Письма В. Досталу, В. Арсланову, М. Михайлову. 1959–1983

Дорогой Владимир!

С Новым годом! Желаю Вам и Вашему семейству самого благоприятного расположения созвездий в наступающем году. Поздравление моё, конечно, придёт слишком поздно, но ничего не поделаешь – я нынче так много и спешно работал накануне Нового года, что осталось ещё обстричь свои буйные кудри и сходить в баню. Напишу несколько поздравительных писем, ужо и пойду.

В числе моих последних спешных дел была и статья в чешский журнал «Эстетика»74. Делал я её в несколько приёмов, и за время работы меня дважды или трижды сбивали с ног другие дела, ещё более спешные. Но, кажется, эта процедура не отразилась на изложении. Прав я или не прав, но мне кажется, написал от сердца. Был бы рад, если бы статья появилась, хотя опасаюсь, что опоздал. Её ведь нужно ещё переводить, и переводить хорошо, иначе весь эффект пропадёт. Кстати, на стр. 8 в спешке не заметил, что дважды повторяются слова «В конце концов». Пожалуйста, во втором случае вычеркните их; останется фраза: «Он может лечить наложением рук».

Я написал ещё одну полемическую статью, вроде «Мариэтты Шагинян», но на темы эстетики. Пока ещё рано говорить о том, какова будет её судьба. Если судьба будет благополучной, я пришлю её Вам на прочтение. Статья большая. Посылал ли я Вам статью из 2-ого тома «Философской энциклопедии» – «Капитализм и духовная культура»?

Спасибо за лекарства, которые я получил через Пажитнова75. Мепробамат действует на меня как снотворное сильнее андаксина, но повышения тонуса не вижу, скорее обратное, хотя имеются и другие причины. Андаксин я себе достал. Ещё раз большое спасибо за лекарства, буду принимать. Один том Монтеня я Вам уже купил, ищу второй.

Привет и лучшие пожелания от Л.Я.

Ваш М. Лифшиц

16 июля 1964 г

Эстония

Дорогой Владимир!

Отвечаю на Ваше ереванское письмо уже из Эстонии, куда я попал на отдых. Погода хороша, но всё остальное оказалось менее привлекательным. Местность не живописная, тени мало, квартирка – так себе, город слишком радиофицирован. Море, правда, как раз для меня – тёплое и мелкое, но до него далеко ходить по жаре, как и до леса. Компенсирую эти неудобства интенсивной мыслительной работой и немного рисую. Возможно, что мы отсюда уедем.

Ваше письмо – интервью, и я постараюсь отделаться от поставленных вопросов, как поступают опытные деятели перед лицом журналистов, иначе мне пришлось бы написать целый том.

На первый вопрос отвечаю, что в недалёком будущем мне предстоит написать «введение» к немецкому изданию моих статей о вульгарном марксизме76. Тогда я и пришлю Вам соответствующее экспозе[13], в котором всё будет рассказано, конечно, с моей точки зрения. Если Вы не оставили желания издать такой сборник и по-чешски, то, может быть, он окажется полнее, так как в Германии часть статей (относящихся к дискуссии 1940 г.) будет, вероятно, нежелательна. В Переделкино я занимался понемногу подготовкой к переводу статей 30-х годов.

«В Москве говорят о Вас, что Вы человек, не принимающий искусство XX-ого века». Это совершенно верно, и я вижу, что то же самое во всём мире говорят об известном им Лукаче.

Разумеется, это так же, как если бы я, скажем, жил при римских императорах и говорил, что эстетическая сила искусства убывает. Это не значит, что всё созданное на грани средних веков ничтожно в художественном отношении, но… здесь нужно разбирать. Я не люблю и остро чувствую то, что связано с тлением старого, хотя бы это было выражено в самой горлопанской, ультрареволюционной манере. Я ведь очень хорошо знаю, и по догадке, и по опыту, к чему это ведёт. Маяковского я считаю значительной и до сих пор не понятой фигурой, представителем антипоэзии, доведённой до гиперболических размеров. Его несчастью я сочувствую, его программу – отвергаю. Багрицкий – это мелочь. В Есенине что-то есть, но в целом – слишком мало и слишком однообразно. Больше поэзии в прежнем смысле^ чем у Маяковского, и меньше значительности. С точки зрения формы (а форма – тоже содержание в его наиболее широком, всеобщем разрезе), мне кажутся серьёзными поэтами Мандельштам и Заболоцкий (не говоря, конечно, о Блоке и некоторых других символистах). В самом прямом и основательном смысле мой поэт – Твардовский, но я пожелал бы ему, при всей реальности его содержания, больше вкуса и проистекающей отсюда краткости. Много двойственного, от духа поэзии большого коммунистического содержания – и от мира сего. Чтобы стать настоящим крестьянским поэтом, ему, может быть, не хватает графского происхождения, как у Толстого. Это, разумеется, шутка. Что касается музыки, то я молчу. Весь свет, в том числе специалисты, признают Шостаковича гением. Так что мне неловко признаться, что это для меня не музыка. Что касается живописи, то здесь я не меньший Собакевич. Мои симпатии в XX веке – «Мир искусства», Бенуа, Лансере, Добужинский, ранний Рерих, Чехонин, Головин, Бакст, Богаевский, Петров-Водкин (последний уже за пределами «Мира искусства», отчасти лучше, особенно «Богоматерь 1918 года», отчасти хуже). Искусство – в будущем, наше дело – расчищать место для него критикой больного сознания. Иншаллах[14]! Ответ на научный вопрос – клочья пуха – это цветение липы. Затем простите, кажется, я исчерпал себя. Большой привет Владимире, надеюсь, что ей удалось собрать большой материал.

Л.Я. кланяется. Адрес мой неверен. Пишите в Москву, но я там буду только в конце августа. Ваш М. Л.

5 октября 1964 г

Дорогой Владимир!

В Прагу едет по своим экономическим делам Марина Усиевич77, дочь Елены Феликсовны78. Я хочу поручить её Вашему вниманию, думаю, что Вам и самому будет интересно познакомиться и поговорить с нею, а что касается меня, то Вы окажете мне большую услугу, если поможете ей своим советом и обществом. Зная, как Вы относитесь к Елене Феликсовне, я не буду много писать на эту тему.

Я до сих пор не ответил на Ваше последнее письмо, так как оно содержит новую анкету, а на такие вопросы нужно отвечать подробно. Конечно, я совсем не против всего, что происходит в искусстве двадцатого века, я не против хорошего в искусстве, а напротив, очень рад ему, как я, например, пламенный патриот Солженицына, хотя язык его в повести «Иван Денисович» отнюдь не тургеневский, и слава богу79! Я только против модернизма, ибо вижу в нём современное одичание на манер того, которое уже однажды привело человечество к «верую, ибо это абсурд»80. Таким вещам нужно сопротивляться, т. к. они являются выражением и средством порабощения. Вот и всё. Кстати, я был бы Вам обязан, если бы Вы сообщили мне, что, в конце концов, получилось с моей статьёй для журнала «Эстетика». Не подумайте, пожалуйста, что я предъявляю Вам претензию или прошу хлопотать за её помещение. Совсем нет. Мне даже подсознательно хотелось бы, чтобы ваша редакция решилась её отвергнуть. Но ответ всё же надо иметь.

Я ещё не писал Лукачу, поэтому не мог передать ему Вашей просьбы. На днях это будет сделано. Что касается моих старых статей, то дело с их подготовкой к печати снова застопорилось – нет времени, крайне необходимо опять попытаться вынырнуть с исполнением плана. Не то моё дело будет плохо, а всё остальное уже не имеет значения.

Искренний привет Владимире от меня и Л.Я.

Мы оба желаем Вам и Вашему семейству всего лучшего.

Мих. Лифшиц

Р. S. Лукачу я написал и письмо отправил. Большое спасибо за лекарство, мне его вчера принесли. Ещё одна небольшая просьба: нельзя ли купить для меня маленькие книжки № 1–9 Japonska nutnost abe Nolit? Я думаю, что это стоит немного. Так как Марина Александровна задержалась до 15-ого, то я делаю эту приписку.

Ваш

Мих. Лифшиц

12 ноября 1964 г

Дорогой Владимир!

Большое Вам и Владимире спасибо за хороший приём, оказанный Марише Усиевич. Она вспоминает об этом с благодарностью. Вы сделали её пребывание в Праге очень приятным. Очень жаль, что в Вашем семействе возникло столько трудностей в связи с бедствиями стихийного характера – болезнями и дождями. Хорошо ещё, что хоть землетрясения не было. Надеюсь, что все вы теперь здоровы? Спасибо и за фотографии, которые выполнены хорошо, но, увы, «неча на зеркало пенять, коли рожа крива»! Мы с Утёсовым похожи, как родные братья. Спасибо также за лекарство для Лидиной приятельницы.

Вчера послал Вам почтой второй том «Истории эстетической мысли»81. К сожалению, Монтеня ещё достать не удалось, а тот том, который я уже купил, у меня кто-то увёл. Лукач мне пишет, что он отдал распоряжение своим адъютантам выслать Вам экземпляр своей «Эстетики». Я уже немного из неё прочёл и, по свойственному мне злобно-критическому характеру, уже написал ему несколько, кажется, впрочем, справедливых замечаний. Старик пишет не перечитывая, очень неточно. Так, у него получается, что материальная практика и её продукты – преходящи, а духовное производство создаёт нетленные объективации. Рассуждая на темы «обыденной жизни», он хочет конкурировать с фрейдистами и экзистенциалистами. В ответ на мою критику (выдержанную, конечно, в самом нежном тоне) он ответил, что это недоразумение, происходящее из неудачного изложения, что он пишет труд «Онтология общественного бытия»82, в котором всё будет поставлено на место. Надеюсь, что будет так.

На днях соберусь и пошлю Вам также мою с Л.Я. статью «От кубизма к абстракции»83. Она напечатана в летних номерах журнала «Искусство». У меня очень просят её в качестве отдельной брошюры. Теперь вот что: не хотите ли Вы принять участие в сборнике «Вопросы эстетики»84, который посвящён критике современной буржуазной теории этого предмета? Что касается статьи о чешском рассказе, то я уверен, что либо «Новый мир», либо «Иностранная литература», либо «Знамя» напечатают её. Заранее с «Н.М.» я говорить не могу – я сержусь на них, точнее, на их шефа, и дал себе слово никогда больше не советовать им ничего. Причины серьёзные. Но если статья будет прислана, то я, конечно, найду возможности посодействовать её напечатанию.

Вы просите ответить на вопросы предыдущего письма, очевидно, от 17 августа. Попробую: 1) Мои статьи о вульгарной социологии я никуда не посылал, так как не имею времени привести их в порядок. У меня опять аврал, опять я попадаю в безвыходное положение и должен броситься на исполнение плана Института, причём писать опять придётся что-то промежуточное, так как на вполне удовлетворяющее меня нет времени. 2) Признаю ли я искусство XX века? – Вопрос этот странно поставлен. Разве дело в хронологии? Вообще говоря, я ни за, ни против. Смотря какое искусство! За позицию Лукача по всем вопросам я, конечно, отвечать не могу. У Горького есть много первоклассных вещей, я думаю, что это не открытие. Томас Манн – хороший писатель, хотя и немного тяжеловат, по-немецки (с точки зрения вполне точного вкуса). Но кто же будет обвинять его за это? Я даже не против Кафки, который в некоторых вещах создаёт просто аллегорические параболы, более тёмные, чем, например, у Мультатули85. Я нахожу Кафку интересным, искренним, имеющим своё содержание, о котором сейчас писать не буду, но – боже мой – разве, когда речь идёт о путях возрождения искусства, можно опираться на то, что «нет худа без добра», что, переболев какой-то болезнью, люди иногда теряют при этом другую? Мало ли что бывает в конкретной действительности, которая всегда хитрее наших схем. Разве из-за этого нужно отказаться от принципиальных линий? Ведь все эти рассуждения Фишеров86 и К° с ленинской точки зрения – жалкая эклектика, стирание граней, попытка, опираясь на частные моменты, на подробности, затемнить смысл общей картины, стереть реальные масштабы вещей. Если Кафка – искренний, сильный, хотя и больной талант, то престарелый Пикассо – весь поза, враньё, реклама, мистика. Можно ли ставить два эти явления в один ряд? Только если хочешь построить какую-то схемку и ради демагогии готов всё смешать в кучу. Король голый – смешно всерьёз принимать эти жалкие опыты дешёвого литературного символизма, вроде «Войны и мира» Пикассо87, с какими-то рыцарями, мечами и т. п. Здесь ровно ничего нет, никакой тайны, никакого предмета для разговора. Спекуляция на политической теме, расчёт на рекламу, нехитрая выдумка. А ведь для того, чтобы написать даже слабое реалистическое произведение, нужно рисовать, лепить, чувствовать форму, сливаться с языком природы, работать до потери сознания. Что за жалкая культура, если такой вздор принимается с полной серьёзностью! Я читал речь Фишера на Гегелевском конгрессе, читал речь Сартра в Праге – эти господа-товарищи ссылаются на то, что левые «с нами». Ну что ж – если с нами, почёт им, как участникам борьбы и работы. Но что это за принцип – если с нами, то нужно судить иначе? Ведь эдак и научные теории в области физики или агрикультуры будут судить на основании того, кто с нами и кто не с нами. А чем это отличается от практики культа личности? Нет, нельзя судить по номиналу, нужно принимать во внимание действительную, объективную стоимость. Нельзя насиловать объективные законы во имя волюнтаристских, субъективистских правил. Нельзя серьёзно расценивать научные и художественные явления иначе, как по «гамбургскому счёту», нельзя кривить душой во имя того, кто «с нами» и кто «не с нами» – это кажется полезным, а на деле оборачивается чудовищными потерями в области практической жизни и общественной морали. Такие тактические шаги можно предпринимать в сравнительно небольших масштабах, когда речь идёт о выдвижении снизу, из рабочего класса или из угнетённых наций людей, которые хоть слабо справляются с порученной им работой, но всё же преданы революции. Но если сделать это основным принципом, то будет горе. Никогда Ленин не думал, что опираться на «своих» это значит давать им всякие поблажки, а «чужих» хулить. Это – та самая детская болезнь левизны, из которой потом вырастают самые правые дела. Хороши «свои», когда они развиваются в сторону объективного содержания дела, умеют быстро научиться, перенять лучшие классические примеры, культурную традицию и сплотиться, впитать в свою среду честнейших, преданнейших науке, искусству, культуре вообще людей, которые ещё не являются «своими», но завтра будут. В масштабе международного коммунистического движения, увы, приходится считаться с тем фактом, что многие не нашедшие себе места в официальной духовной жизни не прочь поправить свои дела за счёт политических лозунгов партии. «Наши» – это не всегда объективно лучшие в своей специальности, в науке, искусстве, в других интеллигентных занятиях. И это было бы предательством по отношению к делу народа, если коммунисты отстаивали бы интересы «своих», входящих в свою корпорацию, в свою артель. Я, кажется, говорю банальности, но что поделаешь, если это ставится под сомнение не только «левым» Сартром, но и коммунистами типа Эрнста Фишера или Гароди.

Вы меня спрашиваете, как я отношусь к Мейерхольду и Эйзенштейну. Мейерхольд мне ничего плохого не сделал; я работал когда-то в его театральном институте, преподавал философию. Мне недавно напомнили, что в тридцатых годах я читал перед труппой театра доклад о «Борисе Годунове» Пушкина, которого они собирались ставить. И Мейерхольд, и супруга его Зинаида в самых лестных выражениях оценивали сей вклад в их дело. Но даже мученичество Мейерхольда не может заставить меня забыть, как сам он, захватив в свои руки палку в качестве главы театрального отдела Наркомпроса первых лет революции, творил чёрт знает что. Эти левые не стеснялись называть своих противников в искусстве врагами пролетариата, преследовали их всячески. Я мог бы привести много фактов тех лет. А в изобразительном искусстве? Разве не их преследованиям обязаны мы потерей выдающихся, ценнейших представителей старой культуры, как Александр Бенуа, Добужинский, Чехонин, Билибин и много других замечательных художников XX века, которыми будет со временем, я думаю, скоро, гордиться русская культура? Да, есть разное в двадцатом веке! Есть культура тончайшая, насыщенная знанием всей мировой традиции, хотя, быть может, и не такая продуктивная, как то, что было создано в более ранние эпохи. Но это знание, эта традиция, эта тонкость нам необходимы для того, чтобы избегать худшего, для того, чтобы новые народные силы росли наиболее быстрым и благородным путем. И есть другая культура, если можно так называть её, ибо речь идёт о нигилистической истерике последних стадий декадентского искусства, переходящего в открытую проповедь варварства, преклонение перед незнанием, неумением, грубым насилием. Это худший вид интеллигентщины и притом опаснейший для нас, ибо он потворствует темноте, неразвитости, элементарному недостатку культуры. Разве из этого можно сделать что-то серьёзное, растянуть это надолго, ввести в академические рамки, если даже признать, что такая истерика на время оправдана? – Я прекрасно понимаю сценическое движение против мещанского иллюзионизма в театре XIX века, возвращение к «коммедиа дель арте» и т. п., но всё это должно иметь свои границы – не далее Вахтангова и Завадского, двух выучеников МХАТа, пошедших дальше в направлении условности. Е(ирк Мейерхольда – это уже плоть от плоти варварской истерики, это не умный взгляд на мировую культуру с современной точки зрения, а попытка стать дикарём, пойти в дураки, прикинуться тупицей, потому что в тупости счастье. Нет, на этом далеко не уедешь! Так называемая «современность» двадцатого века есть не что иное, как самый крайний примитивизм, мечта о возвращении к полному идиотизму, отсутствию интеллекта и в пределе – возвращение к немыслящей материи. Автомобилизм, спорт, реклама, цирковые номера – весь набор сигналов этой современности рассчитан именно на войну против духа. Однако и надутая мускулатура этой новой не-интеллектуальной жизни такая хилая, фальшивая, такой вздор!

Об Эйзенштейне скажу, что это тоже сомнительная величина. Хорош был «Потёмкин», если выбросить из него экспрессионистские мелькания и другие дешёвые эффекты. А «Александр Невский» и «Иоанн Грозный» – это уже нечто совершенно «нордическое», а вовсе не коммунистическое. Явный путь от ультралевизны к тому, что из этого начала неизбежно, по тенденции своей, растёт. Жил бы он в Китае, и снимал бы уже фильмы из жизни Конфуция.

Однако на сегодня хватит. Будьте здоровы и благополучны. Кажется, я поработал на Ваше интервью.

Ваш

Мих. Лифшиц

10 марта 1965 г

Дорогой Владимир!

Я давно Вам не писал, да и вообще не писал никому. Дело в том, что в январе-феврале с.г. меня сильно тряхнула стенокардия, так что я даже не мог держать перо в руках, не говоря о машинке. После этого я лечился жестокими методами, и сейчас мне лучше. Большое спасибо за предложение кордипина – я его уже испробовал, но он мне не помог. Больше помогли разные методы воздействия на поджелудочную железу, в которой теперь видят эпицентр моего землетрясения. А вот мепробамат – если у Вас будет возможность, пришлите с кем-нибудь. Я надеюсь, что Вы можете получить что-то за меня из журнала «Эстетика» – так на лекарства хватит. Если нужна доверенность, то напишите, пожалуйста. Но пусть не переводят через банк в Москву, как недавно это сделали венгры. Я предпочитаю потратить < деньги > на книги или художественные принадлежности в Чехии.

За присланные журналы спасибо. В моей статье, кажется, что-то сокращено. Вашу я, к сожалению, прочитать не могу. Насчёт Разумного88, думаю, Вам беспокоиться нечего. Его уже высадили из начальства и не знают, как подойти к делу, чтобы высадить совсем. Если будут задержки, Вы мне напишите – я поговорю с Овсянниковым, который там начальство. Что касается статьи молодого Рюрикова89, то я не читал, а по слухам, она слишком либеральная, т. е. глупо подражательная по отношению к западной моде. Теперь это у нас во всём, хотя одновременно и другое, как Вы, вероятно, заметили. Вот новость: я ушёл из Института истории искусств, ибо переносить эту модернистскую шайку и это окончательное погребение марксизма, даже словесного, с близкого расстояния не могу. Сейчас пишу брошюру, связанную с книжкой Гароди и всеми этими проблемами, как расширение нашей с Л.Я. статьи о кубизме, которую я Вам так и не прислал, а теперь, видимо, пришлю уже в виде брошюры (если она выйдет).

Для Вашего журнала «Эстетика» пока у меня ничего нет, да и нет большой охоты писать. Какие будут отклики на мой парадокс, пожалуйста, скажите, хотя я думаю, что никто не станет поднимать перчатку: ограничатся общим осуждением. Насчёт Луначарского я у Саца90 спросил. Но это не так просто. Хранить и распространять статьи Луначарского – не его прерогатива. За этим нужно обращаться в Институт марксизма-ленинизма. Но, по мнению Саца, ничего, кроме вариантов речей, в стенограммах не существует.

Книгу Шаффа91 я, к сожалению, не читал, и, кажется, её в русском переводе нет. Не знаю, что у него там. Боюсь, что опять марксизм без берегов. Но Вы правы в том, что вся моя деятельность тридцатых годов была направлена против отрешённого социологического марксизма, за восстановление роли и значения «человеческих» проблем. Разумеется, я думал об этом гораздо больше, чем написал, и у меня есть готовые тетради тридцатилетней давности, дающие некоторые положительные решения без разрыва с историческим материализмом и тем, что у нас называлось «классовым анализом», а также без эклектизма. Возможно, что кое-что из этого высказал и ещё выскажет Лукач, но я, со смешанным чувством сожаления и удовлетворения (ибо я человек и мне доступны дурные чувства), вижу, что никто, кроме меня, не может этого сделать. И тем более я браню мою непроизводительность – не в смысле мысли, а в смысле изложения. Вот как раз передо мной папка с надписью «Историческая антропология как задача». В ней только то, что относится к более ясному выражению этой проблемы, а в широком смысле вся моя лаборатория имеет отношение к науке о человеке. У меня есть, например, старый комментарий к Монтеню (30-х годов), не знаю даже, сохранился ли полностью. Кстати, о Монтене. Второй том я всё же выцарапал обратно и пошлю Вам, а третьего пока не видать. К сожалению, моя малая мобильность в настоящее время мешает мне отыскать Вам остальные книги, но я это сделаю, как только выйду на оперативный простор. Будьте здоровы. Спасибо. Кланяйтесь Владимире от меня и Лиды.

Ваш Мих. Лифшиц

Жаль, что Вы не слышали двух моих больших лекций на тему «Добро и зло», прочитанных весной прошлого года, и лекций о трагическом, прочитанных немного раньше92.

27 апреля 1965 г

Дорогие Владимира и Владимир с чадами!

Искренне поздравляем вас с праздником 1 Мая. Благодарю за лекарства, они давно пришли в Москву, но я их только вчера получил. Письма я в них не нашёл, поэтому жду дальнейших вопросов из Вашей, Владимир, обычной анкеты.

У нас ничего нового, кроме того, что после падения кривой в начале года в настоящее время я на своё здоровье жаловаться не могу – хожу неплохо. Надеюсь справиться и с бессонницей, которая опять приступила ко мне в Переделкино.

Шлём вам обоим лучшие пожелания, будьте все здоровы и счастливы.

Ваш

Мих. Лифшиц

18 июля 1965 г

Дорогой Владимир!

Спасибо за книгу о Кафке, она будет иметь для меня познавательный интерес. Я уже начал понемногу читать её, но пока вижу только общие декларации, а что дальше будет – не знаю. Что-то давно от Вас нет никаких письменных сообщений. Всё ли у Вас хорошо – как жена, дети? Одолели ли Вы эстетику Лукача? – я ещё нет, всё другими делами занимаюсь.

За последнее время мне пришлось что-то сделать для «Нового мира», опять в жанре травести – философские сюжеты в этом роде, кажется, ещё не излагались. Что из всего этого выйдет – я Вам напишу, сам ещё не знаю. Только что отделался от первой волны переделок93. Теперь пришлось срочно броситься на Луначарского, которым и занимаюсь. Должен написать статью – другого выхода у меня нет, хотя нет и большого желания94.

Мы опять живём нынче летом на даче в Переделкино. Не собираетесь ли в Москву? Лето, правда, вышло пока холодное и дождливое, но, ежели проездом в Гагры, то ничего. Как Владимира и её монография о нашем восточном человеке, закончила ли?

Я всё мечтаю, что путём энергичных усилий разметаю вокруг себя все обязательства и тогда начну излагать свой курс философии в параграфах и короллариях[15]95. Но в глубине души думаю, что это будет первым моим трудом уже в другом мире. Я имею в виду краткость оставшегося срока пребывания в этом, а на здоровье не жалуюсь. Чувствую себя в настоящее время сносно, даже сон – тьфу! тьфу! чтоб не сглазить! – похож немного на сон среднего человека. Этот человек является вообще моим идеалом, я вижу, что он живёт и в ус не дует и потому его, в сущности говоря, следует назвать вполне совершенным человеком, или, как говорил покойный Анатолий Васильевич, – «всечеловеком»96.

Лидия Яковлевна часто ездит в Москву, исполняет разные организационные функции, а я пока сижу за машинкой, но вскоре мне тоже предстоит чаще посещать наш стольный град, ибо я снова поступил на службу, менее выгодную, но, как мне обещают, более спокойную97. Володя Гриб когда-то говорил: «Мы всю жизнь стараемся создать себе условия для работы». Он так и не успел закончить создание таковых. Я тоже никогда не думал, что написанные мною где-то на ходу и без всяких условий брошюрки и статейки останутся моим достоянием, может быть, и окончательным. Зер комиш[16], как сказал онкель Юри[17], выйдя, как Иона, из чрева китова98.

Зелень нынче в Переделкино очень буйно разрослась, чистый Барбизон, лес Фонтенбло! И много грибов. Но мне, конечно, некогда их собирать, кроме как в супе.

Будьте здоровы и благополучны.

Привет от Л.Я.

Ваш Мих. Лифшиц

26 июля 1965 г

Дорогой Владимир!

Спасибо за поздравление, спасибо за Ваши пожелания, спасибо за лекарство. Что Вы узнали о моём «юбилее» только из Энциклопедии – совершенно естественно". Или, вернее, – неестественно, так как, будь моя воля, я, конечно, запретил бы помещать в Энциклопедии ныне здравствующих лиц (ну пусть уже специальные справочники издаются, если нужно).

Поздравлять меня не с чем – вот если бы с тридцатилетием, тогда ещё другое дело. Я старался замазать это дело, но не вышло. Впрочем, ничего, кроме небольшого домашнего празднества в редакции «Нового мира», не было. От Твардовского я получил в подарок стихи, посвящённые моей малости, но относящиеся к марксизму вообще, что я считаю за честь100. В настоящее время в редакции находится моя статья, намеченная в сентябрьский номер101, но что будет дальше – пока не знаю. Статья опять несерьёзная, не отвечающая тем высоким требованиям, которые Вы ко мне предъявляете и, как оказалось, предъявляет довольно много других лиц, в том числе гораздо менее дружественных, чем Вы. Кончится дело тем, что даже те, кому я обязан привычке к молчанию, мои старые друзья тридцатых-сороковых годов, будут на меня в обиде за то, что я ничего положительного не создал. Ну, это всё шутки. Я обычно больше всего склонен винить самого себя, но не вполне даже винюсь, ибо 1) после подведения итогов, со временем, что-то более или менее серьёзное найдётся, а если что проникло в жизнь через других людей, то «сочтёмся славою», как говорил Маяковский102, 2) не тянет меня что-то сейчас к серьёзным занятиям, а тянет к озорству, к публицистике. Я больше всего думаю не о тех, которым нужна методология для эстетики, литературоведения, философии и т. д., а о том народившемся для меня, более широком читателе, и не заграничном, а нашем. Я прекрасно понимаю, что мои теперешние писания мне широких лавров не принесут, модным я быть не могу, ни с Гароди, ни с Фишером, ни даже с моим другом Лукачем (не похожим на этих болтунов, потому что он честный марксист) я соревноваться не буду. Но буду очень рад, если скажут, что моя публицистика напоминает некоторые хорошие образцы русской литературы и не является простым подражанием.

Я Вам просто моё настроение высказываю, которое сильнее меня и, может быть, вредно для меня – не знаю. Не ради этого, я истратил несколько месяцев на забавную статейку, а ещё у меня есть в запасе «Разговор с чёртом» в стиле Достоевского103.

Что у вас так жалки дела марксистской эстетической традиции, мне понятно. Да, союз фарисеев старого типа с цадукеями модернизма – повсеместный факт. Что касается «младомарксистов», как я их называю (вроде Гароди и ниже), то они тянут примерно к богостроительству образца 1910 года. Всё очень похоже..

Мне очень жаль, что в семействе Вашем было столько болезней в нынешнем году. Жаль, что Вы и Владимира не приедете нынче. Шлю вам всем мой привет и благословение, поскольку я уже перешёл в разряд старцев.

Ваш Мих. Лифшиц

12 января 1966 г

Дорогой Владимир!

Вы действительно меня забыли. Надеюсь, что особенных причин для этого не было. Как вся Ваша семья? Здоровье девочек? Работа Владимиры? Я провёл всё это время в кипучей, но не слишком продуктивной работе, переутомлён до крайности. Много времени потратил на не достигшую необходимого успеха публицистическую деятельность. Теперь бросился на выполнение более академических обязательств. Как видите, всё это не интересно. Недавно прочёл в австрийском журнале «Тагебух» статью вашего Иржи Гаека – отвратительный болтун104.

Привет от Лиды всему семейству

Искренне желающий Вам добра

Мих. Лифшиц

23 декабря 1966 г

Дорогой Владимир!

Мы с Лидой недаром беспокоились, думая, что у Вас, должно быть, не всё благополучно, раз Вы так долго не даёте о себе знать. Извините и меня, что я не писал Вам – жизнь, знаете, такая суматошная и вся основанная на спешке, что нет времени даже для самых необходимых человеческих функций. Что мне сказать по поводу Вашей жизненной нескладицы105? Жаль, очень жаль. Но – всё проходит, и это тоже пройдёт. Особенно в молодые годы, когда впереди бесконечность – всё излечимо. Приезжайте к нам для рассеяния. Между прочим, теперь существует и метод индивидуального приглашения, если хотите – можем Вас пригласить. В общем, как говорит русская не то поговорка, не то присказка – горе не беда. Диссертации, кстати говоря, и у нас можно защищать, и многие даже для этого к нам специально ездят.

Ситуация в Праге, которую Вы обрисовали в своём письме, меня как «догматика», то есть марксиста, конечно, не веселит. Могу Вас утешить, если это утешение, что и у нас всякий модернизм в полном расцвете, и болтать можно всё, что угодно, а защищать наши старые идеалы трудно – тотчас же обижаются и относят к защитникам старины. Появилась новая монополия неприкасаемого либерализма, и некоторые терновые венцы уже греют как чепчик. Обладатели их проживают не худо, они образуют «новую знать», распоряжаются степенями, словом – лезут в люди. Я не сомневаюсь в том, что вскоре найдётся, конечно, лучшая часть общества из той же молодёжи, которой всё это обрыдло, и захочется ей чего-то здорового. Но пока нужно ждать. Лишь бы два типа глушителей – казённые и либеральные всё это дело не заглушили, ибо молодым мозгам разобраться во всей этой путанице трудно.

Но я верю в нашего марксистского бога, конечно, не того, которого придумывают Гароди и Фишер. И хотя, как Вы верно изволили заметить, ругают меня немало – я ведь привычный. Не первая зима на волка! Пострадаем и от либералов – они ведь потому и называются либералами, что не демократы. Вот провести некоторую разницу между теми и другими в мозгах людей я и считал бы своей обязанностью.

Сдаваться никоим образом не надо – Вы совершенно правы. Надеюсь, что Ваше трудное стечение обстоятельств Вас только закалит и разозлит – с этого всегда нужно начинать. Когда злость приходит – всё остальное уже не страшно. Старайтесь поберечь здоровье, ведь у Вас, кажется, был процесс в лёгких? Что касается личных дел, то мне самому пришлось пережить разные передряги – и вот выросли у меня дети, неплохие, и любят меня очень.

Я чувствую себя вполне сносно, в общем – в соответствии с возрастом. Злость есть. Между прочим, сообщаю Вам, что я возвращаюсь в Институт философии. Сейчас меня отвлекла от благих намерений дурацкая дискуссия106, но, как только это кончится, займусь более продуктивным делом. Получается ли у Вас в Праге журнал «Художник»107? Прочтите в № 9 статью «Всё отвергнутое прекрасно?»108, там же в первом номере будет «Плеханов как критик модернизма»109. В первом номере «Вопросов философии» набрана статья «Читая Герцена»110, есть ещё кое-что в проекте, но писать пока рано.

Относительно «денежного долга», как Вы пишете, – пусть это Вас, ради бога, не беспокоит. У Мариши я ничего брать не буду, и вообще – всё это вздор. Без материи Лидия Яковлевна проживёт, у неё есть всё, что ей нужно. Если будет возможность послать с кем-нибудь несколько листов – не такую, конечно, громадную пачку, как в прошлый раз – цветной бумаги, но других тонов – охры, розоватой и синеватой, то пошлите. Однако не стоит беспокоиться об этом, времени всё равно нет.

Будьте здоровы и спокойны духом. Мы с Л.Я. шлём Вам лучшие пожелания и выражения искренней любви.

Ваш Мих. Лифшиц

Привет от Крыстю Горанова111 из Болгарии.

23 апреля 1967 г

Дорогой Владимир!

Прежде всего, поздравляю Вас с наступающим праздником международного пролетарского единства, имеющего ныне своим центром Прагу. А затем поздравляю Вас с тем, что Вы ушли из угнетённого состояния, это видно уже по характеру Вашего письма, в котором есть элемент «интервью». Меня радует, что интерес к жизни пробудился. Со мною хуже – внешне я не теряю интереса ни к чему, но это, скорее, стоицизм, упрямство, ибо проклятые годы – всё-таки порядочное бремя, давящее и на любознательность. Что-то не могу найти в себе прежнего интереса к научным занятиям, хотя тружусь непрерывно, даже слишком, но это уже по причине конвейера, в котором каждый занимает своё место. В прежние времена, когда я был больше в стороне, чувство свободного интереса обозначалось более полно. Теперь уже часто думаешь: «А на кой это?»

В-третьих, поздравляю Вас с защитой диссертации. Как говорил Савельич у Пушкина: «Плюнь да поцелуй!»112 Теперь Вы – муж науки, и надеюсь, что это прежде всего отразится на Вашем экономическом статусе. Картинка духовной жизни, нарисованная Вами, мне хорошо знакома. Я только что вернулся обратно в Институт философии, но этот институт уже не то, что было! Старые шимпанзе цепляются где-то повыше за скалы, а внизу кипит такое новаторство, что я у них уже на крайнем правом фланге. Принял решение не портить себе нервы, не спорить и не вмешиваться ни во что. Что ты будешь делать с людьми, которые считают, что главное противоречие мира – это противоречие между интеллигенцией и хамами! Как им объяснишь, что коммунисты всегда стояли за «хамово племя», если их отношение к этому делу ограничено получением зарплаты? Конечно, моё благоразумное решение остаётся пустым словом, на деле всё время приходится иметь дело с умничающей толпой. Есть несколько человек, с которыми можно разговаривать, да и то… Эвальд Ильенков113 хочет быть марксистом, но это очень абстрактный ум. То, что интересует меня, для него – недостаточно философия, а другие и того манернее, хотя некоторые не лишены таланта, как Соловьёв114. Это всё лидеры нашего молодого поколения (эдак лет под сорок). Читаю сейчас сочинение вашего фаворита общественного мнения – Косика115. Что-то заимствовано у нас с Лукачем, но мышление не строгое, мифология какая-то. Очевидно, переболеть этой проказой придётся везде.

Насчёт тенденциозной информации о моих статьях в вашей «Литературке» я слышал – это не беда. Зато я получил орден от «Фигаро»116, которая разнесла меня на все корки, но признаёт всё же, что так партийная точка зрения ещё не излагалась. Забавная статья! Колар117 у меня был, хотя не долго – времени у него не хватило, как у всякого путешествующего. Произвёл хорошее впечатление, желаю ему успеха в работе над книгой. Спасибо за бумагу, хотя и не те цвета, которые я ищу, но не беда, пригодится. Надо Вам сказать, что для таких занятий времени не остаётся, а мне очень жаль – хотелось бы потешить немного душу. Вот ещё у меня к Вам просьба. Не могли бы Вы купить для меня миоскоп (чешские считаются хорошими), стоит, кажется, недорого. А если существуют к нему слайды из живописи – старинной, конечно, итальянской и прочей (Вы знаете мой вкус – я люблю искусство от Джотто до школы Ван Эйка), то было бы хорошо, а если их нет, то найдём другим путем. Из лекарств – если есть, нужен мне либриум. Это – успокоительное средство, дающее хороший сон без мышечного расслабления, как прочие успокаивающие средства. Хорошо бы купить несколько пастелек (набор не нужен, что-нибудь поменьше), но мне нужны только розовые тона, телесные – я всё своё уже исчерпал. Вот и всё. Мариша тут жаждет отдать Вам свой долг.

Структурализм мне совершенно не интересен. Это какая-то американская жевательная резинка. Читаю «Вопросы литературы» и удивляюсь, как можно наполнить такой ерундой столько страниц! Не завидую Вам, если Ваш будущий институт занимается делами, как этот «структурализм». Книга Бахтина о Рабле118 – заимствование у школы Юнга без указания источников. Я, впрочем, прочёл немного, но мне не понравились претензии и жаргон – «народная смеховая культура»! А вообще говоря, всё это было давно известно, литература на этот счёт огромна. Однако Рабле этим ключиком не раскрывается, как и Кафка не раскрывается «отчуждением». Поразительное нежелание понимать литературу, исходя из неё самой, из её произведений! Книга Бахтина о Достоевском – тоже голая схема, не имеющая близкого соприкосновения с тем, что написано в романах самого писателя. Всё это сейчас модно, иногда до смешного.

«История эстетики» с Вашей статьёй в производстве, а в какой сборник Института философии Вы дали другую статью, я не знаю. Когда скажете, попробую узнать. Профессор Маца119 – старый дуралей, что Вы от него хотите? Лично он добрый человек, но <нрзб.> вульгарный социолог.

Жму Вашу руку, привет от Лиды.