Снегурка в постель

Мог это все и покорректнее как-то обставить.

А то прямо снисхождение такое чувствовалось, когда смотрел на меня… И говорил свое «будем считать недоразумением»…

Тоже мне, недоразумение! На всю ночь! В разных позах! Да еще и утром!

И слова его тоже считать недоразумением, да?

Все эти «маленькая, Снегурка, нежная, хорошая такая девочка, потерпи, давай сейчас, вот так, сладкая»… И еще много чего! Ух, гад!

Вот что за дурость, на самом деле!

Ведь не хотела продолжения. И спать с ним не хотела. А когда сказал, когда согласился… Расстроилась.

Этому всему, конечно, есть логичное объяснение, Сашка.

Просто ты — дура.

Вот и все.

Хорошо, что он не дурак. И сразу все на свои места расставил.

Теперь-то, тем более. Он — сын хозяина. Я — прислуга. И это нихера не сказка про Золушку.

И слава Богу.

Всю неделю я работала и кайфовала. Несмотря на придирки грымзы, типа, и вилки я кладу не с той стороны и не тем концом, и тарелки не на равном расстоянии друг от друга, и завтраки сервировать не умею, и стиралкой и посудомойкой нихера не знаю, как пользоваться. Чего уж говорить про робот-пылесос и умную швабру! И вообще, откуда я только выползла, и есть ли хоть строчка правды в моем резюме…

Очень сильно иногда хотелось мне вякнуть, что есть. Одна. Год рождения и имя.

Но вовремя себя одергивала.

Серьезно помогало сдерживаться вечернее время.

Когда приходила в свою большущую комнату, мылась с удовольствием, наводя много пены гелем для душа с ароматом клубники, а затем заваливалась на мягкую кровать и включала телек. Смотрела цифровое, сериалы, которых никогда не видела. Про всякие там привидения, и еще про вампиров! Ох, круто! У нас в детдоме только НТВ смотрели, да еще «Построй дом 3». А потом у меня не было денег, чтоб снять жилье с телеком, где цифровое было бы, или кабельное. Только несколько каналов.

А тут… Блин, так круто я еще никогда не жила.

Эта неделя, реально, просто раем каким-то была. Сказкой.

И, если поначалу я боялась, что меня хозяйка будет третировать или хозяин, или их дочка, то потом, поняв распорядок дня жильцов дома, уяснила, что единственный, кому до меня тут есть хоть немного дела, это старая грымза. Да и та только по долгу службы докапывается.

А всем остальным глубоко пофиг на тебя, если делаешь свою работу и не отсвечиваешь.

Ну, не отсвечивать — этому искусству меня в детдоме научили.

А все остальное… Освоила! И даже умную, мать ее, швабру!

И так все хорошо было, блин! Так хорошо!

Пока сегодня вечером дверь не открыла сыну хозяина.

И в глаза его, синие до безумия, не посмотрела.

И все.

И прощай, умная Сашка-тень.

И привет тебе, Сашка-дура.

Сразу, главное, и коленки затряслись, и мозги отрубились. Так бывает вообще?

Думала, что нет.

В прошлый-то раз я почему не словила это ощущение?

Потому что там я вся тряслась от холода. А потом некогда было. Потом я грелась. И ела.

На все остальное сил не оставалось.

А тут на тебе…

Привет от организма глупого.

Он на меня смотрел, а я, дурочка, нашу ночь единственную вспоминала. Его губы, его руки на мне. Его слова, как он приказал подойти в самом начале. И насколько они стали черными. Когда я пошла.

Блин.

Сашка, Сашка… Глупая ты дура.

Тебе бы вспоминать его тон надменный, когда про «недоразумение» говорил. То самое, которое ты ночами во снах всяких видишь…

Или взгляд, с легким недоумением, когда на физиономию твою зеленую смотрел, там, в ресторане…

Но нет.

Это же больно вспоминать!

А вот слова его про «сладкую девочку» и «Снегурку» — приятно!

Поднимаю взгляд от коленок, упираюсь в зеркало на туалетном столике.

Это реально я? Да?

Вот эта сумасшедшая девка, с бешеными глазами и бледной рожей, это — я?

Приехали, Сашка. Все. Конечная. Трамвай дальше не идет.

Как зомби, иду к столику, падаю без сил на пуфик, смотрю на себя.

Щека, по которой нахлопала для приведения одной ненормальной девки в чувство, ожидаемо красная.

А взгляд по-прежнему дурной.

С размаха бью себя по второй. Потом еще раз. И еще.

Приходи в себя, сука! Приходи в себя! Не похерь все!

Не смей!

Он, наверняка, и не имел в виду ничего такого!

Просто смотрел! Просто! Так! Смотрел!

А ты уже напридумывала, дура!

Не смей!

Яростно вытаскиваю шпильки из пучка, запускаю пальцы в волосы, сжимаю у корней в кулаки. Так, чтоб больно было.

И сижу.

Не желая осознавать действительность.

Ту самую, которая нихера не сказка. И в которой не надо ничего придумывать.

А надо радоваться тому, что удалось найти тихое, спокойное место, пересидеть, прийти в себя! И грамотно спланировать будущее. Свое, сука, будущее!!!

Сытое, счастливое, успешное! Где у тебя, при умном подходе, все будет!

И не думать о том, чего у тебя никогда не будет.

Такого мужика, например.

То, что случилось один раз…

Пусть новогодним чудом и останется. Пусть так.

Неизвестно, сколько я себя так уговариваю. Может полчаса. Может меньше.

Может, больше.

Но все эти уговоры становятся пустой потерей времени, когда за моей спиной щелкает замок двери.

Моей двери.

И мне, сквозь бешено застучавшее в горле сердце, даже не нужно смотреть в зеркало, чтоб понять, кто закрыл мою дверь на замок.

Изнутри.

10. Когда уговоры не помогают

— Привет, Снегурка, — тихо говорит мой самый сладкий ночной кошмар и приваливается к двери спиной. Точно так же, как я совсем недавно.

И смотрит на меня, испуганную, с красными горящими щеками и встрепанными волосами. Не так смотрит, как до этого, в прихожей и гостиной. А по-другому.

Так, как в нашу первую и единственную ночь. Когда приказывал подойти глупой, попавшейся на горячем воровке.

Воспоминания жгут, и хочется умыться. Прийти в себя.

Моя большущая комната, целых четырнадцать квадратов, отчего-то кажется совсем маленькой. И воздух пропадает. Дышать трудно, больно. И смотреть на него — тоже. Больно.

Но не смотреть — больнее. Потому — смотрю.

И даже, по-моему, подбородок задираю.

Перед тем, как развернуться на пуфике к нему и встать.

Я — прислуга. Хозяин пришел. Надо встать. Так ведь? Грымза учила именно так.

— Тебе идет форма.

Он засовывает ладони в карманы брюк, разглядывает меня. Лениво так. По-хозяйски.

И именно это, этот взгляд победителя, хозяина, и срывает.

Я как-то подбираюсь вся, выпрямляюсь. Сжимаю губы упрямо. И отвечаю на его взгляд. Не с загнанностью овцы, а с достоинством.

Я — никто. Я — прислуга, которую он сам пристроил в родительский дом с определенной целью. И, понятное дело, я под его влиянием. И давлением. И завишу от него.

Но я — не рабыня.

И хватит уже трястись, Сашка!

— Спасибо. Какой-то вопрос, Виктор Евгеньевич?

— Нам… — он медлит, опять смотрит на меня, но с места не двигается. Пока что. — Не удалось поговорить. Можно?

Кивает на кресло возле кровати.

— Конечно.

Сажусь обратно на пуф.

Слегка морщит лоб, видно, рассчитывал, что ближе сяду. На кровать, например. Больше-то некуда.

А вот хер тебе, Виктор Евгеньевич!