Сквозь испытания огнём

Он пересек комнату быстрыми, пружинистыми шагами, склонился над ее удобным мягким креслом, обнял ее и поцеловал в щеку. Она протянула руку и погладила его по щеке в ответ, затем вздохнула и откинулась на подушки.

— Не буду притворяться, что мне не стало легче, когда ты настоял, чтобы я осталась здесь, — призналась она. — И, по крайней мере, Кэйлеб лично приехал, чтобы доставить тебя на «Алфрид». Может быть, ваши подданные простят нас за то, что мы вынесли ваше официальное посвящение из Мэнчирского собора. Я действительно хотела, чтобы мы приехали для этого в Мэнчир. Действительно, я так и сделала бы, Дейвин, но на этот раз….

Она покачала головой.

— Все дома понимают, — сказал ей князь Дейвин Дейкин, устраиваясь на оттоманке рядом с ее креслом. — Думаю, что они просто в порядке.

— Уверена, что так и есть, — сказала его сестра, княжна Айрис Эплин-Армак, герцогиня Даркос. — В Корисанде нет ни одной души, которая хотела бы, чтобы ты рисковала своим здоровьем, Шарли. С другой стороны, нет смысла притворяться, что Дейвин не стал бы настаивать, даже если бы они так не чувствовали, — добавила она, подходя к креслу Шарлиэн.

Она двигалась более степенно, чем обычный стремительный бег ее брата, и Шарлиэн покачала головой.

— Он знает, что я не единственная, кто беременна, не так ли? — спросила она, довольно многозначительно взглянув на удивительно плоский живот Айрис, прежде чем раскрыть объятия своей невестке.

— Верно, но мне всего два месяца, мама, — скромно ответила Айрис. — В отличие от некоторых людей, которые выглядят готовыми взорваться в любую минуту.

— Я уже не такая большая, какой была с мальчиками! — Шарлиэн запротестовала. — И это была ваша вина, юная леди!

— Моя вина? — Айрис коротко обняла ее, затем выпрямилась. — Если не ошибаюсь, сложно поверить, что я вообще имею отношение к этому деторождению.

— Нет, но именно твои близнецы вдохновили Кэйлеба подражать тебе и Гектору, — строго сказала императрица. — В моей семье нет близнецов, а в его семье их очень мало. Но после того, как вы с Гектором так увлеклись первой парой и опередили по количеству нашу Эйлану, он был полон решимости вернуть лидерство.

— И вы не имели никакого отношения ко всему процессу? Могу ли я спросить об этом? — спросила Айрис с насмешливым выражением лица.

— Он делает предварительную работу, я делаю тяжелую работу. Если кого-то и обвинят в этом, так это его. Кроме того, я беременна. Мне не нужно быть логичной.

— Чудесно, не правда ли? — Айрис ухмыльнулась. — Имейте в виду, все остальное — досадная помеха. О, «предварительная работа» — это очень весело, и конечный продукт замечательный! — но я могла бы обойтись без «тяжелой работы».

— Вот почему мы становимся иррациональными, эмоциональными, плаксивыми, раздражительными и темпераментными. О, и начинаем жаждать всевозможных безумных продуктов в нелепые часы дня и ночи, пока не доведем наших любимых супругов до безумия. Это просто справедливое устройство природы, выравнивающее чашу весов после того, как грубияны сделали это с нами.

— Вы двое понимаете, что выдаете все свои секреты, не так ли? — Дейвин переводил взгляд с одной на другую. — Я имею в виду, Филип и дядя Райсел продолжают говорить мне: «Предупрежден — значит вооружен». Если моя жена — при условии, что мы когда-нибудь найдем ту, которая сможет меня терпеть, — узнает, что вы двое «предупредили» меня о том, чего ожидать, когда она забеременеет, не думаю, что она будет очень счастлива с вами.

— Это имело бы значение только в том случае, если бы знание принесло тебе хоть каплю пользы, Дейви. — Айрис ласково провела рукой по его волосам, как делала, когда он был намного моложе. — Этого не произойдет. Она сделает тебя таким же несчастным, каким я когда-либо делала Гектора, или императрица Шарли когда-либо делала Кэйлеба.

— На самом деле, — сказал герцог Даркос, вошедший в комнату по пятам за Айрис вместе со светловолосым, безукоризненно одетым пожилым мужчиной, — не помню, чтобы ты когда-нибудь действительно делала меня несчастным, любимая. Немного… нетерпеливым, может быть, раз или два. Но если бы ты действительно сделала меня несчастным, уверен, что смог бы уговорить Доминика или Данкина отправить меня обратно в море, пока ты занималась всей этой «тяжелой работой».

— И это тоже сделала бы, — Айрис мрачно покачала головой. — Но у Дейви не будет этого несправедливого защитного оружия. Он князь. Он должен оставаться дома.

— Она тебя поймала, Гектор, — заметил Филип Азгуд, граф Корис и первый советник князя Дейвина. Он одобрительно улыбнулся старшей сестре своего князя. — Она всегда знала, как попасть в яремную вену!

— Что ж, если я не встала с этого кресла ради правящего князя, то не встану с него ради простого графа или герцога, — заявила Шарлиэн, раскрывая объятия Гектору. Ее приемный сын склонился над ней, обнимая ее своей здоровой рукой. Затем настала очередь Кориса, и она покачала головой, когда он выпрямился.

— Что? — спросил граф.

— Просто думаю о том, насколько невозможно было бы представить всю эту сцену когда-то, — ответила она. — Это все еще иногда подкрадывается ко мне.

— Не думаю, что кто-то из нас когда-нибудь будет доволен ценой, которую мы заплатили, чтобы попасть сюда, Шарли, — сказала Айрис. — Но и не думаю, что кто-то из нас тоже хотел бы быть где-то еще.

— Знаю, что не стал бы. — Выражение лица Дейвина стало непривычно серьезным. — Я скучаю по отцу и Гектору. На самом деле, я иногда очень скучаю по ним, и думаю, меня беспокоит ощущение, что воспоминания о них начинают… пропадать. — Он покачал головой, его карие глаза потемнели, затем глубоко вздохнул. — Я скучаю по ним, но у меня все еще есть ты — и Гектор, и императрица Шарли, и Кэйлеб, Мерлин и Нимуэ. У кого еще есть такая семья? И мои политические наставники тоже были не так уж плохи. Даже считая Филипа.

Он внезапно улыбнулся, и Корис усмехнулся, глядя на молодого человека, которому через одиннадцать дней исполнится восемнадцать. А в свой день рождения князь Дейвин из Корисанды подтвердит свою клятву верности Кайлебу и Шарлиэн Армак и примет корону Корисанды с полным объемом прав и обязанностей. Временами Корис с трудом мог поверить, что они дошли до этого, но юный Дейвин был прав насчет своих наставников. Сам Корис не был неопытным, но он знал, что даже он многому научился, наблюдая за Кэйлебом и Шарлиэн в действии. Он не мог придумать двух более прекрасных примеров для любого молодого правителя, который серьезно относился к своим обязанностям, и Дейвин так и сделал.

Он будет одним из хороших, — подумал граф, — улыбаясь мальчику — нет, теперь молодому человеку, — который был ему ближе всего к сыну. У него есть политические инстинкты своего отца, сострадание его сестры, чувство долга и честности его шурина, а также пример Кэйлеба и Шарлиэн. Боже, как бы я хотел, чтобы его отец видел его! Он такой, каким мог бы быть Гектор — должен был быть, если бы он так рано не потерял Рейчинду, — и я думаю, он бы это понял. Уверен, что он все еще был бы зол из-за проигрыша им, — губы графа на мгновение дрогнули, — но он безумно любил своих детей. Он должен был бы одобрить то, как хорошо Кэйлеб и Шарлиэн справились с Дейвином и Айрис. И с Корисандой в целом, если уж на то пошло.

— Хорошо, что вы так мягко относитесь к моим недостаткам, ваше высочество, — сказал он вслух, и Дейвин усмехнулся.

— Однако это превращается в довольно большую семью, не так ли? — Гектор Эплин-Армак отполировал ногти на правой руке — единственной, которая функционировала должным образом, — о свой камзол, затем самодовольно подул на них. — Я бы не хотел ничего говорить о мужественности старых чарисийцев, но все же..!

Он скромно пожал плечами, затем «охнул», когда Айрис ударила его в живот.

Шарлиэн усмехнулась, но ей пришлось признать, что он был прав. Единственное, в чем у кронпринцессы Эйланы определенно не было недостатка, так это в братьях и сестрах и двоюродных братьях, чтобы поддержать ее будущее правление. Ее братьям-близнецам, Гвилиму и Брайану, исполнилось три года в апреле, примерно в то же время, когда ей исполнилось девять. Ее двоюродным сестре и брату — наполовину корисандцам, княжне Рейчинде и княжичу Гектору (широко известному как Гектор Мерлин, чтобы избежать путаницы с его отцом, его покойным дядей и покойным дедом по материнской линии) исполнится шесть лет еще через четыре месяца. А ее дядя Жан и тетя Мария подарили еще двух двоюродных братьев — принца Хааралда Кэйлеба, крепкого мальчика двух с половиной лет, и принца Нармана Мерлина, которому едва исполнилось два месяца, в то время как Сова уже подтвердил, что Айрис снова ждет близнецов, даже если акушеры-паскуалаты еще не слышали сердцебиения.

И это даже не считая всех Брейгартов, особенно теперь, когда Мейра начала рожать собственных детей! — задумалась она.

Хоуэрд Брейгарт, граф Хант, а ныне герцог Тесмар, и его первая жена произвели на свет пятерых детей. Его вторая жена, Мейра, была на семь лет старше Шарлиэн. Она начала поздно и задержалась из-за того незначительного факта, что первые три года их брака он был на войне, но с тех пор она наверстывала упущенное. У нее уже были собственные сын и дочь, и в октябре она должна была родить третьего ребенка.

В целом, Эйлана могла рассчитывать на настоящую фалангу поддержки, когда придет время, включая ее новую младшую сестру. Принцесса Ниниэн Жоржет должна была появиться со дня на день, что объясняло, почему отец Омар Артмин в этот раз отправился с ними в Чисхолм. Артмин безоговорочно доверял сестре Франсис Сойер, которая приняла близнецов Шарлиэн, и, возможно, от Теллесберга до Порт-Ройяла было всего одиннадцать дней пути на борту КЕВ «Алфрид Хиндрик», двадцатитрехузловой яхты императорской семьи, но эта беременность действительно была тяжелее, чем другие. Именно по этой причине Артмин не собирался выпускать ее слишком далеко из вида любой должным образом оборудованной больницы в течение двух полных пятидневок. Это также было причиной, по которой Шарлиэн втайне была так благодарна Дейвину за то, что он настоял на том, чтобы она оставалась на месте, и за то, что он настоял на том, чтобы приехать в Черейт, а не подвергать ее поездке в Мэнчир, даже на борту «Алфрида Хиндрика».

— Да, это превращается в большую семью, — сказала она сейчас с мягкой улыбкой принцессы — единственного ребенка, потерявшей собственного отца, когда ей едва исполнилось двенадцать. — И я рада. Но, говоря о больших семьях, Гектор, что ты сделал с патриархом?

— Патриарх! — заулыбался Гектор. — О, подожди, пока я не скажу твоему древнему и дряхлому мужу, что ты пришибла его этим прозвищем! Особенно, когда ты на два года старше — или надо говорить, древнее? — чем он!

Губы Шарлиэн дрогнули. Это правда, что в тридцать три года (всего тридцать по годам давно умершей Терры) Кэйлеб едва ли был антиквариатом. С другой стороны, он приближался к статусу патриарха, учитывая энтузиазм, с которым его семья и ее союзники восприняли призыв плодиться и размножаться.

— Не пытайся сменить тему! — Она сурово погрозила ему пальцем. — Просто будь послушным сыном и скажи мне, что ты сделал со своим отцом!

— Он скоро появится, — сказал Гектор, не указывая на то, что все в комнате — кроме Дейвина — уже точно знали, где находится Кэйлеб, благодаря самонаводящимся автономным разведывательно-коммуникационным платформам искусственного интеллекта по имени Сова. — У него, Данкина и адмирала Тартариэна был вопрос, который им срочно нужно было обсудить. Полагаю, что это как-то связано с Глинфичем или Сейджин Коди Премиум Бленд.

— Что ж, — философски заметила Шарлиэн, — по крайней мере, он достаточно тактичен, чтобы теперь не пить эту вкуснятину при мне, когда я снова беременна.

— Думаю, что вам нужно слово «благоразумный», а не «тактичный», — задумчиво сказала Айрис. — Гектору потребовалось некоторое время, чтобы обрести такую же степень благоразумия.

— Я не удивлена. — Шарлиэн покачала головой. Затем она расправила плечи, вцепилась в подлокотники кресла и уверенно, хотя и немного неуклюже, поднялась на ноги.

Дейвин вскочил на ноги, предлагая ей руку, и она с благодарностью приняла ее. Эта беременность действительно отнимала у нее больше сил, чем предыдущие, и она была благодарна, что последние три месяца они провели в Чисхолме с его более прохладным климатом. Ее чисхолмцы тоже были благодарными. По их мнению, настало время, чтобы один из детей их императрицы для разнообразия родился на их земле.

Она улыбнулась при этой мысли, но затем улыбка исчезла, когда она подумала обо всех других причинах, по которым ей повезло, что они с Кэйлебом вернулись в королевство, где она родилась, на полгода, предусмотренные имперской конституцией.

— Думаю, пришло время нам пойти и побеспокоить тех негодяев, которые в настоящее время наслаждаются некоторыми прекрасными вещами в жизни, в которых отказано беременным матерям их детей. Ну, может быть, не детей Данкина, но все же. А теперь, когда вы все наконец прибыли из Мэнчира, повара наконец могут не ждать и подавать на стол. — Она тепло улыбнулась им всем. — Рада вас видеть, — сказала она с простой искренностью, — и нам нужно многое наверстать.

* * *

Гораздо позже тем же вечером Шарлиэн откинулась на спинку огромного кресла рядом со своей кроватью, положив босые ноги на колени мужа, и потянулась, как беременная ящерокошка, пока его сильные пальцы обрабатывали ее ноющие лодыжки и уставшие икры.

— Ты действительно делаешь это очень хорошо, — вздохнула она. — Думаю, что задержу тебя при себе.

— Я польщен, — ответил он, — но считаю, что ты немного отклоняешься от цели этого собрания, дорогая.

— И если ты думаешь, что кто-то из нас собирается с ней спорить, тебе стоит подумать еще раз, — сказал низкий голос через невидимую вилку в его ухе. — Некоторые вещи важнее других.

— Или, по крайней мере, скорее всего, нас ударят, если мы скажем, что это не так, — добавил голос, подозрительно похожий на голос Гектора Эплин-Армака.

— Не понимаю, почему все так беспокоятся о моем характере, — немного жалобно сказала Шарлиэн.

— «Все» не беспокоятся о твоем характере. — Кайлеб Армак наклонился вперед, чтобы поцеловать ее в лоб. — Только те из нас, кто находится в пределах досягаемости.

— А я нет, — вставил Травис Олсин из далекого Теллесберга. Граф Пайн-Холлоу сидел, глядя из окна своего кабинета в Теллесбергском дворце на залитые солнцем крыши столицы Старого Чариса. — И боюсь, что Кэйлеб прав насчет того, чтобы я оставался сосредоточенным, Шарлиэн. Мне действительно жаль это говорить, но примерно через два часа у меня заседание совета.

— Знаю, — согласилась Шарлиэн. — Думаю, что пытаюсь потратить время впустую, потому что на самом деле я не хочу думать ни о чем таком прямо сейчас. — Она глубоко вздохнула и посмотрела на Кэйлеба почти извиняющимся взглядом. — Ты знаешь, что я становлюсь отвратительно плаксивой в последний месяц или около того.

— Любовь моя, этого достаточно, чтобы заставить кого угодно плакать, — ответил Кэйлеб. — Не то чтобы у Трависа не было мнения о том, что время идет дальше. Итак, у кого-нибудь есть что добавить к наблюдениям Нармана?

В тщательно скрытой коммуникационной сети, соединяющей членов внутреннего круга, воцарилась тишина. Это длилось несколько мгновений, а затем глубокий голос заговорил снова.

— Не думаю, что мне есть что добавить к наблюдениям Нармана, — сказал Мерлин Этроуз. — Он и Сова называли это с самого начала, и благодаря пультам дистанционного управления мы даже знаем, кто главные игроки… по крайней мере, на данный момент. Но должен сказать, что мне совсем не нравятся последствия, которые я вижу. — Контакты Кэйлеба и Шарлиэн показали его изображение, когда он покачал головой с мрачным выражением лица. — Я все время боялся, что джихад сделает неизбежным нечто подобное, но потом эти идиоты в Шэнг-ми сделали все, что могли, чтобы убедиться, что это произошло! И теперь, когда это наконец произошло, все будет еще хуже, чем могло бы быть, потому что им удавалось более или менее долго скрывать это. — Он снова покачал головой. — Если бы все участники были так же организованы, как Сингпу и Хусэн, я мог бы быть менее обеспокоен, но они разожгли пожар, который будет намного хуже, чем тот, который убил Уинтер-Глори и всех его людей. Как только начнется настоящее «массовое» восстание, я буду удивлен, если Нарман не прав насчет того, что оно принесет по меньшей мере столько же жертв, сколько убил «Меч Шулера».

Стройная женщина, удобно устроившаяся рядом с ним на диване в их каюте, поджав под себя ноги, подняла голову с его плеча, чтобы посмотреть на него.

— Ты не собираешься добавлять это в свой список «вещей, за которые я несу ответственность», — строго сказала она ему. — Харчонг — особенно Северный Харчонг — был катастрофой, которая должна была произойти еще до того, как на этой планете когда-либо родился кто-то еще, кроме тебя и Нимуэ,! Да, джихад, наконец, подтолкнул его к краю, но это все равно должно было произойти — позже, если не раньше, — и ты это знаешь.

— Ты права, любимая. — Он криво улыбнулся. — И обещаю не корить себя из-за этого. Во всяком случае, не так сильно. Однако это не меняет того, насколько все будет плохо.

— Не меняет, — признала Ниниэн Этроуз, и ее великолепные глаза потемнели. Очень немногие люди в истории когда-либо были более жесткими, чем Ниниэн Рихтейр Этроуз, но она не смогла заставить себя наблюдать за невыразимыми зверствами, творимыми в Харчонге.

— Я тоже не могу не согласиться, — сказал Мейкел Стейнейр из Теллесберга. Голос архиепископа Чариса был таким же сильным, как всегда, его взгляд таким же ясным, но скорбь на его лице была глубокой. — Знаю, что это глупо с моей стороны, но не могу не пожелать, чтобы любой, кто страдал так же сильно, как харчонгские крепостные, проявил хотя бы немного сострадания!

— Некоторые из них — горстка из них — проявили сострадание, ваше преосвященство, — тяжело произнес сэр Корин Гарвей. — Ожидать большего, чем это?

Его изображение пожало плечами на контактных линзах других, и стройная рыжеволосая женщина, сидевшая по другую сторону его стола, мрачно кивнула.

— Хотела бы я, чтобы у нас была волшебная палочка, которая могла бы все это остановить, но у нас ее нет. — Ее глаза — такие же темно-сапфировые, как у Мерлина, — были темными. — И знаю, что многие люди, с которыми это происходит, особенно дети, не заслуживают этого. Но некоторые из них заслуживают, Мейкел. — Ее лицо напряглось. — Некоторые из них заслуживают каждую чертову секунду этого.

— Конечно, заслуживают, но дело не в «воздаянии по заслугам», Нимуэ. — Стейнейр печально покачал головой. — Тот факт, что некоторые из них этого не заслуживают, ужасен, но я молюсь за людей, пытающих и убивающих их, так же сильно, как и за невинных жертв. Ничто другое в этом мире не может проклинать и уничтожать души так эффективно, как наша потребность отомстить и назвать это справедливостью.

— Возможно, ты прав, — признал граф Корис, — но я не вижу никакого способа изменить человеческую природу, Мейкел. Так что, полагаю, вопрос в том, можем ли мы что-нибудь сделать, чтобы минимизировать его последствия. Если мы не можем остановить это, есть ли какой-то способ, которым мы можем хотя бы ограничить резню?

— Я пока не вижу ни одного. — Кэйлеб приподнял бровь, глядя на Шарлиэн, но его жена только печально покачала головой в знак согласия.

— Официально у нас все еще есть только слухи о том, что происходит, — продолжил император, переключая свое внимание на остальную часть группы. — Знаю, что подтверждение уже в пути, и нам придется сформулировать какую-то официальную политику, когда оно поступит, но пока этого не произойдет, мы ничего не могли бы сделать, даже если бы мы могли что-то придумать.

— На самом деле, думаю, у меня может быть какая-то надежда на инициативу барона Стар-Райзинга, — сказал князь Нарман из компьютера, в котором находились он и его виртуальная реальность.

— Ты действительно думаешь, что он сможет это провернуть? — В голосе Пайн-Холлоу звучал скептицизм, и созданное компьютером изображение Нармана пожало плечами.

— Я действительно думаю, что он может… если ему повезет больше, чем аду, простите за выражение, Мейкел. — Губы Стейнейра дрогнули, и Нарман ухмыльнулся. Затем его собственное выражение лица стало серьезным. — Травис, Сова и я не могли предсказать, что появится кто-то вроде него, или, скорее, мы намеренно отказались принимать желаемое за действительное и надеяться, что появится кто-то такой. Но я думаю, что он действительно собирается попробовать, а не бросать все и бежать со своей семьей, и доктор Джонсон был прав. Видит бог, у Стар-Райзинга достаточно ужасных примеров по соседству в Тигелкэмпе, чтобы сосредоточить чье-либо мышление! Мало того, крепостное право в западном Харчонге никогда не было таким жестоким, как в остальной части Северного Харчонга.

— Главным образом потому, что именно там сосредоточено так много ремесленников и мастеров Северного Харчонга, — отметила Ниниэн. — Особенно в Буассо и южном Чешире. Конечно, в Омаре и Паскуале их столько нет. А в провинции Бедар почти нет населения, если не считать нескольких рыбаков на побережье.

— Но в западном Харчонге гильдии были в такой же степени связаны с аристократией, как и где-либо еще, — возразил Эдуирд Хаусмин, герцог Делтак. — Они так же заинтересованы в старой системе, как и все остальные.

— Не совсем, — не согласился Нарман. — О, они замешаны, не думаю, что кто-то мог бы поспорить с этим, Эдуирд. Если уж на то пошло, знаю, что они не хотят видеть, как на их территорию вторгаются мануфактуры вашего стиля. Но сомневаюсь, что они также хотят видеть, как убивают их семьи. И учитывая, сколько еще мелких землевладельцев остается в Буассо и Чешире, даже интересы местной аристократии не так связаны с землей, как интересы крупных держателей власти, скажем, в Тигелкэмпе или Чьен-ву.

Делтак кивнул, хотя и с сомнением на лице. Некоторые из этих «мелких землевладельцев», такие как сам барон Стар-Райзинг, были одними из самых древних аристократических семей Харчонга, учитывая первоначальную модель человеческой колонизации, переселившейся в эти провинции из первоначальных анклавов вокруг Пекинского залива и бухты Ялу. Тем не менее, они также переехали туда до того, как знатным вельможам удалось монополизировать власть. Фактически, эти древние семьи были в значительной степени вытеснены с верхних мест харчонгской структуры власти более недавно облагороженными семьями, распространившимися на восток от их новой столицы в Шэнг-ми в Тигелкэмп и Чьен-ву.

Это, вероятно, помогло объяснить, почему в Буассо и Чешире крепостное право было менее репрессивным. Некоторые из крестьянских владений в этих двух провинциях были почти такими же древними, как титул Стар-Райзинга, а огромные поместья с сотнями, даже тысячами привязанных к земле крепостных были редкостью.

Это также было причиной того, что богатые семьи там вкладывали больше средств в торговлю, чем где-либо еще в Северном Харчонге. Южный Харчонг, конечно, был совсем другим делом, с меньшим количеством знати любого рода и гораздо более открытым взглядом на то, что касалось торговли. Но мало того, что Стар-Райзинг и его товарищи были лишены выгодных должностных привилегий более могущественными аристократами, которые монополизировали имперское правительство и бюрократию, они не могли получать достаточный доход от ведения сельского хозяйства в своих небольших поместьях, особенно учитывая его неэффективность в Северном Харчонге. Так что у них не было другого выбора, кроме как искать другие пути… что, конечно, позволяло знатным, богатым землями представителям аристократии презирать их как простых торговцев.

— Я не говорю, что шансы на стороне Стар-Райзинга, — продолжил Нарман. — Я только говорю, что он может это провернуть. И если он это сделает, уверен, что он последует совету обратиться за помощью к чарисийцам.

— Какую «помощь» мы могли бы им на самом деле оказать? — скептически спросил Делтак.

— Правильный вопрос, — сказал Кэйлеб. — Не хочешь попробовать, Кинт?

— Если мы говорим о военной помощи, — ответил Кинт Клэрик, барон Грин-Вэлли и герцог Сирэйбор, — мне придется серьезно подумать, прежде чем я смогу дать вам какой-либо окончательный ответ. Но уже могу сказать вам, что у нас нет достаточных военных возможностей для широкомасштабного вмешательства в Харчонге. Такого рода катящаяся катастрофа высасывает войска, как губка, а мы все еще сокращаемся от уровней джихада.

— Никто из нас не думает, что мы сможем это сделать, — сказал Мерлин. — Но как насчет только западных провинций? Предполагая, что Стар-Райзинг и его друзья смогут держать ситуацию «под крышкой»?

— Если только «крышка» не включает в себя что-то помимо подавления, думаю, что подходящая фраза — «ни единого шанса в аду», — прямо сказал Сирэйбор. — Если он сможет привести свободных крестьян и тот небольшой средний класс, который у него есть, к каким-то подлинному разделению власти с аристократией, и если многим из них удастся убедить большинство крепостных, что они действительно хотят провести реальные реформы, мы, вероятно, могли бы найти в себе силы обеспечить по крайней мере, какие-то островки стабильности. Но это слишком много «если», Мерлин!

— Это правда, — сказал Стейнейр. — Но у них может быть больше шансов справиться со всем этим, чем ты думаешь, Кинт, учитывая, насколько менее жестко местная Церковь сопротивлялась реформам Дючейрна. На самом деле, как в Буассо, так и в Чешире есть сильный реформистский элемент — особенно в Буассо. Вы знаете, как сильно епископу Йопэнгу доставалось как от Шэнг-ми, так и от Жинко из-за его поддержки реформизма.

— И именно поэтому я думаю, что они могли бы это провернуть, — согласился Нарман. — Стар-Райзинг старается привлечь епископа на свою сторону, и теперь, когда Жинчи отсутствует, я думаю, что у Ляйэна найдутся последователи внутри в Церкви, по крайней мере, в Буассо.

Сирэйбор обдумывал это несколько секунд, затем кивнул.

Бодэн Жинчи, архиепископ Буассо, был церковным аппаратчиком старой школы, яростно выступавшим против реформ Робейра II. Но ему также было больше восьмидесяти лет, и он становился все более слабым. На самом деле, он ушел бы в отставку по крайней мере два или три года назад, если бы иерархия харчонгской церкви была хоть на йоту менее решительно настроена помешать Робейру заменить еще кого-либо из своих членов. Как бы то ни было, Жинчи не собирался просить о замене, и никто из его коллег-архиепископов не был бы счастлив, если бы он это сделал. В то же время возраст, слабое здоровье и растущая потеря умственной сосредоточенности помешали ему сохранить твердую власть над реформистами в его собственном архиепископстве.

И когда в собор Жинчи в Жинко дошли первые сообщения о разграблении Шэнг-ми, он запаниковал, Вероятно, было несправедливо обвинять человека его возраста, чей разум был все более затуманен, даже когда дело касалось рутинных дел, но он находился на первой галере, уплывшей на юг, и его бесцеремонный отъезд создал внезапный вакуум на самой вершине религиозной иерархии провинции. Более того, его трусость — а это было единственное подходящее слово, какие бы оправдания ему ни придумывали, — еще больше подорвала позиции сторонников жесткой линии в Церкви.

Йопэнг Ляйэн, епископ Потона, был совсем другим прелатом. Ему было всего сорок семь, на тридцать с лишним лет моложе Жинчи, и он был одним из тех реформистов, которых Жинчи не смог должным образом подавить. Его епархия не была богатой, но Потон был третьей по старшинству епархией провинции после епархий Жинко и Киджэнга. Это давало ему больше старшинства, чем можно было предположить по его молодости, и он был не только моложе любого из этих двух других епископов, но и гораздо более харизматичным. На самом деле, в отличие от них, ему действительно доверяли крестьяне и крепостные его епархии. Если бы Стар-Райзинг мог привлечь его в зарождающееся временное правительство, которое он пытался создать…

— Я все еще думаю, что это было бы сомнительно, — сказал герцог, — но вы с Мейкелом правы насчет Ляйэна.

— И штыки — не единственный способ сохранить мир, — заметил голос сопрано.

Леди Илейн Клэрик, герцогиня Сирэйбор, была на десять лет моложе своего мужа, с экзотическими — по стандартам Старого Чариса — золотистыми волосами, зелеными глазами и ярко выраженным сиддармаркским акцентом. Они с мужем встретились после кампании в Тарике, которая положила конец джихаду, и за этими зелеными глазами были темные места, оставленные тем, что ей пришлось сделать, чтобы сохранить жизнь себе и своей младшей сестре Лизбит после того, как «Меч Шулера» уничтожил всех остальных членов их семьи.

Лизбит приняла постриг у бедаристов Церкви Чариса как сестра Лизбит и становилась блестящим молодым психологом. Внутри Илейн все еще было слишком много гнева для такого рода сближения с Церковью, даже в Чарисе, но она была членом внутреннего круга почти со дня своего замужества, и она поняла как проблему, с которой столкнулся круг, так и его возможности — с почти пугающей ясностью.

— Что ты имеешь в виду, Илейн? — спросила Шарлиэн.

— Наверное, я единственный участник беседы, который видел подобное безумие изнутри. — Голос леди Илейн был таким же темным, как и ее глаза. — Когда это началось в Харчонге, я молилась Богу, чтобы все было не так плохо, как в Сиддармарке. Теперь, похоже, на самом деле все будет еще хуже. И это означает, что мы должны сделать все, что в наших силах — все, что угодно, ваше величество, — чтобы… смягчить это. Я точно знаю, почему ты не хочешь посылать войска в самую гущу событий, Кинт. Если уж на то пошло, не думаю, что какое-либо чисто военное решение сработало бы. Думаю, вы правы в том, что они могли бы помочь обеспечить, по крайней мере, ваши «островки стабильности», но нам нужно больше, чем островки. Мы должны дать надежду Стар-Райзингу и остальным, а не только солдатам. Мы должны дать им такую надежду, которую они могут распространить на других людей — на этих ремесленников и мастеров гильдий, на крестьян. Даже для крепостных.

— Думаю, что все мы согласны с этим, — серьезно сказал Кэйлеб, и остальные кивнули. Может быть, по меркам других людей Илейн и была юной, но она была всего на год моложе самого Кэйлеба, и обладала трудно доставшейся мудростью, далеко не по годам. — Проблема в том, как мы это делаем.

— Мы делаем то, что чарисийцы делают лучше всего, ваше величество. — Она одарила его странной улыбкой. — Мы инвестируем. Мы берем эти островки стабильности и превращаем их в острова процветания.

— С кем мы будем работать по инвестициям? — спросил Делтак. — Ты права, Илейн. Если бы мы могли это сделать — если бы мы могли найти кого-то в партнеры, и Кинт мог бы купить нам достаточно большое окно стабильности — это бы очень помогло! Некоторые семьи, занимающиеся торговлей, особенно в Буассо, сразу же увидели бы эту возможность, но не думаю, что у них достаточно капитала или времени, чтобы воспользоваться ею.