Помоги проекту - поделись книгой:
Некоторые из этих особенностей местности, такие как горы Снейк и горы Блэк-Виверн на западных границах Клифф-Пика и Уэстмарча, конечно, действительно помогли бы сэкономить на войсках. Однако другие глотали их с жадностью, так что это было в значительной степени средним. Тем не менее, там было много относительно твердой, ровной (или, по крайней мере, более твердой и ровной) земли.
Чего там не было, так это неповрежденной дорожной сети и двигателей внутреннего сгорания. Драконы придавали армиям Сейфхолда такую степень мобильности и гибкости, за которую любой генерал доиндустриальной Старой Земли с радостью продал бы своего первенца, но они не были волшебными. И грунтовые дороги, которые обслуживали местные сообщества, как только вы съезжали с великолепных больших дорог, не делали ситуацию намного лучше. Чем дальше от каналов или судоходных рек, тем труднее становилось снабжать армию, к тому же в западном Сиддармарке осталось чертовски мало фуража для армии, пытающейся прокормиться с земли. «Меч Шулера» весьма преуспел в подтверждении этого факта, и Рейнбоу-Уотерс потратил последние несколько месяцев на то, чтобы переместить каждого оставшегося гражданского фермера в радиусе двухсот миль от линии фронта еще дальше на запад. Нигде в этой зоне не было ни урожая, ни скота, чтобы поддержать атакующую армию.
И поскольку это было правдой, у союзников было очень мало выбора в отношении направлений наступления. Они могли бы использовать местные тактические вариации, но движение по водным путям, большим дорогам, горным перевалам, лесным тропам, по которым им пришлось бы следовать, было легко предсказать, и Рейнбоу-Уотерс намеревался заставить их заплатить за нарушение его рубежей.
Он четко осознавал, что главная стратегическая цель союзников в предстоящей кампании — уничтожение или нанесение ущерба могущественному воинству, единственной по-настоящему грозной полевой силе Церкви, — дала бы им ключи от земель Храма, и он это понимал.
Это была истинная причина, по которой он так тщательно переосмыслил свою диспозицию, точно так же, как и причина, по которой он отодвинул Силкен-Хиллза так далеко на север. Он был гораздо более готов рискнуть потерей запада Клифф-Пика и герцогства Фарэлэс — даже княжества Джурланк — чем подставить свой собственный правый фланг в западной части Уэстмарча или открыть дверь в Сардан… и прямую линию продвижения к каналу Холи-Лэнгхорн в Ашере. Он также тщательно спланировал снос дорог, мостов и шлюзов на каналах, когда бы и где бы он ни был вынужден отступить. Конная пехота ИЧА предоставила бы таким командующим, как Истшер и Грин-Вэлли, возможности для их использования, несмотря на все, что он мог сделать, но не было смысла притворяться, что тщательно продуманное развертывание харчонгцев не ограничит их гибкость.
— Я знаю, что Рейнбоу-Уотерс не собирается оставлять открытых флангов, — сказал Нарман, — но что, если мы сможем убедить его и Мейгвейра ослабить правый фланг северного воинства?
— Как далеко справа от него? — спросил Мерлин, задумчиво нахмурившись, сверяясь со своей мысленной картой фронта, и компьютерное изображение Нармана пожало плечами.
— Я не военный, как Кинт или Кэйлеб, поэтому не могу точно сказать, как Мейгвейр и Рейнбоу-Уотерс отреагировали бы на то, что я имею в виду. Но что, думаю, мы могли бы сделать, если справимся с этим должным образом, так это убедить их отвести все силы Силкен-Хиллза на несколько сотен миль назад на юг и заполнить брешь совершенно новыми формированиями армии Бога.
— Ты считаешь, что придумал способ убедить их передать часть или всю зону ответственности Силкен-Хиллза Тигману и армии Тэншар? — Мерлин не смог полностью скрыть скептицизм в своем голосе, но Нарман только улыбнулся, как ящерокошка с новенькой плошкой сливок.
— Думаю, что, возможно, придумал способ побудить их хотя бы подумать об этом, — сказал он. — Конечно, многое зависит от того, насколько хорошо продолжит работать граф Хэнт, и еще больше это зависит от правильного… или неправильного направления. Что, должен признать, делает его особенно привлекательным для меня, поскольку храмовой четверке раз или два удавалось сбить нас с толку. Я бы предпочел получить удовольствие, поменявшись таким образом с ними ролями.
— Я вроде как думал, что именно это мы с Жэйпитом Слейтиром сделали с армией Шайло, — мягко заметил Мерлин.
— Да, но это было так… так грубо. — Нарман поднял нос, громко шмыгнув им. — Это был просто случай использования предоставленной возможности, а не той, которую вы создали самостоятельно! Эффективно и аккуратно сделано, согласен, но так реакционно, без таланта вашего поистине презренного и коварного интригана. Кроме того, ты нечестно воспользовался своей способностью играть в хамелеона. Моя идея гораздо более элегантна и не зависит от каких-либо высокотехнологичных ухищрений.
— «Высокотехнологичная уловка», не так ли? И полагаю, тот факт, что ты здесь представляешь свой «элегантный план», не имеет ничего общего с высокими технологиями или мошенничеством?
— Ну, возможно, в самом широком смысле, — признала виртуальная личность Нармана.
— Хорошо, — Мерлин со смешком покачал головой. — Давай, ослепи меня своей элегантностью.
— Что ж, — сказал Нарман более серьезно, — первое, что нам нужно сделать, чтобы это сработало, — это привлечь к этому Брейта Баскима. Нам нужно будет послать ему несколько фальшивых приказов, и ему придется организовать несколько художественных утечек информации. Я ожидаю, что вы или Нимуэ сможете предоставить сейджина или двух, чтобы помочь с необходимой утечкой?
— До тех пор, пока можем разобраться, кто кому что сливает, — сухо сказал Мерлин. — Ты знаешь, у нас уже довольно много проблем в этом отношении, — он пожал плечами. — С другой стороны, не думаю, что еще один или два случая сделают положение хуже!
— В таком случае, нам также нужно вовлечь в это Ниниэн, потому что…
ФЕВРАЛЬ, Год Божий 898
.I
— Так что не думаю, что есть какая-то необходимость в длительном беспокойстве, миледи, — сказала монахиня в зеленой рясе Паскуале со знаком кадуцея. — Жосифин — … крепкая маленькая девочка. — Монахиня криво улыбнулась. — На самом деле, могу с уверенностью сказать, что лет через девять-десять с ней хлопот не оберешься! В этом отношении она очень напоминает меня. Но что касается снов, думаю, они пройдут. Я не бедарист, и, к сожалению, у нас здесь, на Грин-Три, нет никаких бедаристов, но только Паскуале знает, скольких детей я обучила за эти годы! — Она покачала головой, ее карие глаза заблестели, но затем выражение ее лица смягчилось. — Знаю, то, что она видела и слышала на борту корабля, было уродливым и ужасающим, но это маленькая девочка, которая знает, что ее глубоко любят, что ее семья рядом с ней, и знает, что она и эта семья в безопасности. Это может занять некоторое время, но прошло меньше трех месяцев, а сны уже стали реже. Уверена, что со временем они полностью исчезнут.
— Спасибо вам, сестра Марисса, — искренне сказала леди Стифини Макзуэйл.
Она встала со своего плетеного кресла и подошла к краю тенистой веранды. Технически была только весна, но остров Грин-Три лежал менее чем в тысяче миль к югу от экватора [в южном полушарии Сейфхолда начало февраля — это разгар лета, а не весна] — чуть ниже, чем город Горэт, расположенный ближе к нему, — и она была глубоко благодарна тени, когда смотрела через тихий сад на небольшую группу детей, деловито копающих то, что должно было в конце концов стать томатной грядкой. Она улыбнулась им всем, хотя дольше всего ее взгляд задержался на светловолосой малышке, радостно разбрасывающей лопаткой во все стороны кучу грязи, пока она «помогала». Затем она оглянулась через плечо на монахиню.
— Ценю, что вы нашли время, чтобы развеять мои страхи, — сказала она, — и правда в том, что я почти знала, что вы собирались сказать. — Ее улыбка превратилась во что-то подозрительно похожее на ухмылку. — Видит Бог, вы абсолютно правы, что она «крепкая» маленькая девочка, и мне даже не придется ждать каких-то девять или десять лет, чтобы с ней начались хлопоты!
Монахиня усмехнулась, и Стифини повернулась к ней лицом. Она прислонилась бедром к каменной стене веранды высотой по пояс, и выражение ее лица снова стало серьезным.
— Дома мы пытались защитить ее от… неприятных реалий, — сказала она мрачным тоном. — Это было не так просто сделать — все они действительно умные дети, и Бедар знает, что в этом возрасте они чувствительны к эмоциям. Они не могли не знать, что все мы, как Шан-вей, беспокоились об их дедушке. И о том, что с ними может случиться, если честно. И вы правы насчет того, каково это было на борту того корабля. — Она вздрогнула, на мгновение продрогнув до костей, несмотря на солнечный свет и жару. — Это было совершенно ужасно для меня; один бог знает, как сильно это напугало ее! Но я не удивлена, что она чувствует себя здесь в безопасности.
— Потому что так оно и есть, миледи, — твердо сказала сестра Марисса. — И вы тоже.
— Я определенно чувствую себя намного ближе к «безопасности», чем тогда, в Горэте! — резко фыркнула Стифини. — Было бы трудно не сделать этого. Но, боюсь, я узнала чуть больше, чем Лизет, о том, что даже самое «безопасное» место может оказаться менее безопасным, чем кажется. И в некотором смысле, чувство собственной безопасности только заставляет меня больше беспокоиться о… других людях.
— Я была бы удивлена, если бы вы чувствовали что-то другое, — просто сказала сестра Марисса. — И то, что вы только что сказали о Лизет, верно и для вас, миледи. Еще не прошло и трех месяцев. Уверена, вы все еще перевариваете то, что произошло.
— О, я думаю, вы определенно могли бы сказать именно так! — согласилась Стифини. — С другой стороны, я…
— Извините меня, миледи.
Стифини обернулась, когда на веранду вышла еще одна монахиня.
— Да, сестра Литичия?
— Мать-настоятельница попросила меня найти вас и сказать, что прибыл посыльный с письмом для вас.
Сестра Литичия остановилась у двери кабинета и тихонько постучала.
— Войдите, — позвало чистое сопрано, и монахиня улыбнулась Стифини, открыла дверь и махнула ей, чтобы она шла впереди.
Высокий рыжеволосый мужчина с бородой в форме лопаты и темно-синими глазами оторвался от разговора с настоятельницей Алиссой, когда они вошли в заставленную книгами комнату. Он грациозно поклонился Стифини, когда она остановилась на пороге, явно удивленная его появлением. Она постояла мгновение, пристально глядя на него, и в ее глазах внезапно появилась острая тревога. Затем она почти незаметно встряхнулась и пересекла комнату, протягивая ему руку с невозмутимым видом.
— Спасибо, что так быстро привели леди Стифини, сестра, — сказала мать Алисса. — А теперь, если вы будете так добры, чтобы пойти и помочь Абнейру спасти огород от детского присмотра, все аббатство будет у вас в вечном долгу!
— Конечно, мать, — с улыбкой согласилась Литичия. — Моя госпожа, сейджин Кледдиф.
Она по очереди склонила голову перед каждым из гостей матери-настоятельницы, затем вышла и закрыла за собой дверь, а Алисса повернулась к Стифини.
— Как видишь, — сказала она с улыбкой, — есть кое-кто, кто хочет тебя видеть, моя дорогая.
Кледдиф Сифайондер, который на самом деле предпочитал Мерлина Этроуза вокруг носа и глаз, наблюдал за лицом Стифини Макзуэйл, когда седовласая настоятельница улыбнулась ей. Стифини выглядела лучше, чем в последний раз, когда он видел ее своими глазами, как раз перед тем, как боцманская люлька подняла ее на КЕВ «Флит уинг» с палубы рыбацкой лодки, которую он так и не удосужился назвать. Эта элегантно ухоженная, уверенная в себе молодая матрона — в тридцать семь лет ей еще не было тридцати трех земных лет — была далека от испуганной матери в ночной рубашке, отчаянно пытающейся убедить своих перепуганных детей, что они в безопасности, когда она сама была далеко не уверена в этом.
— Леди Стифини. — Он взял протянутую ею руку и наклонился, чтобы поцеловать тыльную сторону. — Приятно видеть, что вы так хорошо выглядите.
— Мать Алисса и сестры не могли быть добрее или внимательнее, сейджин Кледдиф, — ответила она. — На самом деле, — она спокойно встретила его взгляд, — они были именно такими, какими вы и сейджин Гвиливр описали их. Я рада, что у меня есть возможность поблагодарить вас за наше спасение более… прилично, но, должна признаться, также удивлена, увидев вас. Особенно так скоро.
— Миледи, — сказал Сифайондер своим мягким тенором, — я обещал вам, что мы передадим ваше сообщение вашему отцу как можно быстрее.
— Так вы и сделали, но я вряд ли ожидала, что сейджин лично потратит свое время на доставку моей почты. Уверена, что у императора Кэйлеба и императрицы Шарлиэн есть много других вещей, в которых они отчаянно нуждаются, чтобы вы делали их в данный момент. Кроме того, остров Грин-Три находится почти в шести тысячах миль по морю от Горэта, а я дочь адмирала. — Ее улыбка стала более натянутой, чем раньше. — Я также знаю преобладающие ветры между этим местом и Горэтом. Если вы проделали весь путь до Горэта с моим письмом, прежде чем приехать сюда, вы показали время, которое я могла бы описать только как… чудесное.
— Во-первых, миледи, — спокойно сказал он, — мне не нужно было лично доставлять ваше послание вашему отцу; это сделал сейджин Мерлин. — Он улыбнулся значительно шире, чем она. — Нам показалось, что графу может быть легче — или, по крайней мере, немного легче — поверить на слово сейджину, которого он лично встречал, чем тому, кто просто вошел и объявил, что вы его послали.
— Мерлин? — Ее серые глаза расширились. — Но он…
Она оборвала себя, и он кивнул.
— Вы собирались сказать, что он находится в Сиддар-Сити с императором Кэйлебом.
— Раз уж вы заговорили об этом, да, собиралась, что возвращает меня к тому прилагательному — «чудесный», которое я использовала минуту назад. — Она пристально посмотрела на него. — Уверена, вы простите меня, если я задам себе вопрос, как он мог оттуда добраться до Горэта? Особенно с моим письмом к отцу в руках?
— Ну, Сиддар-Сити больше, чем на тысячу миль ближе к Горэту, чем остров Грин-Три, — отметил он с затаенной улыбкой. Затем выражение его лица стало серьезным. — Миледи, я точно понимаю, почему вы использовали слово «чудесный», так же, как я знаю другие прилагательные, которые вы могли бы использовать вместо этого. И в некотором смысле я бы не стал винить вас, учитывая, сколько лжи — даже больше, чем обычно — Клинтан наговорил о Мерлине и всех остальных. Но хотя этот человек не распознал бы истину, не говоря уже об истинной воле Божьей, если бы она подошла и укусила его, правда в том, что у нас действительно есть определенные преимущества перед другими посланниками. Мы редко демонстрируем их открыто — или, во всяком случае, более открыто, чем можем избежать, — из-за его лжи. Однако в данном случае Мерлин и император решили сделать исключение из правил. Не буду притворяться, что их мотивы были полностью альтруистическими, но скажу, что фактором их мышления было то, чтобы мы как можно быстрее сообщили вашему отцу новость о том, что вы все живы, чтобы избавить его от как можно большей боли. Что касается того, как ваше письмо дошло до Мерлина до того, как он сам отправился в Горэт, вы знаете, есть такие вещи, как виверны-посланники.
— Я знаю.
Стифини быстро взглянула на настоятельницу Алиссу, но если монахиню и встревожило предположение, что служащие Чарису сейджины действительно способны на сверхчеловеческие подвиги, на ее спокойном лице не было никаких признаков этого.
— Конечно, есть, — повторила Стифини, поворачиваясь обратно к Сифайондеру. — И хотя послушная дочь Матери-Церкви, вероятно, не должна этого признавать, я не была бы ужасно удивлена, обнаружив, что этот лживый ублюдок в Зионе действительно расточил часть своей лжи на вас и сейджина Мерлина.
— Мой отец всегда говорил мне, что по нажитым кем-то врагам можно сказать о человеке даже больше, чем по его друзьям, — сказал сейджин.
— Мой отец иногда говорил мне почти то же самое. — Она снова коротко улыбнулась. — И, кстати, об отцах, как мой отреагировал на эту новость?
— Думаю, было бы лучше позволить ему сказать вам это своими словами, — мягко сказал Сифайондер, потянувшись к своей тунике. — В сложившихся обстоятельствах у него было не так много времени, чтобы писать, но Мерлин пообещал, что мы также доставим его ответ на ваше письмо. — Он протянул ей конверт. — Жаль, что у него не было времени написать более длинный ответ, — серьезно сказал он. — Тем не менее, надеюсь, что это хотя бы немного облегчит ваше сердце. Есть несколько вещей, о которых нам с вами нужно поговорить, пока я здесь, но думаю, они могут подождать, пока вы не прочитаете его письмо.
Несмотря на потрясающее самообладание, пальцы Стифини дрожали, когда она брала у него конверт. Она держала его обеими руками, пристально глядя на него, а затем, когда Алисса прочистила горло, ее взгляд метнулся к матери-настоятельнице.
— Моя дорогая, — сказала она, указывая на дверь позади своего стола, — почему бы тебе не удалиться в мою личную часовню, пока ты читаешь это? И не торопи себя, дитя! Сейджин Кледдиф и я будем развлекать друг друга, пока у тебя не будет времени полностью переварить это.
— Спасибо, мать, — с благодарностью сказала Стифини и оглянулась на Сифайондера. — И вам тоже спасибо, сейджин.
— Идите, прочтите свое письмо. — Сейджин улыбнулся ей. — Как говорит мать Алисса, мы будем здесь, когда вы закончите.
Она кивнула, все еще сжимая конверт обеими руками, и исчезла за дверью часовни.
Сифайондер проводил ее взглядом, затем подошел к одному из окон кабинета и посмотрел на ухоженную лужайку аббатства святой Карминситы, думая о женщине, которая сейчас открывала этот конверт. Он мог бы наблюдать за ней через один из пультов снарков, но он и так потратил слишком много времени, шпионя за людьми. На этот раз не было необходимости разыгрывать из себя вуайериста, и Стифини Макзуэйл — да, и ее отец — заслужили, чтобы она прочитала его письмо в уединении.
— Как, по вашему мнению, они приспосабливаются? — спросил он через плечо, и мать Алисса встала и обошла свой стол, чтобы присоединиться к нему.
— Так хорошо, как кто-либо мог ожидать. — Она пожала плечами. — Определенно лучше, чем кто-либо мог рассчитывать! В конце концов, мне самой было немного трудно смириться с тем, что при моей жизни в мире живых снова появились настоящие сейджины, даже с помощью писем Матери Ниниэн.
Она фыркнула, и Сифайондер тихо усмехнулся, кивнув в знак признания ее точки зрения.
Хорошо, что она тоже приняла это, — подумал он. — Конечно, большинство сестер святого Коди кажутся гораздо более… более гибко мыслящими, чем другие люди. Полагаю, что это требование для сестринства, если уж на то пошло.
Аббатство святой Карминситы — и истинная ирония этого названия не приходила ему в голову, пока он не принял от Стифини миниатюру с изображением ее матери в качестве подарка ее отцу — было далеко не самым крупным религиозным учреждением на территории Сейфхолда. Оно было, возможно, больше, чем многие аббатства или даже несколько полномасштабных монастырей, но, конечно, не огромным, хотя многие из этих больших и величественных монастырей позавидовали бы чистой красоте захватывающего вида, открывающегося из окна настоятельницы. Аббатство смотрело вниз со своего возвышения в горах Тэйлон-Бранч на северном побережье Грин-Три на темно-синюю бухту Маркис, простирающуюся до залитого солнцем горизонта, а крутые склоны еще более высоких гор возвышались за ним, как огромные спящие драконы, покрытые пышной зеленью деревьев. Оно было официально связано с орденом Паскуале, и все его сестры действительно были паскуалатами. Большинство из них, однако, также были сестрами святого Коди, что в целом немного облегчало им восприятие необычных приходов и уходов «сейджинов». К сожалению, не все из них были приверженцами объявленного вне закона святого, а число тех, кто ими не был, увеличилось за последние год или два, поскольку материнский орден аббатства усилил его в свете недавнего всплеска иммиграции в Грин-Три.
Остров Грин-Три долгое время был убежищем, и многие потенциальные беженцы заплатили высокую цену, чтобы добраться до него. Пролив Кейрос, отделявший его от одноименной провинции Харчонга, имел ширину почти двести миль. Этого было достаточно, чтобы создать серьезную проблему, и на протяжении веков сотни — возможно, тысячи — харчонгских крепостных и их детей утонули, пытаясь пересечь ее. Но другие тысячи преуспели, спасаясь от репрессивного режима империи, и они и их потомки вышли с той упрямой независимостью, которую породили подобные испытания. Он подумал, что они были, вполне возможно, единственными людьми, которых он когда-либо встречал, которые были еще более упрямыми — по-своему, по-харчонгски, — чем паства Жэйсина Канира в Гласьер-Харт. Поток значительно уменьшился за последнее столетие или около того, поскольку в Южном Харчонге институт крепостного права потерял большую часть своей строгости. Но этот поток все еще не прекращался, в том числе за счет сотен крепостных, которые каким-то образом пробрались на юг из Северного Харчонга, где крепостное право оставалось, по меньшей мере, таким же суровым, как и всегда. Никто точно не знал, как истории о Грин-Три попали в фольклор этих доведенных до крайности людей, но каким-то образом это произошло, и по мере того, как интенсивность джихада росла и усиливалась, количество беженцев снова начало расти.
Власти провинции Кейрос были так же счастливы направить всех беженцев, которых они могли, прямо в Грин-Три, хотя они полностью осознавали, что многие из них навсегда покинули страну, с которой они были юридически связаны. Если уж на то пошло, они также хорошо знали, что очень высокий процент мужчин-беженцев бежал — во многих случаях со своими семьями; в большинстве случаев сами по себе — от невольного служения могущественному воинству Божьему и архангелов.
По мнению Сифайондера, это говорит о действительно интересных вещах о губернаторе провинции и его штабе. Южный Харчонг никогда особенно не сочувствовал жестокому обращению своих северных соотечественников с крепостными. Действительно, довольно многие из его наиболее влиятельных купеческих и банковских семей тихо агитировали за полную отмену этого института, по крайней мере, в южной половине империи. Но крепостное право оставалось официальным законом страны, и могущественные северо-харчонгские дворяне громогласно требовали, чтобы все сбежавшие крепостные были схвачены и «репатриированы»… где они неизбежно превращались в наглядные уроки на благо своих собратьев-крепостных, и Сифайондер сделал еще одну мысленную заметку, чтобы Нарман и Сова поближе познакомились с внутренней динамикой Кейроса. Если его администраторы были готовы закрыть глаза на такого рода трафик, кто знает, что еще они могут быть готовы игнорировать?
Однако, что более важно, сестры святого Коди проникли — или, точнее, кооптировались — в аббатство святой Карминситы более двухсот лет назад. Не потому, что они видели в этом какое-то тактическое или стратегическое преимущество, а потому, что одна из них, которая также была паскуалатом, была назначена настоятельницей аббатства и ей было разрешено выбрать полдюжины помощниц, чтобы сопровождать ее на ее новую должность. Она не видела причин не воспользоваться этой возможностью, и с тех пор орден сестер Коди фактически контролировал аббатство. Когда впервые обсуждался план спасения семьи графа Тирска, Эйва Парсан поспешила предположить, что аббатство святой Карминситы было бы идеальным местом, чтобы спрятать их подальше. В конце концов, они вряд ли были бы первыми беженцами, которых она там спрятала. И мало того, что аббатство было изолировано, жители малонаселенного острова обеспечивали надежную защиту от любого постороннего.
Как и все паскуалатные аббатства и монастыри, монастырь святой Карминситы был не только молитвенным домом, но и больницей, и сестры веками заботились об островитянах. Они принимали роды как акушерки, ухаживали за ними и их детьми во время болезней и хоронили их по обычаям Матери-Церкви, а островитяне отвечали на их заботу яростной преданностью. Тот факт, что версия Церкви Ожидания Господнего сестер святой Карминситы была более «гуманистической» — и намного, намного мягче — чем та, в которой воспитывались островитяне или их родители, бабушки и дедушки, также ничуть не повредил. Как и тот факт, что они помнили о притеснениях, от которых бежали, а это означало, что любой посторонний автоматически столкнется с заговором молчания, если начнет задавать вопросы о ком-либо на Грин-Три, не говоря уже о сестрах.
Учитывая, насколько жизненно важно было помешать Жэспару Клинтану когда-либо заподозрить, что дочери и внуки Тирска живы, сокрытие было очень желательным порядком вещей. И в глазах внутреннего круга почти так же важно было спрятать их где-нибудь, где они могли бы жить почти нормальной жизнью, уверенные, что никто не узнает их или не сообщит о них инквизиции. Кэйлеб и Шарлиэн действительно не собирались ставить их безопасность выше головы графа Тирска, и отправка их в аббатство святой Карминситы, где их единственными «охранниками» были монахини, присягнувшие ордену целителей, показалась им лучшим способом донести это до Стифини и ее сестер и, особенно, до их детей.
И это не значит, что они совсем беззащитны, — напомнил он себе.
Сокрытие было их лучшей защитой, и единственной, которая могла сохранить жизнь самому графу, но Абнейр Траскит, главный садовник и мастер на все руки святой Карминситы, был больше, чем казался. Как член Хелм Кливер, который привлек слишком пристальное внимание инквизиции, он счел целесообразным эмигрировать из земель Храма, когда был намного моложе, и Ниниэн Рихтейр отправила его сюда почти двадцать лет назад. С тех пор он наблюдал за физической безопасностью аббатства, а Жастин Киндирмин, его «помощник садовника», когда-то был сержантом храмовой стражи.
К несчастью для храмовой стражи, Киндирмин испытал глубокое отвращение к некоторым вещам, которые стража была призвана делать на службе инквизиции. Подлинный поворотный момент для него наступил, когда по прямому приказу Уиллима Рейно от него потребовали сфальсифицировать отчет о расследовании смерти юного Данилда Макбита. В то время он и сержант Арло Макбит были друзьями более семи лет, и он очень хотел рассказать Арло правду о том, как умер его маленький мальчик. Однако он слишком хорошо знал Арло, а Жульет Макбит нужен был ее муж живым. Так что Киндирмин держал рот на замке, но ярость медленно, медленно съедала его изнутри, и, как он ни старался это скрыть, этот гноящийся гнев был очевиден его командиру взвода. Действительно, этот гнев — хотя лейтенант и не знал его источника — побудил его попросить своего командира батальона поговорить с сержантом, посмотреть, сможет ли он заставить Киндирмина открыться, прежде чем какой-то демон, оседлавший его, уничтожит его. И командиром этого батальона был молодой вспомогательный епископ, тогда еще не викарий, по имени Хоуэрд Уилсин.
Хоуэрд всегда был из тех офицеров, которые пользовались доверием и преданностью людей под его командованием, и он был Уилсином. Этой комбинации было достаточно, чтобы убедить Киндирмина открыться, и именно так Хоуэрд и круг реформаторов Сэмила впервые узнали правду об аварии с экипажем и вмешательстве Жэспара Клинтана, чтобы помешать ее расследованию. Киндирмин был поражен реакцией Хоуэрда на его горькие обвинения в коррупции на самых высоких уровнях инквизиции, и еще больше, когда Хоуэрд попросил его написать точную версию своего отчета для файлов, которые собирали реформаторы в надежде когда-нибудь свергнуть Клинтана.
К сожалению, этого никогда не произошло, но те же самые сообщения привлекли к сержанту внимание Ниниэн Рихтейр, и его тихо завербовали в Хелм Кливер… что, вероятно, было единственной причиной, по которой он все еще был жив. Когда Клинтан уничтожил Уилсинов, Ниниэн вывезла Киндирмина и полдюжины других членов стражи, которые были слишком близки к Хоуэрду, из Зиона и отправила их в надежные места. Трое из них — четверо, считая Киндирмина, — оказались в аббатстве святой Карминситы, где они были в безопасности вне поля зрения и одновременно предоставили Траскиту несколько обученных солдат.
Не похоже, чтобы они могли противостоять какому-либо организованному нападению, — признал Сифайондер. — Тем не менее, они, безусловно, в состоянии позаботиться о семье Тирска, и особенно присматривать за детьми. — Он покачал головой, губы дрогнули на грани улыбки. — Их родители знают, что нужно не высовываться, но это немного сложнее объяснить детям, поэтому я за то, чтобы дать им лучших нянь — особенно крутых, компетентных нянь — которых мы можем найти! И если дело дойдет до чего-то более серьезного, чем это, я могу доверять Абнейру и Жастину, которые, по крайней мере, удержат их всех под контролем достаточно долго, чтобы один из «таинственных сейджинов» ворвался и вытащил их к чертовой матери отсюда.
Конечно, искушение улыбнуться исчезло, потому что если это когда-нибудь случится, это, вероятно, будет означать, что Тирск мертв. Я никогда не думал, что это будет хорошей идеей, и, судя по его разговору с Мейком, сейчас это была бы еще худшая идея! Кроме того, мне нравится этот человек… и его семья. И, черт возьми, самое время мне для разнообразия сохранить кому-нибудь жизнь вместо того, чтобы убивать их!
.II
— Не думаю, что тебе стоит идти, Крис. — Эйлана Барнс покачала головой, даже не отрываясь от своего блокнота, но выражение ее лица было обеспокоенным. — Все становится таким… сумасшедшим. Никто не знает, что может случиться!
— Кто-то должен идти, — упрямо сказала Кристал Барнс. — Ты права — ситуация становится сумасшедшей, и кто-то должен что-то с этим сделать!
Эйлана подняла взгляд от рисунка шляпы, который она набрасывала, и ее карие глаза были мрачными. Она посмотрела через стол на свою кузину и постучала по столешнице кончиком карандаша.
— Может быть, кто-то должен что-то сделать, — слова прозвучали в такт постукиванию, — но это не обязательно должна быть ты, и дядя Гастан уже беспокоится о тебе. Не смей идти и делать еще хуже!
— Знаю, что папа волнуется, и мне это не нравится. Но он знает так же хорошо, как и я, что Матери-Церкви нужно, чтобы все ее сыновья и дочери отстаивали то, что правильно. Он научил нас этому, Эйлана!
Ее глаза не отрывались от глаз Эйланы, пока другая женщина не была вынуждена кивнуть. Гастан Барнс стал вторым отцом Эйланы после того, как его младший брат, ее собственный отец-рыбак, утонул во время шторма на озере Пей. И он действительно научил и свою племянницу, и свою собственную дочь той преданности, которую Мать-Церковь и архангелы заслуживали от всех своих детей. Но это было до того, как мир сошел с ума, и сейчас было не время привлекать к себе внимание этого безумия.
— Да, он это сделал, но ты говоришь о критике инквизиции, Кристал. Это никогда не бывает хорошей идеей, и сейчас это намного хуже.
— Мы не говорим о критике инквизиции, — ответила ее двоюродная сестра. — Мы говорим о том, чтобы попросить немного… умеренности. И мы собираемся быть настолько уважительными, насколько это возможно, в нашей петиции. И сам Лэнгхорн сказал в Священном Писании, что любой из детей Божьих всегда имеет право обратиться с петицией к Матери-Церкви, если он делает это с уважением и благоговением.
Эйлана прикусила губу и снова посмотрела на свой набросок, разглаживая одну из линий подушечкой большого пальца, чтобы выиграть время, пока она обдумывала, что сказать дальше. Было странно быть голосом предостережения, поскольку Кристал была на пять лет старше ее и всегда была трезвой и рассудительной, когда они были девочками. Но она также заботилась о делах — она очень заботилась, — и как только она закусывала удила, когда дело касалось этой страсти к справедливости, ее было трудно остановить.
Но кто-то должен был вразумить ее. Бедар знала, что Эйлана согласна с тем, что в наши дни в Зионе не хватает «умеренности». Но в этом-то и был весь смысл. Инквизиция становилась все более суровой по мере продолжения джихада, и за последние несколько месяцев некоторые из ее агентов-инквизиторов начали следить за тем, чтобы их аресты получили широкую огласку. На самом деле, — мрачно подумала она, — они намеренно приводили примеры, пытаясь подавить любое общественное недовольство ходом джихада, и только Лэнгхорн мог помочь любому, кто высказывался так, как будто обвинял великого инквизитора — или любого другого члена викариата — в том, как плохо идут дела.
А потом появились те перешептывающиеся слухи об арестах, которые не были обнародованы. О людях, которые просто… исчезли.
И этот ужасный «Божий кулак» ни на йоту не улучшает ситуацию, — раздраженно подумала она. Что эти люди думают, что они делают?! Я одобряю все происходящее не больше, чем Крис, но это не дает никому права убивать помазанных священников и даже викариев! Неудивительно, что инквизиция становится такой строгой. Я бы тоже так поступила, если бы была тем, кто должен поймать этих террористов!
— Крис, — сказала она наконец, — ты права насчет того, что сказал Лэнгхорн. Но он никогда не говорил, что джихад ничего не изменит! Со всем, что происходит, с тем, как плохо обстоят дела в Сиддармарке, если хотя бы половина сообщений верна, — ее губы на мгновение дрогнули от воспоминаний о боли, но она заставила себя пристально смотреть на кузину, — тебе не кажется, что инквизиция должна быть строже? Нужно быть в курсе всевозможных слухов и обвинений, которые поддерживают еретиков?
Поделиться книгой: