Помоги проекту - поделись книгой:
И наконец, было бы большим упущением не рассказать (хотя бы в двух словах) о том, как Батюшка пел.
Церковные гимны, исполняемые отцом Порфирием, совершенно не походили на те песнопения, которые мы слышим в большинстве святых храмов. В его манере пения не было ничего искусственного, никаких украшательств, никаких кульминаций, действующих возбуждающе на человека и так напоминающих восточные мотивы. Он пел сдержанно, тихо, молитвенно, избегая демонстрировать свои голосовые способности, хотя это вовсе не значит, что ему их не хватало.
"ТВОЯ МАТЬ НЕ СМОЖЕТ ПРИНИМАТЬ ВАННЫ"
Всегда, прежде чем ехать в какое-либо путешествие или принять какое-либо решение, я испрашивал благословения у Батюшки.
Так же я поступил и в июле 1964 года, когда должен был сопровождать маму на бальнеологический курорт, так как по совету лечащего врача ей необходимо было пройти курс лечения. Я полагал, что и для меня представился хороший случай провести отпуск в прекрасно обустроенном для отдыха и лечения месте.
Поэтому я заранее заказал гостиницу и договорился о предоставлении мне очередного отпуска. А когда пришло время ехать, я, как всегда, отправился к Батюшке, чтобы взять его благословение и попрощаться.
Батюшка попросил меня подождать. Я сказал, что спешу, так как должен еще зайти домой, а затем ехать в деревню, чтобы на следующий день нам с мамой отправиться в лечебницу.
- Ну что ж, пойдем до твоего дома вместе, мне надо с тобой поговорить.
Правду сказать, это меня удивило. Тем более что и времени-то для разговора почти не было. Поэтому я стал убеждать Батюшку не утруждать себя зря, но он настаивал на своем:
- Ты всегда провожаешь меня до дому. Дай мне хоть раз тебя проводить.
Я сдался при такой постановке вопроса, и мы пошли к моему дому. Отец Порфирий начал разговор с каких-то странных, совершенно мне непонятных аллегорий. Дошли мы до автобусной остановки, что рядом с храмом Богородицы. Батюшка спросил меня, что это за церковь. Я сказал:
- Божией Матери.
- Да просветит Она твой разум, чтобы ты не ездил в эту поездку, так как мать твоя не сможет принимать ванны.
- Но, Батюшка, они ей необходимы. Мы едем по рекомендации лечащего врача, который годами наблюдает за ее здоровьем.
- Я не знаю, что ей сказал врач, и врача того не знаю, но благодатью, данной мне от Господа, предвижу, что напрасно вы туда едете, потому что, повторяю, твоя мать не будет принимать ванны.
Последовало краткое молчание, и Батюшка спросил, что я думаю делать. Я ему ответил, что никогда еще не был в таком затруднительном положении.
- Потому что если я вас ослушаюсь, то более чем уверен, что горько раскаюсь в этом, так как еще не было случая, чтобы ваши слова были сказаны зря. А если я вас послушаюсь, то не знаю, что сказать матери, которая уже готова к отъезду и только ждет меня, чтобы отправиться в путь. К тому же хозяин гостиницы держит для нас двухместный номер. Он наш добрый знакомый, и мне не хотелось бы его подводить.
Батюшка понимал мои затруднения и всю обоснованность приводимых мною доводов, но поскольку он предвидел препятствия, то желал нас отговорить и потому настаивал на своем.
Я же, будучи человеком совестливым, не хотел подвергать опасности свою репутацию, хотя и понимал, что только зря пущусь в дорогу, требующую немалых денежных затрат для рядового служащего, каким я был в то время. У меня мелькнула мысль: "Не лучше ли мне поехать в свою деревню, где шумят вековые сосны и текут холодные ручьи, где я смогу провести время со своим отцом и где у меня множество друзей и родственников?".
Но совесть побуждала меня позаботиться о лечении матери, и на следующий день мы все-таки отправились в лечебницу. Мы отыскали знаменитые ванны, но оттуда нас направили к врачу. Тот, осмотрев мою мать, спросил, не перенесла ли она недавно какое-либо серьезное заболевание. Мать ответила, что восемь месяцев назад страдала от желудочных кровотечений. Заключение врача было категоричным:
- Вам запрещается принимать ванны!
После столь строгого запрета мы вынуждены были в тот же день вернуться в наше село, где я и провел свой отпуск. В моей голове еще долго звучали слова Батюшки: "Напрасно вы едете в лечебницу. Твоя мать не сможет принимать ванны!".
Отче святый! Какой удивительный был у тебя дар прозорливости, и каким же я был маловером!
ОТЕЦ ПОРФИРИЙ ИСЦЕЛЯЕТ МОЙ ГЛАЗ
Однажды утром, весной 1972 года, я проснулся от сильной боли в левом глазу. Подойдя к зеркалу, я увидел, что глаз сильно воспален и зрение резко ухудшилось.
Я очень встревожился. Быстро оделся и пошел в поликлинику, в отделение офтальмологии. Врачи поставили диагноз: острое воспаление радужной оболочки глаза. Меня тут же направили в афинскую офтальмологическую больницу. Там мой диагноз подтвердили. Так как глаз был в критическом состоянии, лечение начали немедленно.
Проходили дни, однако улучшения не наступало; более того, состояние ухудшилось. Тогда мне предложили сделать укол и ввести кортизон прямо в глаз! Меня это очень напугало, и я стал мысленно призывать на помощь Батюшку. Когда врач уже готов был сделать укол, в палату вошел другой врач, который категорически воспротивился решению своего коллеги. Он сказал, что, поскольку я его больной, он будет продолжать консервативное лечение. Спор перешел в перебранку, но в этот момент в дверях появился известный в Афинах профессор офтальмологии, которого уже информировали о причине расхождений во мнениях двух его ассистентов.
Войдя, он сказал:
- Давайте-ка я посмотрю супруга нашей коллеги (моя жена — врач-педиатр), а потом посмотрим, что будем делать.
Очень внимательно осмотрев мой глаз, он пришел к заключению, что сейчас нет необходимости вводить кортизон, а лучше продолжать консервативное лечение. Так и сделали. И поскольку это лечение могла проводить моя жена, то на следующий день я выписался из больницы.
Первым же делом я решил пойти к отцу Порфирию, который служил в это время в храме Святого Герасима. Я все ему рассказал о происшедшем, на что он ответил:
- Хорошо сделал, что ушел, иначе не удалось бы избежать укола, который причинил бы тебе сильнейшую боль, и, кроме того, он опасен, если делается неопытной рукой.
Затем Батюшка пошел со мной в исповедальню, надел епитрахиль, поставил меня на колени и, крепко держа мою голову двумя руками, начал медленно и громко читать молитву. Он читал ее более двадцати минут, и хотя я — сын священника, я слышал ее впервые.
Заканчивая молитву словами: "Молитвами преблагословенной, славной Владычицы нашей Богородицы и Приснодевы Марии, световидных Архангелов…" — он стал перечислять имена многих святых, среди которых упомянул святого Герасима и преподобномученицу Параскеву. Затем минут пять отец Порфирий молчал, все сильнее сжимая мою голову. Наконец он убежденно сказал:
— Не бойся, с глазом у тебя все будет в порядке, только имей в виду, что весной и осенью существует опасность рецидива. Будь осторожен!
С каждым днем мне становилось все лучше. Глаз мой совершенно поправился и стал таким, каким был до болезни. Батюшка опять сотворил чудо!
Пухом да будет земля, которая покрывает его святые мощи!
"ГОСПОДЬ ПРИЗЫВАЕТ ТВОЕГО ОТЦА К СЕБЕ!"
Как я уже упоминал, отец мой был служителем Всевышнего и с отцом Порфирием его связывала большая братская дружба. Они друг друга считали святыми. Оба молили Бога, чтобы быть похожими друг на друга. Отец Порфирий часто говорил мне:
- Напомни отцу Иоанну, чтобы он поминал меня в своих молитвах, потому что он — святой и имеет большое дерзновение перед Богом.
И мой отец звонил по телефону и говорил:
- Попроси Батюшку, чтобы он поминал меня в своих молитвах, потому что я сталкиваюсь со множеством трудностей и его молитвы мне необходимы.
Что сказать об этих двух рабах Божиих? Я десятки лет вынужденно исполнял роль "посла" между ними. Только специфика моего положения заключалась в том, что я не мог говорить им неправду. Если бы я лгал отцу, то лгал бы и священнику, что стыдно и позорно. А если бы я посмел подобным образом вести себя с Батюшкой, то и здесь я бы лгал не только иерею Божию, но и моему духовнику. А кроме того, Батюшка благодатью Божией всегда мог распознать, действительно ли я говорю правду.
Таким образом, желал я того или нет, я вынужден был всегда говорить правду, что я и делал, а посему и духовный мой отец, и отец по плоти проявляли ко мне любовь и уважение, ибо я всегда с точностью передавал слова моего отца Батюшке и наоборот.
Как известно, в жизни много не только радостей, но и печалей; последних, пожалуй, больше. Так, 1972 год принес мне много страданий, горя и душевных мук. Это был год, когда скончался мой отец. Отец, который вместе с матерью был нашей надеждой и опорой, благодаря которому мы чувствовали уверенность в завтрашнем дне и от которого всегда получали помощь. Родители были в жизни каждого из нас альфой и омегой. Отец делал все возможное, чтобы его дети не испытывали лишений, отдавая нам всего себя.
Вот почему его потеря для нас, его детей, была столь трагичной, ибо все мы не просто обожали отца, но готовы были пожертвовать ради него всем, даже жизнью. Именно так было в нашей семье.
Его всегда и во всем поддерживала моя мать, которая ни в чем от него не отставала. Оба они боролись за то, чтобы дать детям хорошее образование, помочь крепко стать на ноги. И с Божией помощью они в этом преуспели несмотря на то, что это стоило им многих жертв и самоотвержения. Такие родители встречаются нечасто.
Хорошо зная жизнь моего отца, его любовь и привязанность к нам, детям, видя бесчисленные жертвы, совершаемые им ради нас, и в то же время видя и нашу к нему любовь и уважение (в особенности это касалось меня, унаследовавшего от отца чрезмерную чувствительность), — видя все это, Батюшка, предузнав, вероятно, его скорую кончину, желал подготовить меня, насколько это было в его силах, к предстоящему трагическому событию.
В начале ноября 1972 года отец Порфирий пригласил меня в церковь Святого Герасима, и мы с ним долго разговаривали на самые различные темы. Когда беседа подходила к концу, Батюшка вдруг завел речь о здоровье моего отца. Я насторожился и стал слушать еще внимательней. А Батюшка сказал:
- Знаешь ли ты, дитя мое, в каком состоянии твой отец? Его здоровье в опасности! Жив Бог, и только Он держит его в этой жизни, которая висит на тоненькой ниточке и готова вот-вот оборваться. И это может произойти в любой момент, даже сегодня, а если не сегодня, то через несколько дней. Господь желает призвать его к Себе, потому что Он очень любит его. Отец твой — святой человек, и Господь не хочет, чтобы он так страдал, а он ужасно страдает! Но он этого не показывает, не желая вас расстраивать. Я вижу, ты очень огорчен. Но мы, христиане, не должны чрезмерно скорбеть, и нас не должна пугать близкая смерть.
Как ты думаешь, что есть смерть? Смерть — это просто дверь, через которую мы проходим в вечность. Вот что такое смерть. И через эту дверь все мы пройдем. Это единственное, в чем мы можем быть уверены. А с нас довольно одного — быть к ней готовыми. Тогда в день Страшного Суда мы окажемся по правую руку Господа нашего Иисуса Христа. Там все мы встретимся и будем наслаждаться благами рая. Сюда мы пришли не навсегда, а для того, чтобы, пройдя через все испытания, уйти в вечную жизнь.
