Драгоценность судьбы

'Очень хорошо. Намерение состоит в том, чтобы то, что там происходит, держалось в строгом секрете. Мне сказали, что туда невозможно попасть.

Я знал что будет дальше. — Но кому-то все же удалось это сделать.

'Именно так. Безопасность нарушена. Все, что у нас есть, это история раненого солдата, брошенного там умирать, и еще кое-что, о чем я расскажу позже. Этот солдат описывает нападавшего как высокого стройного азиата. Как я уже сказал, они думали, что солдат мертв. Он был серьезно ранен, но у него было достаточно времени, чтобы увидеть, как азиат фотографирует карты базы в верхней комнате безопасности.

Я потушил сигарету в пепельнице. «Сэр, если у этого жителя Востока есть фотографии базы, он может продать их любой коммунистической стране мира, а негативы оставить себе».

'Мы знаем это. Лучшим решением было бы изменить компоновку шахт, но это стоило бы времени и больших денег. Нам нужно вернуть эти фотографии и негативы. Мы знаем, что в этом замешаны русские. Мы не уверены, купят ли они фотографии или сделают их сами. Не исключено, что в этом замешаны и китайские коммунисты».

Я нахмурился. «Откуда вы знаете, что в этом деле участвуют русские?»

«Это другой вопрос. ФБР. Нас посетил человек с такой увлекательной историей, что его посадили в самолет до Парижа, чтобы он прилетел и рассказал вам лично. Его зовут Сайлас Редпак. В общем у нас есть мистер Рэдпак и его история. Он будет в Париже с минуты на минуту, Картер. Наступило короткое молчание, и я услышал какой то звук. Я знал, что Хоук закурил сигару.

— Сэр, — сказал я. «Вы знаете, что у русских есть на меня дело. Они знают меня в лицо.

— Да, и если бы это не было так чертовски важно, я бы отдал эту работу одному из наших новых, менее известных агентов. Но мы должны получить результаты быстро, и поэтому вы должны это сделать». Потом была еще одна затяжка. «У нас есть для вас кое-что из спецэффектов и монтажа».

"Как мне это получить?"

Хоук снова запыхтел. Когда он снова заговорил, его слова звучали немного невнятно, и я понял, что он зажал в зубах черный окурок сигары. «Сходите во французский ресторан Renés Cuisine Fine. Пройдите на кухню и попросите Физо, повара. Вы говорите, что у вас есть сообщение от его дочери из Америки. Когда встретите Физо, скажите, что пришли забрать вещи для его дочери. Он дает вам портфель. Не беспокойся о безопасности, Картер, Физо — один из наших связных.

'Хорошо, сэр. Что-нибудь еще?'

"Просто удачи, N3." Хоук резко повесил трубку. Я повесил трубку на крючок, сел и некоторое время смотрел на нее. Затем я откинулся на спинку стула и закурил одну из своих особых сигарет с золотым фильтром. Я недоумевал, как высокий стройный азиат смог даже приблизиться к сверхсекретной ракетной установке. Был ли он действительно китайским коммунистом или он работал на русских? Или он был тем, кто просто бы продал фотографии планов этажей тому, кто больше заплатит? Я сидел в кресле, смотрел на телефон и курил, и мне было интересно, какую захватывающую историю мог бы рассказать Сайлас Рэдпак. Самое интересное, прилетел ли он сюда из США.

Как будто телефон ответил на мой взгляд: он зазвонил. Всего один раз раздалось приглушенное звяканье, и центральная кнопка мелькнула. Я нажал кнопку и взял трубку. — Ник Картер, — сказал я.

«Мистер Картер, это Уиттер. Двое мужчин с официальными удостоверениями только что прибыли из аэропорта с Мистером Редпаком. Люди говорят, что у них есть приказ выдать вам мистера Редпака. Мне отправить их наверх?

— Конечно, — сказал я с ухмылкой. 'Почему бы и нет?'

Глава 3

Сайлас Редпак вошел в комнату, как ребенок в музей. На вид ему было около шестидесяти, с тонкими шелковистыми волосами, слегка развевающимися на ветру кондиционера. Его костюм был старомодного покроя и выглядел так, будто бы лучше сидел на нем, если бы он был на двадцать пять фунтов тяжелее. Лицо было морщинистое. Он носил очки и смотрел на мир поверх оправы линз. Он вошел, держа старую шляпу в морщинистых руках, и оглядел комнату. Его глаза были молочно-голубого цвета.

Я пожал его желтоватую руку и предложил стул, но он отказался. Затем я показал свое удостоверение личности двум правительственным курьерам, и они ушли. Как только дверь закрылась, Рэдпак сел на край стула перед столом. Я обошел стол и тоже сел.

Я улыбнулся ему. «Мистер Редпак, я так понимаю, у вас есть интересная история».

Он пожал плечами и посмотрел на свои ноги, которые были скрыты от меня. — Не знаю, насколько это интересно, — сказал он высоким скрипучим голосом. "Это о том азиате." Он устремил на меня свои молочные глаза. «По радио и телевидению говорили, что если ты что-то знаешь о чем-то, ты должен сообщить в полицию; А если у тебя есть что-то очень интересное, сообщи это в ФБР... Ну, я это и сделал. Пришел в ФБР и рассказал им об азиате, который пришел в мой магазин. Он высоко поднял руки и уронил шляпу. «Вдруг — свист — я в самолете, направляюсь к кому-то из АХЕ, говорят».

"АХ", Уточнил я.

'AX, ось, какая разница? Моя жена не знает, где я, и будет волноваться. Не пообедал, и желудок пуст, Утром в одном месте, вечером в другом, а сейчас уже полдень. Мой желудок расстроен, и это меня беспокоит». Он наклонился и поднял шляпу. «Я рассказываю свою историю ФБР , а потом в АХ, а потом я в Париже, во Франции. Что за день. В следующий раз, думаю, я буду держать свой большой рот на замке. Я улыбнулся. "Не хотите ли что-нибудь поесть, мистер Редпак?"

Он поднял плечи. 'Забудь про это. Мой желудок все равно бы не выдержал. У вас есть пищевая сода?

"Я думаю, что мы можем получить это". Я взял трубку и попросил пищевую соду и две чашки кофе. Повесив трубку, я сказал: «Почему бы вам не рассказать мне немного о себе, пока мы ждем?»

Он снова пожал плечами. 'Что тут сказать? Я владею антикварным магазином, хотя одни называют его ломбардом, а другие — помойкой. Я называю это антикварным магазином.

— И этот азиат заходил к вам в магазин?

Он нетерпеливо поджал губы. «Я уже сказал этим людям, что он зашел ко мне и спросил, не могу ли я сделать имитацию рубина».

В дверь постучали. Я открыл её и помог с подносом. Рэдпак взял свою пищевую соду. Потом мы выпили кофе.

Понемногу я выбил из него всё это. Я узнал, что у него магазин в Денвере. Он был знатоком драгоценностей и любил воссоздавать знаменитые камни и кольца с помощью бижутерии. Его хобби было известно в Денвере, поэтому тому, кто хотел такое украшение, было бы довольно легко найти его.

Это было наверно легче вырвать ему зубы, чем выбить это из него. Но когда кофе закончился наполовину, я не смог бы заклеить ему рот скотчем. Его жена и боль в животе были забыты, пока он рассказывал свою историю.

Высокий, стройный азиат пришел в его магазин на следующий день после того, как были сделаны фотографии на ракетной базе. Он показал цветное фото рубинового кулона и спросил у Редпака, можно ли его скопировать. Азиат хотел стеклянный рубин, который разделялся бы пополам, когда вы нажимали бы на ожерелье. Редпак внимательно посмотрел на фотографию и сказал, что не может воссоздать этот кулон по фотографии. Для этого ему нужен был оригинал. Азиат, казалось, понял и ушел. Он так и не вернулся.

Но после того, как житель Востока ушел, Рэдпак задался вопросом, сможет ли он воссоздать кулон из своих воспоминаний о фотографии. Было бы лучше, если бы он мог увидеть еще одну такую же фотографию. Вот он и зарылся в литературу обо всех драгоценностях, которые можно было открыть или разделить пополам. У Рэдпака была целая библиотека об этих драгоценностях, вызывавшая зависть у всех членов его ювелирного клуба. Во время этих расследований он обнаружил кое-что, что он считал очень важным.

Рэдпак допил свой кофе. Его потрепанная шляпа лежала на столе, и он откинулся на спинку стула, совершенно расслабленный. — Видите ли, — сказал он своим писклявым голосом, — мало кто знает, что в 1847 году Россия выдавала три пятых всего вновь добытого в мире золота. Эта экспансия золота была недолгой, но впечатляющей, и многие люди стали покровителями нового искусства — ювелирного искусства. В Санкт-Петербурге у них был некий Карл Фаберже, которого царь называл новым «Челлини» или ювелиром императорской семьи. Каждый год на Пасху Фаберже изготавливал прекрасный шедевр из золота и драгоценных камней».

прозвище "Челлини" придавало ему большой престиж, — сказал я.

Редпак посмотрел на меня, как я подумал сердито. — Верно, мальчик, — сказал он. — Но ты прерываешь меня.

— Извините, — сказал я с ухмылкой.

«Ну-с, в 1900 году Карл Фаберже по просьбе царя сделал для царской жены одну из самых красивых вещей, которые кто-либо когда-либо получал в подарок на Пасху. Это был шедевр, аналогов которому нет и по сей день»... «Эта штука была похожа на золотое куриное яйцо и была примерно такого же размера. Снаружи она было покрыто золотой эмалью, и если надавить на потайной кусочек яйца, оно открывалось, черт возьми, но внутри оно было не пустое. В нем также было что-то похожее на цыпленка из чистого золота, но я могу упасть замертво, если эта штука тоже не открывалась. И там был миниатюрный цыпленок. Но внутри него было настоящее произведение искусства из бриллиантов, уменьшенная копия императорской короны».

Я снова прервал его. — Подожди, — сказал я. «Вы говорите, что эти вещи походили друг на друга?» Когда он кивнул, я сказал: «И я полагаю, что в этой Императорской бриллиантовой короне был рубиновый кулон».

«Эй, ты очень болтлив, мальчик, но ты слишком часто меня перебиваешь; ты должен слушать, а не болтать». Он сжал губы. «Но это то, к чему все сводится. Рубиновый кулон, фото которого мне показал житель Востока, был кулоном в этой бриллиантовой короне. И этот кулон был венцом произведения. Кулон Карла Фаберже, насколько я знаю, не мог открыться. Он мудро улыбнулся. «И как вы думаете, почему этому азиату понадобился фальшивый кулон, который мог открываться?»

Я уже знал, почему. Для того чтобы он мог положить что-то в него. Я встал и начал ходить. Затем я остановился. «Мистер Рэдпак, этот шедевр существовал в 1900 году. Как вы думаете, он существует и сегодня?»

— Естественно. Это тоже было интересно».

— Что, мистер Редпак?

«Это оригинальное золотое яйцо, в котором было все, является частью выставки русских пасхальных яиц. Это произведение настолько известно, что русские гастролируют с ним каждые пять лет».

Я сел на край стола. "И это демонстрируется в туре прямо сейчас?"

— А если так, мальчик.

«А оно когда-нибудь выставлялась в Соединенных Штатах?»

Рэдпак усмехнулся. — Ты даже умнее, чем я думал, мальчик. Да, они уже были в Соединенных Штатах; в трех городах. Он взялся за подбородок и закатил молочно-белые глаза к потолку. «Посмотрим, сначала это было в Вашингтоне, ., затем они отправились в Денвер, а затем в Сан-Франциско».

— А сейчас где эта выставка?

— О да, мальчик. Сейчас она здесь, во Франции. Еще три дня, прежде чем они увезут её обратно в Россию. Я полагаю, что коллекция сейчас находится в городе под названием Тур.

— Она возвращается в Россию через три дня?

Редпак кивнул. «Верно, и эта коллекция прибыла вчера. Завтра последний день.

Он сделал паузу, а затем сказал: «В этой коллекции есть что-то странное». Он сказал это тихо, как будто говорил больше с собой, чем с кем-либо еще.

'Что именно?'

Он задумался на мгновение. — Я видел эту коллекцию дважды. Прочитав так много об этом украшении, я подумал, что я должен увидеть его. Я видел его, когда оно было в Денвере, потом я поехал в Сан-Франциско, чтобы увидеть его снова. Знаешь, я не замечал до этого момента. Но это изделие Фаберже, они никогда не показывают его дальше бриллиантовой императорской короны. Они никогда не показывали, что корону можно открыть, и они никогда не показывали этот рубиновый кулон». Он покачал головой. «Я думаю, что это сумасшествие».

Я думал, что это больше, чем сумасшествие. Бункеры в Скалистых горах находились недалеко от Денвера. В Денвере азиат появился в магазине Рэдпака. Денвер также был одним из городов, где у русских была эта выставка. Что, если этот азиат был частью персонала выставки? Он фотографирует основу и вставляет искусственный рубин, который может открываться, каким-то образом объединяет их и увозит в Россию.

Рэдпак посмотрел на часы. «Послушай, мальчик, я рассказывал эту историю три раза. Моя жена будет обеспокоена. Я пересек столько часовых поясов, что даже не знаю, когда вернусь домой.

Я не отдыхал с тех пор, как вышел из магазина. Как вы думаете, я могу сейчас ехать домой?

Я улыбнулась. — Думаю, да, мистер Редпак. Давай посмотрим, ждет ли тебя еще твой эскорт.

Я помог ему встать на ноги и медленно подвел к двери. Я подумал, что у меня больше нет причин оставаться в офисе, поэтому я решил спуститься с ним на лифте. Он снова стал испуганным стариком, шляпа смялась в его морщинистых руках. Стоя рядом с его сгорбленной фигурой в лифте, я решил, что мне нравится этот человек. За последние несколько часов он пережил кое-что, и, похоже, у него все было хорошо.

Когда мы опустились на первый этаж и двери открылись, я увидел двух правительственных курьеров, стоящих рядом с Уиттером в вестибюле. Двое мужчин окружили меня и мистера Редпака. Мы вместе прошли через парадную дверь к широкой лестнице. Только тогда Редпак надел шляпу.

Он повернулся ко мне и протянул руку. — Что ж, приятно было поболтать, парень. Как я уже сказал, ты тупица, и тебе нужно научиться больше слушать и меньше говорить.

Я усмехнулся. «Я постараюсь запомнить это, мистер Редпак».

Он надел шляпу и обернулся. «Хорошая погода здесь, в Париже». Он спустился по лестнице с двумя правительственными чиновниками.

Уиттер извинился и вернулся в здание с кондиционером. Солнце припекало. Теперь все улицы были сухими. Движение транспорта перед посольством медленно текло. Дальше послышался забавный тонкий рожок, типично французский.

Я видел, как два правительственных курьера помогали Редпаку забраться в кузов черного Imperial LeBaron . Один из них сел впереди рядом с сиденьем водителя, другой подошел к сиденью водителя. Редпак опустил окно и помахал мне. Я помахал в ответ. Моя рука все еще была поднята, когда чиновник сел за руль. Я видел, как его рука потянулась к стартеру.

Раздался громкий хлопок, который продлился недолго. Черная машина сперва вздулась по бокам, затем развалилась. Поднялся огненно-оранжевый шар пламени. Давление воздуха было настолько сильным, что меня отбросило на два шага назад.

Моя рука уже потянулась к Люгеру. Он был у меня в руке. Обломки машины с металлическим звоном упали на улицу. Две женщины, шедшие по тротуару, лежали неподвижно.

Увидев, как солнце блестит на предмете, который мне показался ружьем с оптическим прицелом, я пригнулся. Я напрягся, ожидая выстрела, которого не последовало. Я посмотрел в окно здания напротив, где раньше видел оптический прицел, но теперь ничего не увидел. Тогда я понял, что это было. Это был вовсе не оптический прицел; это был телеобъектив. Кто-то только что меня сфотографировал.

Глава 4

Кусочки лимузина Imperial все еще падали со звоном на улицу и тротуар. Я не сводил глаз с здания через улицу. Блики солнца на стекле исходили с пятого этажа посередине. Должно быть, в здание был черный выход, потому что я не видел, чтобы кто-то выходил спереди. Другие окна были открыты, и люди смотрели на сцену передо мной.

Начала собираться толпа. Вокруг горящих обломков машины собралось человек пятнадцать-двадцать. Трое мужчин занимались с двумя женщинами. Движение практически остановилось, образовались пробки в обоих направлениях. Затем я услышал безошибочный звук французской полицейской сирены. Я решил, что пора двигаться.

Я спрыгнул с лестницы по две за раз. Из-за пробок мне было легко пробираться сквозь стоящие машины. Две женщины закричали, когда увидели пистолет в моей руке. Когда я пробегал мимо какого то автомобиля, мужчина нырнул под приборную панель своей машины.

С другой стороны я пропустил главный вход; Я подбежал к углу здания. Сначала я обыскал парковку. Движения не видно. Три женщины и двое мужчин возбужденно переговаривались по-французски, загораживая черный ход. Я убрал «люгер» и протиснулся мимо них. Здание было гостиницей. Я был в маленьком вестибюле. Я нашел лестницу и помчался вверх. Когда я добрался до четвертого этажа, я снова достал Люгер. На лестнице были толстые ковровые настилы, поэтому я не шумел. Я не ожидал, что найду кого-нибудь. Тот, кто меня сфотографировал, не собирался сидеть здесь и ждать. Если он имеет какое-то отношение к взорвавшемуся «Империалу», он уже может быть на полпути из Франции.

Сейчас сирена завыла на другой стороне улицы. Подключились еще две сирены. Я достиг пола, где я видел солнце, скользящее по стеклу. За углом был длинный коридор с дверями по обеим сторонам. Я не знал, что это была за комната, но если бы я ее нашел, может быть, они могли бы сказать мне, кто снимал ее в конторе. Как только я прошел половину коридора, я понял, что не узнаю, кто был в этой комнате.

Только в двух комнатах было наружное окно, и они были обращены друг к другу. Фотография не была сделана ни из одного из этих двух окон. Угол был неправильный. Я прошел в конец зала и посмотрел в маленькое окно на суматоху через улицу. Должно быть, это было окно в коридоре; здесь и был фотограф. Я сделал два шага назад и стал рассматривать ковер на полу. Я убрал Вильгельмину в кобуру и вернулся к выходу из отеля.

Я вышел из отеля через черный ход и пересек парковку. Солнце теперь безжалостно палило. Ярких красок больше не было. Все казалось серо-коричневым. Полдень пах смертью.

Я не хотел думать о Сайласе Редпаке или о его жене, ожидающей его возвращения домой. Я бросился в переулок, прошел до конца, пересек еще одну улицу и вышел из другого переулка. Французская полиция хотела бы наверно задать мне слишком много вопросов, а я пока не хотел на них отвечать.

Я дошел до третьей улицы, рядом с блошиным рынком. Я остановился в углу и закурил. Было интенсивное движение. Проехало такси, и я хотел остановить его, но он проехал дальше. Я вызвал еще три, прежде чем один таксист, наконец, остановился.

Когда я сидел на заднем сиденье и мы ехали, я попросил водителя отвезти меня в Renés Cuisine Fine. Он сказал на ломаном английском, что хорошо знает это место, и поехал, сигналя клаксоном, в противоположном направлении от посольства.

Пока мы ехали, я все еще видел Редпака, стоящего в дверях личного кабинета посла, с опущенными плечами и смятой шляпой в морщинистых руках. И я слышал его голос, когда он взволнованно рассказывал мне о произведениях Фаберже. Что ж, не было смысла вглядываться в печальное зеркало памяти. Я мог сказать себе, что если бы я задержал Рэдпака с собой на ступеньках посольства, пока правительственный курьер заводил машину, он бы сейчас не умер. И я мог бы заставить машину подъехать к другой двери, чтобы забрать его. Но это не имело бы смысла. Он был мертв, вот к чему это привело. Кто-то подложил бомбу в «Империал», и теперь миссис Рэдпак овдовела. Останки мужа должны были быть доставлены к ней домой через день или два, и никакие мои слова или действия не могли этого изменить.

Все, на что я мог надеяться, это то, что тот, кто это сделал, имел какое-то отношение к моему заданию. И я мог надеяться схватить его или их.

Таксист молчал, что меня устраивало. Но мне нужен был кто-то, чтобы стереть память о той взорвавшейся машине, кто-то, кто заставил бы меня не думать о Рэдпаке. Я и не подозревал, что она ждала меня на следующем светофоре и что у неё было восхитительное лицо и тело из прошлого.

Свет светофора был красный. Я откинулся на спинку дивана и закурил сигарету. Я увидел открытый красный «Рено», остановившийся рядом с такси, но не обратил внимания. Когда «рено» немного скользнуло вперед, я увидел, кто сидит за рулем. И я увидел стройную, великолепную блондинку за рулем. Она увидела меня в тот самый момент.

На ней были очень большие восьмиугольные солнцезащитные очки с голубыми линзами. Я заметил идеальные зубы, когда она широко улыбнулась. Она слегка нахмурилась. 'Ник?' — нерешительно спросила она своим хриплым, хриплым голосом . 'Ник. Это ты...'

Я наклонился вперед и улыбнулся ей. «Здравствуйте, Марлен! Это было давно.

'Ник!' — воскликнула она в восторге. «Это ты ». Она наклонилась в сторону и открыла дверь с другой стороны. «Дорогой, ты сейчас же сядешь в мою машину».

Все еще посмеиваясь, я схватил бумажник и протянул водителю пачку франков. Он без всякого интереса кивнул, как будто подобное происходило постоянно. Я открыл дверь такси, вышел и сел в «рено» рядом с Марлен.

Она тут же обвила меня руками за шею. Был неловкий момент, когда наши носы соприкоснулись, но потом я попробовал ее губы на вкус. Я почти забыл, насколько они хороши на вкус. Ее рот был прижат к моему, и каждый раз, когда я думал, что мы закончили, и хотел откинуть голову назад, она крепче всасывала мои губы в свои. У нее была своя манера целоваться, которая легко могла довести мою кровь до кипения, если бы я позволил. Я подавил желание положить руку ей на грудь или между ног. Только когда позади нас прозвучал сигнал, наши объятия разошлись.

Мы сидели поодаль, смотрели друг на друга несколько затаив дыхание. «Черт возьми, Ник Картер», — сказала Марлен с улыбкой. «Ты по-прежнему мой любимый партнер по постели».

Я покачал головой. — И ты по-прежнему моя любимая воровка драгоценностей.

Сигналы позади нас становились нетерпеливыми. Они сигналили и блеяли, как стадо овец. Такси рядом с нами исчезло так быстро, что почти скрылось из виду. Марлен положила обе руки на руль и остановилась.