Помоги проекту - поделись книгой:
— Она тебя там не найдет. Нет такого способа за стены Лицея магией прозреть. Но первый год обучения подготовительный. Пока твоя мачеха может решать за тебя, то она сможет тебя забрать. Если узнает, что ты в Лицее. Поэтому ты поступишь в Лицей не под своим именем, — ответил Григорий. Потом, словно нехотя, добавил. — После первого года, станешь лиценциатом, сможешь вернуть своё имя. Тогда тебя тронуть не посмеет уже никто, — и снова сидит, пырится на меня. Я быстро понял, почему. Страшное дело, не своим именем назваться. У меня свое, личное, не самое маленькое кладбище предков, каждый со своей историей, за каждым следы до сегодняшнего дня тянутся. Я и есть свое имя. Не больше, но и не меньше. Поэтому Распутин и боялся, что я сейчас удила закушу и откажусь.
— Ладно, — разрушил я его сомнения. Григорий задумчиво кивнул каким-то своим мыслям и продолжил:
— А потом, “княжич”, надо будет тебе поступать на факультет Естественных наук. Я там уже шесть лет как декан. Ты на второй год сдашь мне экзамен. Станешь бакалавром. А бакалавр может обратиться в коллегию профессоров. Запросишь исследование по родовой инициации. Выделят тебе стрельцов и высочайший указ не препятствовать. Ты пройдешь инициацию свою родовую. Так в свои права и вступишь. Но придется на таинство минимум трех профессоров пустить. Одним из них я буду. Все понял?
И сидит, смотрит. Я прокрутил еще раз его синопсис. Вроде ничего страшного… А, стоп, есть. Тайна родовой инициации была одной из наиболее охраняемой для всех родов, настолько что даже сам Мстислав о ней ничего не знал. Понятно, почему аналог местного института хочет в ней покопаться лишний раз. Мстислав внутри меня ужаснулся — присутствие посторонних на инициации для него было не меньшим оскорблением чем, например присутствие посторонних в его жене. Хотя, нет. Даже как присутствие посторонних в нем самом. Хотя, нет… Короче, Мстислав бы на это не пошел. А я ничего против этого не имел.
— Хорошо, — просто сказал я. Старался говорить коротко и следить за собой, чтобы не ляпнуть лишнего. Это постепенно превращалось в привычку.
— При канцлере подтвердишь обещание? — быстро спросил Григорий.
Я кивнул. Колдун явно обрадовался, даже ладошки потер.
— Ну, терь можно и выпить. Коль договорились, ведь можно и обмыть, верно говорю? — Распутин заулыбался и даже говор у него прорезался местечковый. Одновременно он выудил бутылку и две рюмки из аккуратного ящичка рядом с собой. Ловко у него это получилось. Чувствуется двухсотлетняя практика.
— Пока не договорились, — вкрадчивым голосом сказал я. — Есть у меня, старец Григорий, еще одно предложение…
— Какое это? — немного испуганно спросил Распутин. Машинально наливая водку в рюмку.
— Во мне же не только в деньгах ценность, — сказал я и сел прямо. Шуба как-то некстати упала, обнажив меня по пояс. Я заторопился договорить:
— Я же из древнего рода. У меня связи есть. Возможности. Перспективы. Мой дед Псковским князем был. И у меня до сих пор там место в Господском совете. Наследное. Это к примеру.
— Это я знаю, — кивнул Распутин и выпил. Облегченно улыбнулся, но тут же снова нахмурился. — К чему ты это?
— А к тому, что деньги, сами по себе, это еще не власть. Возможностей больше, да. Но я могу дать больше. Может, если все будет хорошо, я смогу стать в Пскове человеком большим. Вес набрать. И вот тут у меня появятся возможности, которые за деньги не купишь. А не хочешь ли ты, старец Григорий, Экзархом Псковским?
Это было неким аналогом митрополита. В этом мире многие слова были заимствованы из греческого и латинского, но вместо христианской терминологии использовалась языческая. И, насколько мне подсказывала заемная память, верховным жрецом мог стать практически любой. Была бы политическая воля. А место было не только прибыльное, но и сулило действительную силу — экзархи тут могли не только народ на площади собрать. Они реально вызывали дождь, останавливали эпидемии и заставляли плодоносить каменистую пустыню. Наверняка, были там свои нюансы… Но я уже видел, как загорелись глаза Распутина. Предложение ему очень понравилось.
— А по тебе ли гуж? — засомневался старый мистик.
— Помоги мне, сударь, а я даю слово, приложу все усилия. И помогу тебе стать экзархом. Слово княжье! — ответил я. И протянул руку.
Григорий Распутин, после короткой задумчивости, решительно пожал мне руку. Выражение лица у него было по прежнему недоверчиво-насмешливое. Но я был уверен — я купил этого человека. Если не полностью, то три четверти. Теперь Ядвиге придется сильно потратиться, чтобы его перекупить.
Потом мы выпили. Водка была хорошей. Нет, даже чудесной. Чувствовался привкус ореха и меда. Внутри разлилось приятное тепло.
Колдун бутылку закупорил и спрятал.
— Хватит пока. Дела ещё есть. Теперь слушай сюда, княжич. Поступить в Лицей не так то и просто. С улицы не берут. Но есть у меня одна мысля…
Глава 7
— Ничего себе у вас тут ведьмы живут! — не удержал я восхищенного возгласа. Когда Григорий Распутин сказал, что отвезет меня к Марфе-ворожейке, я наивно представил нечто вроде землянки. Может, даже избы на курьих ножках. Здоровенная каменная вилла с колоннами и шатром перед ней, да еще прямо посередине города, меня малость удивила. Ну как малость. Я просто охерел. Хорошо еще, я на полу в санях сидел и за всем через оконце смотрел.
Мы сейчас находились в Ростове. Город был огромный, по сути агломерация, где города переходили один в другой. Я никогда не был в Ростове в своем мире, но сейчас смог бы сориентироваться. Недалеко высилась мощная крепость, со стенами не ниже чем ветхая двенадцатиэтажка начала века, на мой непрофессиональный взгляд. А сравнительно тонкие, вычурные, белые угловые башни поднимались в два раза выше. "Чудесный Источник" — подсказала моя заемная память. Мстиславу картинку показывала. Достопримечательность всея Руси, между прочем.
— Не ведьма, а сударыня Марфа-ворожея! — неожиданно зло рявкнул Распутин. — На худой конец, Бабушка Марфа! Ты только там такое не ляпни! И вообще, молчи лучше. Может статься, за умного сойдешь!
Я заткнулся. Далось с трудом, я даже слегка язык прикусил.
Мой купленный друг и товарищ засуетился по саням, собираясь. План был у него простой и понятный, надежный как швейцарские часы. Пойти на поклон к ведьме. Которая, как утверждал Распутин, что-то там ему задолжала. И она даст мне рекомендательное письмо и свое имя. Формально, усыновит. Как я понял, тут замешана политика. Есть боярские рода, формально и фактически, обладающие всей полнотой власти. Но есть и вполне параллельная структура ведьмаков, волхвов, чародеев, кудесников, волшебников и их фемитивов. Каждый из которых так и норовил объявить себя жрецом бога. Богов было не мало, на всех хватало.
У этих чудотворцев были особые права, некие вольности, исключения из общих правил и прочее. Фактически, некая параллельная власть. Так сказать, власть чудесная. На самом деле вся структура, если я правильно сопоставил краткое пояснение от Григория и воспоминания Мстислава, до жути напоминала церковь в моем мире. Может, я просто плохо разбирался в церкви.
Итак, Марфа признает во мне сына. Ну, или внука. Раз Бабушка Марфа. И я отправляюсь в Лицей от её имени. На первый год. С точки зрения местного уголовного права, кстати, Бабушке Марфе за подлог ничего не грозило — в этом мире на Руси оставались средневековые институты включения в семью. Это и пробный брак сроком на год, и вот такие “усыновления”.
Мстислав о таком был в курсе. Иван Хвостов, кстати, формально был усыновлен моим отцом. При этом, разумеется, на него не распространялись все наследные права, а только некоторые. Такие как он даже назывались специальным термином, “дети боярские”. Обычно даже сводились в отдельные отряды.
Впрочем, каждый отдельный случай следовало и рассматривать отдельно. Правила менялись от княжества к княжеству. Да даже от рода к роду. Половина законов вообще неписанная. Буквально, обычаи и традиции.
Впрочем, эта хитрая и запутанная система, наверняка была такой не просто так. Я подозреваю, все сводилось к праву сильного. В любой ситуации можно было просто вывернуть ситуацию мехом в нужную сторону, если сила на твоей стороне.
Единственное, что во всех этих витиеватостях действительно имело значение, так это магия.
Насколько я понимаю, боярские роды обладают мощной наследственной магией. Причем, именно разрушительной. Если бы магия не слабела от близкородственных связей, они бы наверно уже выродились и вымерли, а так приходилось постоянно со всеми скрещиваться. Но выбирать тоже следовало из породистых.
Высшая каста, это в основном мы, Владимировичи. Не единый род, внутри мы расколоты на полсотни вполне самостоятельных родов. И это примерно треть всех самых сильных боярских родов. А остальные две трети, всякие Судиславичи, Ярославичи, Всеволодовичи и еще десяток имен — тоже родня друг другу и Владимировичам.
Те, кто выпал из высшей лиги — магия ослабла потому как, например, женились по любви — называются по местностям. В основном такие боярские рода консолидируются в крупных городах и вокруг них. Обычно их так и именуют, по принадлежности. Мой сын, был бы Псковский, если женюсь на девушке ниже себя по статусу. Блин, будет тут сын, назову Император. Тут наверно только особо ученые мужи знают про такое латинское слово. Будет Император Псковский. Звучит! Так вот, таких, Псковских, Новгородских, Ростовских — называли гриднями. Гридни были у князей. Тогда они принимали имя рода. У нас было несколько, Владимирских.
На этом бояре кончались.
Иногда магия просыпалась и в простых людях. Таких, обычно, принимали в род. Они и назывались “детьми боярскими”. Это была их первая и последняя ступенька в феодальной лестнице. Земля, владения — выдавались им от рода или, иногда, города. А они были обязаны службой.
Мстислав был абсолютно убежден, что магическая сила так же строго делится на эти три ступени. Самые слабые внизу, самые сильные вверху. Это очень очевидное и простое объяснения. Я тут недавно и спорить с унаследованными убеждениями не стал. Из вежливости. Пока не стал.
В отличии от княжича, я точно знал — все важное, просто не бывает простым.
Тем временем лапландские сани Распутина заложили лихой вираж и зашли на посадку. Это было неожиданно, я машинально схватился за трубу печурки. Держалась она так себе. Пришлось присесть на пол и вцепиться в мех на полу. Я снова заозирался по сторонам, в поисках страховочных ремней. Их по прежнему не было.
Распутина вираж также застал врасплох. Он тоже попытался схватиться за трубу печурки, но отдернул руку едва коснувшись горячей меди и, не найдя опору на наклонившемся полу, неуклюже упал на спину. К счастью сани быстро выровнялись, а то я, смотря как Гриша скользит на спине прямо к дверце саней, испугался. Сейчас выбьет макушкой дверцу, выпадет вниз, и придется мне все планы менять.
Мы приземлились на лед замерзшего озера. Сани, лавируя между миниатюрными избушками-домиками для зимней рыбалки, подъехали к берегу. Когда наши сани остановились, мы пафосно вышли. Я был снова одет в ночную рубаху, женские домашние сапожки и пропахшую конским потом старую шубу. Распутин выглядел куда приличнее, но именно он постоянно себя осматривал и поправлял то одно, то другое. Похоже, он заметно волновался.
— А кто санями управляет? — озвучил я давно мучивший меня вопрос. Старец Григорий посмотрел на меня, как на дурака. И ткнул посохом. Я проследил взглядом за вороном указающим и обнаружил скорчившуюся фигурку на передке саней. Крохотный человечек сидел согнувшись в три погибели. Одет он был в традиционную одежду народов севера, руки держал так, словно в них были невидимые вожжи. Даже если бы он встал во весь рост, то достал бы мне до сосков, максимум. Неудивительно что я не заметил его в потемках амбара, во время срочной эвакуации от родного терема. Я некоторое время настороженно рассматривал нашего возницу. Он все это время сидел неподвижно. Блин, он же в воздухе был. Там же холодно и ветер.
— Он живой, — дернул я за рукав Распутина. Он снова посмотрел на меня странным взглядом. Потеребил себя за бороду, как делал в задумчивости. И ответил.
— Не живой, не мертвый, — после чего двинулся прочь от саней своих лапландских. Я снова посмотрел на фигурку. Её голова была повернута в мою сторону. Лицо было скрыто за костяной пластиной с тонкой прорезью, которая, как я знал, исполняет функции солнечны очков. Лица и глаз видно не было, но я почувствовал на себе пронзительный взгляд. Я неподобающе, для княжича, подпрыгнул и побежал догонять Распутина, постоянно оглядываясь.
У берега стояла юрта. Самая настоящая юрта из белой кошмы. Из не к нам навстречу выскочила большеглазая и большегрудая восточная красавица. Рядом стояли маленькие, красивые, как из сказки, сани, в которые были запряжены олени. Сами сани, рога оленей, и украшения на них были покрашены под серебро и буквально усыпаны крохотными серебряными бубенцами. Она встала на них и приглашающе махнула рукой сверкнув белозубой улыбкой и повезла на территорию “избушки на курьих ножек”.
Хмурый Распутин уселся на синие бархатное кресло. Я сел рядом. То и дело посматривая назад на сани. Нас повезли к “избушке на курьих ножках”. С земли строение казалось куда больше. Настоящий дворец. Мы пересекли покрытый снегом двор. Оказалось, что за шатер я принял массивный дуб с очень густой кроной, укутанной снегом. Дуб был могучим и большим. Я заметил лесенки и переходы среди ветвей и многочисленные, покрытые снегом и инеем веревочные качели. Похоже, летом этот дуб был куда более обитаемым.
Честно сказать меня все еще жгло неприятное воспоминание о чувстве жгучего внимания, которым меня одарил наш возница, поэтому я сначала не сильно присматривался к окружающему. Как вдруг мой взгляд привлекла сливающаяся с белым снегом мраморная статуя обнаженной женщины. Я не успел толком рассмотреть подробности, но её поза меня заинтересовала. Заметив первую, я начал замечать и другие статуи. Некоторые были в совсем уж недвусмысленных композициях.
Олени, весело звеня бубенцами, домчали нас довольно быстро (слишком быстро, по мнению внезапно проснувшегося во мне любителя скульптуры) и остановились у мегапафосного входа, с колоннами и красной ковровой дорожкой. Веселый ветерок пробирался к моему плохо одетому тело, касался спины, карабкался верх по ногам. К концу поездки я всерьез забеспокоился, что к веселому перезвону добавится и два моих личных бубенца.
— К черному входу! — крикнул Григорий нашей очаровательной черноокой вознице. Та заливисто рассмеялась, так же мелодично и звонко, как и серебрянные колокольчики на рогах её оленей. И показала жестами, что не понимает что ей говорят.
— Я из Круга, — уже тише сказал Григорий. И зажег посох. На свету это смотрелось не так зловеще. Но девушка тут же перестала смеяться. Кивнула, отвернулась и, так же молча, заставила оленей бежать дальше.
Да блин, я тут замерзаю, между прочим!
Мы проехали мимо входа, потом некоторое время ехали мимо длиннющего четырехэтажного крыла с узкими окошками и уютными балкончиками, сейчас занесенными снегом. Внезапно свернули раз, другой, промчались через белый тоннель, образованный стволами березок по бокам и их тесно переплетенными ветвями сверху. А потом оказались у куда более скромного входа. Впрочем, скромный он был только размерами.
Арочный свод двери образовывали переплетенные обнаженные тела, с любовью вырезанные из светлой древесины. К двери вела трехступенчатая лестница, высеченная из цельного куска мрамора в виде струящегося каскадом грудей, вагин и половых членов. Распутин встал и пошел к двери, сурово печатая шаг по ступеням с нежными частями тела, даже ни разу на них не взглянув. Пришлось идти за ним.
Я сначала ступал по ступенькам с осторожностью, боясь повредить. Это оригинальное решение оказалось еще и практичным — ноги не скользили. Едва мы поднялись на верхнюю ступеньку, дверца отворилась. Распутин, шедший впереди, немного замялся перед тем как войти. Мне показалось, что он тяжело вздохнул. Он оглянулся и посмотрел на меня. Как-то грустно. А потом сказал:
— Молчи. Если будут спрашивать, говори как я тебе велел, — он опустил почти обязательное “княжич” но это тоже было обговорено заранее. Выкладывать про меня всю правду не следовало. Григорий долждался моего кивка и продолжил:
— А будешь глупить и гадости молвить, можешь отсюда и не выйти!
И сразу же юркнул, скотина бородатая, внутрь. Насчет “можешь и не выйти” он до этого ничего не говорил.
Я настороженно осмотрелся. Погонщица оленей, или водительница нарт, не знаю как назвать, все еще оставалась рядом. Смотрела на меня своими красивыми черными глазами. Совсем без улыбки. Я успел местами замерзнуть, холодный воздух то и дело прорывался под шубу. Я еще немного задумчиво попинал носками мужские половые члены, выступающие из крыльца. Нет, вариант возвращения к лапландским саням одному, даже не вариант. Тяжело вздохнув, я вошел в ведьмино логово.
Глава 8
За дверью нас встретили две улыбчивые девушки в роскошных кокошниках. Яркий макияж в стиле народных сказок. Белые лица с яркими пятнами губ и щек. Впрочем, смотрелось не как клоунский грим, а скорее как оригинальный мейкап.
Девушки протянули к нам свои ручки с подкрашенными ногтями. Вернее, к нашей верхней одежде. Но Распутин хмуро зыркнул на них и, дернув плечом, затопал дальше по коридору. Топал уверенно. Я засеменил за ним. Получив отпор от колдуна девушки то ли забыли, то ли побоялись попытаться стянуть мою шубу. Потому я воспользовался случаем её оставить на себе. Видимо, все же Марфа-ворожейка была слегка стеснена в средствах. И выделяла строгую норму ткани и украшений на наряды своих служанок. И большая часть этих тканей и украшений ушла на кокошники. Оставшееся не столько скрывало, сколько подчеркивало наготу девушек, змеясь узорами из вышивки и янтаря по груди и оканчиваясь очень широким поясом, пародирующим сарафан, на бедрах.
А у меня молодой, здоровый организм, который стремительно оттаивал, нагоняя кровь во все выступающие части. И без шубы это станет видно всем. Я стесняюсь такой открытости миру.
Мы миновали предбанник с гардеробом и вошли большой, похожий на бальный зал, залитый солнцем из высоких окон. Тут играла музыка, слышались веселые голоса и смех. Я сильно не присматривался вокруг, — краем глаза видел празднично одетых людей, которые замолкали и удивленно на нас пялились. Я чувствовал себя не вполне подобающе одетым.
Мы подошли к широкой лестнице и тут, идущий три шага впереди Распутин, против ожидания, не стал подниматься по ней, а прошел мимо. И уверенно шагнул в темный проход, со спиральной лестницей ведущей вниз.
Несколько кругов спустя мы уже шли по очень темному, широкому коридору с высоким потолком, украшенным целомудренно прикрытыми настоящей тканью статуями голых барышень. Мстиславу этот коридор бы не показался таким уж темным — каждые пару шагов его освещали здоровенные свечи, гроздьями стоявшие на высоких вычурных подставках. Для меня тут было темно, как ночью в гараже, при свете зажигалки. Ну, может я немного утрирую, но я бы на месте Гришы посох зажег.
В тенях уютные ниши с диванчиками и столиками рядом. Распутин демонстративно игнорировал окружающее, но совершенно точно знал, куда идти. Он резко свернул, и вошел в неприметную дверь, я едва его не потерял из виду.
Мы еще довольно долго шли по куда менее пафосному, на вид служебному, коридору с длинным рядом простых дверей. Потом Распутин снова, не сбавляя скорости, повернул и вошел в дверь, которая ничем не отличалась от других. За ней оказалась узкая лестница, опять вниз. Еще пара пролетов, потом пара тесных коридоров и мы вышли в уютную нишу с низким и очень широким диванчиком, горой бархатных подушек и маленьким фонтанчиком. Дверь, из которой мы вышли, была прикрыта свисающей с потолка красивой складкой бархатной шторы, или как уж такие штуки называются — короче, щебечущие о чем-то своем одетые только в украшения и радость девушки, лежавшие на подушках, в первый момент подняли визг. И похватали полупрозрачные покрывала с диванчика, прикрывая себя. Получалось это у них плохо.
— Цыц! — гаркнул Распутин командирским тоном. Девушки затихли.
Колдун затопал дальше, а я застрял. Прилип к полу. Магия, не иначе. Чувствуя, что я весь покраснел и совершенно по идиотски улыбаюсь, я смущенно опустил голову вниз. И теперь пялился на девушек исподлобья, низко голову наклоня. Жуткое, должно быть, было зрелище.
Я такое и в прошлой жизни не часто видел. В свое оправдание могу рассказать про гормоны, но не сейчас. Сейчас в башке была звенящая тишина, язычком колокола которой выступала жилка на виске. Из носа капнуло красным на пол. Нет, не подумайте, у меня все было хорошо, я прекрасно проводил время.
— Сы… хызт… уйте, — поздоровался я голосом как у испуганного кота. Этот звук, кажется, привлек внимание проклятого колдуна, успевшего уйти достаточно далеко. И он, конечно же, вернулся чтобы испортить жизнь хорошему человеку. То есть мне.
Вернувшись, Распутин подобрал с пола грубоватый стеклянный бокал и подошел к фонтанчику. Терпеливо подержал бокал под одной из струй фонтанчика, пока посуда не наполнится. Жадно выпил, громко глотая. Крякнул. Утерся рукавом. Налил снова. Протянул бокал мне. Я, как раз в этот момент невероятным волевым усилием отвел взгляд от сис… испуганных больших глаз удивленных нашим появлений красавиц и посмотрел на колдуна. Взгляд отвел, все остальное там и осталось. Я мимодумно взял бокал и начал пить, не чувствуя вкуса. И только в самом конце почувствовал, что пью вино. Терпковатое, я такое не люблю.
— Полегчало? — участливо спросил Распутин. — Прояснилось в мозгах?
Я осторожно кивнул, боясь оглянуться назад, но чувствуя на себе уже не такие испуганные и, кажется, даже заинтересованные взгляды.
— Тогда идем! — рявкнул Григорий тем же командирским тоном. Не вполне мне доверяя, он схватил меня за шубу и потащил впереди себя.
Мы попали в коридор, аналогичный самому первому. Только этот был куда пафоснее. На стенах появилась разноцветная плитка, на полу ковры, ниши стали больше и теперь были занавешены, а оттуда доносился смех. Не только девичий. Я вдруг понял, что этот коридор ведь ниже первого этажа. Довольно глубоко внизу. А тут озеро рядом. Интересно, как они борются с грунтовыми водами?
К тому времени, как мы дошли до конца коридора я смог сосредоточиться на многочисленных животрепещущих вопросах строительства и обустройства ведьминого дворца. Это вернуло мне трезвость мыслей и должно было подготовить к любому повороту событий. Я на это надеялся.
Нет ничего призрачнее, чем надежда. Особенно в логове ведьмы.
В конце коридора нас встретил холл. Далеко не такой большой, как наверху, но потолки были метра четыре и поддерживались массивными деревянными балками. В одной из стен этого пустого, если не считать диванчиков вдоль стен, сразу же привлекала к себе внимания здоровенная двустворчатая дверь из белых досок, оббитых блестящими полосами металла. Настоящие крепостные ворота. А по сторонам от этих ворот стояли два гридня в броне. В первый момент они показались мне статуями. Потом, конечно, память Мстислава дала подсказку, но я её проигнорировал. Уже почти привычно. Есть ведь выборочная слепота на рекламу. Вот и у меня начала вырабатываться привычка отбрасывать вечный поток “не своих” воспоминаний и ассоциаций. Надо с такими привычками завязывать.
Мы с Распутиным прежним порядком направились к белым воротам. Он по прежнему тащил меня силком. Впрочем, в помещении было пусто, поэтому я на столь беспардонное обращение не бухтел. Зачем нервировать человека лишний раз — я прямо нутром чувствовал — Гриша нервничает. Будь мне столько же лет, то меня бы могли заставить нервничать только абсолютные пустяки или нечто по настоящему неприятное.
Когда мы приблизились к белым вратам — очень уж вычурно они были украшены, по другому и не назовешь — “статуи”, стоявшие по обе стороны от створок, синхронно шагнули вперед и скрестили оружие, перекрывая проход. Я совсем не по-княжичьи оймлякнул.
Распутин резко затормозил. Ну и я, вместе с ним, естественно. В одной же сцепке. И мы стали стоять. Молча. Только я открыв рот, а он сопел злобно.
Ворот шубы колдун не отпустил но я не дергался. Гридни реально были страшные, лишний раз внимание привлекать не хотелось.
Гридни были похожи на огромных, человекоподобных роботов. Только сильно стилизованных под русских витязей. Конусообразная голова наверху с серебрянной личиной, имитирующая привычные мне по историческим иллюстрациям русские шлемы, сидела на массивном, бочкообразном теле. Руки и ноги толщиной с меня. А в руке у каждого Т-образные мечи, с расходящимися на конце серпообразными клинками. Не меч, а двухсторонняя коса. Людей косить.
Высоты в гриднях было метра три. Они впечатляли и неподвижными, но в движении создавали впечатление невероятной, непреодолимой силы. Трудно такое понять, пока сам не увидишь. Представьте, что ваш рост примерно метр семьдесят. Возьмите стол, его стандартная высота семьдесят сантиметров. На стол поставьте обычный стул. Высота сиденья стула, как правило, сантиметров сорок. Заберитесь сами на эту конструкцию. Теперь ваша голова находится примерно на уровне шлема гридня в броне. Можете посмотреть, какими маленькими будут вокруг вас люди. Или, слезть и прикинуть, каким большим будет он. Но постарайтесь не забыть, что гридень выглядит почти квадратным — я даже не могу предположить, сколько же в нем массы.
А двигается эта конструкция стремительно и ловко, нет и капли неповоротливости, которую можно ожидать от такой громады.
В школе нас учили, что феодализм умер по причинам чисто экономическим. Если упростить до почти неправильного, то люди способные купить коня, оружие и доспехи, могли себе позволить не воевать. Их доходы были слишком хороши, чтобы рисковать жизнью за возможность пограбить с сомнительными результатами. Поэтому армии потихоньку становились профессиональными, создавались городские и частные арсеналы из которых вооружались обедневшие дворяне для конницы и просто мужичье для пехоты. Так, постепенно, феодал, властитель судеб, хозяин земли и просто благородный всадник, уступил место в истории всяким выскочкам с толстыми кошельками. А там уже и до французской революции докатились, с дикой идеей о всеобщем равенстве.
В этом мире все было пресечено прямо в зародыше. Никто, кроме человека из боярского рода, не мог заставить двигаться эту пугающую боевую машину, что я видел перед собой. Никакая алебарда или мушкет не мог повредить её. Не было противника, способного ей противостоять, если только это не другой огромный боевой робот, управляемый другим боярином.
Я стоял, задрав голову, и смотрел на боевую машину, абсолютно доминирующую на полях битв как минимум пять сотен лет. Теперь я видел за воспоминаниями Мстислава о смешных фамилиях и странных гербах боярских родов десятки вот таких стальных колоссов, способных прийти и стереть в щебенку камни стен, превратить в фарш их защитников и размозжить в лепешку любого, кто был слишком слаб и слишком глуп, чтобы бросить им вызов. И уж тем более любого, кто посмел бы покуситься на данный богами порядок, где рода боярские владели всем и правили всеми.
Я видел перед собой символ бесконечного и безальтернативного феодализма, который в этом мире длился уже как минимум полторы тысячи лет. И я не мог придумать ничего, что могло бы ему угрожать.
А ведь у меня были смутные идеи о том, как я ловко завоюю все что захочу, с помощью самолично созданных полков “нового строя”, которые я подсмотрю из истории моего мира. Отгрохаю себе уютную империю с гаремом и… Так, ладно. Собрались. Надо внимательно посмотреть на это чудо магической мысли и понять, что с этим делать.
Я отдался во власть заемных воспоминаний. Мечи, оказывается, у них были разные. У правого под полуторный хват, у левого под одноручный. У обоих на одном плече огромные, как дверь гаража, красные каплевидные щиты. Формой, столь привычные мне на картинах с русскими средневековыми воинами в кольчугах, размерами они ставили меня в ступор. Толщиной в две, а то и в три моих ладошки, сделанные из проклеенных слоев дерева и обитые сталью. Такой щит способен остановить даже пулю от выстрела в упор из крепостного фальконета. По краям бронепластин, прикрывающих грудь и суставы, были выгравированы сложные узоры с вплетенными в них охранными символами. У одного в креплении на бедре шестопер, у другого кистень. Килограмм на сорок тянет. А вот левая рука у того, что с шестопером, кажись в Милане сработана, видны характерные изгибы.
Мстислав был, если не экспертом по местной броне, то близко к тому. И точно был экспертом в геральдике. На груди у обоих Гридней красовался символ, который мне уже попадался в этом здании, переплетенные розы. Просто раньше они казались мне элементом декора, а тут, в центре бронзовой эмблемы размером с люк от колодца, где розы обвивали щит и булаву, я понял, что это неспроста. Осторожно, словно боясь что меня за это ударят, я глянул на белые врата за гриднями. И вскоре обнаружил серебрянные розы в отделке петель и шляпок гвоздей. И в лепнине идущей по дверному проему.
Смешав воспоминания Мстислава и собственную эрудицию, я определил гридней как представителей одной из городских “дружин”. А ведь Мстислав был уверен, что в городах гридней почти нет. И уж точно не будет сразу двое охранять ворота. Пусть и красивые, но ведь даже не городские.
Поделиться книгой: