Помоги проекту - поделись книгой:
«Через некоторое время мелькнул на левой руке у Иуды, на поляне, масличный жом с тяжелым каменным колесом и груда каких-то бочек.» (Ч. 2, гл. 26)
«Слева от Иуды» или «по левую руку от Иуды» было бы по-русски. А «на левой руке у Иуды» — это, наверное, украинизм или идишизм (я не знаток соответствующих языков).
«Надежда вспыхнула в сердце Иуды. Он отчаянно вскричал: — Тридцать тетрадрахм! Тридцать тетрадрахм! Все, что получил, с собою. Вот деньги! Берите, но отдайте жизнь!» (Ч. 2, гл. 26)
Не «отдайте», а «оставьте»: жизни у Иуды ещё не отняли. А отняв, вернуть не смогут, потому как не боги.
«Да, материалу было уже много, и было известно уже, кого и где ловить. Да дело-то в том, что поймать-то никаким образом нельзя было.» (Ч. 2, гл. 27)
Не «нельзя», а «невозможно». Нельзя — это когда не дозволяют. Невозможно — это когда дозволяют, но не получается.
«Кот прицелился и, летая, как маятник, над головами пришедших, открыл по ним стрельбу.» (Ч. 2, гл. 27)
Прицелиться — это замереть на несколько секунд, с трудом удерживая глаз, прицельную планку, мушку и цель на одной линии. Далее, прицелиться по групповой цели («по ним») даже в мистическом произведении можно только при условии, что эта цель располагается далеко и компактно.
«Это был единственный, или один из единственных, случай, когда стрельба оказалась совершенно недействительной.» (Ч. 2, гл. 27)
Стрельба оказалась не «недействительной», а «недейственной». Далее, «единственный» — это в какой совокупности? Мало ли кто где как и по кому стреляет. А «один из единственных» — это, наверное, булгаковское коверкание языка ради оживления стиля.
«Всадники двинулись шагом, слушая, как кони их подковами давят кремни и камни.» (Ч. 2, гл. 32)
Фразы «давить что-то» и «давить НА что-то» имеют разный смысл. В первом случае что-то оказывается в результате раздавленным, во втором случае остаётся целым, но, возможно, сдвинутым с прежнего места. Конечно, поскольку кони фантастические, они в состоянии раздавливать копытами (а не крошить) и камни, и кремни, и огнива.
«Флоберизмы» Булгакова. Без них ведь никак, сколько ни исправляй и будь ты хоть дважды Мастер.
В «Мастере и Маргарите»:
«Не ПРАВильнее ли думать, что уПРАВился с ним кто-то совсем другой?» (Ч. 1, гл. 1)
«Согласись, что перерезать волосок уж наверно может лишь тот, кто ПОДВЕСИЛ?» И чуть ниже: «Не знаю, кто ПОДВЕСИЛ твой язык, но подвешен он хорошо.» (Ч. 1, гл. 2)
«Вот теперь СТОЯВШИЕ у ОСТАНКОВ покойного совещались…» (Ч. 1, гл. 5)
«Историзмы» Булгакова:
«Пехотный манипул попал в мешок…» (Ч. 1, гл. 2)
Манипулы у римлян только в пехоте и были.
«…прокуратор приказал секретарю пригласить президента Синедриона…» (Ч. 1, гл. 2)
Может, римляне и называли главу Синедриона президентом, но в современном тексте это выглядит анахронизмом. Надо было «главу Синедриона».
«Согласно закону, согласно обычаю, одного из этих двух преступников нужно будет отпустить на свободу…» (Ч. 1, гл. 2)
Что делается не по закону, но регулярно и при широком одобрении, то делается в качестве обычая. А если такое действо узаконивают, оно перестаёт быть обычаем. Не может быть одного и того же по закону и по обычаю. Правда, может быть случайное совпадение норм в местном обычае и в оккупантском законе. Римляне ведь вряд ли подгоняли свои общеимперские правовые нормы под иудейские обычаи. Возможно, Пилат имеет в виду не местный закон, а римский, но явно не указывает на это, чтобы поощрять вживание евреев в империю, но это очень даже вряд ли, потому что если в иудейском судопроизводстве имеют вес местные обычаи, то оно наверняка осуществляется по местным законам, а прокуратор лишь следит за тем, чтобы при этом не наносили вреда римскому народу. Вопрос этот отнюдь не мелкий, потому что в итоге казнили-то не кого-нибудь, а Христа.
«…он велел пригласить в сад легата легиона, трибуна когорты.» (Ч. 1, гл. 2)
Из статьи «Военное дело у римлян во времена Цезаря» М. М. Покровского:
Через 70 лет после Цезаря ситуация вряд ли была существенно иной. Так что и «легат легиона», и «трибун когорты» выглядят странно — как перенос современной военной пирамиды подчинения на римский легион.
Абсурдизмы Булгакова:
«… — однако, послушав меня, он стал смягчаться, — продолжал Иешуа, — наконец, бросил деньги на дорогу и сказал, что пойдёт со мной путешествовать…» (Ч. 1, гл. 2)
Это о сборщике податей Матвее, будущем евангелисте. Насколько можно понять, Иешуа не сказал Матвею поднять деньги и отнести их куда следует. А ведь если не отнести, то с людей, уплативших подать, преемник Матвея будет требовать её повторной уплаты. Аналогично потом Маргарита будет швырять букет на тротуар, не заморачиваясь тем, что это загрязняет город. Наклонность эффектно швырять, не думая о последствиях, — это проявление то ли абсурдности, то ли небережного отношения к ближнему.
Физические неточности Булгакова:
«Пилат… увидел, что солнце уже довольно высоко стоит над гипподромом, что луч пробрался в колоннаду и подползает к стоптанным сандалиям Иешуа, что тот сторонится от солнца.» (Ч. 1, гл 2)
Если солнечный луч ещё только подползает к стоптанным сандалиям Иешуа, тому ОЧЕНЬ РАНО сторониться солнца (он ведь не вампир), поскольку он в целом ещё находится в тени.
«…Пилату в уши ударила звуковая волна: „Га-а-а…“ Она началась негромко, потом стала громоподобной…» (Ч. 1, гл. 2)
Если «волна» начиналась негромко, то она никак не могла ударить в уши.
«…сквозь гром различимые женские стоны.» (Ч. 1, гл. 2)
???!!! Обычно сквозь гром неразличимы даже мужские крики.
«Туман висел и цеплялся за кусты внизу вертикального обрыва.» (Ч. 2, гл. 21)
Сложность здесь в том, что горизонтальных обрывов не бывает. Кромка обрыва всегда вертикальная или близкая к таковой, иначе — не обрыв, а осыпь. И про не вполне вертикальный край возвышенности говорят «крутой склон», а не «пологий обрыв».
Биологические неточности Булгакова:
«Но были и ещё жертвы, и уже после того, как Воланд покинул столицу, и этими жертвами стали, как это ни грустно, чёрные коты. Штук сто примерно этих мирных, преданных человеку и полезных ему животных были застрелены или истреблены иными способами…» (Ч. 2, гл. 20)
Ошибка здесь в том, что коты человеку не преданы. Преданы бывают собаки, а коты просто любят, когда люди за ними ухаживают. Причина непреданности котов — в том, что они — не стайные животные, и инстинкты дружбы, солидарности, подчинения у них не развиты.
Просто неудачные места:
«И тотчас рука его соскользнула и сорвалась, нога неудержимо, как по льду, поехала по булыжнику, откосом сходящему к рельсам, другую ногу подбросило, и Берлиоза выбросило на рельсы.» (Ч. 1, гл. 3)
В данном случае «соскользнула» и «сорвалась» — это два раза об одном и том же. А ещё совсем не ясно, ЧТО подбросило другую ногу. Не иначе, нечистая сила. Про то и роман.
«Добравшись до столбов, уже по щиколотку в воде, он содрал с себя отяжелевший, пропитанный водою таллиф, остался в одной рубахе и припал к ногам Иешуа.» (Ч. 1, гл. 16)
Это про Матвея. Иешуа в это время висел распятый на вершине Голгофы, так что непонятно, почему Матвей по щиколотку в воде. Разумеется, лужа могла быть и на самой верхушке холма — и даже там, где присыпали грунтом врытые в землю столбы. Вдобавок, возможно, Матвей намеренно искал, где поглубже, — чтобы пострадать. Но сбивает с толку слово «уже» перед «по щиколотку».
«…он заставил его грезить и видеть в мучительных снах древний Ершалаим и сожжённую солнцем безводную Лысую Гору с тремя повешенными на столбах.»
Согласно другим источникам, не совсем повешенные и не совсем на столбах, а скорее распятые на то ли T-образных, то ли крестообразных приспособлениях. Осторожнее было бы выразиться «с тремя распятыми» — без уточнения, на чём именно. Иначе получается, что католики молятся перед столбами, а не перед крестами.
Жилищная проблема мучила Михаила Булгакова чрезвычайно сильно. Это заметно и по «Собачьему сердцу», и по «Зойкиной квартире», и по всяким фельетонам, но особенно — по «Мастеру и Маргарите». В последней вещи даже фамилия одного из главных героев — Бездомный.
В «Мастере и Маргарите»:
«Маргарита Николаевна не знала ужасов житья в совместной квартире.» (ч. 2, гл. 19)
А Булгаков знал… Ну, я тоже.
«— Слушай беззвучие, — говорила Маргарита мастеру, и песок шуршал под её босыми ногами, — слушай и наслаждайся тем, чего тебе не давали в жизни, — тишиной.» (ч. 2, гл. 31)
Именно. Тишины не хватает даже при наличии собственной квартиры — и даже собственного дома: есть такой вездесущий и практически неистребимый природный феномен, как хамоватые дураки-соседи, проявляющие чрезмерную жизненную активность. Моральные доводы на них не действуют, а убивать — это себе дороже.
Из дневников Булгакова:
«Пока у меня нет квартиры — я не человек, а лишь полчеловека.» (18.09.1923)
«Если отбросить мои воображаемые и действительные страхи жизни, можно признаться, что в жизни моей теперь крупный дефект только один — отсутствие квартиры.» (30.09.1923)
«Я положительно не знаю, что делать со сволочью, что населяет эту квартиру.» (29.10.1923)
«Живу я в какой-то совершенно неестественной хибарке…» (21.12.1924)
Даже умирая, Булгаков помянул свою жилищную неустроенность. Из «Булгаковской энциклопедии»:
«Согласно записи Е. С. Булгаковой, этот день проходит так: „Утро. Проснулся… Потом заговорил: „Я хотел служить народу… Я хотел жить в своем углу… (Сергею Шиловскому) Ты знаешь, что такое рубище? Ты слышал про Диогена? Я хотел жить и служить в своем углу… я никому не делал зла…““»
Недурственные советские реалии в «Мастере и Маргарите»:
«Откинувшись на удобную, мягкую спинку кресла в троллейбусе, Маргарита Николаевна ехала по Арбату…» (ч. 2, гл. 19)
Обратим внимание: не на грязную потёртую спинку кресла, а на «удобную и мягкую». Нет уж, считать этот роман антисоветским — упрощение.
В «Мастере и Маргарите» там-сям попадаются признаки латентной пиромании Булгакова (в придачу курильщика, то есть, человека со спичками в кармане):
«Азазелло сунул руку с когтями в печку, вытащил дымящуюся головню и поджёг скатерть на столе. Потом поджёг пачку старых газет на диване, а за нею рукопись и занавеску на окне. Мастер, уже опьянённый будущей скачкой, выбросил с полки какую-то книгу на стол, вспушил её листы в горящей скатерти, и книга вспыхнула весёлым огнём. И т. д.» (ч. 2, гл. 30)
Впрочем, это не значит, что надо предполагать, что некоторые московские пожары в Москве того времени — дело рук Булгакова: человек может всю жизнь мечтать о преступлении, но так на него и не решиться. Ему в таком случае хватает удовольствия от мечтаний.
Хотя сцены поджогов описаны в «Мастере и Маргарите» подробно и с любовью, Булгаков вряд ли курил для того, чтобы иметь поводы для подбрасывания в разные места города незатушенных спичек и дымящихся окурков. Скорее, в литературных поджогах он тешил свой настоенный на жилищной проблеме мизантропизм.
Поделиться книгой: