Помоги проекту - поделись книгой:
— Можете от них избавиться, — велел Утрос Еноху. — Позовите меня, когда приведут стадо яксенов. Сегодня состоится наш первый после пробуждения пир.
* * *
Все пятьдесят косматых животных были забиты у границы лагеря. Поскольку новых запасов могло и не быть, мясники постарались сохранить всю кровь, потроха, кости и шкуры — все, что могло пригодиться. Шкуры можно было использовать как одеяла или для сооружения палаток, из высушенных сухожилий изготовить веревки, из кишок — тетивы, а из остального сварить в больших чанах похлебку.
Мясо жарилось на огромных лагерных кострах. Его было недостаточно, чтобы накормить тысячи солдат, но Утрос распределил пищу среди высшего командирского состава и их лейтенантов. Пятьдесят яксенов дали достаточно мяса, чтобы накормить больше тысячи человек, если его распределить с умом. Утрос принял решение выделить себе не больше, чем другим.
Он стоял перед костром, вдыхая аромат жарящихся ляжек на кости. Мясной сок капал на угли. Командующие проталкивались вперед, чтобы их обслужили. Из-за напряженной обстановки, неразберихи и множества забот Утрос более чем на день отогнал все мысли о еде, но знал, что следует поесть. Он взял небольшую порцию свежего мяса и убедился, что Ава и Рува тоже обеспечены едой.
Ощущая жар большого костра даже своими притупленными чувствами, он стоял рядом с близняшками и первым командующим Енохом. Все откусили дымящееся мясо, но еда на вкус казалась странной и будто свинцовой. Утрос любил недожаренное мясо, источающее сок, и много раз ел дичь, приготовленную на костре, но сейчас к горлу подступила тошнота. Когда он попытался проглотить кусок, тело взбунтовалось. Он не хотел есть, не чувствовал вкуса мяса. Утрос почувствовал отвращение и увидел, что остальные отреагировали так же. Один даже выплюнул мясо, выглядя смущенным и растерянным.
— Может, лучше отдать мою долю кому-нибудь из солдат, генерал? — сказал Енох. — Я… не голоден.
Утрос осознал, что и он тоже. Не на шутку сбитый с толку генерал огляделся и увидел, что никто ничего не ест. Все забитые яксены пропали впустую. В голове крутилось все больше деталей, пока он пытался расставить все на свои места, но ничто не имело смысла. Он помнил, что никто не пил воду, никто не пользовался отхожими местами. Многие припасы остались нетронутыми, несмотря на то, что они были доступны солдатам. Тело его не нуждалось в питании. Заклинание окаменения сохраняло его на протяжении столетий и даже сейчас не полностью отпустило. Он уставился на Ильдакар, когда его осенило. Утрос бросил мясо на землю, не чувствуя ничего. Остальные встревожились, придя к тому же выводу.
Утрос улыбнулся, поняв, что на них лежит великое благословение. Возможно, ему вовсе не придется кормить гигантскую армию.
Бэннону стало не по себе, когда они с Лилой вернулись в тренировочные ямы у боевой арены. Об этом месте у него остались только плохие воспоминания, но именно здесь пожелали собраться сотни закаленных воинов. Они чувствовали себя как дома там, где учились сражаться на потребу ильдакарцев. Теперь придется защищать город, который их поработил. Каждый видел огромное войско у стен.
Бэннон отдохнул после ночи восстания, но так и не смог расслабиться. Город был осажден, и ему тоже придется сражаться за Ильдакар, который он и не мечтал называть своим городом. Пробудившаяся каменная армия заполонила долину и уже три дня билась в стены Ильдакара, хотя и без особого успеха. Генерал Утрос не выдвинул никакого ультиматума, но город должен быть наготове.
Лила держалась рядом с ним, хотя он и не понимал, зачем она стоит так близко. Он не мог забыть, как она много раз его запугивала, бросала вызов, ставила на поверженного Бэннона ногу во время изнурительных болезненных тренировок, когда готовила к сражению с отчаянными воинами или голодными зверями. Теперь Лила считала его своим другом — или особым подопечным — хотя он не просил ее составить ему компанию.
На тренировки Лила созвала более двух дюжин выживших Морасит, чтобы они подготовили воинов к более жестоким битвам. Эти суровые женщины словно состояли из тугих пружин, твердой кожи и острых граней. Морасит служили городу без вопросов и колебаний и не признавали, что их роль изменилась после восстания. Ильдакар по-прежнему был Ильдакаром. Хотя воинов арены было в десять раз больше, чем Морасит, они проявляли к женщинам явное уважение.
Бойцы вернулись в тренировочные ямы, чтобы вооружиться. Многие, в том числе и Бэннон, помогли делу Зерцалоликого во время кровавого восстания, но теперь город осадила древняя армия, и противоборствующие стороны с трудом пришли к шаткому перемирию. Угнетенные рабы испытывали многовековую неприязнь к бывшим хозяевам, но большинство этих воинов признавали общего врага. Как только они победят генерала Утроса, то продолжат спорить и перекраивать правительство — если кто-то выживет. Бэннон надеялся к тому времени покинуть Ильдакар.
В туннелях возле арены было много искусственных пещер, превращенных в боевые ринги, тренировочные площадки и ямы, где бойцы могли биться друг с другом. Бэннон много раз дрался там с Лилой, а один раз даже с плененной пумой Мрра.
После начала осады бойцы собрались здесь будто для привычной тренировки, хотя и понимали, насколько серьезна ситуация. Выжившие были мускулистыми, покрытыми шрамами людьми с твердым взглядом. Многие были одеты только в набедренные повязки, хотя у некоторых были кожаные нагрудники. Они выбирали заостренные посохи, квадратные палицы, изогнутые багры, короткие мечи — как будто с оружием чувствовали себя комфортнее.
Лила стояла в освещенной факелами пещере, держа в одной руке кнут, а в другой — короткий меч. У бедра висел нож-эйджаил, на небольшой рукояти которого были выгравированы магические руны. Маленький острый клинок мог причинить неимоверную боль. Бэннон не раз испытал на себе это жало, когда Лила хотела контролировать его, наказать или заставить сражаться жестче. Теперь она словно забыла, как обращалась с ним.
Лила обвела собравшихся воинов твердым взглядом. Остальные Морасит стояли на своих местах, прекрасные и смертоносные. Бэннон видел, как они тренируют бойцов, и знал несколько имен — Кедра, Лайес, Марла, Торн, Дженда, Райси — но никто из них не уделял ему «особого» внимания, как Лила.
— Пока мы ждем следующего хода генерала Утроса, сделаем из вас лучших бойцов. Мы должны подготовить вас к войне, — сказала Лила, взявшая на себя роль лидера. — Адесса ушла. Кто-то видел, как она покинула Ильдакар в ночь восстания — возможно, у нее особое личное задание. Раз ее здесь нет, она больше не наша забота. Я и мои сестры продолжим закалять вас. Ради Ильдакара.
— Мы тренируемся не ради того, чтобы сражаться на потеху одаренной знати, — сказал Бэннон. — Никто из нас. Я хочу, чтобы все это понимали. — Он посмотрел на бойцов. — Но мы должны быть готовы биться против армии снаружи. Вот кто наш настоящий враг.
— Конечно, мальчик, — усмехнулась Лила. — Считаешь, сражаться с древними солдатами будет проще, чем на арене? Не смеши. Битва насмерть — это битва насмерть, неважно, на песке арены или на поле боя. Станьте достаточно умелыми, чтобы выжить.
Остальные Морасит расправили плечи и подняли оружие, готовые встретиться с превосходящим по численности противником.
— Сегодня мы с сестрами сделаем все возможное, чтобы научить вас выжить в настоящей войне, — продолжила Лила. — Те немногие, кто погибнет почти сразу, не принесут пользы нашему городу. — Она посмотрела на Бэннона, пока остальные бойцы нервно переминались с ноги на ногу. — Я хочу, чтобы ты выжил, мальчишка, и буду крайне разочарована, если ты позволишь убить себя слишком быстро.
— Я тоже, — ответил Бэннон безо всякого намека на юмор.
Он поднял Крепыша и взмахнул, разминая руку. Он вырос на ферме и работал на капустных полях. Он был сыном озлобленного человека, который слишком много пил и не мог контролировать склонность к насилию. Отец избивал Бэннона, но больше всего доставалось матери. В конечном итоге отец избил ее до смерти, и все потому, что Бэннона не было рядом, чтобы остановить мерзавца. Отца повесили за преступления, но Бэннон не получил от этого удовлетворения.
Чувствуя в себе тьму, он напряг мускулы и сжал рукоять меча. Его не волновала судьба холодной Морасит или других бойцов, которые сражались на арене, потому что такова была их работа. Гнев усилился, когда он подумал о том, как сильно хотел убить отца, как не смог спасти мать. Присев, он рубанул клинком воздух, позволяя жестокости вскипать внутри, но не позволяя перерасти в неконтролируемую ярость.
Иногда в пылу битвы Бэннон впадал в кровавую ярость и забывал, кем он был, просто сражался и убивал, а потом долго не мог прийти в себя. Теперь он держал гнев под контролем, воображая, что стоит пред огромным древним войском за стенами.
Он не знал, как они отобьют осаждающих, даже если усилят городскую стражу сотнями воинов арены. Клинок лязгнул по его мечу, вытолкнув Бэннона из задумчивости, и он крутанулся, инстинктивно поднимая Крепыша в защитную позицию. Лила нанесла мощный удар коротким мечом, намеренно поймав конец его меча, чтобы не ранить Бэннона. Юноша отшатнулся и присел в оборонительной стойке.
— Я не был готов.
Она рассмеялась:
— Думаешь, Утрос вежливо предупредит, когда решит напасть? — Она атаковала снова, дополнив удар взмахом хлыста.
Теперь Бэннон не позволил себе отвлекаться. Он парировал атаку, заблокировав ее меч, и поднырнул под змеиный кнут. Освещенная факелами тренировочная пещера была большой, и в ней хватало места для битвы. Лила и Бэннон сражались возле одной из ям, которая была пять футов в глубину. Дно было посыпано песком и пеплом, который впитывал пролитую кровь.
— Мы должны дать остальным место для битвы, мальчик, — сказала она, а потом крикнула: — Всем сражаться с моими боевыми сестрами! Сражайтесь друг с другом, бейтесь за жизнь, потому что ваше выживание может зависеть от того, чему вы научитесь у нас и друг у друга. Кедра! Торн! Лайес! Выберите противников.
Пока остальные Морасит выбирали оппонентов, Бэннон посмотрел на гладкую стену ямы.
— Я не думаю...
Лила врезалась в него плечом, толкнув назад. Он споткнулся, пытаясь восстановить равновесие, но она нырнула к нему и толкнула за край. Они оба жестко приземлились на мягкий песок. Девушка сидела на его груди, прижимая к земле.
Он сбросил ее и встал в боевую стойку. Лила перекатилась, смеясь.
— Ты должен постараться, мальчишка, если хочешь, чтобы вечером я тебя наградила.
— Это не награда. — Он думал о том, как она требовала его тела, давая лишь намек на нежность и голодную похоть — его тело не могло на это не реагировать. — Теперь я свободен. Я не твоя зверушка. Я не пленник.
— Свобода делает тебя упрямым и разочаровывающим, — парировала она. — Мне не нравится, когда меня разочаровывают.
Она обрушила на него шквал ударов меча и кнута. Бэннон сосредоточился на отражении атак. Наверху, на основном тренировочном поле, Дженда, Райси, Марла и другие Морасит сосредоточились на схватке с выбранными противниками. Крики и возгласы отражались от грубых каменных стен и уходили в туннели. Для Бэннона они звучали, как настоящая битва, но он знал, что это всего лишь тренировка. Хотя Морасит были безжалостны к ученикам, он понимал, что все они преследуют одну цель — защитить Ильдакар.
— Пресвятая Мать морей, — выдохнул он, когда Лила снова набросилась.
Он стал двигаться быстрее, заставив ее отступить, и нанес звонкий удар, от которого ее короткий меч завибрировал. Она ударила кнутом, пытаясь поймать его, но близкая дистанция делала длинный кнут неэффективным. Он протянул руку, схватил переплетенную кожу хлыста и с силой дернул, заставив Морасит налететь на него. Он отпустил кнут и молниеносным движением вцепился в ее запястье, подтягивая Лилу к себе.
Она прижала свое лицо к его, улыбаясь.
— Так ты хочешь меня сейчас? Пытаешься взять прямо здесь, на песке? Эта мысль будоражит! Может, я даже позволю. Ты сегодня хорошо поработал.
Он оттолкнул ее:
— Ты мучила меня. Билась со мной. Как ты можешь думать, что мы станем просто любовниками?
Кажется, она смутилась.
— Я тренировала тебя, как мне и велели. Учила необходимым навыкам и сделала лучшим бойцом, чем ты был. Я спасла твою жизнь, ну или как минимум продлила. Как ты смеешь обижаться?
Он чувствовал лишь раздражение.
— Я обижаюсь на то, что ты держала меня взаперти, вынуждала сражаться. Я никогда не был частью Ильдакара. Я просто хотел спасти Яна. Он был моим другом, но вы изменили его и заставили забыть о прошлой жизни.
— Он был чемпионом, — недоумевала Лила. — Мы уважали его, а Адесса даже сделала его своим любовником. Может, она даже зачала от него ребенка. Чего еще может желать мужчина?
— Чего? — Бэннон сплюнул на песок. Он отошел, держа меч поднятым перед собой. — Я хотел сам делать выбор. Я не хотел оказаться на боевой арене. Не хотел, чтобы ты меня тренировала.
Она посмотрела на его меч, мускулистые руки, поджарое жилистое тело.
— И все же ты должен быть благодарен. На что обижаешься?
Они оба тяжело дышали и обливались потом. Он знал, что хорошо бился. Лила парировала удары и наступала, и ему приходилось отходить. Не хватало совсем чуть-чуть, чтобы поставить ее в безвыходное положение. Но теперь она отступила, обеспокоенная его реакцией.
— Ты кажешься мне странным, мальчишка. Я такая, какая есть. Я выполняла приказ. Чего еще ты от меня хочешь? Когда-нибудь ты оценишь по достоинству то, что я тебе дала.
Он был благодарен Натану Ралу за уроки фехтования. Он изучил основы боя на палубе «Бегущего по волнам». До этого он просто размахивал мечом из стороны в сторону, пытаясь подобраться достаточно близко, чтобы проткнуть беспечного врага, но Натан показал технику и приемы. Впрочем, Лила и правда превратила его в настоящего воина. Он был вынужден драться один на один с Яном, бывшим лучшим другом, который стал кровожадным убийцей с холодным стальным взглядом. Чемпион бился далеко не в полную силу, в то время как Бэннон был вынужден использовать все умения, чтобы выжить в бою, и ему едва удалось. Ян ударил его по голове плоской стороной палицы, оглушив, а не убив. Бэннон был уверен, что друг поступил так нарочно, но если бы он позволил себе ослабить оборону хоть на долю секунды, то был бы мертв. В этом он не сомневался.
— Я не смогу забыть то, что ты для меня сделала, — сказал он. — Прости, Лила. Я знаю, кто ты. Я не могу винить гадюку за то, что она меня укусила, но ее яд все равно причиняет боль.
Она хохотнула.
— Теперь ты сравниваешь меня с гадюкой? Я надеялась на что-то более романтичное. — Она сузила глаза и заговорила жестким тоном: — Мальчишка...
— Меня зовут Бэннон. Пока ты не считаешь меня личностью, я не могу думать о тебе как не о гадюке.
Она снова засмеялась.
— Как пожелаешь, Бэннон. Буду вспоминать об имени время от времени, когда заслужишь. Но пойми: я и мои сестры Морасит всегда сражались во благо Ильдакара, и это осталось неизменным. У каждого в городе один и тот же враг, и только глупец будет злопамятным в такой ситуации. Сражайся с армией Утроса, а не со мной. — Она понизила голос: — И тогда поймешь, что мы оба заслуживаем награды.
Бэннон обдумывал ее слова, опасаясь, что она воспользуется моментом и нападет. Он знал, что она права.
— Ладно, забуду о своей обиде на тебя и Морасит. На время.
Она улыбнулась. Искренняя улыбка делала ее довольно красивой.
Морасит и боевые арены были неотъемлемой частью ильдакарского общества, которое столетиями пряталось под саваном. Лила не была злой, хотя иногда создавалось такое впечатление. У нее не было эмоциональной привязанности, она просто выполняла свою работу. Когда она «награждала» его своим телом, то ожидала, что он получит такое удовольствие, как и она сама. В эти вечера Лила обхватывала его с неистовой энергией — не из желания продемонстрировать силу, а как женщина мужчину. Учитывая, сколько ударов она на него обрушивала, награда была не совсем неприятной.
— Все здесь должны забыть об обидах, как ты и сказала. И мы должны стать смертоносными воинами.
Он опустил острие Крепыша на песок, показывая, что тренировка окончена. В других тренировочных ямах продолжались бои. Лила растерла свои руки, дотронувшись до больного места, куда он ударил плоскостью клинка. Бэннон рассматривал ее подтянутую фигуру, жесткие мышцы и отметки заклинаний на коже. Она была прекрасным диким созданием. Никаких обид...
Он снова подумал о Яне с острова Кирия — невинном парне, которого захватили норукайские работорговцы. Ян пожертвовал собой, чтобы Бэннон мог убежать. Бэннон смотрел, как отвратительные налетчики избивают его дорогого друга до потери сознания. Они связали Яна и уплыли, а потом продали на рынке рабов Ильдакара.
Больше всего Бэннон ненавидел норукайских налетчиков. Возможно, он мог найти способ простить или хотя бы проигнорировать то, что сделали Морасит. Возможно, эти женщины смогут искупить прошлое, если спасут город от осады.
Но Бэннон никогда не сможет ни забыть, ни простить норукайцев. Эту обиду он будет нести в себе до самого конца.
Волны били о черные скалы, словно змеиный бог был сердит или неспокоен, но норукайцы были привычны к штормам и высоким волнам. Суровые воды и коварные протоки между островами подогревали кровь норукайцев и закаляли их.
Воздух в огромном бастионе короля Скорбь, возвышающемся над центральным норукайским островом, был влажным и холодным. Неприступные квадратные стены, сложенные из идеально подогнанных черных камней, казались даже более устрашающими, чем остроконечные рифы, выступающие из пенящегося прибоя.
В похожем на пещеру очаге тронного зала ревел огонь, поленья для которого доставляли корабли-лесовозы, прочесывающие побережье. Норукайцев боялись как налетчиков, разрушителей, работорговцев, но на их скалистых островах древесина была ценностью, сравнимой с золотом; к тому же, поленья доставляли меньше проблем, чем непокорные пленники. В тронном зале непрерывно горел большой огонь, отгоняя неизменный сырой холод.
Король Скорбь был одет в безрукавку из кожи волчьей акулы, которую он сам поборол, затащил на скалы и выпотрошил, пока та была еще жива. Его бицепсы были огромными из-за тяжелой работы и убийств. Норукайский король должен быть сильнее своих людей, и Скорбь часто демонстрировал это, хотя и трудно было заставить кого-либо сражаться с ним — любой соперник знал, что умрет.
Он сжал кулаки, сидя на троне из каменных глыб и уставившись на яркий жаркий огонь. В его костяшки пальцев были вживлены изогнутые железные пластинки. Одним ударом он мог сокрушить противнику череп и повалить, как оглушенную рыбу-меч. Королю нравилось так делать, хотя тогда поединок заканчивался слишком быстро.
Завывающий ветер пытался пробиться внутрь бастиона. Бриз скребся в укрепленное стекло, дребезжа оконными рамами. Даже с закрытыми ставнями король слышал шум прибоя. Все ровные участки острова были застроены каменными зданиями, пытавшимися укрыться от непрестанного ветра. Несмотря на идущий дождь, люди занимались повседневными делами. Женщины высаживали травы и суккуленты в скальные трещины, используя каждый клочок плодородной земли. Пастухи пасли коз среди мхов и лишайников. Рыбаки, бросившие вызов волнам, возвращались с уловом. Король будет ужинать свежей рыбой, как и каждый вечер, а бо́льшая часть улова пойдет на засолку, консервацию или будет смешана с капустой и уксусом и помещена под пресс в чанах, где заквасится во время худшего периода сезона штормов.
В узкой гавани, защищенной высокими утесами, стояли доки из дерева и железа, к которым причаливали большие змеиные корабли с добычей после набегов. Норукайский народ не настолько слаб, чтобы беспокоиться о погоде, а это всего лишь небольшой шторм.
Прислушиваясь к ветру и думая о войне, король Скорбь услышал звон железных колоколов, установленных на утесах гавани. Часовые стучали по длинным полым цилиндрам, сообщая о приближении корабля. Это не была тревога — никто не осмелится атаковать архипелаг Норукай, состоявший из сотен островов, нанесенных на карты, и множества слишком малых островков, чтобы отмечать их. Каждый остров был крепостью. Железные колокола возвещали, что в гавань вернулись налетчики или разведывательный отряд.
Король Скорбь почесал щеку, нащупав длинный шрам, тянувшийся от уголка губы к суставу челюсти — этот разрез был сделан, а потом зашит намеренно, чтобы рот стал шире и походил на змеиный. Татуированные чешуйки на коже еще больше отдавали дань змеиному богу. У короля были и другие улучшения тела: в плечи вживлены костяные шипы, а левая ноздря проткнута заостренным крючком. Вместо пояса он обмотал вокруг талии железную цепь, в которую добавлял по одному звену за каждого человека, убитого им в бою. Теперь этот пояс обвивал его талию более трех раз.
Король нахмурился, глядя на белого худого человека, приплясывающего перед камином. Огромный очаг походил на пасть дракона, готовую дохнуть огнем в шамана, который пытался согреться. Он склонился так близко к огню, что белоснежная кожа покраснела.
Услышав колокола, бледный человек склонил голову набок и всплеснул руками.
— Это капитан Кор! Капитан Кор вернулся.
— Откуда тебе знать, Мелок? Это может быть кто угодно.
— Я знаю. Колокола звенят в моей голове. Голоса говорят мне то, чего я не вижу собственными глазами, а глаза мои видят то, что я не могу представить. — Энергично извиваясь, шаман отступил от ревущего огня и принялся выплясывать на холодном каменном полу. — Это капитан Кор, я знаю.
Те, кто видел Мелка впервые, часто содрогались, но король видел в нем лишь друга. Мелок не носил одежды кроме набедренной повязки, сшитой из рыбьих шкур. Его собственная кожа была призрачно бледной с самого рождения. В семье его называли мерзостью и старались избегать. Его тело покрывали многочисленные мелкие шрамы от рыбьих укусов. Когда Скорбь был подростком, его отец, король Суровый, приказал бросить Мелка в пруд, полный плотоядных бритвенных рыб. Клыками они рвали нежную кожу, пуская кровь и вкушая плоть. Но по какой-то неизвестной причине, разве что считать это благословением змеиного бога, рыбы не сожрали Мелка. Юный Скорбь спас его, вытащив из воды, при этом на его долю тоже выпало немало жестоких укусов. Рыбы поели мягкую и нежную плоть: уши Мелка, часть губ, век и интимных мест. Юный альбинос поправился благодаря уходу своего спасителя — но уже не был прежним.
Юный Скорбь чувствовал силу Мелка. Король Суровый испытывал отвращение к изгою, но его сын подружился с покрытым шрамами полубезумным юношей и слушал его болтовню. Ужасное испытание пробудило в нем странный дар, похожий на некое предчувствие. Мелок предвидел многие вещи и даже сказал другу, когда именно нужно бросить вызов и убить отца.
С тех пор альбинос стал шаманом и советником. Хотя Скорбь часто задавал много вопросов о странных заявлениях Мелка в попытках прояснить видения, чтобы использовать в своих целях, он никогда не сомневался в их достоверности.
— Ты уверен, что это капитан Кор? — повторил он, зная, что Мелок не изменит ответа.
— Это Кор. Три корабля. Он вернулся. Я знаю, мой король! Король Скорбь! Все будут скорбеть! — напевно бормотал он, словно мантру, прыгая с ноги на ногу. — Вот увидишь. Слушай колокола. Корабли скоро причалят. Кор придет и расскажет о твоей новой войне.
— Какой войне? Я еще не решил насчет войны.
— Решишь. Скоро сам узнаешь.
Король скрестил руки на жилете из акульей кожи и откинулся на троне. Буря продолжала свистеть и завывать, в окна хлестал холодный дождь.
— Если ты окажешься прав, я вознагражу тебя.
— Еще рыбки? Можно мне еще рыбок для моего аквариума? Мне нравятся миленькие рыбки.
— Посмотрим, — сказал Скорбь. — Но, если ошибешься, я придумаю подходящее наказание.
Поделиться книгой: