Наследник Седьмой Марки

— По-твоему, я что, не смог бы справиться с этим подсылом? — повторил он, когда девочка закончила жевать.

— Ну-у, Ян! — протянула та. — Ты чего? Он же и добивался этого! Это же Олельковича прихлебатель, верно? Ну, вызвал бы ты его на дуэль, побил бы, тогда бы тот второго послал. А так он не просто обломится, но и опозорится! Представь, его побьет девчонка четырнадцати лет!

— А ты уверена, что справишься с ним?

Ян знал, как готовили его сестру — Эссены в своей службе не делали скидок на пол и возраст, — но все же немного опасался того, что София недооценивает противника и переоценивает себя.

— Пф-ф, братик! Я тебя умоляю! Ты же видел его икры? А плечи? Осанка как у борца. Его в роду учили фехтованию на уровне придворных танцев. Здешние благородные дома слишком верят в свои конструкты, а холодное оружие уже забыли, когда в реальном бою использовали! Слушатели в Гимнасии такие же. Ну, которые уже начали изучать магию на практике. Слишком уверены в том, что против «искры», «шара» или «водяной плети» нет защиты.

Юноша кивнул — он думал так же. Только вот не понимал, когда его сестра, выросшая в сельской местности, вдруг стала экспертом по боевым возможностями студентов.

— Слушать надо! — ответила София на этот вопрос. — Это же ты у нас ходишь как человек-дождливая туча, а я с людьми разговариваю. Девочки из старых домов меня избегают, но молодой дворянство и мещане не чинятся, даже просят помочь с теорией.

— Меня тоже, — признался Ян с улыбкой. С сыном кузнеца Никитой он уже три дня разбирал непонятные тому вещи в теории магии.

— О! А ты не так безнадежен, Йохан фон Эссен!

— Как и вы, баронесса, — не удержался Ян. — Ладно, доедай свои пирожные и дуй к менторам, выписывай разрешение на учебную дуэль.

Как уже говорилось, несколько дней до этого в Гимнасии прошли достаточно мирно. Ян посещал занятия, впитывал знания (большей частью делал вид, что впитывал). И делился ими, в разумных, естественно, пределах, со своим новообретенным вассалом. Держался он напряженно, ожидая пакости от Олельковича в любой момент, но тот никак себя не проявлял. Провоцируя его на необдуманные поступки, юноша несколько раз прогуливался под руку с Лизой на переменах, однако никакой ответной реакции не видел.

И вот наконец противник сделал ход. Не тот, что Ян ждал. Ссора в столовой, вызов на дуэль и… не победа, конечно же, над независимым новичком — вряд ли Адам так низко его оценивал — но очередное прощупывание. Путный боярин мог оказаться сильным бойцом, который бы заставил барона вскрыть свои навыки, что сделало бы его более легкой добычей для Олельковича в дальнейшем. Но София его от этого уберегла.

Теперь оставалось надеяться на то, что четырнадцатилетняя девчонка выстоит против рослого парня.

Остаток занятий — кажется, была география и алхимия — Ян просидел как на иголках. И, едва прозвенел звонок, сообщающий о конце занятий в Гимнасии, быстрым шагом устремился к учебному полигону. Где уже собралось человек двести зрителей с разных потоков — новость о поединке пигалицы со здоровяком и явным фаворитом разлетелась по всему учебному заведению.

София тоже была здесь. Она уже успела переодеться в серый мужской костюм для фехтования, в котором, если бы не рыжие волосы, собранные в густой хвост на затылке, была бы похожа на мальчика. Ее противник, вырядившийся в вычурный гусарский костюм с шитьем, находился на другом конце площадки — квадрата сочной зеленой травы со сторонами в двадцать метров.

Сам учебный полигон представлял из себя обычный стадион: овальное поле с беговой дорожкой по периметру и десятком различных зон внутри, некоторые были огорожены. Одной из таких зон являлась дуэльная площадка. По окружности стадиона шли трибуны — похоже, в Гимнасии считалось хорошим тоном наблюдать, как студенты состязаются друг с другом.

По краям зеленого квадрата стояли два ментора, одного из которых Ян уже знал — учитель фехтования Эдуардо Руис Суарес. Им предстояло судить поединок и следить за тем, чтобы ученики не нарушали дуэльного кодекса. Рядом с испанцем стоял молодой человек, одетый в длинное белое пальто и шляпу, словно на дворе была поздняя осень, а не конец лета. Последний, вероятно, являлся целителем — эта категория одаренных просто обожала белый цвет.

София отсалютовала брату шпагой — не широким охотничьим мечом, с которым ее учили сражаться, а тонкой, почти проволочной конструкцией, предназначенной в основном для уколов. Ян в ответ кивнул и протолкался через толпу зрителей поближе к месту дуэли. В спину ему пару раз высказали нечто нелицеприятное, но на недовольных тут же зашикали, сообщая, что проталкивается как раз брат поединщицы, честь которого она и защищает.

Игнорируя шепотки, юноша встал на краю белой линии, обозначающей границу для зрителей, и замер. А второй из менторов, не Суарес, а другой, незнакомый, словно только Яна все и ждали, начал говорить.

— Объявляется учебный поединок между учащейся первого курса второго потока Софией Эссен и учащимся третьего курса третьего потока Доброславом Черных, — дворянские титулы говоривший опустил, видимо, в Гимнасии была такая традиция. — Бой ведется не до смерти, а до первой крови. Любой участник может остановить бой, сообщив о том, что сдается. Поединщикам запрещено применение магии, а также любого оружия, кроме выданного для проведения дуэли.

Он еще пару минут распинался о том, что целью дуэли, несмотря на ее причину, является проверка бойцами своих навыков, а вовсе не какая-то глупость, вроде задетой чести. Отработав обязательную программу, мужчина прервался, после чего, обращаясь уже не к публике, а к секундантам, бросил:

— Выполняйте свои обязанности.

Секунданты были выбраны Доброславом Черных из числа незнакомых людей — это было специально оговорено в дуэльном кодексе. Ими оказались два молодых человека, ровесников Яна, которые после объявления ментора тут же приблизились к бойцам и предложили им отложить дуэль и помириться. Оба получили отказ и вернулись на исходные позиции.

— Тогда начнем, — объявил Суарес.

Он поднял руку, подержал ее в воздухе несколько секунд, после чего резко бросил вниз.

Доброслав в тот же миг сорвался с места и совершил длинный выпад, растянувшись почти горизонтально над землей и целясь Софии в бедро. Видимо, считая поединок с девчонкой позорящим его, он намеревался побыстрее с ним покончить.

Его противница легко уклонилась от атаки. Чуть переместилась, и острие шпаги ударило в пустоту. На лице девочки появилась гримаска, которую Ян, хорошо знавший сестру, прочитал как: «И это все?» Одновременно с этим он подняла шпагу над головой в защитной позиции.

Ян видел, что Доброслав — довольно опасный для его сестры противник. Руки длинные, мышцы крепче, вес больше. Если бы бой шел насмерть, Ян бы без колебаний поставил на Софию — уж что-что, а убивать быстро и эффективно она умела. Но здесь нужно было не убить, а победить. Что было не так уж легко.

Не сумев покончить с боем одним ударом, Доброслав принялся кружить вокруг Софии, прощупывая ее оборону осторожными уколами. Девочка столь же осторожно отклоняла выпады, не ставя блоки, а скорее позволяя кончику шпаги противника скользить по лезвию своей. Длилось это не слишком долго, а через минуту поляк решил кардинально изменить тактику.

Его клинок стал именно бить, а не колоть, что больше походило на школу сабельного боя, чем шпажного. София свое оружие берегла, под блок его не ставила, понимая, что сильные удары может и не сдержать. Вместо этого она танцевала, уворачиваясь от размашистых атак Доброслава, так ни разу и не перейдя в контратаку.

Тому это наконец стало надоедать. Был он физически сильным человеком, но вот бойцом — средним. Сколько бы он ни пытался, верткую пигалицу зацепить не мог. Симпатии зрителей и так были на стороне девочки, а каждый его удар, прошедший мимо, заставлял их сопереживать ей еще больше. Да и силы тактика сабельной рубки отнимала куда больше, чем экономичные выпады шпагой. Понимая все это, Доброслав решил навязать сестре Яна ближний бой. И ему даже удалось.

Размахивая шпагой, как взбесившаяся ветряная мельница, он вошел в клинч, стараясь уже не клинком достать противницу, а рукой и локтем. От парочки таких ударов София смогла увернуться, а вот третий пропустила. Колено соперника ударило ее в бедро, заставив потерять темп и реакцию.

Девчонка попыталась разорвать дистанцию, но поляк повис на ней, как репей на волчьей шкуре. Не успела она увернуться от очередного его размашистого удара клинком, как он уже вновь оказался рядом, на расстоянии, где шпаги больше мешали, чем помогали, и ударом кулака опрокинул ее на землю. Давать ей подняться Доброслав не собирался — тут же ударил лежащую ногой в живот.

Зрители возмущенно заворчали — мало кому понравится, когда здоровенный увалень бьет упавшую девчонку ногами. Но менторы продолжали стоять, не предпринимая никаких действий. Удары руками и ногами в учебных поединках не поощрялись, но прямым нарушением все же не были. Да и кровь еще не пролилась, так что с точки зрения буквы кодекса продолжению дуэли ничего не мешало.

Однако если Черных думал, что уже справился с соперницей, то он очень сильно заблуждался. Отлетев от удара в живот, она вскочила как ни в чем не бывало и встретила противника прежней защитной позицией — левая рука впереди и чуть согнута, правая — над головой держит шпагу.

«Смотри ему на ноги! — беззвучно прокричал Ян сестре. — Не в глаза, а на ноги!»

То, что сейчас происходило на глазах у юного наследника Седьмой Марки, мало походило на классическое фехтование, где противнику лучше смотреть в глаза, предугадывая силу и направление его будущей атаки. Поляк же размахивал клинком как саблей, а значит, каждый раз менял позицию ног, перенося на них меняющийся центр тяжести. Именно глядя на них, можно было предсказать его дальнейшие действия.

Неизвестно, долетела ли его мольба до Софии, но девочка уверенно отбила несколько атак Доброслава и впервые с начала боя пошла в контратаку. Причем — Ян это видел отчетливо — разозлилась она сильно. Но не потеряла голову, как большинство людей в подобной ситуации, а наполнилась холодной яростью убийцы. В принципе, с этого момента за жизнь ее противника Ян не поставил бы и гроша.

А вот прихвостень Олельковича понял это слишком поздно. Уже после того, как София обманным финтом вскрыла его защиту и до середины погрузила лезвие шпаги в мягкую часть бедра чуть выше колена.

— Кровь! — тут же закричали оба секунданта, а менторы согласно подняли руки, останавливая поединок.

Доброслав с недоумением, переходящим в ужас, смотрел, как из его правой ноги прорастает стальная ветка, а по дорогой светло-зеленой ткани штанов течет кровь. Он поднял глаза на девочку, которую так до конца и не смог считать равным противником, и в этот момент она резко выдернула шпагу. Пожалуй, только сам поляк, который заорал от боли, да еще Ян, ждавший от сестры чего-то подобного, заметили, что клинок София повела так, чтобы расширить рану.

Небрежный взмах шпаги, и капли крови кляксами осели на мундирчике раненого.

— Что вы стоите, господа? — невинным голосом поинтересовалась София. — Студент ранен. Поторопитесь, пока он не истек кровью.

Яну пришлось приложить усилие, чтобы не улыбнуться. Его сестра откровенно работала на публику, показывая, что победа далась ей легко и просто. Но он знал, что девочка вымоталась. И, судя по тому, что дышала она неглубоко и каждый раз на вздохе чуточку морщилась, пропущенный пинок Доброслава Черных стоил ей минимум одного сломанного ребра.

— Вы были неподражаемы, баронесса, — светски произнес внезапно оказавшийся рядом с Софией Адам Олелькович. До этого Ян не видел его в толпе зрителей. — Смотреть на ваш бой было подлинным удовольствием.

— Со стороны не все можно разглядеть, — отмахнулась девочка. — Вот если бы вы сами попробовали…

И, делая вид, что не знает, кто с ней только что разговаривал, направилась к брату.

Смотрящий ей в спину аристократ поднял глаза и широко распахнул их. Как если бы увидел здесь кого-то, кого не ожидал встретить.

— Барон Эссен.

— Князь Олелькович.

Обменявшись таким образом приветствиями, молодые люди отвернулись друг от друга.

— А ты прав, — подошедшая София едва заметно качнула головой в сторону Адама. — От него фонит Скверной. Не так сильно, как ты описывал, но достаточно, чтобы я поняла, что не ошиблась.

— Как ребро?

— Трещина, — судя по тому, что боль девочка прятала под небрежной ухмылкой, лгать у нее получалось с трудом.

— Скорее перелом.

— Ничего такого, что не лечится.

— Задница, с которой кожу розгами снимают, тоже лечится, — хмыкнул Ян. — Серьезно, Соф, еще раз влезешь в драку, я возьму хорошо размоченные прутья и…

— Ты мне не отец, — отмахнулась та. — Даже опекун не имеет права меня пороть, не то что ты. И чего ты так завелся? Рядовая драка, я от дядьки Михаэля еще сильнее получала!

— Ребер он тебе не ломал.

— Да говорю же тебе — трещина! Не перелом.

Тем не менее Ян заставил ее подойти к целителю, когда тот закончил заниматься раной Доброслава. Сам же присел у ног раненого, которого как раз положили на носилки и собирались тащить в лазарет. Жизни его уже ничего не угрожала, лечащая магия уже остановила кровь, но полного выздоровления ему предстояло ждать еще долго.

— Доброслав, — негромко произнес Ян, заметив, что поляк наблюдает за ним через приопущенные ресницы. — Заканчивайте. Ты, все другие, кого на нас натравит Адам. Не стоит оно того.

— Что ты там бормочешь? — зло буркнул Черных. — Какой Адам? При чем тут вообще Адам?

Эссен покачал головой, как человек, который и не сомневался в ответе. Но счел необходимым добавить:

— Заканчивайте. Следующий дыркой в ноге не отделается.

Интерлюдия

Встречаться с отцом Адам не любил. Ему не нравилось, когда его, практически всесильного наследника древнего рода, заставляют стоять навытяжку и думать о том, в чем он провинился. А вина всегда имелась — других поводов для встреч его родитель не признавал.

Разговоры отца, постоянно занятого делами клана, и сына, прожигающего жизнь, всегда проходили по одному и тому же сценарию. Сперва Адам минут двадцать сидел в приемной, перебирая в голове проступки, за которые мог быть вызван. Затем входил в обшитый темными деревянными панелями кабинет, окна в котором всегда были задернуты шторами, и еще минут пять ждал, когда на него обратят внимание. И только потом седовласый мужчина, больше похожий на волка в дорогом костюме, чем на человека, поднимал голову и произносил:

— Ты меня разочаровал.

Если подумать, то это была самая часто произносимая фраза в их с отцом разговорах. Имелись вариации: «Я недоволен» и «Что ты себе позволяешь?» — но суть всегда сводилась к одному — родитель сообщал о том, как ему не повезло с отпрыском.

— Да, отец.

Адам давно не пытался что-то доказать главе клана. Раньше спрашивал, оправдывался, ругался, даже, бывало, плакал — когда был совсем мал. Теперь же просто со всем соглашался — так отповедь занимала меньше времени.

— Зачем тебе понадобилось устраивать эту войну с безродным деревенщиной?

Молодой человек сразу же догадался, о ком идет речь, хотя, с точки зрения его отца и древности рода Олельковичей, назвать так тот мог любого. Эссен! Проклятый марочный барон, выставивший его на посмешище. И сделавший это не один раз!

— Этого больше не повторится, отец, — произнес Адам по укоренившейся привычке.

Спорить, оправдываться и доказывать у наследника не было никакого желания. Как и уверять родителя в том, что Эссен заслуживает наказания. Сказать ведь можно все что угодно. А потом сделать то, что нужно.

— Я спросил не об этом, — произнес глава рода. — Мой вопрос звучал так — зачем?

«Старик сегодня решил отойти от традиций?» — про себя ухмыльнулся юноша.

— Он меня оскорбил.

И это было еще слабо сказано! Сперва выскочка из провинции ломает руку его верному последователю — финну Пекке, а тот, на минуточку, мог ударом кулака лошадь с ног сбить. Затем отвергает его, Адама, дружбу, после чего — будто этого недостаточно! — начинает гулять по Гимнасию под руку с его бывшей подружкой. Адам сам ее бросил, даже обмолвился своим ближникам, что теперь любой из них может занять его место, но какое это имеет значение?

А вчера Адам подослал к наглецу Доброслава Черных, чтобы тот вызвал того на дуэль под пустяшным предлогом. Но в результате поединок произошел с младшей сестрой Эссена. И четырнадцатилетняя девчонка разделала опытного третьекурсника как сопливого первогодку!

Так что да, Эссен его оскорбил. Еще как оскорбил! Унизить Адама сильнее он мог, лишь прилюдно облив его помоями. В прямом смысле, не фигурально.

— Так убей его! Убей или забудь! Зачем устраивать театр, над которым смеется уже весь Львов? Ты Олелькович, а кто он такой? Жалкий баронишка, совокупный доход Марки которого ты спускаешь в ресторации каждые выходные! Твое противостояние с ним показывает, что ты ставишь его вровень с нами.

Весь Львов, значит? Или деловые партнеры, союзники и вассалы Олельковичей? Глава рода бы и нос не почесал, если бы дело обстояло иначе — на простых людей ему было плевать.

— Я вас понял, отец. Немедленно прекращу это.

— Больше не смей к нему приближаться! Я сам займусь им!

Что за муха покусала главу рода сегодня? Обычно он устраивал выволочки сыну, когда тот слишком уж сильно веселился. Точнее, когда его веселье влекло за собой последствия. Так было, когда два месяца назад сгорела придорожная корчма, куда он с друзьями заехал после охоты в горах. И пять месяцев назад — дура-любовница притащилась с надутым брюхом прямо к порогу городского особняка.

Но в тех случаях отец лишь сообщал сыну, как он разочарован, покрывал ущерб, после чего вновь возвращался к делам. Никогда прежде Сигизмунд Олелькович не гневался. Сегодня же он буквально был в ярости. Будь на месте отца кто-то другой, Адам решил бы, что тому кто-то здорово накрутил хвост. Но кто способен на такое? Не сам же император снизошел?

Да еще эта его последняя фраза — я сам займусь им! Не много ли чести для жалкого порубежника, чтобы им занимался лично глава рода? Кто он такой вообще? Понятно, что отмороженный ублюдок — возле Пелены, говорят, все такие, — но этого недостаточно для привлечения внимания Сигизмунда Олельковича.

Последнее, к слову, и зацепило Адама. Захотелось иметь под рукой такого вот дикаря, способного, не задумываясь ни на миг, сломать руку или убить. Но он и предположить не мог, что его интерес обернется затянувшимся уже на целую неделю противостоянием!

— Как скажете, отец, — давя волну бешенства, ответил молодой человек. — Я больше не огорчу вас.

Когда аудиенция закончилась, Адам отправился к выходу. Оставаться в родительском доме он не желал. Ему требовалось сменить обстановку и хорошенько развеяться. В противном случае он убьет кого-нибудь.

Глава 10. Лиза

Богдану Ковалю о дуэли брат с сестрой решили не говорить. Оба понимали, что тайну сохранить вряд ли удастся, но только в том случае, если дядя будет интересоваться. А так как он в последние дни появлялся в особняке, только чтобы поесть и сменить одежду — как обычно, впрочем, — узнать о поединке Софии и Доброслава Черных он не сможет еще долго.

Однако опекун изрядно удивил. Вечером следующего дня он оказался дома и, поболтав с воспитанниками о всякой ерунде, стал задавать вопросы, которые Яна очень насторожили.

— Как твоя история с Олельковичем? — спросил Богдан будто бы между прочим.