Гуляй, Вася

Гуляй, Вася

 

1

Номера квартир на табличках вывели меня к нужному подъезду. Ещё издали я заметил девушку на крыльце. Одной рукой она прикладывала телефон к уху, другой удерживала сумочку.

Это была редкая представительница удивительной породы красавиц: миниатюрная, но не обделённая ростом, скорее очень стройная. С тонкими ручками, длинными ножками, ярко-выраженным изгибом талии, бёдер и грудок. Нюансы фигуры она ловко подчеркивала высокими замшевыми сапожками на шпильке. Короткое приталенное пальто бежевого цвета сидело как влитое. Завершала картину чёрная шаль, вышитая бордовыми цветочками, изящно уложенная вокруг тонкой шеи.

Я замедлил шаг, чтобы не спешить с выводами. Волосы красавицы огненно блестели на солнце каштановыми переливами. Они лежали ровным пышным водопадом, обрамляли фаянсовое точёное личико девушки, скрывая его под сенью чёлки и локонов по бокам.

Когда я наконец приблизился к ней, на короткое мгновение наши взгляды встретились, и красавица юрким зверьком спрятала от меня озорные глазки под густым навесом волос. Она, конечно же, улыбалась алыми губками, загадочно и соблазнительно, оставаясь себе на уме, оставляя меня с кучей нереализованных фантазий, роящихся в голове.

Я уходил в подъезд обескураженный, уносил с собой выражение её тайны, цвет её глаз, контуры ротика и носика. Моя голова плыла по кругу в замешательстве, пылала желанием размножаться. Про себя я ревниво рассуждал о непримиримости мужских интересов с коварством женских соблазнов, об извечной тяге к прекрасному, о скоротечности неумолимых прикосновений вечности к душе человеческой.

С невесёлым, разбитым сердцем поднимался я в лифте на пятый этаж, где меня уже ждал Андрей, хозяин квартиры, которую я вознамерился снимать.

Это был чернявый дородный мужчина лет сорока, прекрасно сохранившийся, свежий, молодцеватый. С внешностью цыгана, прищуром уголовника и мохнатыми руками он всё делал резко: говорил ли, переходил ли из комнаты в комнату. С треском в костяшках он сжимал кулаки и стукал ими по чём попадя, чаще всего по своей же ладони.

— Квартира не моя, но по всем вопросам обращайся ко мне, — заявил он через минуту после начала экскурсии. — Хозяйка уехала за границу. Если интересно, могу дать имейл, скайп.

Андрей жил в соседней квартире, работал в милиции и требовал обращаться к нему на «ты», без всяких там «Андрей Михайлович».

— Ну что, берёшь? — спросил он, когда мы завершили обход.

— А вы, ты, — поперхнулся я, — точно в соседней квартире живё-шь? — «тыканье» к незнакомому человеку, который как минимум на пятнадцать лет старше, давалось нелегко.

— Не веришь, значит? — Андрей не улыбался, а скалился. Неприятно и зло.

— Да как сказать. Сейчас заплачу деньги, а потом хозяйка приедет. Окажется, что ты квартиру пересдал двадцать раз.

— Понимаю, — глаза у Андрея загорелись нехорошим, свирепым огнём.

И тут я испугался, пожалел, что затеял игру в кошки-мышки.

«Эх, надо бы свалить, пока не поздно», — думал я, закусывая щёки.

Но было поздно.

— Значит так, смотри сюда, — он схватил меня за локоть и потащил в предбанник. — Это моя квартира, — открыл дверь, впихнул меня в соседнюю прихожую, такую же ухоженную и светлую.

— Да верю-верю, — я попытался невинной улыбкой разбавить напряжение, но Андрей только набирал обороты:

— Вот сюда смотри внимательно. Это доверенность, видишь? — он выудил бумажку из выдвижного ящика, тыкнул меня носом в печать. — У нотариуса заверена, понял? Читай внимательно. Фамилия моя, Никифоров, видишь? Вот паспорт, смотри сюда. Что написано? Ни-ки-фо-ров Андрей Михайлович. Читать умеешь? Вот теперь сюда смотри. Вот моё милицейское удостоверение. Вот фамилия. Та же самая. Не веришь? Что написано? Майор милиции. Вот форма моя висит, хочешь примерить? Фуражка, как раз на твою башку, — он тыкал пальцами во всё подряд, не давая опомниться.

— Что тебе ещё надо? — громогласно закончил он, почти проорал.

— Хватило бы и доверенности, — я морщился, неприятно поражённый странной реакцией. Улыбка сошла с моего лица ещё в предбаннике, когда меня бесцеремонно впихнули в чужую квартиру. — Ну хорошо, Андрей, я тебе верю. Если не возражаешь, я бы хотел платить раз в месяц.

— Да пожалуйста-пожалуйста! — Никифоров резко сменил тон со злого и обиженного на саркастичный и услужливый. — Хочешь, можешь вообще не платить. Я тебя всё равно найду, из-под земли достану. Не веришь? — и тут он заржал, с холодным блеском ненависти в зрачках и железным расчётом мести в сжатых кулаках.

— Да верю-верю, — я вторил рваными смешками, нервно и гадко, как обосравшийся кролик. — Вот деньги за первый месяц, когда можно заселяться?

— Да хоть сейчас. Держи ключи, — майор выудил связку ключей из того же комода, где лежала доверенность. — Шлюх не водить, наркопритоны не организовывать. В общем всё как обычно. Узнаю — посажу. Понял?

— Понял, — я кивнул, офигевший от такого сервиса.

— Да шучу я, шучу! — и тут он опять заржал, одержимый легионом демонов. Я срал кирпичами, пока слушал гогот майора.

— Тогда до скорого, — скромненько произнёс я, ретируясь как можно спокойнее, чтобы не накликать беды, не поймать нож в спину. В голове моей маячила безумная мыслишка отдавать деньги сразу за три месяца, просовывая их под дверь майора.

2

Переселение на новую квартиру не составило труда. Я сложил самые необходимые вещи в спортивную сумку и тихонечко покинул родительский дом. Путь пешком через парк и по району составил полтора километра или двадцать минут, что совсем немного, учитывая огромные расстояния, которые иногда люди преодолевают, чтобы обрести покой в собственной конуре. В моём случае даже при отсутствии вилки и ложки на кухне я мог бы с лёгкостью поужинать у родителей, а не бежать сломя голову среди ночи в ближайший универсам, чтобы купить одноразовую посуду. Впрочем, именно этот последний вариант я и предпочёл в первый же вечер, когда остался в необжитой квартире наедине со своими извечными спутниками: гордостью и честолюбием.

В пол-одиннадцатого я наконец уселся ужинать. За стеной орал сосед. Поначалу я даже не обратил внимания на странные вопли, мало ли что у людей наболело. Но с каждым произнесённым словом, с каждой неласковой фразой до меня всё больше доходил смысл разыгравшейся в соседней квартире трагедии.

— Думаешь, я не знаю, с кем ты ебёшься там на работе весь день? — орал до боли знакомый мужской голос. — Что ты мне заливаешь?

— Андрей!

— Андрей, что «Андрей»? Пизду побрей!

При упоминании имени я окончательно убедился, что подозрения мои верны и голос действительно принадлежит тому самому Андрею Михайловичу Никифорову, доблестному майору милиции, который за два дня до этого цинично тыкал меня носом в свой паспорт и милицейское удостоверение.

«Вот козёл, а!» — возмущался я, слушая, как визжит женщина, молодая, судя по голосу. Звонкие шлепки, наносимые, опять же, судя по звуку, по голой женской заднице, эхом разлетались по моей съёмной пустой квартире, в которой я невольно принял на себя роль узника совести.

Раздался новый болезненный рык, похожий на хрип, и женщина от визга перешла на охи и ахи, застонала сладко на выдохе, не оставляя сомнений по поводу природы этих звуков.

Я принёс ноутбук, надел наушники и продолжил ужинать под эпическую музыку. Но даже сквозь пафосные взлёты мелодии я слышал крики и стоны разыгравшихся соседей:

— Сука, блядь! Ты у меня на коленях будешь ползать.

— Андрюша, прости меня, я больше не буду!

Я невольно заржал в кулак и уже не мог остановиться, так смешно было слушать рёв ревнивца под эпическую музыку. Крики женщины поначалу вызывали растерянность, желание позвонить куда следует и отчитаться перед кем не стоит. Но потом я представил последствия для моего мирного существования, если Андрей Михайлович узнает, кто его сдал. А он обязательно узнает, и ему, конечно же, ничего не будет за учинённое в домашнем кругу насилие.

«А вот меня, в случае задержания, — думал я, — вынудят оказать сопротивление, и уж тогда-то мне точно несдобровать. Большие разборки и чудеса на виражах — вот, что меня ждёт, если я раззявлю свою варежку, — настраивал я себя на победу с совестью. — В конце концов, не моё это дело, вмешиваться в семейный уклад майора. Если бы женщина хотела, она бы давно накатала заяву. А так, вон, стонет на весь подъезд, соседям на зависть».

Я ни с кем не встречался на тот момент, и активные сексуальные действия за стеной вызвали у меня лёгкую зависть и даже возбуждение.

«Хотел бы я посмотреть на это!» — посмеивался я, засыпая в тёплой постельке.

3

Девушка у подъезда запомнилась мне нереальной красотой, сказочной фантазией о торжестве любви над миром идиотов, орущих за стеной. В глубине души я надеялся вновь повстречать её. По возможности на том же самом месте, приблизительно в то же самое вечернее время. Её неуловимый загадочный образ преследовал меня два дня и две ночи, пока наконец не растаял, превратившись в миф. Я вздохнул с облегчением, вспоминая красотку как наваждение, временное помутнение рассудка, приведшее к частичной утрате ориентации в пространстве и времени.

По странному стечению обстоятельств моему сну суждено было вновь материализоваться.

Я возвращался с работы и совсем не думал о глупостях, когда девушка с фигурой куколки и ангельским мультяшным личиком вновь нарисовалась у подъезда. Она будто скучала или ждала кого-то, но, завидев меня, приняла решение подняться вместе со мной в лифте.

Она шла впереди по лестнице, источая нежный фруктовый аромат духов. Я купался в её запахе, следил, как завораживающе покачиваются её бёдра под пальто, как изящно опускается ручка, оттягиваясь сжатым кулачком в сторону.

— Какой вам? — спросила девушка, первой зайдя в лифт.

— Пятый, — обомлел я, услышав её ангельский голосок.

— Мне тоже, — она улыбнулась детской растерянной улыбкой.

Я, наверное, в этот момент улыбался как большой ишак.

«Неужели мы соседи? — думал я. — Она наверняка живёт этажом выше или ниже».

Когда мы приехали, я естественно вышел первым, полез открывать дверь предбанника, ожидая, что куколка сделает то же самое с другой стороны или как минимум останется в лифте.

Вместо этого она вышла и замерла за моей спиной, а потом ещё и проследовала внутрь, и вдруг захлопнула за нами дверь. Я выпал в осадок.

— Так мы соседи! — весело заметила она. — Вы, кажется, Дмитрий. Мне Андрюша про вас рассказывал.

— Да, я — Дима, — мой голос утонул в абсурде.

— А я — Вася, Василиса, — она засмеялась.

— Редкое имя, — спохватился я, улыбаясь как щенок, добившийся внимания.

— Да, мне все так говорят. Зато весело.

— Это точно.

— Ну что ж, приятно познакомиться и приятного вам вечера, — она открыла дверь в свою квартиру, наклонилась, чтобы расстегнуть сапожки.

— И вам, — я вертел ключ в замочной скважине, забывая тянуть ручку, как учил Андрей, — приятного вечера.

Вася ещё раз обдала меня сумасшедшей улыбкой и захлопнула дверь.

Я наконец провалился в чёрный дверной проём. В голове моей извилины отказывались принимать ужасную реальность за правду.

«Ну как, как такое возможно? — насиловал я мозг, выкрученный наизнанку. — Это ведь она визжит каждый вечер, это её Андрей поливает грязью и чернит на чём свет. Она всё терпит и потом ещё сладко стонет, занимаясь с ним сексом!»

«В голове не укладывается, — сражался я с вопиющей несправедливостью. — Имечко-то какое ей родители дали — Василиса. Премудрая, что ли? Была бы умная, вышла бы она замуж за такого дебила?»

Впрочем, Андрей мог вызвать страстную привязанность у определённой категории женщин. Такие легко западают на деспотов, охотно подчиняются беспощадным тиранам.

«Неужели Вася любит этого урода? — мучился я вопросом весь вечер. — Детей у них нет, могла бы развестись и жить себе спокойно. Или найти другого».

Ситуация не раскладывалась так однозначно.

«Возможно, вечерние скандалы с избиением и сексом — лишь игра, — думал я. — Может быть, это и не Вася вовсе визжит. Но тогда кто?»

Куча вопросов и, главное, сложность Василисиной ситуации навалились на меня тяжким бременем за один вечер.

Андрей Михайлович пришёл поздно, находясь явно в плохом настроении, что, впрочем, судя по опыту предыдущих дней, являлось для него нормой. Вася сразу пошла вразнос. В этот раз я слушал очень внимательно, стараясь ничего не упустить.

— Сука! — орал майор милиции. — Соси ты хуй. Пизда ненасытная.

В ответ шелестел испуганный голосок, призывал к спокойствию. Андрюша лишь входил в раж:

— Что ты мне тычешь трусами своими грязными? Блядина ты. Понюхай, на понюхай. Всё в сперме.

Я представил, как Васю преследуют по квартире, засовывают ей её же трусы в рот, затем сношают жёстко и больно, долго и выразительно. Именно так оно представлялось со стороны, все звуки указывали на непримиримый спартанский дух, царивший в соседней квартире.

Долго не мог я уснуть в тот вечер, переживая за девушку. Как часто жёны становятся заложницами мужей-тиранов, подчиняются их воле безропотно и беспрекословно, выполняя любые прихоти подонка.

«Неужели она его любит?» — вновь приходил я к единственно разумному объяснению, одновременно отказываясь в это верить.

4

Через пару дней я вновь встретил очаровательную соседку, возвращаясь с работы. В этот раз мы пересеклись на улице. Вася медленно гуляла возле дома на пути моего следования.

— Здравствуйте, — сказал я, когда мы поравнялись.

Она шла сбоку, и пройти мимо, не выразив почтения, было бы крайне невежливо.

— Здравствуйте, — Вася была печально задумчива.

Я уже сделал пару шагов, погрузившись в её обстоятельства, желая поскорее избавиться от чувства вины, то есть пройти мимо, ускорившись к подъезду, как вдруг она напомнила о себе, бросив мне в спину:

— Вам ведь всё слышно вечером, да?

Я остолбенел, остановился, как вкопанный, сделал разворот на сто восемьдесят градусов.

Разговор предстоял непростой. Глаза мои невольно опустились, отправились гулять по асфальту.

— Да, слышно, — тихо подтвердил я.

— Мы вам очень мешаем, да? — она была добра и сдержанна.

Я вдруг осознал, каких усилий ей это стоит, оставаться на людях спокойной, носить маску безразличия, общаться с соседями, словно ничего не случилось, когда её насилуют жёстко и беспощадно каждый вечер.

— Нет, не очень, — не уверенно ответил я. — Почему вы терпите? — мой строгий пытливый взгляд встретился с Васиными карими глазками.

Она страдала, хоть и улыбалась ничего не значащей улыбкой.

— А вы бы как поступили на моём месте? — так же тихо, почти не шевеля губами, произнесла она.

— Можно ведь и развестись, уехать куда-нибудь.

— Мне некуда ехать.