Удачи капитана Блада. Игрок. Знамя быка.

— Слышишь, ты, болван? Жаль, что у тебя нет и крупицы здравого смысла, которым наделена эта курица. Прошу вас сюда, мадам!

Хрупкая, бледная, маленькая женщина, дрожа от страха, приблизилась к его креслу. Гнусно улыбаясь, капитан, прищурив глаза, устремил наглый оценивающий взгляд на эту изящную робкую представительницу слабого пола. Обняв донью Леокадию за талию, он притянул её к себе.

— Ближе, ближе, девочка.

Дон Себастьян закрыл глаза и застонал от бешенства, пытаясь вырваться из сильных рук, державших его.

Капитан поднял объятую ужасом донью Леокадию и усадил её к себе на колени.

— Не обращай внимания на ревнивые вопли этого осла, малютка. Он не сделает тебе ничего, слово капитана Блада. — Запрокинув бедняжке подбородок, мерзавец, улыбаясь, посмотрел в её расширенные тёмные глаза. Эту процедуру и последовавший за ней затяжной поцелуй она перенесла безропотно, словно труп.

— Тебе придётся вытерпеть и нечто большее, милочка, если твой остолоп-супруг не образумится. Я забираю её, дон губернатор, и надеюсь, что путешествие в моём обществе доставит ей удовольствие. Но вы можете выкупить жену за ваши спрятанные дублоны. Несомненно, вы оцените моё великодушие. Ведь я мог бы захватить с собой вас обоих.

Ничто не могло причинить дону Себастьяну большие муки, чем угрозы его жене.

— А если я соглашусь, какая у меня будет гарантия, что вы не нарушите обещания?

— Слово капитана Блада.

Внезапный грохот канонады потряс дом, за первым залпом последовали второй и третий.

Все были изумлены.

— Какого дьявола… — начал капитан, но сразу же умолк, найдя объяснение. — Ба! Мои ребята забавляются — вот и всё!

Но он едва ли был бы так беспечен, если бы знал, что пушечные залпы уничтожили полсотни этих ребят, высадившихся на берег, чтобы присоединиться к нему, и что около пятидесяти испанских мушкетёров во главе с настоящим капитаном Бладом быстро приближаются к городу, горя желанием расправиться с пиратами. И расправа была коротка. Разбредясь по городу, корсары разбились на группы по четыре, шесть, самое большее десять человек. Внезапное нападение испанцев не дало им возможности соединиться и оказать организованное сопротивление. Одни были убиты на месте, другие взяты в плен.

В столовой генерал-губернатора пиратский капитан, чьё садистское наслаждение создавшейся ситуацией усиливалось в соответствии с количеством поглощённой им крепкой малаги, обратил наконец внимание на вопли и мушкетную пальбу снаружи. Но он по-прежнему не сомневался, что сопротивление жителей Сан-Хуана давно сломлено, и считал, что шум на улице — обычное следствие продолжающихся «развлечений» его ребят. Холостые пушечные выстрелы были обычным занятием торжествующих флибустьеров, а мушкеты едва ли остались в городе у кого-нибудь, кроме пиратов.

Поэтому он не спеша продолжал истязать генерал-губернатора необходимостью выбора между потерей жены и дублонов до тех пор, пока упорство дона Себастьяна не было сломлено и он не сообщил, где хранится королевская казна.

Но жестокость корсара нисколько не уменьшилась.

— Слишком поздно, — заявил он. — Ты чересчур долго упрямился, а за это время я по уши влюбился в твою жену. Так влюбился, что не смогу вынести разлуки с ней. Я дарю тебе жизнь, испанская собака, и, учитывая твоё поведение, это больше того, что ты заслужил. Но твои деньги и твою супругу я заберу с собой вместе с кораблями с ценностями, принадлежащими королю Испании.

— Но вы дали мне слово! — вскричал взбешённый дон Себастьян.

— Ай-ай-ай! Но ведь это было давно. Когда тебе была предоставлена возможность, ты ею не воспользовался, а начал вместо этого со мной шутки шутить. — Никто из присутствующих в комнате не обратил внимания на звук быстро приближающихся шагов. — Я же предупреждал тебя, что с капитаном Бладом шутить опасно.

Он не успел договорить, как дверь открылась, и послышался твёрдый с металлическим оттенком голос, в котором чувствовались нотки сарказма.

— Рад слышать это от вас, независимо от того, кто бы вы ни были. — И в комнату вошёл высокий человек со шляпой в руке. Чёрный парик его был всклокочен, лиловый камзол разорван, лицо испачкано пылью и грязью. Его сопровождали трое мушкетёров в испанских латах и стальных шлемах. Окинув комнату взглядом, он сразу же оценил ситуацию.

— Я как будто успел как раз вовремя.

Изумлённый пират выпустил донью Леокадию и вскочил, положив руку на рукоять пистолета.

— Что это значит? Кто вы такой, чёрт возьми?!

Вновь прибывший приблизился к нему, и суровый взгляд его голубых глаз, сверкавших, как сапфиры, на смуглом лице, заставили разбойника вздрогнуть.

— Подлый самозванец! Навозная тварь!

Хотя мерзавец по-прежнему мало что понимал, до него дошло, что необходимы решительные действия, и он выхватил из-за пояса пистолет. Но капитан Блад отступил назад, и его рапира, быстрая, как жало змеи, пронзила руку пирата. Пистолет со стуком упал на пол.

— Лучше бы ты направил его в своё сердце, грязный пёс! Правда, этим ты помешал бы мне выполнить клятву. Я дал обет, что капитана Блада не отправит на виселицу ничья рука, кроме моей.

Один из мушкетёров быстро справился с изрыгающим проклятие пиратским капитаном, в то время как Блад с остальными солдатами так же быстро разоружил двух других бандитов.

Сквозь шум этой краткой схватки послышался крик доньи Леокадии, которая, дотащившись до кресла, упала в него, потеряв сознание.

Дон Себастьян, находящийся в ненамного лучшем состоянии, как только его развязали, начал слабым голосом невнятно выражать свою благодарность за это своевременное чудо, перемежая её вопросами и том, как оно произошло.

— Займитесь вашей супругой, — посоветовал ему Блад, — и не беспокойте себя другими мыслями. Сан-Хуан очищен от пиратов. Около тридцати негодяев надёжно заперты в тюрьме, остальные — ещё надёжнее: в аду. Если кому-то всё же удалось вырваться, то его встретят у лодок и проводят к товарищам. Нам нужно похоронить мёртвых, позаботиться о раненых и вернуть в город беженцев. А вы займитесь вашей женой и домочадцами и предоставьте мне всё остальное.

И Блад с мушкетёрами исчезли так же внезапно, как появились, уведя с собой взбешённых пленных.

VI

Когда Блад вернулся к ужину, порядок в доме генерал-губернатора был полностью восстановлен, и слуги накрывали на стол. При виде дона Педро, всё ещё покрытого пылью сражений, донья Леокадия разрыдалась. Не обращая внимания на грязный костюм капитана, дон Себастьян крепко прижал его к груди, называя спасителем Сан-Хуана, настоящим героем, истинным кастильцем и достойным представителем великого адмирала.

Мнение это разделял весь город, в котором всю ночь не смолкали крики: «Viva дон Педро! Да здравствует герой Сан-Хуан-де-Пуэрто-Рико!»

Столь шумное и трогательное выражение благодарности пробудило в капитане Бладе, в чём он позже признался Джереми Питту, мысли о приятных сторонах, которыми обладала служба закону и порядку. Почистившись и переодевшись в костюм из гардероба дона Себастьяна, который ему был чересчур широк и слишком короток, он уселся ужинать к столу генерал-губернатора, с удовольствием воздавая должное пище и превосходному испанскому вину, уцелевшему после налёта на губернаторский винный погреб.

Блад крепко уснул с сознанием хорошо выполненного долга, и не сомневаясь, что без лодок и с малым количеством людей лже-«Арабелла» не осмелится напасть на корабли с сокровищами, являющиеся истинной целью рейда на Сан-Хуан. Всё же на всякий случай несколько испанцев стали на часах около пушек, оставленных в роще. Но ночь прошла спокойно, а наутро жители города увидели, что пиратский корабль превратился в точку на горизонте, а в гавань под всеми парусами входила «Мария Глориоса».

Когда дон Педро Энкарнадо спустился к завтраку, дон Себастьян сообщил ему, что адмиральский корабль бросил якорь в бухте.

— Он весьма пунктуален, — заметил дон Педро, думая о Волверстоне.

— Пунктуален? Ничего себе! Он не смог даже завершить ваши труды, потопив это проклятое пиратское судно. Постараюсь высказать ему всё, что я о нём думаю.

Дон Педро нахмурился.

— Учитывая его положение при дворе, это было бы неблагоразумно. С маркизом лучше не вступать в пререкания. К счастью, он вряд ли сойдёт на берег из-за своей подагры.

— Тогда я нанесу ему визит на корабле.

Озабоченное выражение лица капитана Блада не было притворным. Если ему не удастся отговорить дона Себастьяна от его благих намерений, то выработанный им план пойдёт прахом.

— На вашем месте я бы этого не делал, — сказал он.

— Не делали бы? Но ведь это мой долг.

— Вовсе нет. Этим вы унизите своё достоинство. Подумайте о высоком посте, который вы занимаете. Ведь генерал-губернатор Пуэрто-Рико — это почти вице-король. Не вы должны наносить визиты адмиралам, а, наоборот, адмиралы должны наносить визиты вам, и маркиз Риконете прекрасно отдаёт себе в этом отчёт. Вот почему он, не имея возможности прийти к вам лично из-за болезни, послал к вам меня в качестве своего представителя. Поэтому всё, что вы собирались сказать маркизу, вы можете сообщить мне.

Задумавшись над этими словами, дон Себастьян подпёр рукой свои многочисленные подбородки.

— Конечно, в том, что вы сказали, есть доля истины. Но в данном случае у меня особый долг, который я обязан выполнить. Я должен подробно сообщить адмиралу о той героической роли, которую вы сыграли в спасении Сан-Хуана и королевской казны, не говоря уже о кораблях с ценностями, и убедиться, что вы награждены по заслугам.

Донья Леокадия, с дрожью вспоминая вчерашние ужасы, прерванные появлением дона Педро, и ещё более страшные ужасы, которые предотвратила его отвага, горячо поддержала великодушное намерение своего супруга.

Однако во время этого изъявления благодарности лицо дона Педро всё больше мрачнело. Он сурово покачал головой.

— Этого я никак не могу допустить, — сказал он. А если вы сделаете по-своему, то этим нанесёте мне обиду. Вчера я выполнил лишь то, что требовала от меня моя служба, а за это не следует ни похвал, ни наград. Героями являются только те, кто, не считаясь с риском и не заботясь о собственных интересах, совершает подвиги, к которым их ничто не обязывает. А сочинять баллады о моём вчерашнем поведении было бы для меня оскорбительно, а вы, я уверен, никогда не захотите оскорбить меня, дон Себастьян.

— О, какая скромность! — воскликнула донья Леокадия, молитвенно сложив руки и подняв глаза к небу. — Правду говорят, что подлинно великое — всегда скромно.

— Ваши слова достойны истинного героя, — удручённо вздохнул дон Себастьян. — Но я огорчён, друг мой, что вы лишаете меня возможности хоть чем-то отблагодарить вас.

— Меня не за что благодарить, дон Себастьян, — возразил дон Педро. — И умоляю вас, не будем к этому возвращаться.

Он поднялся.

— Пожалуй, я сразу же отправлюсь на корабль, чтобы получить распоряжения адмирала, сообщить ему о том, что здесь произошло, а заодно показать виселицу, которую вы соорудили на берегу для этого проклятого капитана Блада. Это очень обрадует его превосходительство.

К полудню дон Педро вернулся на берег уже не в костюме с чужого плеча, а одетый нарядно и элегантно, как подобает испанскому гранду.

— Маркиз Риконете просит меня сообщить вам, что так как Карибское море, к счастью, очистилось от капитана Блада, то миссия его превосходительства в этих водах окончена, и теперь ничто не препятствует его скорейшему возвращению в Испанию. Он намерен конвоировать корабли с ценностями во время путешествия через океан и просит предупредить их капитанов быть готовыми поднять якорь во время первого же отлива — сегодня в три часа дня.

Дон Себастьян был поражён.

— И вы не сказали ему, что это невозможно?

Дон Педро пожал плечами.

— Я же говорил вам, что с адмиралом спорить бесполезно.

— Но, дорогой дон Педро, больше половины экипажа отсутствует, а на кораблях нет пушек.

— Будьте уверены, что я не преминул сообщить об этом его превосходительству. Конечно, это его огорчило, но он считает, что на каждом корабле хватит народу, чтобы управлять судном, а этого более чем достаточно. «Мария Глориоса» отлично вооружена и сможет защитить их от нападения.

— А он не подумал о том, что может случиться, если шторм разлучит «Марию Глориосу» с этими галеонами?

— На это я ему тоже указал, что не произвело никакого впечатления. Его превосходительство обладает развитым самомнением.

Дон Себастьян надул щёки.

— Так-так. Разумеется, это его дело, и я благодарю за это Бога. Эти корабли и так доставили немало неприятностей Сан-Хуан-де-Пуэрто-Рико, и я рад от них избавиться. Но должен заметить, что ваш адмирал весьма неосторожен. Очевидно, это характерная черта королевских фаворитов.

Слабая улыбка, мелькнувшая на губах дона Педро, означала согласие со словами губернатора.

— Пожалуйста, распорядитесь, чтобы галеоны как можно скорее были снабжены провизией. Не стоит задерживать его превосходительство, к тому же прилив не станет ждать даже его.

— О, разумеется, — согласился дон Себастьян, в покорности которого ощущалась заметная доля иронии. — Я сейчас же отдам распоряжения.

— Я сообщу об этом его превосходительству. Он будет вам очень признателен. Ну, разрешите откланяться, дон Себастьян. — И они дружески обнялись. — Поверьте, я надолго сохраню воспоминания о нашем счастливом и взаимовыгодном сотрудничестве. Моё почтение донье Леокадии.

— А вы не останетесь посмотреть, как повесят капитана Блада? Казнь состоится ровно в полдень.

— Адмирал ожидает меня к восьми склянкам, и я не осмелюсь заставить его ждать.

По пути в гавань капитан Блад задержался у городской тюрьмы. Дежурный офицер встретил его со всеми почестями, подобающими спасителю Сан-Хуана, и открыл двери по его просьбе.

Пройдя двор, где расхаживали взад-вперёд закованные в цепи удручённые пираты, Блад подошёл к каменной камере, в которую едва проникал свет сквозь забранное решётками маленькое окошко, расположенное у самого потолка. В этой тёмной зловонной яме, сгорбившись на табуретке, сидел пиратский капитан, уронив голову на руки в наручниках. Услышав скрип дверных петель, он поднял голову, и его злое лицо уставилось на посетителя. Разбойник не узнал своего вчерашнего, испачканного грязью противника в этом элегантном сеньоре в чёрном, расшитом серебром костюме, в тщательно завитом, ниспадающем на плечи чёрном парике и с длинной эбеновой тростью с золотым набалдашником.

— Уже пора? — проворчал он на своём ломаном испанском языке.

Но блестящий кастильский аристократ неожиданно ответил по-английски, да ещё с явным ирландским акцентом.

— Не будьте столь нетерпеливым. У вас есть ещё время подумать о вашей душе, если таковая имеется; есть время раскаяться в совершённых вами гнусностях. Я могу простить вам то, что вы выдавали себя за капитана Блада. Сам по себе этот акт даже можно расценивать как комплимент. Но я не могу вам простить того, что вы натворили в Картахене, — зверских убийств, пыток, изнасилований и других беспричинных жестокостей, которые вы совершили, удовлетворяя ваши низменные инстинкты и позоря присвоенное вами имя.

Негодяй ухмыльнулся.

— Вы говорите, как поп, которого прислали меня исповедовать.

— Я говорю как человек, которым являюсь, и чьё имя вы осквернили своими низкими поступками. Советую вам за краткий промежуток времени, остающийся у вас после моего ухода, хорошенько осознать неумолимость высшего правосудия, которое привело вас на виселицу с моей непосредственной помощью. Ибо я — капитан Блад!

Несколько секунд он стоял, молча глядя на осуждённого самозванца, утратившего от изумления дар речи; затем, повернувшись на каблуках, вышел к ожидавшему его испанскому офицеру.

Пройдя мимо виселицы, установленной на берегу, он сел в шлюпку, которая тотчас двинулась к бело-золотому флагманскому кораблю, стоящему на рейде.

Таким образом, в тот же день, когда фальшивый капитан Блад был повешен на берегу Сан-Хуан-де-Пуэрто-Рико, настоящий капитан Блад отплыл на Тортугу на «Марии Глориосе», или «Андалузской девчонке», конвоируя корабли с сокровищами, где не было ни пушек, ни достаточного количества людей, чтобы оказать сопротивление, когда их капитанам стала ясна ситуация, в которой они очутились.

ДЕМОНСТРАЦИЯ

I

— Фортуна, — любил повторять капитан Блад, — ненавидит скряг. Она приберегает свои милости для тех, кто умеет правильно делать ставки и с блеском тратить выигрыши.

Конечно, вы можете соглашаться или не соглашаться с ним, но сам Блад всегда руководствовался этим правилом, никогда не отступая от него. Многочисленные примеры щедрости капитана можно найти в записках о его полных риска приключениях, оставленных нам Джереми Питтом, но ни один из них не может сравниться в блеске и яркости с мерами, принятыми с целью сокрушить вест-индскую политику месье де Лувуа[51], когда она угрожала уничтожением могучему братству флибустьеров.

Маркиза де Лувуа, преемника великого Кольбера[52] на службе Людовика XIV, дружно ненавидели при жизни, с той же силой, с какой его так же дружно оплакивали после смерти. Думаю, что подобное единство взглядов является высшей оценкой достоинств политического деятеля. Ничто никогда не ускользало от внимания месье де Лувуа. И вот, охваченный организаторским пылом, он в один прекрасный день оставил в покое государственный аппарат с тем, чтобы заняться инспекцией французских владений в Карибском море, где активные действия флибустьеров оскорбляли его страсть к порядку.

Для этой цели в Вест-Индию на двадцатичетырёхпушечном корабле «Беарнец» маркиз отправил шевалье де Сентонжа, элегантного, подающего надежды дворянина лет тридцати с лишним, заслужившего доверие месье де Лувуа (что было не так-то легко) и имеющего чёткие инструкции, которыми он должен был руководствоваться, чтобы положить конец пиратству.

Для месье де Сентонжа, чьё материальное положение было отнюдь не блестящим, это поручение оказалось неожиданной улыбкой фортуны, ибо, по мере сил служа королю, он нашёл случай сослужить службу и себе самому. Во время своего пребывания на Мартинике[53], которое затянулось значительно дольше, чем этого требовала необходимость, шевалье познакомился с мадам де Вейнак, молодой и красивой вдовой Омера де Вейнака, влюбился в неё с быстротой, возможной только под тропическим солнцем, и вскоре женился на ней. Мадам де Вейнак унаследовала от покойного мужа владения, составляющие примерно третью часть острова Мартиника, которые состояли из плантаций сахара, пряностей и табака, дающих внушительный годовой доход. Всё это богатство вместе с владелицей перешло в руки представительного, но плохо обеспеченного посланца маркиза де Лувуа.

Шевалье де Сентонж был слишком добросовестным и убеждённым в сознании важности своей миссии, чтобы позволить браку быть чем-то, кроме прекрасной интерлюдии в течение исполнения долга, приведшего его в Новый Свет. Отпраздновав свадьбу в Сен-Пьере[54] со всем блеском и пышностью, соответствующими высокому положению невесты, он вновь приступил к выполнению своей задачи, пользуясь возросшими возможностями, которые предоставила ему счастливая перемена обстоятельств. Взяв жену на борт «Беарнца» месье де Сентонж отплыл из Сен-Пьера, чтобы завершить, свой инспекторский объезд, прежде чем взять курс на Францию и полностью насладиться баснословным состоянием, свалившимся ему на голову.

Доминику, Гваделупу и Гренадины[55] он уже посетил, так же, как и Сен-Круа, который, говоря по чести, принадлежал не столько французской короне, сколько французской Вест-Индской компании. Оставалась самая важная часть его миссии — остров Тортуга, другое владение вышеозначенной компании, служившее цитаделью английских, французских и голландских корсаров, к уничтожению которых шевалье был обязан принять все меры.

Уверенность месье де Сентонжа в своей возможности справиться с этой трудной задачей значительно возросла, когда ему сообщили, что Питер Блад, наиболее предприимчивый и опасный из всех флибустьеров, недавно был пойман испанцами и повешен в Сан-Хуан-де-Пуэрто-Рико.

В один из тихих знойных августовских дней «Беарнец» бросил якорь в Кайонской бухте[56] — окружённой рифами гавани, казалось, предназначенной самой природой быть пиратским логовом.

Шевалье взял с собой на берег свою молодую жену, усадив её в специальное кресло, которое его матросам не без труда удалось пронести сквозь пёструю толпу европейцев, негров, маронов[57] и мулатов, собравшихся поглазеть на знатную даму с французского корабля.