Наступил долгожданный вечер, однако как Иван не пыжился, как ни старался – ничегошеньки у него не получилось. Он ходил, ложился и вставал. Замирал на месте и подпрыгивал. Дёргал себя за волосы и пристально вглядывался в зеркало. Тщетно!
Впрочем, вообще-то, что-то, похоже, было. Он как будто видел какие-то тени, фрагменты своих действий утром. Или это ему казалось. Уж очень ему хотелось вернуться назад во времени, к утру…
Назавтра, во вторник, состоялось очередное заседание у заказчика. Иван обычно на таких посиделках помалкивал: без него кому было говорить, принимать решения, а потом не отвечать за них. В этот раз его словно кто острым шилом в бок ткнул, поднял и заставил выговориться. В принципе, всё, что он сказал, наболело не только у него. Да кроме дела, он наговорил глупостей, на которые был мастер. Потому-то часто и помалкивал, когда его не просили что-либо сказать.
К вечеру того же дня начальник управления, человек по натуре спокойный и сдержанный, а к Ивану доброжелательный за его рост, начитанность и участие в боях в Афганистане, накричал на него, поскольку дело касалось щекотливых взаимоотношений управления с другими организациями. Его вывело из себя утреннее необдуманное выступление прораба перед заказчиком.
Маленький подвижный начальник бегал перед мрачным и усталым Иваном и, наливаясь краской, выкрикивал:
– Мальчишка! Что ты себе позволяешь? Из-за тебя…
Одним словом, он накричал, а Иван ответил. От всего сердца. Высказал всё о заказчике, об управляющих субподрядчиков и некоторых других личностях.
В среду, в самом начале рабочего дня, когда ещё кровь не успела согреться, позвонили из бухгалтерии и – вполне справедливо – взгрели Ивана за неправильность каких-то оплат в прошлом месяце, а получасом позже Иван узнал, что монтажник Ступаков, краснобай и прощелыга, заявился на работу в нетрезвом виде и учинил дебош. Не успел прораб с ним расправиться по-свойски, как по звонку, подобному воплю утопающего, ему пришлось помчаться выяснять отношения с автобазой, не приславшей по договору технику на объект. Потом…
К обеду Иван созрел.
А после обеда намечался новый неприятный раунд с начальником, но вместо этого он движением фокусника подсунул секретарше, милейшей Алле Григорьевне, заявление об увольнении по собственному желанию.
Алла Григорьевна, женщина впечатлительная, к Ивану неравнодушная, едва не свалилась в обморок.
– Иван Васильевич! Ваня, – только и успела она сказать ему в упрёк.
Он подхватил её под локти и силой втиснул в двери, ведущие в кабинет начальника.
Начальник, с видом распаренного любителя бани, выскочил в приёмную. Потряс бумажкой в воздухе и демонстративно подмахнул заявление. И лишь когда Иван на цыпочках уходил, начальник вслед ему бросил нехорошие слова.
А Иван, обернувшись…
Ну, он тоже знал много таких слов!..
По телефонному номеру, данному Симоном, отозвался приятный голос явно немолодой женщины. Иван скороговоркой выложил свое согласие встретиться с Симоном и доном Севильяком. Ему ответили:
– Ждите!
Чего следует ждать, хотелось ему узнать, однако из трубки раздались сигналы отбоя, а на повторный вызов никто не ответил.
…И он ждал.
Весь четверг, и пятницу, и субботу, лишь ненадолго выбегая из дома, чтобы прикупить еды, дабы не прозевать прихода гостей, телефонного звонка от них или простой реализации из небытия прямо в его квартире.
А телефон как взбесился, оправдывая определение самого Ивана: Телефон – это зло!. Звонили с работы, друзья кое-какие, незнакомые, ошибшиеся номером. Одни увещевали, другие бодрыми голосами поддерживали в «неравной борьбе», третьи извинялись, уточняли, куда это они попали, и опять звонили…
Такое продолжалось целыми днями. Иван не оставался в долгу: первых, вторых и, тем более, третьих посылал к чёрту и просил к нему больше не звонить. В него словно бес вселился, и он безрассудно жёг за собой мосты с прошлым…
До чего же точно подмечено: нет ничего хуже, чем ждать да догонять. Пытка. Круги ада.
Иван ждал…
Иван согласен
– Ну-у, дорогой! Если бы мы, представь себе, в то утро пришли к тебе прямо сюда, наговорили бы кучу непонятностей, поверил бы ты нам? Если честно… То-то! Боюсь, что ты бы вышиб нас из квартиры, а?
Симон, одетый подчёркнуто элегантно в тройку, сидел в своей чинной позе, как монарх на троне. Он обстоятельно отвечал на вопросы Ивана, заданные после того, как они, Симон и дон Севильяк, с шумом и топотом, что в Ивановом представлении никоим образом не могло к ним относиться, ввалились к нему домой субботним вечером и, широко разводя руки прямо с порога, искренне и с приязнью бросились обнимать хозяина.
От них хорошо пахло вином. Дон Севильяк предстал в просторном, прекрасно сидящем на нём костюме цвета морской волны в непогоду и выглядел обычным человеком, правда, уж больно здоровым и большим. Его широкий галстук украшала алмазная заколка, а запонки играли крупными камнями. И весь он был добрым, покладистым и весёлым.
Они пришли к Ивану, словно по-настоящему в гости, как принято у закадычных друзей, точно они знакомы со школьной скамьи. К тому же Симон дважды, подчеркивая это, с улыбкой упомянул полузабытое Иваном собственное школьное прозвище – Грибок, полученное в начальных классах за малый рост.
Иван же встретил их такими словами, мол, товарищи мои новые, забирайте меня со всеми потрохами! Делайте со мной что хотите, так как прораб из меня как из утки селезень, а начальство-то меня не любит и обижает. Монтажники же будто сговорились и норовят меня, бедного, довести до тюрьмы, нарушая правила техники безопасности!
Дон Севильяк смеялся славным, но таким могучим смехом, что дребезжали в окнах стёкла, и время от времени ласково отзывался дверной звонок.
Они выставили умопомрачительно дорогой коньяк и непринуждённо, но напористо попросили есть. Иван быстро накрыл на кухне стол и накормил их, чем мог.
Коньяк пошёл хорошо, бутылка большая, так что успели обсудить всё и вся.
Договорились об отказе со стороны Ивана делать самостоятельные попытки перемещения во времени и о том, что с завтрашнего дня у него появится учитель, он всё расскажет, покажет и познакомит с азами их общего дела – вернее они сказали нашего общего дела – ходьбы во времени.
Так вот после всего этого Иван и задал свои вопросы: для чего это они в прошлое воскресенье устроили цирк – перенос тела, то есть его самого, в другое помещение, отгрохали просторное царское ложе, воскурили дорогие благовония? К чему понадобилось такое странное поведение и одеяние дона Севильяка, показная вспыльчивость и показная же якобы обескураженность Симона от некоторых заявлений Ивана, и тому подобные кривляния?
Вот Симон и принял на стуле позу фараона, отвечая Ивану:
– …поверил бы ты нам?.. С твоим характером, Ваня, даже близким друзьям твоим трудно, а уж незнакомым и подавно. Мы же тебя изучили, прежде чем придти к тебе. Оттого мы, подумав, решили устроить, как ты выразился, цирк… И признайся, – Симону очень хотелось, чтобы Иван признался, у него даже лицо округлилось, – тебя эта непонятная обстановка потрясла? Да? А вид уважаемого Севильяка убедил тебя в необычности происходящего?.. Ха-ха! И ты поверил нам! Мы всё правильно рассчитали!
Симон залился колокольчиком, дон Севильяк радостно подхватил, вызвав переполох среди слабо устойчивых предметов: всё вокруг задребезжало, зазвонило, затукало.
– Но я вас тоже… Тоже… – напыжившись, Иван, наконец, вставил сквозь смех и своё словечко. – Разговором о терминологии потряс! Ты, Симон, чуть не готов был на меня с кулаками наброситься? А?
Гости рассмеялись ещё веселее.
Захлебнувшись смехом, дон Севильяк парировал:
– Ах, Ваня, мы все твои штучки предвидели.
– Ну да, – усомнился на мгновение Иван и тут же сразу поверил ему.
– Конечно, мы не знали точно, что ты нам преподнесёшь конкретно, но готовы были ко многому. – Иван был восхищен ими, Симон видел его горящий взгляд и продолжал: – Так что мы тебя, Ваня, раскусили полностью, и ты сработал, как сейчас говорят, по схеме. Вот!
– Так вы что, – поперхнулся Иван, – и увольнение мне из СМУ устроили?
Он мог поверить во всё, что они скажут: начальника на него натравили, монтажнику ногу в кабельное кольцо засунули, даже Ступакова подпоили. Да и на него как-то воздействовали, чтобы он поступил так, как им нужно.
– Э, нет. Ты себя, Ваня, плохо знаешь, – Симон укоризненно поднял белёсые брови и погрозил пальцем. – Уж здесь-то мы ни при чём. Хотя догадываемся, как это безобразие выглядело… Рубил сплеча, наговорил сорок бочек арестантов, хлопнул дверью. Так?
– Так, – подтвердил Иван и опустил вниз глаза, в нём шевельнулись остатки совести, о которой он позабыл в эти дни.
Учитель
Он в квартиру Ивана свалился, словно с неба – злой, худой, взъерошенный и дикий на вид.
– Я никогда! – кричал он надсадно и кому-то грозил грязным кулачком жилистой руки. – Я никогда не позволю обращаться с собой как с самым последним вертом!.. Верт проклятый!.. – Он вытянул птичью шею и, глядя куда-то в пространство, по петушиному проголосил: – Имею право, имею право!
Иван в это время, с понятным волнением ожидая прихода обещанного Учителя от ходоков, наводил порядок в квартире и как раз домывал пол в прихожей. А это, невесть откуда свалившееся пугало, не по размеру сапожищами топчется по вымытому. На каждом сапоге по пуду грязи или глины какой-то. Отваливаясь от его ног, она летела во все стороны, доставая до стен.
Иван, опешивший от наглости незваного гостя, в сердцах даже тряпкой об пол шмякнул, до того ему было обидно. И незамедлительно подступил к пугалу в рваном одеянии с вполне естественным намерением, то есть, надавать ему как следует по шее и выбросить вон из квартиры.
Первая часть задуманного удалась на славу. Так ему казалось. Однако, похоже, не слишком повлияла на поведение незнакомца. Тот, по-видимому, даже не заметил, что его бьют. Начав выполнять вторую часть намерений, Иван вдруг неожиданно осознал небольшую подробность появления этого чуда в образе человека – он попал к нему не через двери.
Вися в руке Ивана, тот тем временем продолжал вопить в том же духе:
– Вы мне, – орал он, не сбавляя тона, глаза его были безумны. – Вы мне не указчики! Ишь, сколько вас развелось на мою голову! Каждый верт, – им уже в третий раз было упомянуто новое, недавно узнанное Иваном, слово. – Каждый верт барахольный будет здесь надо мной командовать!..
У Ивана мелькнула страшная до неприятности догадка.
Этот… Это… чучело имеет какое-то отношение к нему, вернее к ним, ходокам во времени. Иван засомневался и приостановил свои действия, не зная как поступить дальше.
Тут в дверь позвонили. Иван бросил безумца, тот упал ему под ноги, как только был выпущен из рук. Кто-то звонил не переставая. Иван открыл дверь. На пороге, глыба глыбой, объявился дон Севильяк, густо обросший ржавой щетиной недельного возраста (ещё вчера он был тщательно выбрит), оборванный и злой не меньше первого типа.
У Ивана тоже вскипела злость, подстать их злости. Что это они, решили сделать его квартиру проходным двором? Однако ничего путного он не успел произнести.
Дон Севильяк, невидяще никого и ничего перед собой, оттиснул хозяина в сторону, к стенке, согнулся, чтобы не стукнуться головой о притолоку, и шагнул в прихожую, топоча громадными в глине же сапогами. Грязь полетела комками.
– Ты уже здесь!? – крикнул гигант. Вся квартира дрогнула, на кухне что-то упало и разбилось. У стоявшего рядом Ивана зазвенело в ушах. А, до сих пор лежавший на полу и без умолку изрекающий проклятия человечек, притих. – А ну встань, не позорься! Посмотри, на кого ты стал похож! Стыдно! – Тут же дон повернулся к Ивану и сказал, будто бы он прилично вошёл, поздоровался и продолжил давно начатый светский разговор: – Это, Ваня, твой учитель.
Иван почти с испугом поглядел на огородное пугало, которое ему прочат в учителя.
– Однако… у вас и манеры, – только и нашелся он, как отреагировать на заявление дона Севильяка.
– Его зовут Кáменом. Кáмен Сáрый… – Громыхнул: – Ты встанешь? Или тебя поднять? – И опять Ивану задушевно: – Знаешь, Ваня, сколько я с ним за эти дни мучений принял, сколько он мне нервов попортил! – Дон Севильяк от слова к слову накалялся и повышал голос. – Посмотри только на него. Это же нечто немыслимое! Камен, ты слышишь, кто ты есть?
– Я тебе… паршивый… – вяло отозвался Сарый с кислой миной на худом лице.
– Молчи уж, горе моё! – И вновь обратился к Ивану нормальным голосом: – Ты не думай, Ваня, он человек хороший. Не думай о нём ничего плохого. Просто у него иногда такое бывает… Скоро пройдёт. Я же, знаешь, где его разыскал? Естественно! Опять в Фимане! Тёпленького оттуда выволок… Ты… Ты не знаешь, что такое Фиман?
Дон Севильяк выпучил на Ивана безумно-бессмысленные, на выкате глаза, точно увидел его впервые.
!Бандит!» – подумал с некоторым беспокойством Иван, глядя на его обросшие щёки, завитушки волос на кадыке и буйно-волосатую грудь, которая открывалась под бахромой рваной одежды – не то халата, не то длинной рубахи. Иван не мог бы точно определить, как это одеяние могло называться.
С кем это он связался? Погромщики какие-нибудь. Пройдохи, а не ходоки во времени. Или, может быть, они снова представление устраивают? Так зачем? Только вчера обо всём договорились как будто.
В дверь кто-то позвонил. Прежде чем открыть, дон Севильяк, неласково осведомился, будто распоряжался в своём доме:
– Кого ещё тут принесло?
«Кто-то из моих соседей», – запоздало подумал Иван и занервничал. Эти двое так кричали, что, наверное, весь дом всполошили…
– Спокойнее, дорогой.
В проёме двери, как на экране телевизора, обозначилась вычурно изысканная, на фоне других участников событий, фигура Симона. Костюм из серой шерсти элегантно облегал его худощавое подобранное тело. Он был в шляпе с большими полями и курил большую сигару. В его руках – трость. Таких Иван никогда не видел, разве что в старых фильмах, – тонкая, изящная, необходимая в руках, затянутых белыми, подстать рубашке, перчатками.
– Нашёл?
Негромко спросил он дона Севильяка между двумя неглубокими затяжками, вернее попыхиваниями сигарой. Изо рта он её не вынимал, перебрасывая из одного уголка губ в другой.
От дыма смотрел на всех, прищурившись. Казалось, презрительно.
– Здесь, – отозвался, шумно переведя дыхание, дон Севильяк.
– Из Фимана?
– Оттуда, будь он проклят! Едва дотащил, а он ещё артачится, ругается. И…
– Ну, ну… – пых!.. – дорогой… Я, пожалуй, войду. А ты побрейся, переоденься, потом приходи сюда… – Дон Севильяк, не обронив ни слова в ответ, загремел сапогами на лестничной площадке. – Здравствуй, Ваня! – Симон переступил порог, улыбнулся и протянул узкую ладонь в перчатке для пожатия.
– Здравствуйте, Симон.
– Познакомились? – кивнул ходок на «учителя».
– Познакомишься тут, – буркнул Иван не очень вежливо, но без злобы, минутой раньше душившей его. Ему стало даже забавно оттого, что произошло, и он был в праве ожидать продолжения, хотя от недавнего возмущения никак не мог отойти. – Этот… вот, – он ткнул пальцем в сторону Сарыя, ставшего вдруг смирным и кротким, – объявился, весь пол перепачкал. А дон Севильяк так тут на него кричал, что, боюсь, на кухне вся посуда разбилась, а соседи мне теперь прохода не дадут, выясняя, с кем это я здесь подрался.
Симон, так и не вынимая сигары изо рта, вежливо нагнул голову с видом: давай говори, я всё выслушаю и вытерплю. Иван же стоял перед ним, элегантным и спокойным, в одних плавках, босиком, непричёсанный. Руки мокрые, под ногами грязь и тряпка половая.
Осознав своё положение, он не стал растекаться мыслью по древу, а махнул на всё рукой и пошел приводить себя в порядок, перешагивая через учителя каждый раз, как только надо было проходить из комнаты на кухню и обратно.
Сладковатый дым сигары заполнил квартиру. Иван не курил и не выносил табачного дыма – вечная проблема взаимоотношений с монтажниками. Но сегодня дым его не раздражал, а напротив, приятно щекотал обоняние и успокаивал. Сказал о том Симону. Тот хмыкнул, затушил сигару о подошву сверкающей штиблеты. Пообещал:
– Больше у тебя курить не буду. Приготовь, Ваня, пожалуйста, ванну. Обмоем твоего учителя.
– Что, получше не могли найти? – Иван помаленьку отходил, и его реплики перешли в ворчание.
Симон почти повторил характеристику дона Севильяка, данную учителю:
– Он учитель хороший, но слегка… как тебе сказать, странноват, что ли при первом знакомстве. Но поверь пока на слово. Как человек и как учитель он хороший. Ты его ещё узнаешь.
– Возможно, – неуверенно отозвался Иван, убирая тряпку и ведёрко с грязной водой.
Учитель стойко сидел на полу, хлопал глазами и молчал. Казалось, он не замечает никого вокруг и не слышит разговоров о нём.
– Ладно уж, – с вздохом согласился Иван. – Будет ему баня.