***
– Я вас понимаю, но и вы войдите в наше положение. Мы не можем ничего гарантировать. Это же живой человек. Невозможно спрогнозировать то, насколько эффективными окажутся препараты.
Николай Александрович всплеснул руками, будто стряхивая с них капли воды.
– Я потратил на них все свои деньги, – пояснил Леонид. – Из последнего списка я мог привезти только несколько ампул. На большее, к сожалению, не хватает средств.
– Леонид Филиппович, – обратился Комаров (в тоне послышалась заботливые нотки), – мы же не первый год знакомы. Я помню ещё те времена, когда сюда приходила ваша покойная мама, царствие ей небесное. За всё время мы не сдвинулись ни на шаг. Ему не становится лучше. Да и возраст уже не тот, чтобы ожидать перемен. Отпустите его. Оставьте эти попытки.
Кабинет директора не претерпевал значительных изменений вот уже несколько лет. Человеку, выходцу из города, который привык видеть на улице красивые импортные автомобили, а на выходных проводить время в дорогих ресторанах и клубах, было бы, по меньшей мере, неожиданностью увидеть на офисном столе дисковый телефон производства СССР. Но Леонид и не был таким. Его не удивляла старая добротная мебель, пожелтевший календарь-численник на стене и выкрашенный кистью квадратный сейф в углу кабинета. Под столом громко шумел старый «системник», а видавший виды пиджак Николая Александровича говорил сам за себя.
– Прошло столько лет, Леонид, – продолжал настаивать Комаров. – Прекратите покупать эти дорогостоящие препараты. Они уже не помогут. Будьте реалистом.
– Может, вы и правы, – осёкся Леонид, на мгновение допустив страшную мысль, которая не давал ему спать. – Но может быть, есть какой-нибудь другой способ? Неужели всё так критично.
Николай Александрович застегнул пуговицу пиджака и встал со стула. Он молча открыл дверцу шкафа, достал оттуда толстую папку-скоросшиватель с порядковым номером 1996.
– Сколько лет он здесь? – как бы невзначай спросил Комаров.
Леонид не долго думал над ответом.
– Двадцать шесть лет и три месяца.
– Надо же, – удивился Николай Александрович.
– И четыре дня, – тихо добавил Леонид.
– Вот, нашёл, – констатировал Комаров, положив раскрытую папку на стол. Так-так, Удельнов, так, 59-го года. А, вот первоначальный диагноз – ПТСР, далее – травматический невроз. Я уже объяснял вам, если помните, особенности этих заболеваний. Посттравматическое стрессовое расстройство – это серьёзное нарушение психической деятельности, результат единоразового травмирующего воздействия на психику. Симптомы могут сохраняться в течение длительного времени. Иногда на долгие годы. Случай с Филиппом Филипповичем довольно уникальный. Нам не приходилось сталкиваться с таким, поэтому я не могу ничего прогнозировать. Вы сами прекрасно понимаете, то, что произошло с вашим отцом – просто ужасно.
Он запустил руку в карман, но не найдя там того, что искал, продолжил мысль:
– Когда человек переживает сильнейшие потрясения, он может серьёзно измениться. Навсегда. Так и произошло с вашим отцом. Мозг человека, знаете ли, до конца ещё не изучен. Наука не может дать определение мысли и истолковать природу её появления. Мы, словно слепые котята, тыкаемся носом и познаём мир, опираясь на собственные знания, которых недостаточно. Я был рад помочь вам, правда, но я не знаю, как. Я не знаю методик, способных вернуть Филиппа Филипповича в прежнее состояние. И мне не стыдно об этом заявлять.
– Он прошёл курс лечения препаратами, которые я привозил в прошлый раз? – вежливо спросил Леонид.
– Да, – подтвердил директор и, глубоко вздохнув, добавил:
– Никаких изменений мозговой деятельности мы не наблюдаем. Продолжаем колоть обезболивающие. Сам знаешь, без них он никуда.
– Как думаете, ему станет лучше?
Николай Александрович с жалостью посмотрел на Леонида, как смотрел десятки раз до этого, но так и не находил положительного ответа на его вопрос.
– Лёня, ты прости. Выражу свою мысль. Думаю, она верная. Отца нужно оставить. Давно пора налаживать свою личную жизнь.
***
***
– Позвольте, я поясню вам ещё кое-что, – продолжил диалог Комаров. – Как я уже говорил, человеческий мозг весьма непредсказуемое творение. Какие игры он может затеять со своим хозяином – неизвестно. Порой, переживая очень сильные эмоциональные потрясения, мозг может создать альтернативную реальность.
– Что вы имеете в виду? – спросил Леонид.
– Знаете, у нас бывали пациенты, которые искали своих пропавших родственников и были искренне уверены, что они просто ушли из дома. На самом деле всё было по-другому. Вы, наверняка, помните Василия Никифорова.
– Конечно, – ответил Леонид. – Кстати, он ещё здесь?
–Нет, он скончался, – отрезал Николай Александрович. – Как вы помните, он искал свою собаку, которую очень сильно любил. Пёс практически заменил ему погибшего брата. Так вот, когда собака пропала, Василий бросился её искать, но в результате нашёл нас. Его привезли по вызову местных жителей. Бедняга так сильно расстроился, что пришлось применить смирительную рубашку.
– От чего он умер? – спросил Леонид.
– Да от правды умер, – пояснил Комаров. – Это же он пса прикончил. Лично прирезал его кухонным ножом в пьяном угаре, а когда протрезвел, его мозг просто не смог принять смерть собаки от его же рук. Сам того не подозревая, Василий погрузился в альтернативный мир, созданный им же самим, где пёс не истекает кровью на полу, а просто пошёл погулять в лес и не вернулся. Человек не хочет переживать стресс заново и строит различные варианты защиты от него. Понимаешь? Василий так и искал бы свою собаку и жил бы здесь в нашем пансионате, но в его голове вдруг что-то щёлкнуло. Бац! И он всё вспомнил. Всё до мелочей. Привыкнув к фальшивой версии пропажи пса, ослабленная психика Василия была не в состоянии принять правду.
– К чему это всё? – в лоб спросил Леонид.
– К тому, что лучше оставить всё как есть! Пока Филипп Филиппович в таком состоянии, он не испытывает никаких чувств. Терапия не даёт никаких результатов. Есть опасения, что если мы продолжим копать, то можем тем самым вернуть твоего отца в тот злополучный вечер.
– Вы хотите сказать, что он овощ? Думаете, он ничего не понимает?
Николай Александрович немного помолчал, затем вернулся к своему столу и медленно опустился на стул. Положив руки на толстую папку бумаг, он сказал следующее:
– Лёня, я не хочу тебя обидеть, но я гораздо дольше живу на свете и знаю, о чём говорю.
– Он не овощ, – уверенно заявил Леонид. – Не смейте так говорить.
– А я этого и не говорил. Я хочу сказать, что в нашем случае вылечить – не значит помочь. Представь, если вдруг он придёт в себя, то вновь вспомнит те страшные события. Ты
– Я хочу, чтобы он стал прежним, – ответил Леонид. – Я купил медикаменты, которые вы рекомендовали. Попробуем снова, пожалуйста. Если не поможет, то я хотел бы забрать его к себе.
– Прежним он никогда не будет, – холодно заявил Николай Александрович. – Я не хочу делать тебе больно, Лёня, но повторю, процессы, которым подвергся его мозг, необратимы. Я думаю, сейчас ему гораздо лучше, чем ты думаешь. Что он будет делать дома? Таким больным требуется тщательный уход. Двадцать четыре часа в сутки нужно быть рядом. В любой момент может случиться приступ. Что тогда? Ты сможешь самостоятельно сделать укол? Здесь кормят четыре раза в день. Прогулки на свежем воздухе и режим. Ты же не думаешь, что мы держим его взаперти?
***
***
Комаров достал из кармана пиджака бумажный платок и промокнул им вспотевший лоб.
– Значит, я тебя не убедил, – с сожалением заключил он, – и ты всё равно хочешь забрать его?
– Да, – твёрдо ответил Леонид.
Николай Александрович отправил платок в урну и сказал:
– Что же, позволь проводить. Может быть, увидев его собственными глазами, ты передумаешь.
Путь к закрытому корпусу был печально знаком Леониду. Ему неоднократно приходилось спускаться по не видевшей ремонта лестнице, пройти около сотни метров по территории пансионата вдоль еловой посадки, затем повернуть направо и скрипом деревянных ступеней крыльца заставить слететь с дерева стаю воробьёв. Облезшая от старости фанерная дверь была в самом конце коридора. Незнающий человек счёл бы её входом в уборную или санитарную комнату, но палату Филиппа Филипповича знала здесь каждая собака.
– Должен кое о чём предупредить, – вдруг сказал Комаров, остановившись прямо перед дверью. – Прошло больше года с твоего последнего приезда…
– Вы же знаете, мне приходится уезжать на длительное время, чтобы заработать, – перебил его Леонид.
– Да-да, но я не об этом, – запнулся Николай Александрович. – Я хотел сказать, что время, оно не щадит никого. Особенно это заметно у людей, которые находятся в таком же положении, как и Филипп Филиппович.
– Открывайте. Я должен его видеть, – настоял Леонид.
Николай Александрович достал крупную связку ключей, по всей видимости, не только от всех палат закрытого корпуса, но и прочих хозяйственных построек. Раздался лязг механизма несмазанного дверного замка, после чего заскрипели ржавые петли. Палата Филиппа Филипповича ничем не отличалась от остальных: пошарпанные стены с кусками облезлой штукатурки и мутное стекло в оконной раме, через которое едва пробивался солнечный свет.
– Мы планируем делать ремонт, – попытался оправдаться Комаров, но предпочёл не продолжать тему.
В углу на выцветшем линолеуме стояла инвалидная коляска. Решёток не было. Ни к чему. Старик в инвалидном кресле был не в состоянии и пальцем пошевелить.
– Папа, я пришёл, – робко произнёс Леонид.
***
Человек может по-разному реагировать на шоковые ситуации. В зависимости от эмоционального и психического состояния у него могут возникнуть различные посттравматические симптомы. Иногда это проявляется в виде повышенной обеспокоенности и нервозности, непредсказуемой смены настроения. В других случаях эти симптомы перерастают в нечто большее. Человека начинают преследовать различные фобии, он перестаёт чувствовать себя в безопасности, живёт с постоянным ощущением страха и угрозы жизни.
Был ли Филипп Филиппович генетически предрасположен к возникновению посттравматического расстройства, или пережитое им было действительно за гранью восприимчивости его мозга, теперь уже не важно. На его месте мог оказаться каждый третий житель планеты, столкни его лицом к лицу с жестокими реалиями жизни, которые, как нам кажется, могут произойти с кем угодно, но не с нами.
В то время, когда горел пятый этаж его дома, Филипп Филиппович только заступил на ночное дежурство. Ничего не подозревая, он аккуратно заполнил журнал и поставил чайник, приготовив чашку для кофе. Обычная процедура, чтобы не дать организму спать на работе. В тот раз ему не суждено было сделать и глотка.
Когда побледневший Филипп Филиппович примчался к порогу собственного дома, во дворе которого орудовали три пожарных расчёта, он не смог принять увиденное и поверить в реальность происходящего.
– Где Марина? – словно в бреду закричал он. – Где она?
Несчастный замер на месте, когда увидел собственную жену, которую пытаются привести в чувство медики. Внизу! А кто остался в квартире?! В тот момент он ещё не знал, что Марина, оставив близнецов со своей матерью, отправилась в аптеку.
«Зачем ты сделала это?»
Кто знает, возможно, именно этот поход за медикаментами и спас ей жизнь.
Жадное пламя съело четыре первых этажа и приступило к пятому. Из родного окна на высоте пятнадцати метров вдруг высунулся насмерть перепуганный мальчуган.
– ЛЁНЕЧКА!!!