Генерал Фадеев в который раз посмотрел на карту, пытаясь в ней отыскать возможное решение абсолютно невыполнимого задания. Вопрос был нерешаемый — как с одной дивизией, что растянута на восемьдесят километров фронта, удержать позиции, по которым ударит целый вражеский корпус — по данным разведки в северной части Мемельского выступа фашисты сосредоточили до трех-четырех пехотных дивизий, при поддержке большого числа танков, танкеток и броневиков.
Позиция его дивизии тянулась по всему возводимому 46-му Тельшайскому укрепрайону, в котором должно было быть восемь узлов обороны с одним артиллерийско-пулеметным батальоном в каждом. Вот только вся проблема в том, что никаких ДОСов практически не имелось, как и гарнизонов для них. Вина целиком и полностью лежит на командовании, а спрос будет именно с него — почему не удержал позиции?!
А как их удержать при трехкратном превосходстве противника, на фронте протяженностью в 75 км, когда по уставным нормам фронт дивизии в обороне должен быть в пять раз меньше?!
Тельшайского укрепрайона фактически не было — из 366 лихорадочно возводимых с марта бетонных дотов к настоящему времени построено только 23, и боеготовым пока не был ни один из них. На складах не имелось специального казематного вооружения — ни пушек, ни пулеметов. Обещали привезти перископы, динамо-генераторы, телефоны и провода — но когда доставят все необходимое, непонятно. И хотя сооружения пытались спешно вооружить станковыми «максимами» и ручными ДП, закладывая амбразуры мешками с песком, но реальную ценность они представляли такую же, как едко высказался начальник штаба, как «одинокие прыщи на огромной заднице», в какую попала дивизия.
Строившийся укрепрайон делил дивизию на две примерно равные части. Северная половина, в составе 62-го стрелкового и 30-го легкого артиллерийского полков, была самая сложная для обороны. В Паланге дислоцировался один батальон с артиллерийским дивизионом, а также 350-м строительным батальоном. В Кретинге, в 16-ти километров восточнее по дороге, два батальона с еще одним дивизионом и полковыми штабами и службами, да поблизости в селе Курмачей 204-й стройбат. На северо-запад от Кретинги, в 8-ми километрах шло строительство оборонительной линии у селения Радучей силами трех саперных батальонов — присланными из других округов 133-м и 238-м, а также 94-м из его дивизии. Здесь же лихорадочно формировался 518-й артиллерийский дивизион, который должен был войти в состав укрепрайона — на его сколачивание отводилось десять дней, считая вчерашний, когда поступил секретный приказ командующего ПрибОВО генерал-полковника Кузнецова.
И что самое плохое — формировать части для Тельшайского УРа должен был он сам из состава собственной дивизии, в которой и так было десять с половиной тысячи человек, на четыре меньше, чем положено по штату военного времени для полностью отмобилизованного соединения. В части и подразделения укрепрайона нужно было отправить красноармейцев по их полному штату, причем 40 % призыва прошлого года, отобрав наиболее опытных и хорошо обученных, а 60 % новобранцев, которые только что поступили в дивизию. Компенсировать убыль обещали новобранцами в июле, не раньше — а до этого времени война могла и нагрянуть — ее дыхание ощутимо чувствовалось с каждым днем.
Но приказ получен, и он со смятением в душе отправил для артдивизиона семьсот командиров и красноармейцев, фактически обескровив на треть состава 242-й гаубичный и 30-й легкий артиллерийский полки. Еще тысячу сто бойцов ушли на формирование 174-го артиллерийско-пулеметного батальона, что формировался в Катауге, в 8-ми километрах южнее Картены — та была в тыловом районе, восточнее Кретинги на 25 км. Начато формирование, но уже из состава 90-й стрелковой дивизии, сразу двух легких батарей — 73-й и 75-й для укрепрайона — по три сотни красноармейцев при двенадцати старых трехдюймовок.
Здесь же строили укрепления 280-й саперный и 349-й строительный батальоны. В самой Картене дислоцировался 321-й стройбат и 83-й саперный батальон — последний из 67-й стрелковой дивизии.
Три с половиной сотни красноармейцев нужно было отправить еще восточнее, в Плунге, где находился штаб 46-го укрепрайона, и там для него казармы и штаб возводил 351-й стройбат.
Вот так в одночасье он лишился две с лишним тысячи красноармейцев, в дивизии едва осталось восемь тысяч личного состава. В ротах по сотне человек, во взводах по 15–20 штыков, вместо 40 по штату, если пулеметчиков не считать.
В двух других полках ситуация полегче, на немного — на каждый приходилось по добрых двадцать верст фронта, дивизионный участок по сути. В центре 204-й стрелковый полк, на рубеже возводили укрепления 80-й, 115-й и 273-й саперные батальоны, да позади 325-й стройбат работал в Кулее, где размещался штаб 10-й дивизии.
Левофланговый 98-й стрелковый полк возводил укрепления вместе с тремя саперными батальонами — 193-м, 241-м и 255-м, и таким же числом стройбатов — 205-м, 124-м и 115-м.
Огромная вроде силища — саперных и строительных батальонов вдвое больше, чем стрелковых. Но то на первый взгляд так покажется — народа согнали много, вот только польза сомнительная, особенно от строителей. Хотя их батальоны по численности на четверть больше — без малого тысяча сто человек в каждом, вот только на всех несколько десятков трехлинеек с гранеными штыками для несения караульной службы.
Да и в саперных батальонах, которые отправлены сюда из других дивизий, ситуация немногим лучше. Из семи сотен состава половина кадровых бойцов, с карабинами по штату, причем многие с новенькими самозарядными винтовками СВТ. Вот только вторая половина красноармейцев взятые на сборы «приписные», им вместо винтовок лопаты с мастерками и кирками полагались. Да и пулеметы, кроме нескольких ДП, у саперов отсутствовали, станковых «максимов» им по штату не полагалось…
— Вот таких пирогов напекли — каково есть будет?!
— Да у тебя, Иван Иванович, ситуация просто превосходная — красноармейцев на три дивизионных штата, пусть и нынешнего состава. Нужно только грамотно строителями и саперами распорядится — и ничего немцы не сделают, может быть потеснят легонько, но укрепрайон ты удержишь. Если все по уму сделаешь, — генерал Дедаев, его старый знакомый, командир 67-й дивизии, что дислоцировалась в Либаве, говорил настолько уверенно, что Фадеев искренне удивился его оптимизму.
— И как я в линию невооруженные стройбаты выставлю?! Даже если им винтовки выдам всем, какой с ник прок будет?
— А ты иначе поступи — всех строителей в части и подразделения влей, до полного штата доведи, включая обозных. СВТ давать им не нужно, а вот с трехлинейки стреляли все, навыки вспомнят. А рядом с кадровыми бойцами живо вспомнят, что к чему — те им спуска не дадут. Да и отделения могут быть по полтора десятка бойцов — война она хороший учитель, когда рядом соседа убьют, быстро учиться будут.
— Да кто мне такое позволит, Николай Алексеевич?!
— Никто, но если по уму сделать, то немцы нас не застанут со «спущенными штанами», как ты любишь приговаривать…
Кретинга
Комендант 41-го укрепрайона
дивизионный комиссар Николаев
— У тебя, Иван Иванович, на восемь стрелковых батальонов такое же количество саперных, если считать от Кретинги и южнее. Объедини их попарно в боевые группы, таких в каждом полку будет три, лишь в 62-м две. Саперам добавь пулеметов и минометов, в наступлении их, конечно, лучше не использовать, но оборону будут держать твердо, на то они подготовлены.
— А где я возьму эти лишние пулеметы и минометы? У меня их просто нет! Все излишки на батальон укрепрайона выгреб, Николай Алексеевич, ничего в загашнике не осталось.
— Можно перераспределить оружие — изъять из стрелковых рот по пулеметному взводу, свести их по три в команду, и прикрепить к каждому саперному батальону. С полудюжиной «максимов» батальон намного устойчивей в обороне станет. Из каждого взвода по расчету с ДП тоже передать в саперный взвод. Все ротные минометы просто собрать в одну батарею с батальонными, в шесть взводов под единым командованием. Да выделить одну треть — два батальонных и три ротных миномета — вполне нормально для команды. Ты учти — по штату саперный батальон на двести бойцов меньше, чем стрелковый — так что и число пулеметно-минометного вооружения будет сообразно уменьшено. Реформацию эту можно провести быстро — за день или два легко управиться, а время сейчас дорого.
Генералы замолчали, достали папиросы и закурили — Фадеев задумался, о чем-то напряженно размышляя. Николаев тоже закурил, прекрасно понимая, что перед комдивом-10 сейчас стоит тяжелый выбор. Передать людей с вооружением слишком рискованный шаг — могут приписать умышленное ослабление подразделений.
Донос будет обязательно — или командованию, или в «компетентные органы», а там уж «разбор полетов» обязательно учинят. Вот только вряд ли — война ведь на самом деле начнется, и тогда командира дивизии и судить не будут, потому что генерал принял единственно правильное решение в сложившейся обстановке.
— Поручу командирам полков, они решат эти вопросы — саперы будут у них в оперативном подчинении, с приданием пулеметных и минометных команд. Все же удвоенное число батальонов, пусть и ослабленных в огневой мощи, позволит лучше держать столь протяженный фронт — по три километра на батальон и так выходит. А вот строителей в батальоны влить не получится — такого приказа даже командующий округом дать не сможет, планы работ никто не отменял.
— Да и не нужно никого
— Когда, на твой взгляд?!
— В воскресенье, 22 июня в четыре утра, — твердо произнес Николай Алексеевич и пристально посмотрел на генерала Фадеева. — Если подумать, почему этот срок немцам выгоден.
— А что думать — воскресный выходной, люди вымотались за неделю, а в четыре утра самый сладкий сон снится и часовые носом «клюют». Недаром на флоте это время «собачьей вахтой» именуется. Действительно, самое удобное для фашистов время!
— А в субботу можно «учения» устроить… до полудня воскресенья, а там распустить на отдых, если мы ошиблись в расчетах. Строительные роты влить в батальоны, да распределить их по взводам. Если ночь спокойно пройдет, то распустить к полудню, а если нет… Сам понимаешь — тогда будет кем и чем германцев встретить.
— У меня дыра от Паланги до Кретинги — в шестнадцать верст! Там один стрелковый и два саперных батальона всего. И артиллерии легкий дивизион. Да тысяча с лишним строителей, пограничники — вот и все, кажется. Да, формируется тяжелый артдивизион — людей туда направил, с десяток старых шестидюймовых гаубиц с полудюжиной 42-х линейных пушек. К последним боеприпасов совсем нет. И на складах отсутствуют…
— А к шестидюймовым гаубицам есть?
— В дивизии собственный дивизион есть, и три боекомплекта к нему, да и целый корпусной артполк придан — там снарядов хватает.
— В Паланге пионерские лагеря — там три тысячи детей и женщин — их нужно эвакуировать.
— Я могу обратиться к командованию, товарищ дивизионный комиссар, но, думаю, ответ будет отрицательный — сочтут за паникерство. Нам запретили не только отправлять свои семьи из приграничной полосы, но потребовали, чтобы о том впредь не заикались.
— Иван Иванович, я не о том. Генерал Дедаев передал в мой укрепрайон два стрелковых батальона, и формирует в Либаве еще один артиллерийско-пулеметный батальон с батареей. Эти батальоны я могу вывести на учения к Руцаве, и возможно южнее, до Швентойи — вы меня понимаете?
— Вполне, Серафим Петрович — вы прикроете своими частями приморское направление?!
— Да, и сам приму решение об эвакуации лагерей, если в этом возникнет
— Я думаю, что решение по такому вопросу принадлежит исключительно командарму Собенникову, и может последовать незамедлительно, если последуют известные события. Лично от себя могу сказать, что я приму ваше предложение — оно взвешенно и целесообразно, приморская группа прикроет мой правый фланг у Кретинги.
Фадеев отвечал осторожно, но было видно, что генерал уже мысленно принял его предложение. Лишнюю ношу ответственности принимать на себя никто не хочет, особенно там, где может быть легко обвинен в паникерстве. Но и стать тем, по чьей вине или нерасторопности могут погибнуть тысячи детей и сотни женщин никто не захочет. Так что письменный приказ командарм-8 не отдаст, но может распорядиться о переходе частей в Паланге под оперативное управление коменданта 41-го укрепрайона — такое в его власти и вполне возможно с началом войны.
— Я вывожу к Барте на «учения» свою дивизию. К сожалению, в двух полках у меня по два неполных батальона. Третий полк в Виндаве, да два батальона будут в Руцаве. У меня под рукой всего пять тысяч бойцов и командиров, хотя оружие имеется по штатному расписанию и даже с запасом. Нет только мин к 120 мм полковым минометам. В Картяне мой саперный батальон, и там же три батальона строителей…
Дедаев внимательно посмотрел на комдива-10. Тот мотнул головой — на залысине были видны капли пота, потом негромко сказал:
— С минами вопрос будет решен. Но завтра утром командарм генерал-майор Собенников будет в Плунге. Думаю, Петр Петрович найдет время для разговора с вами…
Шауляй
Командующий 8-й армией
генерал-майор Собенников
Последние два месяца командующий 8-й армией генерал-майор Собенников весь издергался, нервы были натянуты до крайности — развертывание вверенных ему войск катастрофически запаздывало. И виной тому была не его нерасторопность, а действия руководства — от командования округом до начальника Генерального штаба.
Начав весной этого года строительство вдоль новой границы сразу четырех укрепрайонов — Тельшайского, Шауляйского, Каунасского и Алитусского — Генштаб сделал роковую ошибку в расчетах. Одновременно построить циклопические сооружения вдоль всей новой границы не получилось, сроки постоянно срывались, хотя средств и усилий вбухали прорву, и нагнали много народу. Так кроме собственных саперных и строительных батальонов округа на строительстве работали еще 74 батальона, собранных со всех внутренних округов РККА, включая Сибирь и Дальний Восток. Плюс несколько автомобильных батальонов, отдельные роты и мелкие подразделения наркомата обороны. Возведением укрепрайонов занималось сразу 9 УНС (управлений начальников строительства), в каждом до шести строительных участков с развернутыми кадрами.
И это было еще не все — на строительство оборонительного рубежа, что непрерывной линией на сотни километров протянулся вдоль новой границы, согнали десятки тысяч жителей приграничной полосы с подводами. Свою лепту внес НКВД — силами своих батальонов из вольнонаемных и заключенных велась масштабная постройка сети аэродромов и автомобильных дорог — но даже подчиненным всесильного наркома Берии возложенные на них задачи оказались непосильными — сроки постоянно срывались.
И с железными дорогами вышло неважно — перешить их все на русскую широкую колею не удалось, использовался разный вагонный и паровозный парк, а это вносило дополнительную сумятицу при строительстве, и серьезно затрудняло переброску частей и соединений. Снабжение войск шло с проблемами, ведь при этом требовалось включить все три новые прибалтийские республики в общий хозяйственный организм страны.
В мае, после проведенных в Риге командно-штабных учений, стало ясно, что удержать оборонительную линию на новой границе вряд ли удастся — придется отступать на рубеж Западной Двины (Даугавы), оставляя всю Литву и значительную часть Латвии неприятелю. Планы прикрытия на случай войны были разработаны — соединения и части должны были быть пополнены на третий день мобилизации, а по истечении двух недель окончательно завершена переброска и сосредоточение войск.
Вот только при всех этих расчетах Генштаба оставался лишь один единственный вопрос — а позволит ли это сделать противник, будет ли он спокойно смотреть на приготовления, вместо того, чтобы ударить всеми силами, которых у него неизмеримо больше?!
Расчет на укрепрайоны провалился — отсидеться за 170-ти километровой оборонительной полосой не удастся по простой причине — ее просто нет, нарисована на карте, а на местности лишь наскоро возводимые ДОСы, все в опалубке, заливка многих бетоном только началась.
На границе полностью развернуты всего три дивизии — 10-я держит Тельшайский УР, растянувшись на 80 километров. В Шауляйском УРе на девяносто километров фронта должны были закрепиться три дивизии на примерно равных участках, протяженность которых вдвое больше, чем предписано. На позициях уже 90-я дивизия с приданными 4 саперными и 3 строительными батальонами из 10-го корпуса. Соседняя с ней 125-я из 11-го корпуса в полосе имеет 4 саперных и 2 стройбата. Еще одна дивизия, 48-я, самая южная в его армии, только перебрасывается эшелонами из Риги — на участке в укрепрайоне только несколько стрелковых батальонов с одним саперным и двумя стройбатами, а полностью она прибудет к 22 числу.
Беда в другом — из 403 дотов Шауляйского УРа на настоящий день построено только 27, и не ни одного из них боеготовых. И при этом не возведена широкая полоса полевых укреплений. И что самое скверное — части для укрепрайона только начали формироваться, причем силами и средствами самих дивизий, что занимали там оборонительные позиции. Их развертывание необходимо было начинать еще весной, с возведением укрепрайонов, но тогда Генштаб не придал этому должного внимания. Зато теперь, с 9-го июня, все завертелось в чудовищной спешке.
Если немцы ударят именно сейчас, а они это могут сделать, судя по развертыванию группировок, то выделение из состава дивизий большого числа бойцов и командиров для формирования частей и подразделений укрепрайонов будет чревато весьма нехорошими последствиями.
Вредительское это решение, если подумать! Одно из тех, что сыграть может на руку врага по своим последствиям!
Во-первых, сами дивизии будут в ослабленном состоянии после такого «кровопускания», а штат их и так на четыре тысячи меньше того, что положен по военному времени.
Во-вторых; новоявленные уровские части и за отведенные десять дней не подготовишь, они будут совершенно «сырые». А за предписанные нынешним вечерним приказом пять дней — до 20 июня, вообще мало что сделаешь, будь их состав собран даже из одних сверхсрочнослужащих, а не состоять на 60 % из новобранцев, что винтовку в руках не держали.
В третьих; спешно формируемые артиллерийско-пулеметные батальоны не имеют принципиального значения. В Тельшайском УРе вместо восьми только один батальон, в Шауляйском два вместо положенных шести по числу узлов обороны. Правда, прибудет еще один батальон из 67-й дивизии, но и это слабое усиление, тем более гарнизон Либавы будет ослаблен, а от 41-го укрепрайона там пока только номер.
— Надо немедленно ехать в Плунге, к рассвету там буду.
Петр Петрович посмотрел на часы — время подходило к полуночи. Он еще раз взглянул на доставленное мотоциклистом донесение комдива-10 с предложенными генералом Фадеевым мерами. Для командующего стало понятным, что ни он, ни Дедаев ни имеют к предложениям касательно ведения обороны никакого отношения — их инициатор дивизионный комиссар Николаев, до недавнего времени бывший членом Военного Совета 11-й армии, с которым он несколько встречался на совещаниях. И его предложения весьма конкретны, если их принять, то можно будет избежать негативных последствий, или, по крайней мере, значительно их смягчить…
Глава 4
19–20 июня 1941 года
Плунге
Командующий 8-й армией
генерал-майор Собенников
— А потом в народе песню сочинят и петь будут со слезами на глазах и со стаканом водки в руке — «22-го июня, ровно в четыре часа, немцы бомбили, нам объявили, что началася война».
Ни в какой другой момент Петр Петрович бы не поверил этим словам. Однако ставшее смертельно бледным лицо дивизионного комиссара, с пустыми, поддернутыми мертвой пленкой глазами, заставило командарма поверить. Ведь все произнесенное хриплым, как у старого ворона, голосом, походило на предсмертное предвиденье, с которым ему уже раз довелось встретиться в жизни ровно двадцать лет тому назад.
Это было в 1921 году, в песках Синцзяня, в которые он вошел, командуя двумя полками 13-й кавалерийской дивизии, преследуя белогвардейский корпус генерала Бакича. Слова ему про бой сказал молодой командир эскадрона, назвав день и описав место у Бурчума, где казачьи сотни были опрокинуты и изрублены красными. И это случилось ровно за три дня до того победного для него боя, после которого ему вручили первый, и пока единственный орден Красного Знамени.
Словам бывший корнет царской армии, ставший советским генералом, а с прошлого года и коммунистом, не поверил — но вот своим глазам доверял вполне, как и предчувствию, которое хорошо знакомо ветеранам, что выжили во многих ожесточенных схватках.
— Но я не могу поднять войска по тревоге, как и ты сам, Серафим Петрович — нас с тобой живо упрячут, — Собенников наклонился над столом и почти шептал — хорошо, что они были в кабинете одни, и окно во двор было плотно прикрыто, как и дверь.
— Но саперов в полки прикажу включить, как и отдать им пулеметы и минометы вместе с расчетами — это в моей власти. А вот строителей влить в полки не могу — кто будет отвечать головой за срыв планов Генштаба?! А ведь сообщат быстро!
Странно, но сейчас Петр Петрович говорил честно, совершенно не опасаясь, что его собеседник донесет. Не тот человек сидел перед ним, уже умерший, но продолжающий жить — видел он двух таких за свою жизнь. И даже сейчас радеющий исключительно за
— Зато имею полное право включить по роте строителей, а то и по две в каждый батальон до полудня воскресенья, и пусть их вооружают для субботних «учений». А там где две роты, то может быть и третья, а потом и четвертая с управлением батальона. Но уже позже, если… Когда
— Это верное решение, не стоит злить…
Комиссар не договорил, усмехнулся, только поднял глаза вверх, намекая, что все прекрасно понял. Недаром в армии ходит печальная мудрость, что начальству не следует предлагать решения — вначале накажут, а потом прикажут сделать вдвое больше, потому что любая инициатива наказуема. Но не в этом случае — Собенников сейчас четко осознавал, что командование ПрибОВО прекрасно понимает, что немцы скоро ударят, и отчаянно надеется, что время еще есть.
Отсюда дикая спешка с формированием частей укрепрайонов, когда сроки в Риге сократили на пять дней, от предложенных Москвой десяти. Да еще идет лихорадочная переброска к границе последних стрелковых дивизий с корпусными артполками. Поднятые по тревоге, которую ухитрились не объявить, скрытно стягиваются мехкорпуса. Тем самым создается второй, подвижный эшелон, способный нанести сильный контрудар в случае прорыва фронта. Но в окружном штабе уже отчетливо понимали — не успевают, отсюда и все распоряжения, от которых веяло нервозностью.
— Почему Дедаев вывел дивизию к реке Барта на «учения»?
— Фронт твоя армия не удержит — на одну твою дивизию у немцев две, а то и три. Запертая в Либаве дивизия напрасно погибнет. Но гарнизон там останется, и я сделаю все, чтобы как можно дольше держать эту крепость на песке — даже если свяжу осадой одну дивизию, то дело будет сделано. Ведь ты получишь две дивизии — одна убудет у немцев, а 67-я прибудет к тебе резервом. А то что она пока в 27-й армии, то временно — ситуация на фронте неизбежно потребует этого решения.
Петр Петрович задумался, закурил папиросу. Предложенное Николаевым решение, выглядело не только здравым, для него самого нужным вариантом. И немного подумав, негромко произнес:
— Сегодня же от всех трех стройбатов в Картяне и Плунге отправятся по две роты для «строительства укреплений» на Барте — полторы тысячи бойцов. Пусть после полудня генерал Дедаев высылает полуторки своего автобата. За эти три дня их хоть немного обучить можно и распределить по ротам. Оставшиеся две тысячи красноармейцев, вместе с управлениями всех трех батальонов, пусть забирает…
Генерал Собенников остановился, все взвесил и решил, что сообщить просто не успеют, ведь выходной будет, а начавшаяся война все спишет. И решительно закончил:
— Вечером 21 июня, в 19.30. В инженерном управлении фронта времени не будет на обдумывание, даже если сообщение поступит туда, а в воскресенье тем более. Мины к полковым минометам получит в полном объеме. У нас на складах они есть. Передам и батальонные минометы, ведь у него в батареях по два взвода вместо трех, на треть некомплект, как помниться Фадеев говорил. Два десятка имеется, отдам, а больше нет. Сделал все что мог — этого, надеюсь, Николаю Алексеевичу хватит?
— Вполне — почти до полного штата доведет свои два стрелковых полка, плюс два артиллерийских имеется.
— Срок отправки 165-го уровского батальона из Либавы и артиллерийской батареи переношу своей властью на 23-е число, — Собенников усмехнулся — в Шауляйский УР они просто не прибудут теперь, так как потребуются для обороны Либавы. И продолжил говорить:
— Комдиву-10 приказал передать тебе саперов и строителей у Паланги в оперативное подчинение. Твой фронт пройдет севернее Кретенги, до Курамчая, где доты, южный сосед 62-й полк из дивизии Фадеева — согласуй с ним действия. Учти — батальон из Паланги с дивизионом 30-го артполка будут отведены на соединение с дивизией после первого дня действий.
Собенников усмехнулся, глядя на помрачневшее лицо Николаева. И решил немного смягчить для того ситуацию:
— Снаряды к 42-м линейным пушкам привезут послезавтра днем — в Шауляй прибывает сегодня 73-й корпусной артполк — четвертый дивизион вооружен такими же пушками. Есть несколько боекомплектов — поделятся. Вот и все что могу для тебя сделать, Серафим Петрович. Письменный приказ отдам после начала «событий» — пока не имею на то права, сам понимать ситуацию должен.
— Этого достаточно.
— Детей сможешь эвакуировать собственными силами? Их нужно вывезти заранее — не взирая ни на что!
— Уже сделано — будет полсотни автомашин и автобусов, к Руцаве придет эшелон по узкоколейки. А в субботу пионеры, те, кто постарше, с вожатыми в поход пойдут до станции — посетить пограничную комендатуру. С командованием погранотряда вопрос решил. Из своего управления полевой штаб развернул, взвод связи имеется — в роту развернем — мотоциклы и велосипеды в достатке. Два катера будут в Швентойи.
— Вижу, все предусмотрел. А где немцы крепче всего ударят по позициям моей армии?!
— По крайнему флангу, там 48-я дивизия в оборону не встала. Германцы любят бить по стыкам, в той войне успешно пользовались этим способом, да и в этой — с поляками и французами. И введут массированно танки — внезапно. Думаю, их уже нет в Мемеле, они за Неманом. А в ночь на 22-е июня перейдут Неман, потому наша авиация эти три-четыре танковых дивизии с мотопехотой не видит сейчас, и ударят кулаком по 11-му корпусу. Сильно ударят, Петр Петрович, проломят фронт и разорвут связь с 11-й армией. Я на это указывал, но меня сняли, как ты сам знаешь. Как и то, что нацкорпуса ненадежны, и их нужно или расформировать или пополнить русским составом. Да и батальоны укрепрайонов развернуть нужно было заранее, а не надергивать состав из дивизий, как морковку из грядок. Но кто ко мне тогда прислушался, наоборот поступили?!
Слова зависли в воздухе — ответа на них не требовалось. Собенников отвел взгляд и негромко спросил. Извечный русский вопрос, один из знаменитой триады:
— И что делать?!