Итак, не печалься о том, чему суждено случиться. Многие не хотят этого осознавать и говорят: "Здесь — и ад, и рай". Но это не так. И те, кто так говорит, сами это знают и в глубине души не верят в то, что говорят. Однако, когда они встретятся лицом к лицу со смертью, кто спасет их? Разве ты не слышал, что те, кто считают себя неверующими, при первой же опасности призывают на помощь Господа? Разве мы не слышим их крик: "Боже мой! Матерь Божия!"? И не взывают ли они к какому-нибудь святому, которого считают своим заступником?
Ты можешь спросить, зачем я все это тебе говорю? А затем, что, зная, насколько ты чувствителен, я хотел бы подготовить тебя к неизбежному. Иди теперь с Богом, а я помолюсь о тебе, чтобы Господь укрепил тебя. И смотри, ничего не говори ни отцу, ни кому-либо из родственников, потому что все вы очень легкоранимы.
Я ушел. Душа моя пребывала в великой печали. С того момента для меня мой отец уже умер… надежды не было. Даже в мыслях нельзя было сомневаться в том, что сказал отец Порфирий!
Все последующие дни проходили в тягостном ожидании. Работать я почти не мог и постарался предельно уменьшить свои расходы, чтобы провести, насколько это возможно, вместе с отцом те недолгие дни, которые ему оставались в этой жизни. Я часами сидел около него, стараясь на всю жизнь запомнить его глаза, лицо, весь его облик.
Я прилагал все усилия, чтобы он не испытывал нужды ни в чем и ушел из этой временной жизни довольным. Но вместе с тем я старался, чтобы отец не заметил моего особенного внимания к нему, поскольку до этого наши отношения были не столь уж нежными.
Дни шли, и положение отца ухудшалось. Однажды, вернувшись с работы, я застал его горько и безутешно плачущим. Я очень испугался. Таким я его еще никогда не видел. Он смотрел на стену, даже не замечая меня. Я стоял в дверях, не зная, как поступить. Он продолжал плакать, и я вынужден был заметить ему довольно строго, что мужчины не плачут.
- Слезы — женское дело, — говорил я. — Настоящие мужчины все события в жизни, даже смерть, встречают мужественно. Вспомни, с каким мужеством ты переносил все трудности, несправедливые нападки… Ведь ты — настоящий герой! Почему же сегодня ты пытаешься вычеркнуть из памяти своего сына столь светлые воспоминания?
Эти и подобные слова я вынужден был сказать тогда моему отцу для того, чтобы поднять его настроение. Теперь, правда, я раскаиваюсь в этом. Несмотря на все мои старания, он так и не открыл мне, какова была причина, заставившая его так горько плакать, словно в мире случилось самое великое горе. Однако то, что мне не удалось узнать от него самого, я впоследствии узнал от матери.
Вот что она мне рассказала. В тот день отец доверил ей самую последнюю и великую тайну своей жизни — тайну смерти! Позвав ее, он доверительно сказал ей, что умрет в этом году, до праздника Рождества Христова. И добавил:
- Только очень тебя прошу, ничего не говори детям, чтобы их не расстраивать! Это последняя моя просьба.
Так вот почему так горько плакал мой отец! Потому что, как и Батюшка, он сам знал о приближении своей смерти. Плакал и скорбел он не о себе, а о нас, своих детях, которых он оставляет сиротами.
Далее я расскажу о трагическом "театре любви", который разыгрывался между двумя любящими людьми — отцом и сыном. У нас обоих была общая тайна. И ни один из нас не знал о том, что она известна другому. Мы оба прилагали все усилия, дабы скрыть эту тайну друг от друга.
Итак, мы с отцом, не желая этого, разыгрывали некий спектакль. И оба достаточно хорошо играли свою роль. Мы оказались прекрасными актерами.
Между тем приближались роковые дни. Я потерял сон. Только в утренние часы мне удавалось немного задремать. И вот я увидел пророческий, весьма знаменательный сон, от которого в страхе проснулся.
Этот сон имел непосредственное отношение к смерти моего отца. Я увидел Владыку Христа, Который дотронулся Своей правой рукой до моего левого плеча и сказал:
- Довольно. Больше никакой отсрочки для твоего отца! Я и так исполнил твое пожелание. Даю ему еще три дня. Вот, возьми это!
И Он вложил в мою правую руку бумагу с разрешением о продлении жизни отца на три дня. В это время из моей левой руки выскользнула бутылка со страшным ядом, упала на пол и разбилась вдребезги. Я вдруг увидел перед собой свою жену Софию (тогда еще мою невесту). Она была вся в черном, а между нами стоял Спаситель.
Теперь я окончательно уверился, что роковой момент наступил. Первой моей мыслью было провести оставшиеся три дня рядом с отцом. Поэтому я предупредил на работе, что три дня буду отсутствовать, и оформил трехдневный отпуск. Никто никогда не узнал причины моего отсутствия в те дни на работе. А когда меня спрашивали, я говорил, что внезапно заболел.
Между тем у отца развилась сердечная недостаточность. Я немедленно вызвал моих друзей-врачей, кардиологов и терапевтов, которые, оказав первую помощь, посоветовали ему немедленно лечь в больницу. Отец наотрез отказался:
— Я никуда не поеду. Хочу умереть дома. Рядом с женой и детьми.
После такого решительного отказа я был вынужден превратить его спальню в больничную палату. Постоянно требовался кислород. Когда он заканчивался, немедленно привозили новые кислородные подушки. Часто меняли и кардиологические средства. Во всяком случае, врачи всегда были у постели больного.
Я прилагал все усилия, несмотря на то что прекрасно знал: никакого результата это лечение не даст. Однако я был обязан ему помочь, потому что это был мой отец! Кроме того, я всегда верил и верю, что иногда есть надежда даже в самой глубокой безнадежности!
Вот с такими заботами, мыслями, надеждами и одновременно молитвами к Богу и Божией Матери дожили мы до рокового дня — 17 ноября 1972 года. Ночь отец провел спокойно. Утром был в хорошем настроении. Чувствовал себя счастливым и радостным, так как вся семья была при нем и все поддерживали его! Он хотел с нами говорить, с каждым из нас. Рассказывал про малоазийскую катастрофу: о борьбе в Эскишехир, в Кютахья, на реке Сакарья[30]. Говорил очень образно. Мы радовались, слушая его. Казалось, что все будет прекрасно и что сон мой, возможно, не был пророческим. Да и Батюшка на сей раз, быть может, ошибся?.. Но, как известно, радость и счастье продолжаются недолго. Наша семья не была в данном случае исключением.
Итак, в пятницу, 17 ноября, когда время подошло к полудню, отец сказал:
- Идите, дети, возвращайтесь к своим делам. Я и так вас утомил. А я останусь с матушкой. Кроме того, все, что вы могли для меня сделать, вы сделали даже с избытком. Всех вас я благодарю. Всех благословляю.
Уважив его просьбу, мы удалились, так как последние минуты жизни он пожелал провести наедине со своей верной подругой! Очевидно, он хотел закончить свою жизнь с той, с которой прожил большую ее часть, — с матушкой! Кто знает, какие напутствия он ей давал? Кто знает, о чем он ее просил? Кто знает, какие тайны он ей доверил? Мы обо всем этом так и не узнали. Оба они унесли свою тайну в иной мир…
Стрелка часов, по словам матери, показывала пять минут второго. Тут отец в последний раз взглянул на мать, повернул голову и скончался.
Мой отец ушел в иной мир… Занавес его земной жизни задернулся навсегда. Человек, который около полувека служил Церкви Христовой с верой, жертвенностью, любовью, обожанием и страхом Божиим, покинул этот временный мир и отправился на встречу со своим Творцом! Иерей, который крестил, венчал, приобщал Святых Христовых Таин и отпевал тысячи верующих, лежал теперь бездыханным.
Мужественный воин, прослуживший восемьдесят два месяца в греческой армии, он воевал всегда в первых ее рядах и дошел до глубин Малой Азии, преследуя врага; его миновали тысячи пуль и снарядов, и он вернулся в свою семью целым и невредимым! А теперь он предал свою святую душу Тому, Кто ее ему дал, — Богу!
Смерть моего отца ранила меня так глубоко (я это понял лишь спустя двадцать лет), что я стал еще ближе к Церкви и, конечно же, сильно повзрослел.
Впрочем, смерть — естественное явление, ибо биологический закон таков: все, что рождается, рано или поздно умирает. Единственное, что я не считал, да и теперь не считаю естественным, — это предвидение отца Порфирия! Это нечто сверхъестественное! И следовательно, божественное, даже если бы и случилось ему хоть раз ошибиться в своих предсказаниях! Но, к сожалению, и в подобных печальных обстоятельствах Батюшка не ошибался, так как его устами говорил Дух Божий.
Конечно, после всех этих событий во мне уже не оставалось ни крупицы сомнений, что Батюшка действительно имел благодать Божию, которая столь щедро проявляла себя в нем многоразличными дарами прозорливости, проницательности и исцеления.
А в отношении моего отца Батюшка четко заявил:
- Он находится среди первых! Он пребывает во свете!
О, если бы и нам иметь такую же участь!
СМЕРТЬ МОЕЙ МАТЕРИ И ТЕЛЕФОННЫЙ ЗВОНОК ОТЦА ПОРФИРИЯ
В 70-80-е годы я потерял обоих родителей. Первым 17 ноября 1972 года скончался мой отец, а моя мать умерла 6 января 1985 года. Эти две даты запечатлелись в моей памяти неизгладимо.
Особенно глубоко меня поразила смерть матери, так как это случилось внезапно и я совершенно не был подготовлен к этому. Отец Порфирий, благодатью Божией зная мою чрезмерную чувствительность и особую нежность, которую я питал к матери, всячески поддерживал меня и мою семью в это трудное для нас время.
Батюшка позвонил в дом наших родителей, который находился в деревне, примерно за час до начала отпевания. Он был также очень опечален, но старался духовно меня поддержать.
- Что я вижу! — бодро воскликнул он. — Отец Иоанн вместе с матушкой находятся во свете! Они теперь в раю! И обнимаются, и целуются, и радуются радостью великой! Какая радость у них! Вот если бы и нас Господь сподобил приобщиться этой радости! Чего еще можно желать?!
Когда Батюшка говорил все это, у меня было такое ощущение, что он говорит из потустороннего мира. Голос его звучал столь оглушительно, что я думал, у меня лопнут барабанные перепонки! Поэтому я держал трубку на расстоянии от уха. За все время нашего многолетнего знакомства, когда сотни раз приходилось общаться по телефону, я никогда не слышал, чтобы он разговаривал так громко.
Между тем его молитвы принесли свои плоды. Мое душевное состояние изменилось. И когда началось отпевание, я, который до этого еле дышал, встал у аналоя и начал петь! Такова была сила молитв отца Порфирия!
О, если бы и теперь он так же молился о нас!
"БЕДА НЕ ПРИХОДИТ ОДНА"
1985 год очень плохо начался, а кончился еще хуже! Через несколько месяцев после смерти матери последовала смерть моего брата. Конечно, смерть есть смерть, и боль, которую она вызывает, всегда боль. Но моя мать прожила немало лет, видела не только "сынов своих сыновей", но и правнуков и умерла, дожив до "полноты дней". Брат же мой умер очень рано, оставив молодую жену с двумя маленькими детьми. Вот почему я говорю, что год кончился еще хуже.
Брат мой страдал от болезни сердца и пережил один инфаркт. К тому же его очень потрясла смерть матери, после которой состояние его резко ухудшилось. И хотя мать дожила до весьма преклонных лет, но ведь родители в глазах своих детей не имеют возраста!
Мы с женой решили отправить брата за границу, чтобы там ему сделали операцию на открытом сердце. Решение наше было твердым. Единственное, что нам оставалось, — это определить время и страну, где могли бы сделать операцию, и, конечно же, получить на это согласие отца Порфирия. Как вы уже знаете, без его совета и молитвы мы никогда ничего не начинали.
Мы посетили Батюшку, кажется, в мае 1985 года, рассказали ему обо всем. Он, немного подумав, произнес:
- Операция не потребуется!
Поделиться книгой: