Кит на пляже

Барбка только кивала. Наверное, у неё нет Алексова номера, иначе она бы ему уже давно прислала кучу сообщений.

– Ну ладно, – сказала я, – мучайся сам. – Я точно знаю, что он отказался от помощи из-за Петры и Барбки. Если бы я была одна, он бы согласился, а так – только покраснел. – Мы классной скажем, что ты не придёшь на последний урок, потому что упал и расшибся.

– Расшибся, – повторила Петра.

– Упал, – к моему великому изумлению, сказала Барбка и посмотрела на Алекса, как будто впервые его видит. Ясно. Значит, Алекс и Барбке тоже нравится. Она бы не стала просто так тратить силы, чтобы открыть рот.

Мы отправились в класс. Все, конечно, уже знали, что произошло. Даже классная – наша литераторша – знала, потому что Барбка прислала ей целое письмо по телефону.

– Алекс пойдёт домой, – сказала я ей, – он в состоянии шока, а в таком состоянии невозможно сконцентрироваться на учёбе.

– Я в принципе согласна, – ответила учительница, – но у меня есть одно замечание. Можно я его выскажу, дорогая наша Ника?

Я кивнула.

– Конечно можно, уважаемая госпожа учительница. – Если она хочет иронизировать, почему бы и мне не ответить тем же.

– Я просто думаю, – сказала она, – что это я должна была разрешить Алексу отправиться домой. А не ты.

– Уважаемая госпожа учительница, – сказала я, – Алекс получил травму, но домой он должен пойти не из-за физической, а из-за психологической травмы…

– Садись.

– Любая травма – это шок. Стресс. Можно вообще-то провести об этом целое занятие, если…

– Садись, говорю! – настойчиво повторила учительница и даже направила на меня указательный палец.

Поскольку более умный и более терпеливый должен уступить, как говорит папа, я пошла и села на своё место.

За этим последовала скука смертная. Мы разбирали домашнее чтение – «Маленького принца» Экзюпери и «Чайку по имени Джонатан Ливингстон» Баха. Не композитора, а Ричарда Баха, американского писателя. Когда мне было четыре года, папа читал мне обе эти книги. «Маленького принца» по-французски, а «Чайку» по-английски. В первом классе это были мои любимые книги. А теперь мне надо делать вид, будто я обе истории слышу в первый раз.

– Отлично, Ника, – время от времени повторяла наша классная, – ты очень хорошо знаешь эти книги, но, пожалуйста, дай другим возможность немножко подумать.

Короче, последний урок был невероятно скучный. Потом мы отправились домой: я, Петра, Барбка, Милан и Матевж. Нам всем по пути. Они как-то ко мне приклеились. Мне кажется, они ко мне очень хорошо относятся. Когда осенью я пришла в их класс, меня приняли очень радушно.

В класс я пришла одна. Мама с папой в первый день хотели так или иначе меня проводить. Сначала они вообще намеревались прийти всей семьёй, но от этого я их, слава богу, отговорила. В конце концов мама осталась в машине, а папа дошёл со мной до актового зала, где я представилась классной руководительнице. Она сказала мне, где класс, и я сразу туда отправилась. А папа остался с ней поговорить. Когда я вошла в класс, они все на меня уставились. Я поздоровалась по-французски. Не знаю почему; мне показалось, что так будет прикольно. Я сказала им: «Je suis votre nouveau camarade de classe». Они ничего не поняли, только Барбка пробормотала: «Француженка». Все изумлённо на неё посмотрели. Я подумала: это потому, что она самая умная (что правда), но на самом деле они были изумлены, что она вообще что-то сказала.

– Dites-moi, s’il vous plaît, où puis-je m’asseoir? – спросила я, уже совсем их запутав; при этом я пыталась продемонстрировать, что имею в виду. Я показала на себя, потом на парту, потом опять на себя (и слегка присела) и ещё раз на себя. Они глядели на меня с диковатым видом. Алекс даже сказал: «Кажется, она хочет в туалет», остальные только удивлённо кивали. Я ещё раз повторила все движения и нарочно несколько усложнила свою пантомиму. Они пришли в полное замешательство. «Может, она хочет танцевать?» – «Нет, она собирается у нас тут подмести пол». – «Нет-нет, спрашивает, где она оказалась и где автобусная остановка. Я бы её с удовольствием куда-нибудь отправила». – «Может, она из Африки?» – «Чего это из Африки?» Их спасла наша классная, которая вошла в кабинет и представила меня:

– Это ваша новая одноклассница, Ника.

Матевж сказал:

– Мы уже в курсе, ага. Француженка.

– Как мы с ней будем общаться? – спросила Петра. – Я вообще не знаю французского.

Классная руководительница удивлённо на меня посмотрела. Я рассмеялась и сказала, что немножко пошутила. Сначала они рассердились, но потом тоже стали смеяться. Мне пришлось им рассказать, откуда я знаю французский, что папа – участник программы ООН по охране природы и работал в Париже, что за два года я там всё выучила. Что теперь мы тут, и всё très bien. Было очень весело. Только классная улыбалась как-то мрачновато.

Так что я подружилась с одноклассниками в первый же день. По дороге из школы меня сопровождало человек десять. Алекс, Барбка, Петра, конечно, и ещё Матевж и Милан…

– Дашь мне телефон? Пожалуйста, – попросила Барбка. Это было первое предложение, с которым она ко мне обратилась. И чуть ли не последнее. По крайней мере, такое развернутое. Даже два предложения, а не одно! Все очень удивились. С этого дня вот уже восемь месяцев я регулярно получаю от неё сообщения. В первый же день телефон у меня стал постоянно пищать. Папа удивился: «У тебя какой-то ухажёр новый?» Барбку интересовало всё. Сколько времени мы провели во Франции. Что я делаю в следующие выходные. Как выглядит Эйфелева башня. Была ли я там на самом верху. И как оно. Есть ли облака вокруг. И правда ли, что наверху постоянно идёт дождь, а в башню всё время ударяют молнии.

Теперь из школы мы обычно ходим втроём или вчетвером. Алекс тоже ходит с нами. Но часто мы с Алексом идём до дома вдвоём. Он не живёт в моем районе, но настаивает, что часть пути ему надо пройти со мной. Это когда после школы я ему помогаю с математикой и химией. Или с историей. Когда я объясняю ему, почему началась Вторая мировая война, он не смотрит на меня и вообще не слушает. Потом мы идём домой. Он бы с удовольствием проводил меня прямо до дверей, но я всегда его отправляю обратно немного раньше. Обычно я ссылаюсь на какую-нибудь внеклассную работу, которой у меня и правда довольно много, несколько раз в неделю что-нибудь бывает. Я хожу на немецкий, на испанский, на йогу… Иногда мне нужен автобус. Мы вместе ждём его в центре города. Потом я захожу в салон, и, когда двери закрываются, я смотрю на Алекса в окно. Он стоит на остановке, волосы заслоняют ему глаза. Иногда он их отпихивает ладонью, иногда нет. Я смотрю на него и читаю по губам: «Почему ты не даёшь мне проводить тебя до дома?» Я делаю вид, что не слышу и не понимаю. Я киваю ему; он повторяет, стараясь артикулировать как можно чётче: «Почему ты не даёшь мне проводить тебя до дома?» Автобус отъезжает. Я вижу, что он глядит мне вслед. Как тот маленький орангутанчик, у которого брат украл банан.

Домой

Вместе с Петрой, Барбкой, Миланом и Матевжем мы медленно бредём по направлению к моему дому.

– Ника, – говорит Петра, – я до сих пор не могу прийти в себя! Столько всего произошло!

– Что такого произошло? – отвечаю я. – Ничего особенного. День как день.

Петра останавливается и смотрит на меня с изумлением.

– А ты кровь видела?

Барбка, которая всегда идёт на пару шагов позади, кивает.

– Ну и что? – говорю я. – Кровь как кровь.

Матевж меня поддерживает.

– Ничего особенного, – говорит он. – У меня каждую неделю бывает не меньше двух носовых кровотечений. Зачем из этого балаган устраивать?

Петра не унимается.

– Но он же упал! Грохнулся! Никогда ещё не видела, чтобы человек так грохнулся! Он мог бы вообще разбиться. Он и разбился. Ужас, крови-то сколько было.

– Бред какой, – отвечаю я и иду дальше. Они, все четверо, следуют за мной. – Немножко носом проехался, вот и всё.

– Ну да, – снова соглашается Матевж, – немножко проехался. Вы бы меня видели, когда у меня кровь течёт из носа. Всё вокруг залито! А это ерунда. Я же видел. Ну, немножко проехался носом по дорожке. Так ему и надо. Всех обогнать хотел любой ценой.

– А тебе завидно, – говорит Петра, – потому что ты всегда приходишь последним. И тебе обидно.

– Ничего мне не завидно. Просто не рою землю носом, чтобы кому-то там понравиться. Всё, я пошёл, пока, – раздражённо говорит он.

– Подожди, – я хватаю его за рукав.

– Да пусть отправляется! – фыркает Петра.

– Давай до перекрёстка. Нам всё равно по пути, – примирительно говорю я Матевжу.

– Да он не так сильно упал, – внезапно говорит Милан; он известен тем, что постоянно что-нибудь лепит, вообще не подумав, а когда понимает, что сморозил ужасную глупость, ему становится очень стыдно. – Мог бы удариться виском и помереть, тогда у нас бы уроки отменили. – На это крайне сомнительное замечание никто не реагирует. Милан умолкает, а через некоторое время бормочет: – Ну, я ничего такого не имел в виду…

На перекрёстке мы останавливаемся, потом бежим на другую сторону улицы. Барбка по-прежнему отстаёт на несколько шагов и постоянно что-то пишет в телефоне. Кому-то подробно описывает сегодняшние события, не иначе. Петра не может удержаться и ещё несколько раз повторяет:

– Ну и день! Вот это день!

Мне это слегка надоедает.

– Да ничего особенного не произошло. Алекс упал, вот и всё. А вы обе, – я мотаю головой в сторону Барбки, – стояли, как курицы, одна я и понимала, что надо сделать.

Матевж кивает:

– Это точно. Только Ника знала, что надо делать.

– Я очень беспокоилась! – восклицает Петра. – Он бы мог сломать ногу, руку, остался бы хромым, всю жизнь ездил на инвалидной коляске. Я не знала, что подумать. Ужас. Я больше всего боялась за Алекса. Мне это было важнее, чем всем.

«Нет смысла, – думаю я, – нет никакого смысла препираться с расстроенной маленькой девочкой-подростком». Так всегда говорит мама, когда она со мной не согласна. Она говорит, что я – расстроенная девочка-подросток. Хотя обычно я права. Нет, вообще-то я всегда права. Вот точно то же самое я чувствую, когда говорю с Петрой. Как будто я намного старше. Хотя вообще-то я младше. Я младше всех в классе, потому что во Франции я пропустила второй класс средней школы. Я и так всё знала, и мне было невероятно скучно; учительница в конце концов предложила отправить меня в третий класс. Я там и осталась. С Петрой и Барбкой и с другими девчонками я часто оказываюсь на месте собственной мамы.

– Я схожу его навестить, – внезапно говорит Петра.

– И я, – раздаётся у меня за спиной. Невероятно! Барбка подала голос. Мы все обернулись на неё посмотреть. Она покраснела, снова уставилась в телефон и стала там что-то с дикой скоростью набирать.

– А я не пойду, – говорю я.

– Так ты не знаешь, где он живёт. А я знаю. На восьмом этаже. В первом доме у дороги, рядом с супермаркетом, – говорит Петра, уставившись на меня. Она надулась, как будто готовится к жёсткому спору. – Я знаю, где автомойка его отца. Туда тоже могу к нему сходить, если захочу.

– Не надо мне к нему домой, – спокойно говорю я, – потому что я ему несколько раз в неделю помогаю с математикой и химией. Мы в классе вдвоём, больше никого, – злобно добавляю я.

Петра заливается краской; за секунду она становится неотличима от помидора. Слов у неё не осталось; ещё чуть-чуть, и из носа и ушей у неё пойдёт пар, так она раскалилась.

– Но в чём проблема-то? – добавляю я с той же натянутой улыбкой. – Пойди навести его, если хочешь.

И иду дальше через площадь. Они вчетвером шлёпают за мной. Петра думает, что бы мне ответить. Барбка, разумеется, лихорадочно пишет что-то в телефоне. Матевж идёт рядом со мной; я не смотрю в его сторону, но чувствую, что он хихикает: Петра со своей страстью к Алексу его страшно раздражает. А Милан раздумывает, что бы ему такого умного сказать, чтобы не сесть в лужу. Он тоже ревнует всех к Алексу, потому что девочки на него обращают намного больше внимания, чем на всех остальных парней в классе. В зоомагазине он купил для своего бульдога Йошко резиновую куклу – чтобы тот точил об неё зубы – и, разумеется, назвал её Алекс. Легко себе представляю, как он с наслаждением говорит своему псу: «Ну что, погрызешь Алекса немножко? Чуть-чуть? Давай, давай, хороший мой пёсик».

– Мне ещё рано домой, – говорит Петра.

– Мне тоже, – говорит Милан. – Йошко сегодня с папой будет гулять, он раньше с работы приходит.

– Можно ко мне, – говорит Петра. – Или к Барбке. У неё комната большая. – Она оборачивается к Барбке; та кивает.

Мы идём дальше.

Все молчат. Полная тишина. Я отлично знаю, что за этим последует. Думаю, как мне на этот раз выкрутиться.

Разумеется, происходит то, чего я и ждала.

– Ника! – восклицает Петра. При этом она вообще на меня не смотрит. Говорит куда-то в воздух. Уставившись в красный круг светофора, перед которым мы стоим. И продолжает как бы невзначай: – Ты же ещё ближе живёшь. У вас ведь дом где-то недалеко от гимназии, в смысле, под крепостью?

Я киваю.

– Я посмотрела на гугл-картах. Розманова улица. Это же под крепостью. Там только отдельные дома, многоэтажных нет. А номера не знаю. Розманова ведь, правильно? – спрашивает она, ожидая, что я доверю ей хотя бы номер нашего дома.

Я ничего не говорю. Только киваю.

Зажигается зелёный свет. Пешеходы могут идти. Я перехожу дорогу. Может, теперь уже отстанет, думаю я. Точнее, надеюсь. Когда Петра что-нибудь решит, она уже не отвяжется. Матевж, Милан и Барбка тоже вопросительно смотрят на меня. Барбка даже про свой телефон как будто забыла. Смотрит на меня и спрашивает глазами то, что она мне уже тысячу раз написала в сообщениях: «А где ты живёшь? Можно к тебе?» Я-то у неё уже несколько раз была. У неё комната огромная. Когда Барбкин папа съехал, мама уступила ей спальню, а сама переместилась в её кабинет. Так что у Барбки самая большая комната в квартире. Они живут в многоэтажке. Этот дом виден из нашего сада. У Петры дома я тоже была. На дне рождения. У них очень маленькая квартира. У Петры две старшие сестры, и они все втроём спят в одной комнате. Но всё равно было отлично. Нас столько набилось в комнату, что если кто-то шёл в туалет, то всем приходилось сдвигаться, чтобы его пропустить. Мы пили лимонад и ели печенье. Отличный был день рождения. Только Петра была не в духе. Это было осенью, и я тогда ещё не поняла, что она не в духе, потому что Алекс не пришёл. Обещал и не пришёл.

– Может, пойдём к тебе? – спрашивает наконец Петра.

– Ага, – отвечаю я, – можно, ага. – И ускоряю шаг. Петра останавливается. Остальные тоже останавливаются, не идут за мной.

Я спиной чувствую их взгляд. Останавливаюсь и поворачиваюсь к ним.

– Ну так что?

– Ты сказала «можно», – говорит Петра.

– Ага, сказала.

– Можно, – снова повторяет Петра, – но не пойдём, так?

Я киваю.

– Не сегодня.

– Ты всегда так говоришь, – усмехается Петра. Меня это, конечно, ужасно злит.

– Сегодня не пойдём, потому что через полчаса у меня фортепиано, а вечером урок испанского.

– Вечно у тебя что-то, – бормочет Матевж и обгоняет меня.

– Я тоже пойду домой, – решает Милан. – Пойду погуляю с Йошко подольше, а то он опять описает мамин ковер. – И тут же краснеет как рак. Опять сказал что-то, чего говорить не стоило, – так ему кажется.

Петра и Барбка тоже идут дальше и мирно проходят мимо меня.

– Мне вот интересно, – говорит Петра Барбке, поравнявшись со мной, – правда ли у них есть дом и сад.

– Э, погоди! – Я немножко бешусь. – Это вообще что значит? – Хватаю Петру за плечо. – Думаешь, я вру?

Петра кивает.

– Ты нас никогда не зовёшь к себе. Мы тебя звали, а ты нас – ни разу. Даже до дома тебя нельзя проводить. Мы вообще не знаем, какой из домов на Розмановой ваш.

– Так у меня занятия…

Барбка смотрит на Петру и кивает ей: мол, это правда.

– Фоно. Йога. Немецкий.

– Знаем, знаем. Ты самая крутая, – морщит нос Петра и продолжает путь. – Пойду домой. Сёстры до вечера не придут, я могу немного побыть одна в комнате.

И снова некоторое время мы идём все вместе. Мы уже в опасной близости от моей улицы. Я точно знаю, что у Петры на уме. Милан тоже время от времени оглядывается на меня. Хотят меня проводить до дома. Всем по пути. Поэтому я быстро говорю: