Помоги проекту - поделись книгой:
Библиотека «Вокруг света»
Рафаэль Сабатини
Собрание сочинений. Том 1.
Колумб. Буканьер Его Величества.
Удачи капитана Сабатини
Плеяда блестящих английских писателей, творивших в жанре приключенческого и авантюрного романа, для нашего читателя пополнилась в последние годы еще одним именем — Рафаэля Сабатини, известного нам до сих пор только как создателя непобедимого капитана Блада. Но вот один за другим переводятся и включаются в прихотливый круговорот сегодняшнего книжного рынка романы Сабатини, до сих пор не издававшиеся на русском языке, и по читательскому спросу они не уступают «Анжеликам» или космическим пиратам. Предлагая вам, читатели, это собрание сочинений, мы не станем убеждать вас: вот, мол, Сабатини, это хорошо — а космические пираты — плохо. Пусть каждый читатель сделает сам свой выбор. Мы лишь отметим, что читатели Сабатини — это, перефразируя слова известного французского исследователя прошлого Марка Блока, тоже, может быть, будущие самостоятельные историки, которым не хватает только привычки, приучающей получать удовольствие наиболее чистое и острое: удовольствие от подлинности.
Для нас же, издателей, важно хотя бы контурно очертить творческий портрет этого писателя — по тем произведениям, которые включены в десятитомник.
Почему по ним? Не в последнюю очередь потому, что биографические сведения о Сабатини крайне скудны. За исключением пары интервью в малоизвестных, труднодоступных сегодня изданиях и скупых строк предисловий к некоторым его романам, вышедшим в Англии и США, сведений о нем почти нет. Но еще и потому, что Сабатини относится к тем писателям, произведения которых самым тесным образом связаны с их личностью. Не важно, что эта связь нигде им самим не декларируется, просто все эти особенности его личности отразились на романах как их естественное, органическое качество.
Одна из таких особенностей — глубокий интерес Сабатини к историческим событиям. Был ли он историком в академическом смысле этого слова? Наверное, все-таки нет; история как «смена исторических формаций» совсем его не интересовала, но как театр, на подмостки которого выходили удивительные люди, где разыгрывались величайшие драмы,— чрезвычайно. Поэтому уточним: Сабатини — историк-рассказчик, и этим прежде всего интересен. Его романы, сюжетная канва которых касается реальных событий, и документальная беллетристика полнее, чем любые литературоведческие труды, расскажут проницательному, как любили выражаться в старину, читателю об этом человеке, нам же останется добавить лишь крупицы сведений о Сабатини, которые сообщает такое издание, как «Литературно-географический справочник Англии».
Английский язык для молодого Сабатини был до определенного возраста чужим. Родился он в Центральной Италии, в Джеси, и был сыном англичанки и итальянца. И мать, и отец писателя были оперными певцами и много путешествовали по Европе в поисках ангажемента. Маленький Рафаэль сопровождал их во всех поездках. Мы можем поэтому смело предположить, что запас жизненных наблюдений и вкус к путешествиям он приобрел еще в раннем детстве. Родители будущего писателя общались между собой по-итальянски, а когда их отпрыску пришло время садиться на школьную скамью, отдали его в престижный швейцарский пансион, в котором прямо-таки насаждался немецкий язык, хотя учились в нем мальчики из различных кантонов Швейцарии и из Италии. Возможно, в знак протеста против засилия в школе одного языка, а может быть, потому, что больше всего там училось мальчиков из французской Швейцарии, но именно на французском стали они выпускать свой рукописный журнал, одним из редакторов которого был Рафаэль Сабатини.
Случай, вспоминает он сам, предопределил его дальнейшую судьбу. К восемнадцати годам он прилично изъяснялся на пяти языках и штурмовал шестой — английский. Отцу казалось, что знание языков поможет сыну в выборе жизненного пути и именно в Англии он достигнет высот коммерции. К тому же там жили родственники матери, живо интересовавшиеся судьбой молодого человека.
Получив место клерка в солидной фирме, Сабатини поселился в Англии в замечательном месте, где все, казалось, дышало историей: на берегах реки Уай, на границе Англии с Уэльсом.
Тут скауты давали отпор валлийцам, здесь сохранилось множество памятников археологии и замков X — XII веков. В этих местах бывал Дефо, сохранились здесь и здания XVII века, которые интересовали Сабатини больше, чем древние постройки.
И фон большинства романов — именно этот век...
Здесь, пожалуй, будет уместно сделать некоторое отступление в область литературоведения. Переводчики, работающие сегодня с текстами Сабатини, испытывают одинаковые затруднения: в построении его фразы, в понимании им значения слов есть известные отступления от норм английского языка, вероятно, поэтому не все переводы Сабатини на русский язык удачны. И по той же причине, мы думаем, люди, свободно читающие по-английски, смогут получить особое удовольствие от «неправильной» фразы, как получают его русские люди, читающие, например, Платонова, практически непереводимого, если иметь в виду художественную ценность его языка, хотя, конечно, это писатели разного масштаба.
Зная об этой особенности творческой манеры Сабатини, мы не ориентировали переводчиков на создание точной копии своеобразного письма Сабатини, этакой кальки с английского. И, полагаем, получили переводы значительно более удачные, чем те, что делались для разного рода скоростных изданий.
Но вернемся к страницам биографии писателя.
...До настоящего успеха тогда, в конце века, было еще далеко. Сабатини становится сотрудником газеты «Ливерпул меркьюри» и пытается пристроить свои рассказы в разные журналы — путь, знакомый многим начинающим литераторам.
Первый шаг на этом поприще — роман «Поклонники Ивонны» прошел незамеченным, в чем признается сам писатель, с юмором вспоминавший много лет спустя о начале своего творческого пути в «Марк Твен джорнэл». Он мужественно переносит неудачи, отказы, возвраты рукописей. И продолжает работать.
Сабатини было действительно трудно добиться сразу настоящего признания. Напомним: его старшими современниками были только в Англии такие писатели, как Б. Шоу, Дж. Голсуорси, О. Уайльд, У. Теккерей, Ч. Диккенс, в жанре приключенческого романа добились огромного признания Р. Л. Стивенсон и У. Коллинз.
Неутомимо работали в этом направлении и французы. Отнюдь не бесталанные и потому сразу же переводившиеся на английский язык: Ж. Верн, Л. Жаколио, Э. Сю, П. Бенуа, не говоря уже об А. Дюма. Этот список знаменитых литераторов мог бы быть, безусловно, гораздо длиннее, мы упомянули лишь малую их часть, чтобы вы могли получить представление о том, в свете каких светил восходила звездочка Сабатини. Могла ли она не сиять отраженным светом, хотя бы отчасти? Конечно, не могла. Пошло ли мощное влияние гигантов литературы ему на пользу? Конечно, ибо перед начинающим писателем был широкий спектр литературных направлений. Он выбрал романтику. Однако, оставаясь в рамках этой художественной традиции, не стал подражателем без собственного лица. Роман приключений создает прежде всего напряженная и увлекательная фабула. Но если большинство писателей-романтиков при создании фабулы полагались прежде всего на собственную фантазию, то творческая задача, которую ставил перед собой Сабатини, заключалась в том, чтобы самые яркие краски жизни найти не в уходе от реальной действительности, а наоборот, в глубоком погружении в нее, чему отдаленность от времени описываемых событий нисколько не мешает, а только способствует.
«Зрелище человеческой деятельности более всего другого способно поразить человеческое воображение. Особенно тогда, когда удаленность во времени и пространстве окрашивает эту деятельность в необычные тона». Это тоже Марк Блок, «Апология истории», и это умозаключение, как нам кажется, верный ключ к творчеству писателя.
В начале века появляются первые, еще скованные отсутствием свободы мастерства, но уже вполне характерные для пера Сабатини исторические новеллы. Может быть, то было реакцией на «толстые», точнее, раздутые романы о похождениях королей и их фавориток, где во имя сюжетной интриги фальсифицировался по длинный смысл событий, а за описаниями пышных придворных застолий скрывалось отсутствие таланта автора? А Сабатини хотелось, чтобы его талант звучал в унисон с камертоном истории.
И он стал работать в жанре документальных новелл-эссе.
Два тома этих новелл, заголовок которых можно перевести как «Занимательное историческое чтение на ночь» (у нас в собрании они вошли в один том под названием «Капризы Клио»), живо напомнили читателям сказки Шехерезады, которые в старом английском переводе были снабжены заглавием «Занимательные арабские ночи». Действие новелл происходит в разных странах Европы и Америки и даже в России. Автор не опасается выразить свой, подчас не совпадающий с мнением официальной исторической науки, взгляд на те или иные события. У него собственная версия ухаживаний герцога Бэкингемского за французской королевой; своя интерпретация событий, связанных с Лжедмитрием. А в трагической истории Марата он больше места уделяет не самой жертве, а убийце — Шарлотте Корде.
В начале века, когда исторические романы считались в Англии лучшим чтением, их авторам было достаточно ознакомиться с «Историей Англии» Малькольма или подобными ей книгами, чтобы изложить сказанное там языком беллетристики. Сабатини не остановился на этом. Он погрузился в архивы, отыскав там «живую реальность прошлого». «Романист должен побывать в той эпохе, о которой он пишет,— делает он для себя вывод.Главное — реальный исторический фон, с которым сюжет и персонажи находятся в правдивом соотношении».
События французской революции очень интересовали писателя.
И он вернулся к ним, выпустив в 1920 году «Скарамуша».
Мы прочли его уже в 80-е годы, а еще раньше, в середине 60-х, смотрели замечательный одноименный американский фильм, не подозревая, что снят он по роману Сабатини, «отца» незабвенного капитана Блада.
Вот ведь насколько достоверный образ! Читая «Историю морских разбойников Средиземного моря и Океана» Ф. Архенгольца, невольно ловишь себя на том, что ищешь — и упорно — на ее страницах строки, посвященные капитану Бладу... Точно так же, кстати, неосознанно выискиваешь упоминания о штандартенфюрере Штирлице в только что вышедших на русском языке мемуарах шефа немецкой разведки Вальтера Шелленберга! Психологи объясняют этот феномен читательского восприятия переносом процесса самореализации человека на образ героя. А мы скажем проще: благородные герои близки каждому из нас. Может быть, отчасти поэтому одно из первых изданий «Одиссеи капитана Блада», вышедшего в США, предназначалось специально для военных моряков. Отчего? Ведь прошло уже около трех столетий с тех пор, когда «жил» прославленный флибустьер. Значит, капитан Блад — через столетия! — давал уроки сегодняшним морякам, уроки мужества и доброты.
В название «Одиссея капитана Блада» Сабатини вложил большой смысл: ведь одиссеей называют долгие странствия, сопряженные с опасностями и приключениями. Строго говоря, и Одиссей занимался пиратством, в чем, кстати, тогда не было ничего предосудительного, напротив, оно казалось делом обычным.
Пират Блад, как и пират Одиссей, только потому занимаются этим промыслом, что он для них — способ отстаивания независимости и свободы. Блад настолько же разбойник, насколько и рыцарь. Разбойник, когда его цель — восстановление попранной справедливости, и рыцарь, когда нужно защитить слабых и беспомощных.
В романах о Бладе почти все было на самом деле, лишь несколько действующих лиц — вымышленные. Только если у Дж. Стейнбека в «Золотой чаше» главное действующее лицо— сам сэр Генри Морган, то у Сабатини это никому пока не известный ирландский врач Питер Блад.
Эпоха, в которую довелось жить Бладу, притягивала многих писателей. Переплетаясь и сталкиваясь, лицо времени определяли борьба за английский престол, пиратство, романтика дальних странствий и исследования новых территорий. Нет, Сабатини не был первым летописцем событий XVII века. О коллизиях, отраженных в «бладиаде», писали многие. Дефо сам был участником восстания герцога Монмута. Обращался к нему Р. Блэкмор, популярный английский писатель второй половины XIX века, не обошел его и «сам» А. Конан Дойл.
Впрочем, восстание, с которого начинается «Одиссея...», само по себе мало занимает автора, оно показано только как бы со стороны и нужно как точка отсчета дальнейшего сюжета. Интереснее другое: писатель, создавая Блада, многое позаимствовал из записок врача и путешественника XVII века Генри Питмена — «Повествования о великих страданиях и удивительных приключениях Генри Питмена, хирурга покойного герцога Монмута». Оно вышло в конце XVII века и было переиздано в начале двадцатого столетия. В судьбе Питмена много общего с историей Блада — и судилище, и жестокое обращение губернатора Барбадоса, и побег с товарищами по несчастью, и жизнь на необитаемом острове... И решение стать пиратом. А уж здесь-то у Сабатини имелся превосходный материал для подражания!
Перед ним наверняка лежала раскрытая книга Эсквемелина «Пираты Америки». Конечно, он не стал механически копировать в своих произведениях скучные подробности пиратского быта на островах Карибского моря — это затормозило бы развитие сюжета. Он взял лишь какие-то выразительные, характерные детали жизни на Барбадосе, Ямайке и Тортуге, особенности тактики в морских сражениях.
Кстати, кое-кто из читателей, следя за событиями, начинает подозревать, что Блад — двойник Генри Моргана. Похоже, что все же нет. Он добрее и мягкосердечнее своего подлинного «коллеги».
«Хронику капитана Блада» сопровождает подзаголовок — «Из судового журнала Джереми Питта». На самом деле не было никакого Питта, как не было и Робинзона Крузо, моряка из Йорка, и истории, написанной им самим. Но зато был Александр Селькирк, да и у Питта был двойник — просто не могло не быть в том богатейшем событиями времени на просторах Атлантики.
Сабатини применил старый проверенный прием — стилизацию под документ, беспроигрышный способ сделать повествование почти «невыдуманным». И это ему удалось.
Пиратская тема занимала писателя и после создания Блада.
Уже перед самой второй мировой войной появился «Черный Лебедь» (у нас в собрании он назван «Буканьер его величества»), события в котором разворачиваются в тех же местах. Но бесполезно искать в книгах о пиратах среди имен подлинных Тома Лича (хотя и искали, и есть предположение, что его прототипом послужил Эдвард Тич, Черная Борода, алкоголик и грубиян, «последний из буканьеров», как называли его историки пиратства). Это вымышленный, собирательный образ, но в «Береговом братстве» были известны десятки таких ярких граждан «плавучей республики европейцев», как назвал их Ф. Архенгольц. Действие другого флибустьерского романа — «Морской ястреб» — происходит в Средиземноморье, и здесь Сабатини тоже связывает своего героя Сакр аль-Бара (он же сэр Оливер Тресиллиан) с подлинными персонажами, тщательно выверяя ход событий по Архенгольцу и Эсквемелину.
Немного сложнее по сплетению событий и вовлеченным в них подлинным историческим лицам оказался роман «Божьи псы». Тут одной историей флибустьерства было не обойтись, хотя Сабатини и понадобились сведения о Френсисе Дрейке — верном адмирале королевы Елизаветы, предпринявшем, кроме всего прочего, три пиратских похода в Вест-Индию в 16701672 годах. Именно на службе у Дрейка мужал и формировался как личность герой «Божьих псов» молодой сэр Джервас, чтобы потом пуститься в нелегкое путешествие в Испанию — на поиски похищенной богатым знатным испанцем любимой девушки.
Автору пришлось глубоко погрузиться в историческую литературу, ведь Джервас отправлялся в католическую Испанию Филиппа II, злейшего врага Елизаветы.
Испания при Филиппе II, короле из рода Габсбургов, притязала на гегемонию в Европе. Помимо Испании, Филиппу принадлежало целых полмира, если считать владения в Новом Свете и Юго-Восточной Азии. У Испании было 50-тысячное профессиональное войско, пехота считалась лучшей в Европе, тогда как английское правительство не имело даже хорошо обученной армии.
В Испании свирепствовала инквизиция. Но Елизавета питала слабость к красивым молодым людям, хотя отчего-то ее называли «девственницей». И она помогла Джервасу вырвать свою Маргарет буквально из пламени священного костра.
Одна тема «тянула» за собой другую. Автора настолько захватили материалы испанских архивов, что он не мог от них оторваться: мрачная история борьбы с ересями завораживала, заставляла все глубже зарываться в архивные папки. Так, «Торквемада» — не роман, а документальное повествование, своеобразное историческое исследование об испанской инквизиции и ее главе, инициаторе изгнания евреев с Иберийского полуострова.
История Томаса Торквемады — это в некотором роде аттестация руководящей элиты новой инквизиции, история незаурядной личности, гениального руководителя безжалостной и гигантской машины, во многом усовершенствовавшего ее...— писал в предисловии к этому произведению сам автор. Тяжеловатое для быстрого чтения, но вдумчивое, обстоятельное исследование этого жуткого порождения раннего средневековья — судебно-полицейского учреждения для борьбы с ересями, этого гестапо XV века, не оставит, думается, безразличным и сегодняшнего читателя, который, без сомнения, почувствует перекличку между кровавыми событиями того времени и века XX.
Среди десятков романов, принадлежащих перу Сабатини, мы выбрали те, которые наиболее полно отражают круг его интересов как историка и романиста. Конечно, больше всего его влекла история тех стран, к которым он имел непосредственное «кровное» отношение,— Италии и Англии. Из «итальянского» цикла мы выбрали серию новелл «Суд герцога» и документальное повествование «Три жизни Чезаре Борджиа» — о загадочной и противоречивой личности, принадлежащей знатному и влиятельному роду, сыгравшему немалую роль в жизни средневековых итальянских государств.
«Английский» же цикл представлен «Фаворитом короля».
Но здесь в отличие от современников, например, Чарлза Кингсли и Дж. Хенти, прославлявших колониальные захваты, Сабатини скрупулезно исследует придворную жизнь при Якове I, первом короле династии Стюартов в начале столь любимого автором XVII века. Главный герой романа отпрыск не слишком знатного рода Роберт Карр становится фаворитом короля, даровавшего ему титул лорда Рочестера, и фактическим правителем Англии. События романа — подлинные. Робин женится и примыкает тем самым к клану Говардов, поддерживающих Испанию, в то время как партия королевы — Францию и Нидерланды.
Но все это лишь исторический фон для любовной интриги — с магией, чарами и убийствами.
Интерес к Французской революции заставил Сабатини обратиться и к наполеоновским войнам. По совпадению, герои его романа «Западня» оказываются в тех же местах, где и любимый персонаж А. Конан Дойла бригадир Жерар. 1810 год. Второй поход Наполеона в Португалию под командованием маршала Массены. (Вспомним: в юности Сабатини жил в Португалии.)
Противостояние с английским маршалом Веллингтоном.
Оборонительные сооружения под Лиссабоном — «торреш ведраш» — останавливают французов. Это — история. А теперь — ее интерпретация при помощи вымысла. Английский офицер по ошибке вломился в мужской монастырь. Поднялся шум. Ему угрожает суровое наказание. Генерал-адъютант, сидящий в Лиссабоне, обещает властям, что расстреляет виновника, не подозревая, что он, Ричард Батлер, — брат его жены.
Да, Сабатини не откажешь в умении изобретательно создать сюжет. В его романах есть что-то общее с событиями популярного телесериала «Богатые тоже плачут» и даже «Рабыни Изауры», только не растянуто в пространстве и времени...
Потому-то, наверное, в конце 70-х годов восемь его романов вышли большим тиражом в американском издательстве «Баллантайн букс» (названном так по имени популярного английского романиста XIX века, автора приключенческих повестей для юношества). В этом ряду произведений, понятно, был и его роман «Каролинец», открывший, по выражению самого Сабатини, для него Америку. Все его персонажи, кроме нескольких действующих лиц, носят имена подлинные. Действие происходит в годы войны за независимость в 1775 — 1783 годах в городе Чарлстоне, штат Северная Каролина. Похоже, автор даже побывал на местах боев, работал в местных архивах.
Приступая к чтению Сабатини, нужно помнить, что приключения — тонкий и весьма уязвимый жанр. Это как мангровые заросли: стоит слегка что-то нарушить, навредить, предъявить слишком строгие ортодоксальные требования — и волшебство пропало, романтика поблекла, как краски засушенного цветка. В чем только не обвиняют чересчур строгие судьи приверженцев приключенческого жанра, а главное — в невысоком интеллектуальном уровне и даже в «неадекватности восприятия реальности». Но ведь это не так! Просто, чтобы стать читателем Сабатини, надо вообразить себя живущим в мире, параллельном нашему. Нет, оставайтесь, пожалуйста, обычными людьми в нашей повседневной жизни. Но, раскрывая его новый роман, настройтесь на другое измерение, в котором слышны скрип снастей, шум моря, топот лошади по горной дороге, запах пороха и звон скрещенных клинков.
И наконец, дорогие читатели, предложим вам еще одну версию того, почему романы Сабатини вдруг стали столь популярны.
Его герои, по собственному определению писателя, всегда в час испытаний, готовясь к худшему, продолжают надеяться на лучшее. Как мы с вами, как все люди, будь то крупные исторические фигуры или ничем не привлекательные личности — всех овевает дыхание времени, неудержимо влекущего человечество к счастью и добру, сквозь крушения империй и интриги жестокосердных и недальновидных правителей, сквозь войны и болото предательств. И пусть счастливый финал где-то еще даже не за горизонтом, а гораздо дальше... Но надо надеяться на лучшее...
КОЛУМБ
Глава I. ПУТНИК
Длинная череда дюн тянулась перед путниками, простираясь на многие мили по направлению к Кадису. Порывы злого ветра, дующего с юго-запада, бросали им в лицо песок. Позади, под серыми небесами, серел штормящий Атлантический океан.
Роста мужчина был выше среднего, широкоплечий, с длинными руками и ногами, судя по всему недюжинной силы. Из-под простой круглой шляпы выбивались густые рыжие волосы. Серые глаза сияли на гордом загорелом лице. Правда, одет он был куда как скромно. Куртка до колен из домотканого сукна, когда-то чёрная, но уже порядком выцветшая, была подпоясана простым кожаным ремнём. С ремня по правую руку свешивался кинжал, по левую — кожаный мешок. Рейтузы из грубой чёрной шерсти, сапоги. На палке через плечо он нёс свои скромные пожитки, завёрнутые в плащ. Лет ему было чуть больше тридцати пяти.
Крепкий мальчишка лет семи или восьми шёл рядом, держась за правую руку мужчины. Ребёнок поднял голову.
— Ещё далеко? — спросил он по-португальски, и ответ получил на том же языке.
— Этот вопрос, помоги мне Господи, я задавал себе все эти десять лет и ещё не получил ответа, — грустно пошутил мужчина. Но затем ответил серьёзно: — Нет, нет. Смотри. Мы почти что на месте.
Поворот тропы вывел их к длинному низкому зданию, ослепительно белому квадрату на фоне тёмных сосен, подступающих к нему с востока. В центре квадрата, словно гриб с красной шляпкой, вздымалась к небу часовня под черепичной крышей.
— На сегодня — это конечная цель нашего путешествия, Диего, — продолжил мужчина, указав на здание. — Возможно, здесь же и начало, — он словно размышлял в слух. — Приор, я слышал, образованный человек, имеющий влияние на королеву, поскольку был её духовником. Женщина всегда подчиняется тому, кто выслушивал её исповедь. Таков один из секретов нашей загадочной жизни. Но мы придём с поникшей головой, ничего не прося. В этом мире, мой сын, просить значит нарваться на отказ. Это урок, который тебе ещё придётся выучить. Если хочешь получить то, чего у тебя нет, упаси Боже выказать даже намёк, что тебе это нужно. Наоборот, покажи им, какие они приобретут блага, если убедят тебя принять желанное тебе. Вот тогда они будут счастливы облагодетельствовать тебя. Для твоего юного ума это слишком сложно, Диего. Я куда как старше и опытнее тебя, но лишь недавно дошёл до этой истины. Мы проверим её справедливость на добром францисканце.
Под добрым францисканцем мужчина подразумевал фрея Хуана Переса, приора монастыря Ла Рабида. Фрей Хуан полагал, что характер души человека открывается в его голосе. Приор, наверное, обладал более чутким слухом. Возможно, сказывался его опыт исповедника: он слушал грешника, не видя его, и только по голосу приходилось определять, сколь искренне раскаяние говорившего и соответственно каково должно быть наказание.
И если б не то значение, которое придавал человеческому голосу фрей Хуан, нашему путнику, возможно, не удалось бы столь легко достигнуть поставленной цели.
Приор прохаживался по двору с раскрытым требником в руках. Его губы шевелились, как и требовал закон Божий, беззвучно произнося слова молитвы, когда он услышал просьбу, обращённую к светскому брату-привратнику.
— Милосердный брат мой, немного хлеба и воды для этого уставшего ребёнка.
Не сами слова, привычные у ворот монастыря, привлекли внимание приора, но голос, а более разительный контраст между униженностью просьбы и звенящим в голосе чувством собственного достоинства и гордости. Скорее всего контраст этот не остался бы незамеченным и человеком с куда менее чувствительным ухом, чем у фрея Хуана. Слышался в голосе и иностранный акцент, но точность произношения каждого звука указывала, что говоривший уделял немало времени изучению испанского языка.
Фрей Хуан, не чуждый человеческого любопытства, особенно если возникала возможность хоть немного разнообразить монотонность жизни в Ла Рабиде, закрыл требник, заложив указательным пальцем страницу, которую только что читал, и направился к воротам, чтобы взглянуть на просителя.
Один лишь взгляд показал ему, сколь полно внешний облик мужчины соответствовал его голосу. В высоком росте, красивой осанке, выбритом лице с волевым подбородком и орлиным носом он увидел силы не только физические, но и духовные. Но особенно поразили приора глаза незнакомца, большие, серые, ясные, как у пророка или колдуна, чей немигающий взгляд редко кто мог выдержать. Узел с вещами он опустил на каменную скамью у ворот. Не укрылась от приора и скромная одежда мужчины. А позади него стоял мальчик, для которого мужчина просил хлеба и воды, настороженно глядя на приближающегося монаха с требником в руке.
Дон Хуан шёл не торопясь, кругленький толстячок в серой рясе, с длинным бледным лицом, добрыми глазами и толстогубым ртом. Он приветствовал незнакомца улыбкой и латинской фразой, чтобы проверить, во-первых, его учёность, а во-вторых, веру, ибо орлиный нос над полными, чувственными губами мог принадлежать и нехристианину.
— Pax Domini sit tecum[1].
— Et cum spiritu tuo[2], — ответил незнакомец, чуть склонив гордую голову.
Поделиться книгой: