Помоги проекту - поделись книгой:
Великий завоеватель, древний царь Элама Унташ-Напириша, был не только великим, но и очень скромным. А потому новый город назвал в свою честь — Дур-Унташ. Дур — это город на тогдашнем диалекте означало. Был Унташ-Напириша не только великим и скромным, но еще и очень завистливым, а потому решил построить зиккурат, какого в тех краях еще не видали. Чтобы у всех соседей кровь из глаз брызнула. Чтобы всякие князьки из Аншана, Кимаша, Симаша и Айяпура, которые регулярно пытались от эламских царей отложиться, даже и думать о таком не смели, на подобную красоту глядючи. Знал бы Унташ-Напириша, что его проект будет единственным зиккуратом, что до двадцать первого века доживет, то еще больше бы возгордился. Но он этого не узнал, потому что помер. Храм был построен и посвящен Иншушинаку, главному богу столичных Суз, а вокруг него, как водится, разросся город, который обслуживал немалое храмовое хозяйство. И теперь в этот город тянулись жрецы со всего Двуречья, привлеченные неслыханными условиями. Мыслимо ли дело, в каждом городе будут их труды, да еще и с указанием имени автора. Любой ученый тщеславен, а жрец из захудалого рода, да еще и непонятый современниками, тщеславен вдвойне. И такой чудак будет лезть из кожи вон, чтобы доказать жирным глупцам, чьи предки тысячелетиями были настоятелями крупных храмов, что он куда лучше, чем они. Как правило, такие старания пропадали втуне, а у ученых потухали глаза. И так было столетиями, пока к ним не начали подходить странные люди со странными речами. Будто бы в захолустном Дур-Унташе теперь собирают лучшие умы Вавилонии и Шумера, и будут они под покровительством великого бога Иншушинака заниматься поиском смыслов и общаться с такими же, как они сами, высокоумными чудаками. И кормить обещали регулярно, что немаловажно. Сначала один решился, потом другой. А вскоре странные люди стали с письмами от смелых счастливцев приходить. Смотри, мол известный тебе Анн-цилли-Мардук поклон шлет и письмо про свою новую счастливую жизнь. И превратились тонкие ручейки в полноводные реки. Принял Дур-Унташ две сотни лучших умов и затворил свои двери. Даже стали отворот-поворот давать тем, кто без приглашения пришел.
И вот в пятый день месяца ташриту в Дур-Унташ прибыл Пророк нового бога, который, оказывается, всеми старыми богами одновременно оказался. Пророк был обычного роста, лишь высокая золоченая шапка его выше делала.
И правда, не человек он, — шептались ученые мужи, собранные в специально построенном для этих целей амфитеатре. На фоне иссиня-черных брюнетов, проживающих в данной местности, голубоглазый блондин смотрел крайне чужеродно.
— Итак, мудрейшие! — начал пророк. — Я собрал тут всех людей, для которых познание превыше всего. Не древний род, не богатство, и не способность вылизывать начальственный зад. — В амфитеатре прошел одобрительный шум. — Ваша жизнь изменилась, и вместе нам придётся поменять жизнь государства, ибо ему мы служим. Не будет крепкого государства, и снова придут кутии и луллубеи, что разрушили Аккадское царство, или дикие саки, после которых даже трава сто лет не растет. Я расскажу об изменениях, которые произойдут немедленно.
Во-первых, письменность переходит на арамейское письмо. — Зал возмущенно зашумел. Пророк поднял руку. — Я поясню. Невозможно на глиняной табличке написать обширный текст. Разве хотите вы быть стеснены рамками глиняной таблицы? Сколько их нужно, чтобы выразить мысль и обосновать ее. — Тут зал затих, ученые мужи оценили перспективы. — Казна начинает закупки папируса в Египте. Особо важные тексты будут написаны на выделанной коже. — Макс не знал, что в нашей реальности персы сделали то же самое, но намного позже, потому что клинопись была актуальна только для Двуречья, а Империя расширялась во все стороны со скоростью пожара.
Во-вторых, — тут много ученых мужей, сведущих в тонкостях календаря и наблюдением за звездами. В нашем государстве будет новый календарь. В году будет не триста шестьдесят дней, а триста шестьдесят пять. Вставного месяца не будет, будет вставной день каждые четыре года.
В зале началась форменная истерика.
— Это кощунство! Календарь дал нам бог Энки!
— Да правильно все. Ты же сам знаешь, что дней триста шестьдесят пять. Умничали только, когда решали, куда лишние дни сунуть.
— Нельзя так делать! Священное число, кратно шестидесяти! Никак нельзя.
— От того, что оно кратно, количество дней не изменится. Пророк дело говорит.
Дело дошло до потасовок, а Макс ударил молоточком в бронзовый гонг. Видно, догадывался, чем обычно ученые собрания заканчиваются.
— Мудрейшие, это не обсуждается! Календарь будет изменен, и точка. Далее, переходим к следующему важному вопросу. Итак, Земля- шар, Солнце- это звезда, вокруг которой вращается наша Земля. Звёзды — это маленькие Солнца, вокруг которых вращаются подобия нашей Земли. — И предвидя то, что сейчас начнется, достал бронзовый рупор и проорал: — Молчать! Все возражения потом! Лахму, завози модель.
Смущенно улыбающийся инженер завез на колесах бронзовую модель Солнечной системы, а за ней — вторую, которая представляла собой Землю и Луну, освещаемые фонарем и системой зеркал. Лахму начал крутить рукоять, и Земля с Луной начали вращаться, имитируя смену дня и ночи, и фазы лунного цикла. Макс беспардонно украл идею из планетария, куда водила его в детстве мама.
Амфитеатр замолчал, осмысливая увиденное. Драки прекратились, а к ученым мужам, которые и впрямь имели аналитический ум, стало приходить осознание.
— Как все просто, — простонал пожилой жрец из храма Набу в Борсиппе. — Я же мог сам догадаться!
— Да быть не может! — неуверенно сказал его сосед. — Все мудрецы древности писали, что земля есть огромная гора на плоском основании.
— Тупица, смотри! Это же все объясняет!
— Мудрейшие, все дискуссии на эту тему потом, без меня! — заявил Пророк. — У вас впереди вечность!
— Простите, Великий! — Встал один из жрецов. — Вы уже перевернули мир, в котором мы жили, и никто не сомневается в вашей необыкновенной мудрости. Но скажите, ради всех богов, что за огромные острова на вашей Земле и где тут находимся мы?
— Это как раз просто, мудрейшие. Карту нашего мира мне явил сам Ахурамазда во сне. Есть еще много земель, которые неизвестны здесь, в Двуречье, и они останутся неизвестны еще очень долго, потому что находятся в месяцах пути по морю.
— Немыслимо! — прошептал жрец. — Наш Вавилон, пуп Земли, на самом деле песчинка во Вселенной! Как же мы все ошибались.
— Сколько всего неизведанного, — вторил ему другой, — а я ведь говорил этой жирной жабе, настоятелю, что не вся мудрость в древних таблицах. Мы и сами можем совершить то, что не смогли предки.
— Да, мудрейшие, вы сможете сделать шаг в вечность! — разливался соловьем Макс. — И те, кто сделает что-то великое, будет прославлен в веках. Его бюсты высекут из камня, а его труды будут лежать в библиотеках, хранилищах книг, и их смогут читать те, кто тянется к знаниям.
Жрецы внимали. Им, по большому счету, именно это и было нужно. Признание коллег, этих ничтожных глупцов, и слава в веках.
— А теперь я покажу, как будут выглядеть самые значимые труды. Это безумно дорого, поэтому таких будет выпускаться скажем, десять в год, по пятьдесят экземпляров. Лахму, принеси!
Инженер принес переплетенный в тисненую кожу фолиант толщиной в два пальца. Пророк раскрыл его, и изумленным ученым предстал сборник сказок с картинками. Зал ахнул.
— А что? — невинно спросил Пророк. — Мои дети любят сказки, а жена любит их им читать. Я небедный человек, могу же я себе позволить такую малость?
— Малость? — чуть не завизжали жрецы. — Сказки, написанные на тончайшей коже? Жена, которая умеет читать? Картины, написанные на каждом листе? Это, по-вашему, малость?
