Помоги проекту - поделись книгой:
– Я тебя умоляю, она же гралейка. Новых наплодит, – Рофомм фыркнул. – У наших баб отношение к собственному помету как у кругломышей – они вроде любят детей какой-то животной любовью, но в случае опасности сожрут или уничтожат.
– Ты никогда не хотел детей, верно?
– Ни я, ни жена. А ты?
– Моя жена была беременная, когда её убили.
– Крепкая всё-таки у тебя душа, Парцес, если ты всего лишь седой после этого.
Омма да Нерели поравнялась с ними и приветственно ухмыльнулась.
– А, гремучий доктор. Эр номинно.
– Эр номинно, – буркнул Рофомм, пытаясь обойти её, но дама была настроена болтливо.
– Вы не представили мне своего товарища, омм, – говорила она на гралейском, но у Парцеса лицо было непроницаемым, словно он все понимал. – Вы с Серебряной Черты?
– Вэр, – спокойно ответил Дитр. Кое-что он всё-таки понимал.
– Веду родича в рюмочную, он говорит, что в столице паршивое пойло, то ли дело в Гоге, – заговорил Рофомм, но дама из полиции нравов его прервала:
– Вам придётся далеко идти, доктор. За питейные заведения на трёх прилежащих радиусах отвечает омма да Зереи, поэтому там велено вам не наливать. Простите, но это здоровье нации.
– Пустота с вами, омма да Нерели, – Рофомм сплюнул и, обойдя тётку, зашагал дальше, Парцес припустил за ним. – Нет, ты слышал?! – возмущался шеф-душевник. – Наши бабы заполонили всю полицию нравов.
– Так всегда было, – пожал плечами Парцес. – Полиция нравов, стрелковые полки в армии, родильные отделения, абортарии, курьерские службы и обувные цеха – где-то же вашим надо работать.
– Пусть себе работают, только мне бы не мешали. Половина циркуляра не просыхает, а им есть дело только до меня, потому что, вишь ты, здоровье нации их беспокоит!
Дитр прищурился, решая, сказать ему или нет, что это он вылил весь алкоголь в кабинете, но решил промолчать.
Дом встретил их скорбной разрухой. Когда Рофомм узнал, что жена от него ушла, из него вырвалось наружу столько боли, что диван и кресла разлетелись во все концы, пианино отшвырнуло в окно, разбив его, а о другой мебели было вообще страшно вспоминать. Выпустив кота пастись в руинах интерьера, он вскарабкался на второй этаж по опасно шатавшейся лестнице, а Парцес цокал языком, изучая лестничные подпорки, и, видимо, уже прикидывал, как это будет чинить.
– Ну где, где же ты, – бормотал Рофомм, обшаривая ящик в письменном столе.
– Давай помогу, – за спиной возник Парцес и, ловко прихватив ящик за донышко, вытащил его из стола. – Предметы первой необходимости нужно держать в порядке. Что же ты ищешь? Револьвер или порошок? Хочешь застрелиться или нанюхаться? – Рофомм не успел ответить, потому что Парцес, схватив пузырёк с эритрой, высыпал порошок на пол.
– Нет! Срань! – Рофомм грохнулся на паркет и прильнул носом к доскам, желая собрать хоть что-то, и вдруг его схватили за шкирку и огромным рывком поставили на ноги. В следующую же секунду в ушах зазвенело – Парцес отвесил ему пощёчину.
– Какой же ты жалкий. Остаётся только застрелиться, – он взял револьвер и принялся его изучать, пока Рофомм ошеломлённо потирал щёку. – Церлейская сборка, хороший был. Только ты из него не сможешь застрелиться, не почистив. Ты умеешь чистить оружие? Нет? Тогда я починю тебе лестницу, и ты повесишься – как тебе идея? Отличная лестница, чтобы повеситься, как раз для человека твоего роста. Рофомм, – Парцес взял его за подбородок, и шеф-душевник, который терпеть не мог, когда посторонние трогали его лицо, к своему удивлению, даже не отпрянул, – если ты попытаешься нанюхаться или напиться, я это пресеку. Если ты попытаешься себя уничтожить, я не дам тебе этого сделать. Я буду ходить за тобой по пятам, пока ты не оклемаешься.
