, рискуя придушить меня вязкими нитями вины.

Я должна перестать думать о возвращении. Что за мазохистские наклонности скрываются под моей шкурой фейри, которые зовут меня обратно, в то место безжалостных замыслов, сверкающих глаз и злобных, всезнающих ухмылок? Почему я такая? Но громкий барабанный стук все еще звучит в моем сознании, пульсируя, словно магия, среди моих мыслей, пока я пытаюсь сосредоточиться на чем-то другом.

Дом скрипит вокруг меня в кромешной тьме. Половицы в коридоре стонут, пока Грэн укладывается спать. Я протягиваю руку к проникающему из окна лучу лунного света и пытаюсь воззвать к магии, что прячется в моих бесполезных жилах. Но странная длина моих пальцев остается неизменной.

* * *

Я врываюсь в комнату Элли сразу после рассвета. Сон ускользал от меня всю ночь, и мне было невыносимо оставаться наедине со своими мыслями и дальше. Но, несмотря на ранний час, Элли уже собрана, похожая на маниакально-готическую пикси, которой она так хочет быть, и ест кусок торта.

Я бросаю на нее удивленный взгляд.

– Где ты достала торт в такой час?

Она смотрит на меня так, будто ответ лежит на поверхности.

– Торт найдется всегда, если знать, где искать. А я очень обаятельна.

Я пропускаю замечание мимо ушей, не задавая лишних вопросов, которые крутятся в голове. Я опускаюсь на ее кровать.

– Никаких уроков магии сегодня?

В ответ я лишь стону в подушку.

– Вы с Грэн опять засиделись допоздна. Есть успехи? – Она тычет пальцем мне в бедро, когда я не отвечаю. – Ты хоть спала?

– Немного, – протестующе выкрикиваю я.

– Ш-ш-ш. Ты разбудишь Грэн, – шикает она, предлагая мне последний кусок торта, в котором почти одна сахарная глазурь. – Вот, позавтракай. Мы должны вытащить тебя из дома.

– Не лучший вариант завтрака, – сообщаю ей. Но она все равно впихивает кусочек торта мне в рот.

– Ты соблюдаешь пост? – спрашивает она, уперев руки на бедра. – Ешь.

Она перемещается по комнате, перебирая различные груды вещей в поисках чего-то конкретного. Когда находит широкополую неряшливую шляпу, с триумфом поднимает ее вверх.

– Ха! – восклицает она, явно забыв о «не-разбуди-Грэн» правиле, из-за которого она только что меня отчитала.

– Зачем это?

– Чтобы спрятать уши.

Я смеюсь.

– Эль, я не могу никуда пойти.

– Мы идем не куда-то, а просто выходим, – говорит она, неопределенно махнув в сторону окна. – Тебе нужно ненадолго выбраться отсюда. Мы немного покатаемся по побережью. Это поможет тебе расслабиться.

Все, что мне сейчас поможет, – это перестать думать, но я не говорю об этом Элли. Поездка кажется хорошей идеей. Выбраться из этого дома – еще лучше. Мы могли бы провести день на нашем любимом месте на побережье, наблюдая за восходом солнца. Немного поплавать…

Нет. Только поездка. Иначе есть риск подвергнуть Элли слишком большой опасности. Я поднимаюсь с пола.

– Ты сегодня крайне проницательна.

Она взъерошивает свои короткие волосы, усмехаясь мне.

– Я всегда проницательна. Это у тебя сейчас проблемы.

– Неправда, – возмущаюсь я.

– Ну конечно, – парирует она, покосившись на меня. Клацает зубами и подходит ко мне, перетаскивая меня на стул перед своим трюмо. Настоящий подвиг, учитывая, что она ниже меня почти на целую голову.

– Перестань, – ворчит она. – Я не уверена насчет других, но первая стадия горя – отрицание, и я собираюсь вытащить тебя из нее.

– Я не горюю, – протестую, когда она хватает меня за руку.

– Видишь? Отрицание. – Она выдвигает стул на острых ножках и усаживает на сиденье, придерживая за плечи, чтобы я не могла отвести взгляд.

Воздух покидает мое тело, и минуту я не могу вспомнить, как вдохнуть еще. Я так похожа на себя, и в то же время незнакома – почти инопланетянка. Нет… фейри.

Я всегда считала себя хорошенькой, но стеснялась признаться об этом вслух. Но мои скулы заострились, почти разделив лицо на две половины. Глаза стали больше и сменили свой оттенок с серого на опаловый с серебристым отливом. Я наблюдаю за тем, как моргаю, убеждая себя в том, что это я. Отражение в зеркале восхитительно, но за этой красотой скрывается нечто большее. Опасность. Я ожидаю увидеть клыки, когда приоткрываю рот. Ради такого лица рыцари в старинных сказках готовы были биться не на жизнь, а на смерть. Мой желудок сводит, и я чуть ли не выплевываю мизерный кусок торта, который Элли запихнула мне в рот. Желание научиться пользоваться чарами усиливается. Я больше никогда не хочу смотреть на это лицо.

Я – чудовище.

– Фэй, – Элли нерешительно выдыхает мое имя. – Мне тоже потребовалось время, чтобы привыкнуть, – признается она. – Но это лицо… ты околдовываешь, Фэй.