— Я вам больше того скажу — улыбнулся Пророк, — наши писцы и художники сделали уже больше ста таких книг, и они все куплены. Половину расхватали в Сузах, другая половина ушла в Вавилон и Шумерские города. Скажу по секрету, покупают даже те, кто читать не умеет, просто картинки рассматривают. Теперь богатый дом, в которой такой книги нет, уже не таким богатым считается. У нас очередь на полгода вперед. Некоторые золотую отделку обложки заказывают.
— Сколько же это обошлось? — благоговейно спросили жрецы. — Это же немыслимо дорого.
— Да, — поморщился Пророк. — Пока она стоит вполовину от своего веса в серебре, но вы будете работать над этим. Эта книга расписана вручную, но если сделать оттиск на доске и сильно придавить его к листу, то будет гораздо дешевле и быстрее.
— Но ведь так можно и буквы выдавить, — несмело сказал молоденький тонкошеий жрец, обалдевший от собственной смелости.
— Молодец! — сказал Пророк. — Только на пергаменте печатать не получится, нужно другой материал сделать. Вот ты этим и займешься. Лахму выдаст необходимое.
Армейское правило, по которому инициатива наказуема исполнением, работала безукоризненно во все времена. Но юный жрец от этого был безумно счастлив. Он, мальчишка из захудалого жреческого рода, которому ни хрена в этой жизни до этого не светило, мог теперь творить. А Пророк вышел из высокого собрания, которое, наконец, перешло к (ругани и дракам) высокоинтеллектуальной дискуссии, и вытер пот со лба. Научные знания стремительно заканчивались, и с этим надо было что-то делать.
Глава 7,
где царь четырех сторон света гневается, а жрецы Вавилона пугаются. Каркемиш, центр одноименной провинции, Ассирия
Великий Царь Синаххериб, повелитель мира, въезжал на своей колеснице в один из крупнейших городов Империи — Каркемиш. Город был расположен на одном из самых удобных бродов через могучий Евфрат, и богател от торговли. Все караваны, что шли в Вавилон или Сирию, останавливались тут. Народы моря, разгромившие могущественное Хеттское царство, где жили истинные львы войны, не пощадили и этот дальний угол великой страны. Но волны завоевателей, катившихся по Ближнему Востоку, тут уже слабели. Город ожил. Царство Хатти, ставшее бледной тенью хеттской державы, просуществовало четыре сотни лет, пока окончательно не было завоевано Саргоном вторым. Но и сейчас Великий царь дивился, глядя на гигантские камни, из которых были сложены крепостные стены, храмы и дворцы. Город был богато украшен барельефами, что одновременно напоминали и Двуречье, и Египет. Плоские фигуры, строго повернутые в сторону, как на каменных изваяниях Фив, были в высоких головных уборах, подобные которым носили ассирийцы. Да и густые волосы и бороды не оставляли сомнений, что это все же не Египет с их париками на лысых головах и приклеенными жидкими бороденками. Надписи на стенах ничуть не напоминали шумерскую клинопись и арамейское письмо. Лувийцы, проживавшие тут, писали странными рисунками, как египтяне, и свита царя с любопытством разглядывала руки, козлиные головы, рыб и птиц, заменяющие нормальную письменность этому древнему народу. Город благоденствовал под сенью великих царей, потому что не знал разорения войной. Тяжкая дань с лихвой окупалась спокойствием и миром. Жрицы богини плодородия Кубабы, что не отличалась ни на волос от вавилонской Иштар, эламской Великой Матери или финикийской Ашират, были одеты в длинные льняные платья и высокие клобуки, покрытые платками, закрывающими спину. Они встречали Великого царя, усыпая его путь зерном в знак того, что сама Богиня благословляет его путь.
Великий царь с каменным лицом, заострившимся от невзгод, что свалились на его царство, проследовал в отведенный ему дворец и вызвал наместника.
Начальник области Каркемиш Нин-Ашшур был евнухом, как и большинство наместников любой империи. Почему-то независимо друг от друга властители Ассирии, Византии и Китая пришли к выводу, что раз человек лишен плотских страстей и наследников, то он будет служить повелителю и не будет воровать.
Да щаз! Ошибались все. Свет не видывал таких кровососов и хапуг, какими были евнухи. Ибо только золото и власть могли радовать их искалеченные тела и души. Они гребли под себя все, невзирая на мольбы, потому что их сердца, лишенные любви, были подобны камню. И все-таки, определённая польза от них была. Великие императоры опасались влияния родовой воинской аристократии и делали из ученых евнухов противовес безграмотным воякам. Да и после смерти такого богача, который всю жизнь грабил все, до чего мог дотянуться, наследником становился правитель, а не многочисленная хищная родня. Так что упрекать в глупости императоров древности как минимум неосторожно, люди они были весьма умные.
Нин-Ашшур раболепно склонился перед повелителем, и начал доклад:
— Величайший, я вынужден рассказать о делах, что творятся в южных областях царства. Их наместники тоже тут, потому что вынуждены были бежать. Области Меггидо, Самария и Гилеад захвачены иудейским князьком, который в безумии своем бросил вызов нашей державе.
Провинции Ашдод и Дор держатся, но больше потому, что жители не хотят отвращаться от старых богов. Езекия довольно ревностно почитает божка Яхве, которого считает единым, и рушит храмы Баала и Иштар. Наши гарнизоны выбиты, повелитель, и уже идут разговоры среди сирийских князей, они сомневаются, сильны ли мы по-прежнему, раз спускаем такое. Наместники Сидона и Дамаска тоже весьма обеспокоены, государь.
Великий царь задумался. Ничтожество, чьих дочерей он познал на ложе и отдал своим рабсакам, восстало. Что привело к этому? Почему мелкий князек, чей город устоял только из-за болезни, выкосившей половину его войска, так осмелел? Что же он, великий царь, упускает в этой картине? Единый бог, единый бог, что же крутится в голове этот единый бог? Вспышка прозрения привела великого царя в ярость.
— Абаракку сюда!
Высший придворный чин Империи, помня судьбу предшественника, стал перед повелителем, ни жив, ни мертв. У великого царя очень скверно работала процедура увольнения. Ни двухнедельной отработки, ни компенсации отпуска, ни выходного пособия для уходящих на пенсию придворных, ничего этого не было. А вот получить тупой кол в задницу, для самого нерасторопного было раз плюнуть. И вот сейчас Великий Царь был в ярости.
— Скажи, Абаракку, ты не находишь странным, что иудей, почитающий единого бога, восстал против нас именно сейчас, когда нам нужно сокрушить персов? — прошипел Синаххериб.
— Но, повелитель, там каждый новый царь то вводит единобожие, то снова молится идолам Баала. Отец Езекии почитал древних богов, а сын почитает Яхве. Там, в этой Иудее, каждый десятый-пророк, и каждый второй — проповедник. Очень беспокойные люди, государь. Всё ищут своего бога, и не могут найти.
— А кто у нас еще почитает единого бога, скажи мне?
— Персы, повелитель, — трясущимися губами произнес Абаракку, бледнея на глазах.
— И у тебя, который должен вставать утром и ложиться спать ночью с мыслью об этих пастухах, не возникло мысли, что это совпадение не случайно?
— Конечно, возникло, повелитель, мы ищем связь, — врал на ходу чиновник.
— Государь, гонец от вашего великого сына Ашшур-надин-шуми, — зашел Глашатай Царя.
— Зови, — коротко ответил Синаххериб.
В зал вошел гонец и упал на колени.
— Великий государь! Ваш смиренный сын Ашшур-надин-шуми выражает свое глубокое почтение и преданность. Он сообщает, что во вверенном ему Вавилонском царстве все спокойно, и все благословляют Ваше имя. Земля дает хорошие урожаи, налоги собираются в полном объеме, а люди почитают богов. Но шпионы сообщают, что вскоре персы большими силами перейдут Тигр и пойдут на Ур, Урук, Лагаш и Эриду. Весь юг в опасности. Халдеи снова зашевелились, узнав такую новость, а в Вавилоне ждут, что предпримет Великий Царь для защиты своих городов.
— Вот видишь, — почти ласково сказал Синаххериб, — ты искал связь, а я ее нашел за тебя. Стража! Взять его!
Аткаль-ан-Мардук, верховый жрец храма Мардука, главного бога Вавилона, был в ужасе. Новости, что передали ему шпионы, были весьма неутешительны. Персы планируют перейти Тигр и занять города южного Шумера. Еще лет пять назад он посмеялся бы над этим, но после того, как нищие горцы отобрали у всемогущей Ассирии восточные провинции и вассальную Манну, эти новости уже не казались смешными. А уж резня, в которой погибли жрецы Суз почти поголовно, ясно дала понять всем служителям богов, что их ждет впереди. В лучшем случае — нищета и изгнание, в худшем — смерть на бронзовом крюке. Нет, только не это. Не для того его великие предки держали в кулаке эту землю, чтобы какие-то пастухи все пустили прахом. Жрец потирал жирный подбородок, а изощренный ум работал изо всех сил.
Его личные покои поражали великолепием. Облицованные стены были покрыты тончайшими тканями с вытканными на них цветами и птицами. Мебель покоряла изящной резьбой, а светильники — прихотливыми орнаментами. Служитель Великого Бога ел изысканные яства, пил самые тонкие вина, и имел гарем, которому позавидовали бы иные цари. Да и почему нет? Тысячелетиями храмы собирали налоги, а не платили их. Огромные жертвы обогащали жрецов, и еще ни один судья не вынес решения против, если была тяжба с храмом. Последние две тысячи лет Храм собирал богатства. Конечно, бывали плохие времена. То амореи разграбят город, то эламский царь Шутрук-Наххунте. Не то ничтожество, что недавно задушили евнухи, а великий древний царь-завоеватель, суровый и отважный боец, лично водивший колесницу в бою. Хотя, по слухам, новый эламский царь тоже отважный боец. Тьфу, опять эти персы в голову лезут.
Все те перемены, что произошли на востоке, не остались без внимания Аткаль-ан-Мардука. У него в голове сложилась вполне стройная система власти в новом царстве.
Во-первых, царь Ахемен. Могучий воин, которого обожают воины. Боец, каких мало. После его речей воины бесстрашно идут на врага, зная, что он не прячется за их спины. Прямой и честный, до тошноты. Имеет кучу жен и детей, которым уже и счет потерял.
Во-вторых, Нибиру-Унташ-Лагамар, бывший настоятель провинциального храма, ставший первосвященником царства. Образован, не жаден, жена умерла, детей у него нет. Любит власть, и ее у него предостаточно. Очень умен и опасен.
В-третьих, Хумбан-Ундаш и Камбис, неукротимые бойцы, полководцы, изощренные в военных хитростях. Воевали сначала друг против друга, а потом вместе во всех битвах. Не расстаются, не завидуют друг другу. Почти как братья.
В-четвертых, хазарапат Хидалу. Мелкий писец, вознесенный волей царя на высший пост из-за своего ума и необыкновенной памяти. Предан царю, как собака, знает, кому обязан своим положением.
В-пятых, Хутран. Вечно хмурое отродье преисподней, вызывающий ужас у воров и грабителей. Не женат, равнодушен к деньгам. Имеет свое понимание о справедливости и законе, и выбивает зло из людей в буквально смысле, палицей по голове. Навел в царстве такой порядок, что там не знают, что такое воровство, грабежи и взятки. Чудовище, а не человек.
В-шестых, Харраш. Бывший ростовщик, которого пощадили, когда остальных казнили лютой смертью. Ведет все финансовые операции казны. Мыслимо ли дело, ростовщиком выступает сам царь, и процент держит весьма умеренный. Харраш зарабатывает для царя больше, чем тот получает от военных походов.
И наконец, в-седьмых, Пророк единого бога. Священная цифра семь. Вот корень зла и источник всех проблем. Это его изощренные хитрости позволили победить куда более сильных врагов. Это его идеи легли в основу новой религии, адепты которой бродят по всем дорогам, сбивая паству с пути истинного. Это он превратил сонное захолустье в процветающий край. Не Ахемен же, который был обычным неграмотным сотником, все это сотворил. Нет, вот оно, абсолютное зло, которое нужно победить. Но как? Он живет в крепости под серьезной охраной. По сведениям, полученным у подвыпившего строителя, под его поместьем ловушки и лабиринты. Сам он отличный боец, ежедневно упражняется с одним из лучших мастеров копейного боя. Одна жена, трое детей. Гарема нет. Стоп. Одна жена, нет наложниц. Почему? Слаб по мужской части? Не похоже, он еще молод. А если? Да нет, быть того не может… Нужно уточнить… может получиться.
Малх-Мореход смотрел на раскинувшийся перед ним порт города Бандар, будущие морские ворота Персидского Царства. Правда, порт существовал пока только в виде чертежа, что он согласовал с хазаропатом. По некоторым намекам он понял, что чертеж смотрел сам великий царь и Пророк, и одобрили его. По замыслу Малха естественная гавань, в которой было решено построить новый город, должна была быть перекрыта дополнительным молом, который почти превращал ее в озеро. Пролив шириной в двести шагов был вполне достаточен для прохода кораблей. Мол шел вдоль естественной песчаной косы таким образом, что парусники проходили через коридор, который двумя параллельными стенами ограждал порт от морских волн. А уже на берегу будут построены каменные причалы, склады, таверны, гостиницы, помещения для начальника, стражников, таможни и писцов. Затея была грандиозная. Малх, выросший в Сидоне, и часто бывавший в Тире и Карфагене, хотел превзойти эти прославленные города, благо ему никто не мешал. Соединить Синд с городами Двуречья и Египта было задачей, достойной полубога, а тут еще и деньги платили. Малх как-то сам себе признался, что если бы он знал, что ему придется строить, то согласился бы работать просто за еду. Ведь тот, кто совершит такое, будет прославлен в веках.
Сотни рабов-военнопленных, отрабатывающих свои семь лет каторги на стройках нового царства, пахали на совесть. Кормили неплохо, не обижали без причины, семейным даже царской почтой позволили весть переслать женам и детям. Жив, мол, и здоров. Малх даже предложил сатрапу Кермана привезти семьи лучших работников сюда, чтобы полезные люди остались работать в порту и после освобождения, и тот, подумав, согласился. Все равно понадобятся матросы и портовые грузчики, кладовщики и такелажники. Так чего новых людей искать, когда вот они. В результате рабы пахали… как рабы, и имели нулевую статистику по побегам. Правда, не сразу. Сначала были герои, но тело на кресте в местном климате разлагается не один месяц, а потому горячие головы быстро остыли.
Колонны рабов, которые двигались, как муравьи, разгружали камень, привезенный телегами с ближайших гор, и сбрасывали его в море. Длинная полоса мола с каждым днем все дальше уходила от берега, превращая захолустную дыру в будущий центр мировой торговли. Мол шириной в двадцать шагов уже начинало заносить песком, и недалек тот час, когда там поселятся самые неприхотливые кустарники, что пустят корни и навсегда сделают искусственную косу куском суши.
Параллельно в порту строили причалы на пять десятков кораблей и склады напротив каждого стояночного места. Лет пять, и порт будет готов полностью, в этом Малх был уверен. А первые корабли будут приняты уже в следующем году. Любопытные купцы из Синда и Шумера уже подплывали поближе, явно интересуясь ходом работ. Малх как-то несмело озвучил мысль, что неплохо бы дорогу до Аншана обустроить, раз такое дело, и снова встретил понимание сатрапа. Аншан находился прямо посередине между Бандаром и Сузами, между которыми было двести фарсангов, а это шесть недель пути для торгового каравана. Конечно же, нужен будет еще один порт в устье Тигра, оттуда везти товар в столичные Сузы куда ближе, не больше недели. А в Вавилон можно вообще подниматься по реке, перегрузив груз на местные плоскодонки. Малх довольно прищурился. Эх, обсудить бы с кем такие мысли, а то все один, да один. Родня в Сидоне и не знает, где он. Нет ему теперь ходу в Сидон. Ростовщики проклятые всю семью с торгов продадут, если он там появится, чтоб им вечно икалось, шакалам ненасытным. Да и демоны с ними.
Сюда, на побережье, с гор Южного Загроса везли дубовые лесины. Малх придирчиво осматривал каждое бревно, бракуя примерно половину. Тот лес, что ему не нравился, шел в стройку, а отборные экземпляры аккуратно, как драгоценность, ошкуривали и складывали под плотный навес, защищая от солнца и дождей. Два года, не меньше, дерево должно сохнуть в тени, теряя лишнюю влагу, иначе не корабль это будет, а лоханка рыбацкая, что рассохнется за пару лет. Ну да какие наши годы. Будут у персидского царя лучшие корабли на свете, или он не Малх-мореход.
Жилось ему тут замечательно. Четвертый разряд- это серьезно, по местным меркам. Выше только азат, судья и сам сатрап. Остальные издалека раскланиваться начинают, когда Малх по улице идет. Разве в Сидоне так было? Рядовой купец, каких там многие десятки. А тут он величина. Весь город вокруг порта строится, а он, Малх, в том порту главный. Вот так вот!
Дети его грамоте за казенный счет учатся. Тут, оказывается, если на государство работаешь, тебе привилегии кое-какие полагаются. Обучение детей немало стоит, а тут казна платит. По словам местных, когда персы сюда пришли, первым делом ростовщиков казнили, чтобы неповадно было. Очень он, Малх, такие поступки одобряет. Вот бы и сидонских ростовщиков на корм рыбам пустить. А вот даст единый бог, и дойдут войска великого-то царя до славного города Сидона. Уж тогда он, Малх-Мореход, порадуется. Хотя в Сидон не вернется уже, тут теперь его дом.
Глава 8
Дела иудейские
Древняя ханаанская равнина была заселена с незапамятных времен. Сколько живут люди на свете, столько они живут и на земле, населенной теперь народом филистимлян. Именно от них и стала она потом называться Палестиной. Хананеи, что столкнулись с пришлым иудейским народом, отступили, прижавшись к побережью. А там пришла новая напасть — народы моря. Их так и назвали — пилистим, захватчики. Кто они были, никто не знает. То ли выдавленные дорийцами греки, то ли критяне, то ли все вместе. Главным было то, что эти ребята умели выплавлять и закаливать железо, чему научились, когда громили Малую Азию. Они лихо правили боевыми колесницами, да так лихо, что весь восточный берег Средиземного моря превратился в горящие угли. Мечи народов моря не нужно было выпрямлять ногой после каждого удара, и это сыграло решающую роль. От Малой Азии и Хеттского царства до дельты Нила пылали города и деревни. Ни один город не устоял, некоторые сжигали даже дважды. Погром был настолько чудовищным, что на триста лет исчезла любая культура и письменность. И только Египет удержался, бросив против свирепых захватчиков все свои силы. Благодатная Дельта великого Нила, житница царства, опустела на многие годы. Жители ее либо погибли, либо ушли на юг. И только десятилетия спустя несмело, понемногу, египтяне снова заселили лучшие земли своей страны. Мелким княжествам, каким был Ашдод, повезло меньше. И в результате, от мужчин народов моря и ханаанских женщин родился народ филистимлян, что долго беспокоил библейских царей Саула и Давида. Походы великого правителя Саргона второго превратили эти земли в провинцию Ассирии. Мощное восстание, что было тут двадцать лет назад, привело к разрушению города и выводу населения во внутренние области Империи. Постепенно город отстроился заново, укрепления восстановили, и в Ашдоде началась обычная жизнь. Женщины нарожали новых сыновей, а те родили своих. И уже ничего вроде бы и не напоминало о дружеском визите царского отряда великого царя, после которого половина города умерла, корчась на кольях.
Соседний царь Езекия, который смог отстоять Иудейское царство, видно, был еще непуган, иначе сидел бы тихо, принося жертвы в своем Храме, который он изо всех своих невеликих сил пытался сделать главным в этой части света. Филистимлянам было начихать и на иудеев, и на их Храм, потому что они столетиями молились получеловеку-полурыбе Дагону, Баал-Зебубу (он же библейский Вельзевул) и Аштарт, куда же без нее. Женщины служили свою службу Богине, моля об урожае, в храме Баала душили младенцев во славу его, то есть, жизнь шла своим чередом, сопровождаясь неурожаем, сбором налогов и прочими привычными невзгодами. И все бы ничего, но видно единый бог, которому поклонялся иудейский царёк, окончательно лишил его разума. Справного войска Иудея имела от силы тысячи две, остальные — сброд, что недавно лепил горшки и мял кожу. И вот туда же, на Великого Царя войной пошли. Диво то какое. Ничтожный князек три провинции у великой Ассирии отобрал, где раньше Северное царство было, Израиль называемое.
Так думал евнух Тайта, сам из филистимского народа, усердной службой великим царям себе должность выстрадавший. Еще мальчишкой увели его воины в далекий Дур-Шаруккин, где евнухом сделали. Чем-то глянулся смышленый пацан дворцовому писцу, да и задница его глянулась, чего уж греха таить, и пошла карьера в гору. Вот так вот до наместника дослужился, куда уж выше для безродного евнуха. Будет он, Тайта, великим царям, как пес служить, потому что больше у него и нет никого.
Да вот войска у наместника шесть полусотен, что там той провинции. Ашдод и окрестности на три дня пути на север. А на юге — независимый филистимлянский же Аскалон, до которого рукой подать, час на коне. Одна надежда — земляков поднять. Помнят они иудейские копья и мечи, неизвестно кто хуже был, ассирийцы или иудеи. Когда народ Израиля в землю обетованную входил, их тут не то, чтобы сильно ждал кто-то. На тех землях, что иудеи себе взяли, жителей то и не осталось вовсе, тем еще зверьем захватчики оказались. Вчистую всех вырезали, одних девок пригожих оставили, чтобы новых иудеев рожали.
— А позови-ка мне Ясмах-Адада, — сказал наместник рабу, смиренно стоявшему рядом.
— Да, господин, — сказал раб, не подняв глаз.
Вскоре командир кисира, отдельного воинского подразделения, приписанного к провинции Ашдод, явился к наместнику. Он кивнул ему, как равному, и сел за стол. Тайта поморщился, но проглотил явную дерзость. Все-таки, воин ему нужен сейчас больше, чем он воину. Старый солдат, с изрезанным морщинами лицом, был одет в простую тунику, штаны и воинские сапоги, несмотря на жару. На широком поясе висел короткий и узкий железный меч, по моде, заведенной воинами Царского отряда. В густой бороде мелькала обильная проседь, но взгляд был острым, а руки и плечи по-молодому могучими.
— Что делать будем, Ясмах-Адад?
— Биться будем, что ж еще? — удивился тот.
— А ты шестью полусотнями собрался царя Иудеи сдержать? Самарию вон не удержали.
— А ты что предлагаешь? — набычился воин. — Сдаться? Или бежать в Дамаск? Ты как хочешь, а я лучше в бою погибну, чем на колу.
— Ополчение думаю собрать и гонца слать в Дор, Тир и Дамаск. Надо войска объединять и отпор иудеям дать. А иначе и не выйдет ничего. Сбежим, как трусы — смерть, в бою погибнем — тоже смерть.
— Рискованно черни оружие давать, — задумчиво произнес Ясмах-Адад.
— Выбора нет. В Ашдоде запремся и обороняться будем. А ты со своими пойдешь на соединение с кисиром из Дора. А там, глядишь, и из самого Дамаска войска подойдут. Продержимся, пока великий царь придет.
— Дело говоришь, — нехотя признал командир, — пусть наконечники для копий куют. Это мясо все равно ничего не умеет, будет в такое же мясо острой палкой тыкать.
— Тогда из своих гонца в Дор пошли. Пусть город к обороне готовят, а мы тут всех мужиков вооружим, кого сможем. И полусотню лучников мне оставь, я без них город не удержу.
— Добро, пошлю гонца. Точно сам город защитишь?
— А куда деваться? Иудеи — единобожники, они тут всех под нож пустят. Так людям и скажу. Вот ведь смех, народ Ашдода, что Великий Царь казнями усмирял, теперь его город защищать будет, — невесело сказал Тайта.
Поделиться книгой: