Ант Скаландис
Добежать до булочной
– Добежать бы до булочной, – сказала жена, – в доме хлеба нет ни куска. И на вот, заодно двадцать пять рублей разменяй.
– Хорошо, – сказал я. – Два батона и половинку черного? Ставь суп разогревать.
– И не задерживайся нигде!
– Ладно, Танюшка. Сейчас без четверти – в пять буду. Напротив только загляну. Вдруг коньяк дают.
Но я не добежал до булочной. Меня подстрелили раньше.
Сначала, еще в подворотне, остановил милиционер. Он был с огромным «демократизатором» на левом бедре почему-то кобурой – на правом.
– Сюда нельзя, – сообщил он коротко.
– Чего это? – удивился я.
– Работают там, – все так же коротко и уже совсем непонятно объяснил он. Достал из кармана пачку дефицитнейших сигарет и неторопливо закурил.
Я выглянул в переулок. Он был оцеплен со всех сторон. Справа, у перекрестка, толпились какие-то люди, машины и торчал посреди улицы невесть откуда взявшийся ларек «Союзпечать». Никогда здесь не было этого ларька.
– Вам куда? – спросил милиционер.
– Да мне до булочной только. Вон она, – я показал рукой на ту сторону перекрестка.
– В обход, – резюмировал он.
– Долго, – пожаловался я. – Жена ждет.
– Смотрите, – сказал он неопределенно.
И я рванул вдоль по переулку.
Тут-то и началась стрельба.
Толпа у перекрестка рассыпалась. Взревели моторы. Зазвенели, разбиваясь, стекла. Откуда стреляют, было непонятно. Я инстинктивно пригнулся и побежал как можно ближе к стене дома. Крики и выстрелы не прекращались.
Добежав до угла, я был вынужден отлипнуть от стены и, максимально ускорившись, пересекать площадь по диагонали. Я говорю «площадь», потому что это действительно маленькая площадь, с нее уходят пять переулков, а не четыре, как с обычного перекрестка. Есть такая в Москве.
Машина, потрепанная пятерка-«Жигули», появилась сбоку и совершенно внезапно. Взвизгнули тормоза. Я косо обернулся и вильнул в сторону, не снижая скорости бега. В этот момент грохнуло еще несколько выстрелов. Что-то толкнуло меня в плечо, а затем – в голень. И я упал. Но уже через какие-то секунды был подхвачен и буквально вброшен в машину, в тот самый «жигуленок», на заднее сиденье. А открывший переднюю дверцу спихнул водителя вправо, тот неловко завалился на бок, уронил голову на щиток, и я с ужасом увидел застывшие глаза и большую с запекшимися краями дырку у него во лбу. Рядом со мной плюхнулся еще один человек, по счастью, живой.
Все это происходило так быстро, что соображать было просто некогда. Да и от боли, признаться, темнело в глазах. Машина тронулась, за ней бежало сразу несколько милиционеров. Потом один из них остановился и принялся стрелять в нашу сторону с двух рук, как Бельмондо. Две или три пули щелкнули о багажник. Потом, поорав тормозами в тишине переулков, мы выскочили на Садовую и понеслись с уже совершенно безумно скоростью. Труп от резких поворотов сполз на пол и лежал там очень тихо.
– Едут? – спросил водитель, не оглядываясь.
– Едут, – ответил сидящий рядом со мной и глядящий назад неотрывно. Это был крепко сложенный парень лет двадцати пяти, весь «вареный».
Водитель выругался.
Мне было отчаянно больно. Я посмотрел на свое левое плечо. Рубашка промокла насквозь, из-под короткого рукава темные струйки сбегали вниз до самой кисти. Левая штанина джинсов ниже колена тоже была бордовой и прилипла к ноге.
– Дурак, сказал «вареный», явно обращаясь ко мне, – не мог другую рубашку надеть?
– А что, – поинтересовался я, – теперь стреляют во всех, на ком красные рубашки?
– Он еще шутит! – хмыкнул водитель. Потом спросил: – Очень больно, Кирюха?
Я догадался, что это я – Кирюха, и ответил:
– Очень.
– Скоро приедем, – успокоил он.
Мы мчались, как сумасшедшие, и количество преследовавших нас милицейских машин возрастало на каждом перекрестке.
– Куда приедем? – полюбопытствовал я простодушно.
– А тебе куда надо? – улыбнулся «вареный».
– Да мне вообще-то только в булочную, – признался я честно.
Они оба захохотали. Оценили юмор.
Потом от очередного резкого поворота я на какое-то время потерял сознание, а очнулся, когда, со страшным скрежетом «поцеловав» стенку, мы влетели во двор и зарылись между двух мусорных контейнеров.
– Идти можешь? – спросил «вареный», выскочив наружу и распахивая передо мной дверцу.
– Постараюсь, – сказал я и, морщась от боли, вылез.
Но пришлось не идти, а бежать, и в подъезде я упал, сраженный одним видом крутой лестницы. Они меня подхватили, причиняя еще большую боль, и понесли. Через пустую квартиру которую «вареный» открыл ключом, мы проникли на другую лестницу, широкую и гулкую, миновали старинный парадный подъезд и на улице загрузились в лимузин со шторками и затемненными стеклами, кажется, «ЗИЛ». И когда глаза пообвыклись в полумраке я увидел, что «вареного» с нами нет, тот, что был за рулем «Жигулей» сидит теперь впереди, рядом с шофером, а справа о меня располагается смуглый восточного вида человек в темных очках и строгом костюме, слева же – симпатичная девушка в короткой юбке и легкой кофточке. Ехали мы теперь не торопясь, о погоне не могло быть и речи.
– Сильвия, – сказал смуглый, не поворачивая головы, – помоги человеку. Видишь, он весь в крови.
Девушка кивнула, полезла в свою сумочку, достала скальпель и ловко распорола мне рукав рубашки и левую штанину.
– Откуда он, Гуня? – спросил смуглый у бывшего водителя «Жигулей», имея в виду, надо полагать, меня.
– С корок пятого.
– А-а, – протянул смуглый и что-то спросил на незнакомом языке.
Никто ему не ответил, и я покрылся холодным потом: вопрос был ко мне.
– Спокойно, малыш, – сказала Сильвия, решившая, что это она сделала мне больно.
Смуглый снял очки. Белки его глаз казались ослепительными. Зрачки сливались с радужкой. Он сверлил меня взглядом и четко, по слогам произносил фразу, звучавшую для меня полнейшей абракадаброй.
Переход на русский был внезапный.
– Ты куда бежал-то, фуцин?
Последнее слово я не понял, но понял, что врать глупо, и я сказал:
– В булочную.
Здесь публика была другая – никто не засмеялся.
Все помолчали. Потом смуглый подытожил:
– Накладка.
– Убрать? – деловито поинтересовался тот, кого звали Гуней.
– Не здесь, – уклончив ответил смуглый.
В этот момент Сильвия достала шприц, и, еще не почувствовав укола, я вновь потерял сознание.
Пришел в себя от ласковых поглаживаний по ноге. Боль отступала.
– Да не возись ты с ним, – ворчал Гуня. – Он уже, считай, жмурик.
– Тихо ты, он очнулся, – отвечала Сильвия.
– А я и ему скажу. Слышь, парень ты, потянул локш. Понимаешь? Ну, то есть дело твое – труда. Не подфартило. Бывает. Так пусть девочка отдохнет, чем тебя ходить. А?
– Да пошел ты!.. – обозлилась Сильвия. – Проживу как-нибудь без дурацких советов. Этим… приговоренным к смертной казни, исполняют же их последнее желание.
«Хороший разговор, – подумал я. – Что же дальше будет? И так подумал, словно все это меня и не касалось Сознание заволакивало приторным туманом подступающей слабости. Боль уходила. Сильвия сидела у меня в ногах и доступными ей способами лечила мой измученный организм. Ее пальчики и ее губы поистине творили чудеса.
Внезапно заговорил молчавший всю дорогу шофер:
– Почти приехали. Так что судьбу этого чудака будет решать шеф. Вопросы есть?
– Вопросов нет, кивнул смуглый.
Сильвия не имела возможности ответить, а Боб длинно и злобно выругался.
Мне стало совсем хорошо. Не болели уже ни рука, ни нога.
– Сильвия, – прошептал я, – после этого можно и умереть.
– Дурачок, – сказала она с нежностью и тихо засмеялась. Совсем как моя Танюшка.
И мне стало безумно стыдно. Я вспомнил, что вышел всего лишь за хлебом, что она ждет меня. Волнуется, злится, куда я опять пропал, наверняка думает, что стою в очереди за вином, а суп уже разогрелся, он уже кипит, и Танюшка забыла его выключить, ах, господи, он же будет невкусным, суп нельзя кипятить, и Лидочка уже пришла с тренировки и спрашивает, где папка, а папка – раненый! – сидит в правительственной машине развлекается с чужой женщиной и едет туда, где его должны убить… Черт возьми, да сколько же времени прошло?!
Я посмотрел на часы. Прошло всего девятнадцать минут, как я вышел из дома.
– Я могу позвонить? – вопрос вырвался непроизвольно.
– Нет, – лаконично откликнулся смуглый.
А Гуня не удержался:
– С того света позвонишь.
Мы тормознули в незнакомом мне районе на тихой, очень зеленой улице у старинного особняка, окруженного высоким забором. Милиционер, вышедший из будки у входа, козырнул нам и открывая калитку, миролюбиво спросил, показывая на меня:
– Что случилось?
– Да вот, – пояснил смуглый с обворожительной улыбкой, – шел, споткнулся, попал под колеса. Теперь уже все нормально. Спасибо.
Мы прошагали по тропинке, выложенной каменными плитами (я снова начал ощущать боль), и вошли в дом. По шикарной лестнице поднялись на второй этаж. Высокие белые с золотом двери распахнулись сами собой. Из глубины зала появился человек о фраке и сообщил, указывая на дверь в дальнем правом углу:
– Сергеев ждет вас.
Шеф оказался вопреки ожиданиям не представительным мужчиной, сидящим в окружении многих телефонов за массивным столом в просторном кабинете, а довольно молодым человеком в легкомысленных вельветовых джинсах и свитере. А комната была небольшой и довольно скупо обставленной: компьютер, два кресла, столик, стул, пальма в кадке перед большим зашторенным окном.
– Дело сделано, – доложил шофер лимузина.
– Спасибо, ребята, – сказал Сергеев. – А это кто?
Ответил смуглый, перейдя на свой немыслимый язык. Он говорил довольно долго, а Сергей отвечал ему, вновь слушал, качал головой и смотрел на меня заботливо и грустно.
– Все, – сказал он наконец. – Идите. И чтобы больше я о вас никогда не слышал.
Все четверо кивнули. Сергеев нажал кнопку на дисплее, в стене открылась потайная дверь, и они ушли. Сильвия на прощание улыбнулась и помазала мне рукой.
За окном шумел город. Но это была не Москва. Незнакомые контуры зданий, непривычные марки машин, вывески, рекламы то ли на немецком, то ли на голландском (я не силен в языках)… И вообще там была ночь, море огней, и падал дождь И смотрели мы на город не со второго этажа, а сильно выше. Все это было уже слишком. Удивляться не осталось сил. Нога болела, рука ныла, голова кружилась.
– Я могу позвонить? – нарушил я молчание первым.
– Отсюда – нет.
– А откуда? – я начинал злиться.
Честно говоря, я ожидал, что он ответит мне: «Откуда оттуда? Это же видеоокно. Иллюзия». Но он сказал другое.
– Из Копенгагена? Пожалуйста. Только смысла никакого. Видите, со временем неувязка… Вы и жену-то дома не застанете. Или застанете, но вместе с собой.
И нога, и рука – все заболело у меня с новой силой. И голова заболела тоже.
– Тогда отпустите меня, пожалуйста.
– Куда?
– Домой, разумеется. Я сам возьму такси.