– Тебе-то до меня какое дело? – раздражённо прошипел врач, когда Парцес убрал руку.
– Хочу переспать с твоей бывшей женой, – Парцес изобразил мерзкую ухмылку, это получилось неестественно. – Шучу, конечно. Меня от неё жуть берёт. Даже не понимаю, чего она с тобой развелась, по-моему, вы были отличной парой. Где у тебя инструменты? Надо починить лестницу.
Рискуя сломать себе шею из-за неуклюжей слабости, Рофомм полез на крышу, где мама, ещё когда дом был их первой аптекой, устроила садик.
Чтобы гонять птиц, мать много лет назад заказала у местного мастера заводной манекен, тот уже, наверное, заржавел и больше ни на что не годился. Почти всё растения, которым бы уже нужно было зазеленеть и даже зацвести, погибли. Остались только пышные кусты с набухшими бутонами огромных голубых цветов. Где-то внизу взвизгнул Паук, испугавшись по глупости малолетнего животного отражения в одном из разбитых зеркал, а Рофомм, с трудом добыв огонь из отсыревшей спички, принялся пыхтеть папиросой.
Тут, на этой самой крыше, он впервые обесчеловечился – в знак своей жертвы всемирному посмертию. Здесь он начал сходить с ума. Интересно, тут всё закончится для его человечности? Усохнет ли однажды его душа до треугольной змеиной головы?
– Ну ты и накурил.
Врач вздрогнул и обернулся на голос, оторвавший его от любимого дела.
– Пошёл ты, Парцес. Это же ты вылил всю мою выпивку в кабинете, ты, засранец. У меня даже злиться нет сил, проблудь всемирная, когда же это кончится?
– Когда ты сам решишь, – Парцес пожал плечами и примостился рядом. – Ты спросил вчера – зачем я помог твоей матери? Я же знаю, как тебя зачали, тебя зачинали как очень опасную тварь, Звёздный Помазанник. Ты это знаешь?
– Знаю, – хрипло ответил он.
– Я просто не хотел, чтобы твой потрясающий, кручёный ум оказался в плохих руках – в твоих собственных, например. Ты меня будешь слушать или свои спички? – возмутился он, увидев, что шеф-душевник грохочет коробком над ухом. – Убери! Я бы очень хотел застать тебя нормальным или хотя бы счастливым, но, видимо, сделал что-то не то. Я думал, что, если тебя воспитает всемирно сильная женщина, окружённая поддержкой хороших людей, сможет что-то получиться. Наверное, что-то и впрямь получилось – ведь ты не пустой. Но ты – болото. В чём я ошибся, – Парцес придвинулся ближе, обдавая его привычным теплом здоровой души, – раз ты так крепко рехнулся?
– Нигде ты не ошибся, – он снова вытащил из кармана спички, но грохотать не стал, а лишь скрёб грязным ногтем по фабричному гербу на картонке. – Я сам это выбрал. Сам, говорю же.
2. Спичечный коробок
То, что он странный, говорил ещё дядя Эрц, мамин начальник.
– Попросил у меня револьвер. Я обрадовался, решил научить мальца стрелять, – рассказывал он Нарле, положив голову ей на колени, пока пятилетний Рофомм под столом играл с тем самым револьвером, крутя пустым барабаном у себя над ухом. – А он попросил показать, как его разобрать. Я уже Лирне сказал, что он у неё умный до ненормального. Помнишь, как мне маменька прислала свежих фермерских жаб? Так он этих жаб разделывал и глядел, что внутри.
– Не надо, не хочу про это слушать! – Нарла замахала руками. Ей претили мерзкие проявления детства. Дети обязаны быть хорошенькими, как сын её лучшей подруги, а вот то, что он лезет во внутренности мясных жаб, она знать не желала.
– А мне ещё Кинеэ – который из убойного, помнишь, маньяки у него? – рассказывал, что так всё и начинается. Я почти забеспокоился, спросил мелкого, не жалко ли ему жаб? «Они же уже мёртвые, дядя Эрц. Живых жалко». Милость всемирная, думаю, хоть не урод. Но странный. Друзей ему надо. Но ему тяжело, он уже читает на двух языках, если верить Веллогу, а обычные дети… туповаты. Моей Леаре тоже было тяжело, – Эрц-Скорпион театрально вздохнул. По случаю и без он упоминал свою старшенькую – единственную законнорождённую из всего множества дочерей от стаи разных женщин. – Как и всем отменным девкам, что рождаются от меня. Пока не поступят в институт, где находят себе компанию.
Нарла, которой всегда было с кем общаться, перепугалась и решила, что именно сейчас самое время схватиться за живот и сообщить любовнику, что она беременна. Эрц Андец вскочил и гордо заворковал, какой он счастливый человек – от него рождаются только девочки и исключительно они. А для ирмитов нет большей радости, чем дочь, ибо на женщинах зиждется их древняя и великая нация коммерсантов и интеллектуалов.
Рофомм на секунду остановил барабан револьвера, вдруг почувствовав, как в желудке что-то искристо защипало – как если бы он разом проглотил ложку мёда. То была радость, понял он, снова принявшись стрекотать пустым оружием, радость, что у него теперь будет друг.
Когда Нарла прикорнула на диване, он подкрался к её всё ещё плоскому животу и уткнулся носом в блестящую ткань певичкиного платья. Если он что-то скажет неродившейся девочке, она его не услышит, поэтому он только и мог, что молча дышать и тянуться своими недоразвитыми, но уже цепкими всемирными силами к эмбриону.
Он что-то терял в этот момент, чего-то в нём становилось меньше. Что-то золотистое лилось из его нездешней сущности, одушевляя материю, у которой мало что сформировалось, включая душу. Нарла, почувствовав что-то, раскрыла насурьмлённые глаза и ласково погладила мальчика по кудрям.
– Красавчик, хороший. Она тебя тоже полюбит. Тебя все любят.
Любят его или нет, Рофомм толком не знал. Мама была в ту пору страшно занятая. Говорят, начинала она с помощницы в гримерке, но Эрцу пришлось её повысить после того случая со снабженцем – Рофомм знал только по рассказам взрослых, ему тогда было два года. Снабженец закупал шары для «буйного стада» по цене моржового бивня, а мама обнаружила, что сделаны они из сосны и покрыты эмалью. Она рассказала Веллогу, управляющему игорным домом, а Веллог проверил счётные книги, посадив рядом маму. Вместе они нашли слишком много несостыковок, и Эрц-Скорпион решил уволить снабженца привычным для него способом.
Нарла верещала, топая ножкой, отбежав на два шага от трупа с простреленным виском, под которым растекалась тёмная лужа:
– Зачем убивать, да ещё и при ребёнке?! Проткнул бы ему ладони да вышвырнул бы на мороз!
Эрц убрал револьвер в карман.
– Детка, ты как дикая! Мы не в Гоге, успокойся. Лирна, напиши, пожалуйста, нашему следователю, что мой бывший сотрудник застрелился из моего револьвера. Ну, чего ты встала? – он повернулся к Лирне Сиросе, которая кривилась, подыскивая слова, чтобы, не нагрубив шефу, потребовать у него больше не убивать людей при её сыне. – Быстрее закончим – быстрее приступишь к новой работе. Ты же всё отыскала? Мне Веллог рассказал. Смекалка и лояльность, Лирна, – он потрепал даму по плечу, – имеют эффект, обратный тому, что ты только что наблюдала.
У Эрца Андеца были игорные дома, гоночные цеха и многое другое, он планировал выйти в аптечную коммерцию, но не хватало людей, которым он бы мог доверять.
Он отправил Лирну учиться на провизора за его счёт, и с тех пор Рофомм почти её не видел – мама либо работала, либо была на учёбе. Читать его учил Веллог, который клялся, что ненавидит детей, особенно Лирниного гадёныша, но продолжал скармливать ему два букваря – варкский и гралейский, «чтобы помнил корни».
– Он у меня умный, – Лирна гладила сына по голове или даже обнимала. Но на руки она его никогда не брала – сначала потому, что из-за принципова сечения ей нельзя было поднимать тяжести, а затем из-за свойственной ей отрешённости, которую все принимали за холодность. Рофомм же знал, что, пока он будет умным, мама будет тепла к нему. Она никогда не пела ему колыбельных и не сюсюкалась с ним, как Нарла с проектом очередной Скорпионьей дочки. Он бы всё отдал за нежность, но ему нечего было отдавать, и он ничего не мог сделать, кроме как быть умным.
Эрц успел придумать имя своей тринадцатой по счёту дочери до того, как его застрелили. Рофомм помнил этот день и в пятнадцать, и в тридцать лет.
Весь игорный дом забронировали под приватную встречу деловые люди, а Нарла, единственная женщина в зале, в расшитым золотом платье и с сухоцветами в коротких светлых волосах, пела своим вибрирующим голосом что-то сладостно-глупое:
Рофомм спрятался за занавесом и искал глазами что-нибудь гремящее или стрекочущее, потому что револьвер дядя Эрц забрал себе. Он сидел у самого помоста, разговаривая с крепким человеком по кличке Кувалда. Разговор шёл на любезных тонах, но Эрц всегда и со всеми разговаривал очень вежливо, даже когда сообщал собеседнику, что планирует его пристрелить.
Кувалда-Нерс что-то сказал, а Эрц-Скорпион что-то ответил, как вдруг Кувалда вскочил со стула, вытаскивая оружие. Следом за ним вскочили люди за соседними столами – и с его стороны, и со стороны Эрца. Когда послышались первые выстрелы, Рофомм не стал прятаться в гримерной, где уже визжали дамы, а выглянул из-за занавески, чтобы посмотреть свалку поближе.
Нарла стремглав припустила к занавеске, но не успела и с воплем упала, хватаясь тонкими руками за ткань – ей в ногу попала пуля. Она прижала руки к кровоточащей ноге и, слабея от боли, отползала прочь с помоста.
Скорпион валялся на полу, истекая кровью, но его люди продолжали палить по бойцам Кувалды. Послышался крик Веллога, который, размахивая руками, выбежал в зал:
– Да что вы делаете, выблудни?! Здесь же газовые рожки с трубами, вы нас всех… А-а! – взвыл он, когда Кувалда подстрелил и его.
Администратору досталось покрепче, чем Нарле, – он схватился за живот и осел на пол. От боли он скривился, и Рофомм подумал, что боль делает людей жутко уродливыми. Тихо скуля, он отполз к помосту и вцепился руками в живот. Мама, поняв, что сына нет в гримерке, выбежала в зал, а Кувалда что-то орал про «лояльность новому начальству», и Рофомм вдруг до странного сильно возжелал заткнуть ему чем-нибудь рот, чтобы он даже пискнуть боялся.
Рука Нерса, в которой был зажат револьвер, вдруг перестала принадлежать хозяину, хотя он явно сопротивлялся. Рука выгнула кисть, и дуло револьвера упёрлось ему в губы, раздвигая их и скрежеща по зубам. Все – и люди Кувалды, и люди Скорпиона, застыли, а Кувалда размахивал второй своей свободной рукой, требуя не вмешиваться. Нарла, поняв, что её никто не замечает, сползла с помоста, подтягивая за собой раненую ногу, и стала рыскать руками по трупам в поисках револьвера.
– Это она! – заорал вдруг кто-то из подчинённых Нерса, завидев Лирну. – Странная баба из администраторов! Я видел её за работой, она всемирная паску…
– А ну схлопнись! – рявкнула в ответ на него Лирна, подбегая к сыну и хватая его за плечи. – Ты чего вылез? Иди отсюда, пошли, Рофомм… – с деланым спокойствием заговорила она.
Но Рофомм не шевелился. Один из локонов упал ему на бровь и щекотал веко, но он даже не думал его стряхнуть. Он без особого удивления собственным способностям смотрел на Кувалду-Нерса. Где-то внутри, и в то же время не-здесь, он держал Кувалду за руку своей хилой детской ладонью. Не-рука Кувалды сопротивлялась, и телесная его рука сопротивлялась тоже. Но Рофомм был слишком раздражён тем, что Нерс пристрелил дядю Эрца, который давал ему поиграться с револьвером, ранил Нарлу в её тонкую ровную ногу, ранил Веллога в живот. И вообще Нерс ему не нравился. Можно заставить его нажать на курок, ведь дядя Эрц мёртв и не скажет, что он жестокий и урод.
И тут один из бандитов догадался.
– Это он! Это не она, а её маленький гадёныш!
Кто-то из бойцов дёрнул опустившимся было оружием, как Лирна зашипела:
– Только попробуй его тронуть, и я тебе лицо отгрызу!
Нерс что-то неразборчиво замычал, говорить он не мог из-за того, что дуло уже было у него во рту. Что бы он ни говорил, один из бандитов понял это как приказ пристрелить Рофомма:
– Да ничего она не сделает, прибейте мелкого…
– С ума сошёл? – рявкнул на него коллега. – Он же маленький! Твоё посмертие гноем и вонью…
Нерс снова замычал. Нарла уже нашла револьвер и проверяла его на предмет готовности. Тот, кто предложил пристрелить Рофомма, прицелился в ребёнка и приладил палец к спусковому крючку, но Нарла успела раньше, выпустив ему в грудь весь барабан. Она что-то кричала на гогском диалекте про «проблудной конец», из которого вылез бандит, чтобы попасть в свою «ржавую мамашу», про червей, которые сожрут его посмертие, что-то про Скорпиона и про свою ногу. Люди Скорпиона вскинули стволы, целясь в тех, кто направил пистолеты на Нарлу, а Кувалда, все ещё с дулом во рту, неистово мычал и пятился, размахивая рукой своим людям, чтобы они не стреляли. Когда патроны кончились, Нарла зарыдала, забыв про ногу, из которой вытекала кровь.
Лирна взяла сына за руку и подошла с ним к Кувалде. – Нерс, ты сохраняешь спокойствие? – спросила она.
Собрав в кулак последние капли иронии, Кувалда неразборчиво хмыкнул.
– Сынок, отдай мне, пожалуйста, его револьвер.
– Но тогда они тебя застрелят, – возразил Рофомм.
Лирна провела рукой по его кудрям.
– Ты у меня такой умный! Конечно же, не застрелят, ведь если что-то случится, то я, ты или Нарла взорвём газ. – А Нарла сможет? – с сомнением спросил мальчик.
– Да я им кишки на срам намотаю, – сквозь слёзы прорычала певичка, которая уже раздобыла новую партию патронов и принялась заряжать револьвер.
– Ну ладно, – пожал плечами ребёнок и освободил руку Кувалды от своей воли. Нерс послушно отдал оружие Лирне, вытирая рукавом рот, из которого от страха сочилась слюна как у псины.
Мама о чем-то тихо заговорила с бандитом, но Рофомму не было дела до их бесед. Он уселся рядом со скулящим Веллогом и попросил перестать его издавать «эти звуки». – А какие, всемирной селёдкой тебя по морде, звуки я ещё должен издавать? – прорычал администратор. – У меня пуля в кишках, и они кровоточат вовнутрь и во все стороны.
Он снова скрипнул, и Рофомм скривился. Дядя Веллог со своими звуками боли мог бы вдохновить целый оркестр музыкантов-упадочников, но Рофомм не был ценителем искусства даже на свой детский манер. Скулёж Веллога шёл от боли, а боль вызывала рана, всю серьёзность которой он ещё не осознал. Когда он особо противно скрипнул, Рофомм почувствовал, как его сущностное щупальце вторгается в самую рвань, откуда шло больше всего крови. Рвань начала затягиваться слой за слоем, выталкивая пулю из тела Веллога. Веллог перестал скулить, осознав, что боль прошла. Теперь он ухал, трогая себя за живот. Нащупав скользкую от крови пулю под рубашкой, он запустил пальцы под кафтан и вытащил железяку на свет телесный.
– Жуть всемирная, – прошептал он и перевёл взгляд с пули на серьёзное лицо мальчика. – Ты чего сделал?
– Я бы что угодно сделал, лишь бы ты умолк, дядя Веллог, – ответил Рофомм.
Позже приехали несколько мужчин в полицейских плащах, которых он раньше частенько видел распивающими с Эрцем кактусовую гоночную, а потом мама, взяв его за руку, пешком пошла куда-то далеко, а за ними покорно шли Нерс и ещё несколько человек. Кажется, они уже покинули столицу и вошли в ту часть агломерации, где жили богатые в собственных домах с садиками. В одном из таких домов жили госпожа Андеца с Леарой, старшая жена и единственная законнорождённая дочка Эрца-Скорпиона. Взрослые что-то обсуждали, а мать не отпускала его от себя. Видимо, ей доставлял удовольствие страх в глазах Кувалды.
– Он больше не пытался захватить дело, – рассказывал Рофомм. – Жена Эрца легализовала всё, что могла, а мать получила-таки свою аптеку. Вот в этом здании, – он похлопал ладонью по жухлой траве увядшего садика на крыше Дома-с-манекеном.
Где-то там, где нити времени сплелись с другой реальностью, курсант полицейской офицерской школы Дитр Парцес читал книги по истории криминала о том, как застрелили легендарного Эрца Андеца по прозвищу Скорпион. Его партнер-конкурент Нерс Кевцес по прозвищу Кувалда перебил всех сотрудников, включая, видимо, Нарлу и Веллога, а затем устроил самую настоящую бандитскую осаду семейного поместья в богатом пригороде. Кевцес полностью захватил его дело и его имущество, не оставив живых наследников, но торжествовал он недолго – не сумев договориться с прикормленными Скорпионом полицейскими, он сам поплатился жизнью. А Лирна Сироса умерла за пять лет до всего этого, истекла кровью после тяжёлых родов. Рофомм Ребус рос в сиротском доме за пару циркуляров от перестрелки, в окружении равнодушных, жестоких или даже извращённых людей. Одиноким, напуганным до злобы, которая однажды вырастет до всемирных масштабов и поднимет Ребуса до недочеловеческой высоты порочного гения. Но не здесь. Не в этом временном узоре.
– Твоя дама – дочка певички от Эрца? – спросил Дитр, вспоминая стрекотливую девицу, что обжималась со Скорпионом у него на глазах. – Я видел их обоих. Не признал. Непохожа. Гадал, кто она по национальности.
– Да, женщины-метиски порой ставят в тупик своей внешностью, – душевник мрачно усмехнулся.
– И ты тогда понял, что обезумеешь? Когда вытащил пулю из толстяка?
– Нет, я же был совсем мелким. Дети чего только ни творят – им можно, им надо выживать.
– Да, я уже слышал это, – Дитр усмехнулся, – от одного учёного. У тебя очень сильная жена. Эта дрянь внутри меня её прямо-таки ненавидит. Дамочка влезла в моё время, и, если б не проклятие, увидела бы всю мою биографию вплоть до ночи, когда меня зачали. Интересно, она сама по себе такая талантливая – или потому что ты всю жизнь только и делаешь, что её любишь?
Рофомм повернул к нему своё измождённое, посеревшее лицо без выражения. Оно было похоже на грязный обломок мрамора.
– Никогда об этом не думал. Просто знал, что, пока я её люблю, я хоть в чем-то нормальный.
Им с Джером было по четырнадцать лет, когда по всему Кампусу носились глашатаи с воплями о том, что началась война. Детей, даже младших студентов предынститутских групп, оторвали от занятий, дабы поведать, как храбрая армия Конфедерации готовится отбросить подлых агрессоров из Доминиона.
Западное государство-монстр было иного мнения и совсем не оправдывало ожиданий патриотов. Они раздавили укрепления Серебряной Черты и основную часть военных сил, которые из-за внезапности нападения не смогли отстоять юг, а теперь Доминион с успехом продвигался по Гогу, занимая шахтёрские поселения и рабочие городки с оружейными заводами.
– Захватили Гог, – Рофомм грохнул над ухом коробком, пока Джер критически разглядывал пропагандистский плакат. – Поставят на рельсы свой поезд в броне, поедут в столицу. Перебьют тут нас всех, поедут в Акк. И конец – и привет, новые субдоминантные земли Церлейского Доминиона.
– Батя говорит, что это все враки про их бронепоезд, чтобы нас деморализовать, – Джер зевнул. – Плакат убогий.
Поделиться книгой: