Помоги проекту - поделись книгой:
– Адмирал Шварц, разрешите обратиться, – вякнул бледно-зеленый Стефан. – Сержант Зелински, – он незаметно поежился. – Адмирал, наш лейтенант вообще-то по-английски не понимает. И до сегодняшнего дня не говорил, – добавил он сокрушенно.
Грозный герр Шварц хмыкнул. Лыба не сходила с лица. Удивительно, но выходка лейтенанта, кажется, подняла ему настроение. Он повернулся к Аддарекху и повторил по-хантски все, что сказал.
– Готов служить… – шитанн запнулся. Он привык отвечать «Готов служить родине», но эту привычку следовало забыть. – Служу Земле.
– Вот кстати, с чего ты служишь Земле? – полюбопытствовал Хайнрих. Он уже встречался с Аддарекхом, когда «Ийон» прибуксировал к станции пострадавшие крейсеры, но в ту пору вампир был человеком Гржельчика и не слишком интересовал коменданта.
– Разве это не естественно? – Аддарекх сделал морду кирпичом. С точки зрения Хайнриха, это было абсолютно противоестественно, но он решил дослушать аргументы. – Я – гражданин Земли, подданный японского императора.
– Япона мать, – вырвалось у Шварца. – Ну вот как это, а? – он припомнил, что зверообразный второй пилот упоминал японца с каким-то ехидством.
– Паспорт показать? – осведомился Аддарекх.
– На хрена мне твой паспорт? – проворчал Хайнрих. – Я не чиновник, не с бумажками работаю, а с людьми. Хочешь быть японцем – будь, хрен с тобой. Только кимоно не носи, тебе не пойдет.
Аддарекх не знал, что такое кимоно, но на всякий случай решил не уточнять.
Хайнрих повернулся к двери. В последний момент решил попробовать:
– Жопу в горсть! О, – удовлетворенно кивнул он, обозревая десантников, – работает. Вольно, молодцы. Как это?.. Можете срать.
После ухода Шварца несколько секунд стояла тишина. Потом кто-то неуверенно произнес:
– А он, в принципе, ничего.
– Да, нормальный чувак.
– Благодарность вампиру выразил, поди ты. За нас, между прочим!
– Аддарекх, – Стефан первый перенес фокус внимания с нового командира корабля на лейтенанта, ввергнувшего подчиненных в ступор. Без посторонних бойцы, помнившие командира еще дистрофической тушкой, были с ним на «ты». – А кто тебя словам таким научил?
– Что-то не так? – забеспокоился Аддарекх.
– Понимаешь, – помялся Стефан, – «жопа» вообще-то означает «задница»…
У Фархада в Академии были приятели-младшекурсники. И, разумеется, по вечерам, когда у тех кончались занятия, он пропадал вместе с ними. Почему бы нет? Пока корабль на Земле, пилотские вахты отменены. Вот и бродил юноша с курсантами, свободными от домашних заданий, по кабакам и дискотекам, пользуясь неизменным успехом – в кои-то веки! – не из-за маминой фамилии, а благодаря настоящим нашивкам пилота и увлекательным рассказам о боях и буднях в космосе. Бывшие однокашники слушали с завистью, приводили новичков-первокуров с ним познакомиться – как же, знаменитость! Девчонки с факультета связи и навигации крутились вокруг, восхищенно заглядывали в глаза, приглашали на белый танец. В первый день Федотыч заворчал, что неуемный разгул погубит хорошего мальчика, а мать обвинит в этом старших товарищей. Но мальчик, вопреки опасениям старшего товарища, спиртного не пил и с девушками общался аккуратно и умеренно, и пилоты свыклись с тем, что Принц возвращается поздним утром – чего уж там, дело молодое.
Вот и нынче уже давно засветлел запоздалый ноябрьский рассвет, минул час «пик» на улицах Ебурга, а курсанты успели отучиться целую пару, когда Фархад в распахнутой куртке неторопливо вышел к бетонной площадке, где расположился, будто в импровизированном космопорту, «Ийон Тихий». Настроение у молодого человека было, в контраст унылому серому небу, приподнятое. Не в последнюю очередь благодаря девчонке-третьекурснице, смотревшей мимо него всю учебу, а теперь вдруг резко переменившей свое мнение о «маменькином сынке».
Фархад бросил взгляд на корабль, да так и застыл. Вокруг крейсера были возведены леса. По ним ползали люди с ведрами краски и валиками на телескопических ручках. Многих из них Фархад узнал: свободные от дежурств десантники, рабочие… Нет спора, ремонт крейсеру нужен, но не перекрашивать же его силами десантников?
Приближаясь, Фархад внимательно приглядывался к тому, что делают маляры. Пользуясь гигантскими трафаретами, на бортах выводили надписи. Из уже готовых Фархад различил «Остановки по требованию» и «Передаем за билеты!» На другом борту красовался рисунок: кошка с квадратными глазами и утюг, а под этим подпись: «Погладь животное, скотина!» На кормовом модуле изображали что-то еще, под лозунгом «Он смотрит на тебя, как на фекалии». Кто – он, пока оставалось непонятным.
Юноша рассмеялся. Что за юморист объявился на «Ийоне»? А самое любопытное, как этому юмористу удалось подвигнуть такую кучу народа на реализацию своих замыслов? Вилис, может, и не прочь был начертать на каждом стабилизаторе по анекдоту, но их и слушать по пятому разу никто не хотел, не то что тратить свое время на ерунду.
Бабаев курил трубку у трапа, у его ног лежала дохлая мышь. Довольный собой Мрланк тронул лапой ботинок Фархада – мол, и ты глянь, какой я молодец. Фархад одобрил, почесал кота за ухом. Тот взял мышь в зубы и поволок куда-то с глаз долой – слопает, наверное.
– Что тут за вернисаж, господин Бабаев? – полюбопытствовал Фархад, кивая на маляров.
Пилот усмехнулся в бороду.
– Ты, пацан, как всегда, самое интересное пропустил. Гуляете много, ваше высочество! Пока ты там девчонок охмурял, у нас тут новый капитан объявился, чтоб ему…
Фархад посерьезнел. Он и не думал, что Гржельчик вернется. От всей души желая капитану лучшей судьбы из тех немногих, что еще возможны, наивным он не был. Корабль не останется без хозяина.
– И как? – осторожно спросил он.
– Сам не видишь? – Бабаев указал трубкой на Бадму и Стефана, что, высунув языки, малевали букву «А» в слове «скотина». – Герр Шварц считает, что наш крейсер недостаточно впечатляет врага, и велел привести его к виду, который полагает достойным боевого корабля. Раздал эскизы, и…
Бабаев не стал рассказывать, как адмирал Шварц собрал весь личный состав и произнес прочувствованную речь, наполовину состоящую из слов и выражений, неупотребительных в пристойном обществе. Из этой речи стали окончательно понятны два момента. Первое: ничего иного герр Шварц так рьяно не желает, как свалить обратно на земной периметр, которому посвятил всю свою жизнь, ибо, пока он не там, в безопасности Земли он не может быть полностью уверен. В связи с чем капитан Гржельчик очень его обрадует, если передумает помирать и вернется к своим прямым обязанностям. И второе: если кто-то здесь по глупости думает, будто отсутствие капитана Гржельчика есть повод расслабиться, а невеликий стаж совместной службы с герром Шварцем есть повод не то что, упаси Бог, игнорировать его приказы, а хотя бы недостаточно расторопно их выполнять – тот горько об этом пожалеет, будучи незамедлительно подвергнут грубому и извращенному сексуальному насилию с использованием предметов, категорически для этого не предназначенных. Вряд ли стоило цитировать мальчику цветистое описание этого акта, для которого герр Шварц не пожалел слов.
– Это тот самый Шварц, который обороной периметра руководил? – уточнил Фархад. – Так он крутой! Я про него в интернете читал.
Бабай фыркнул. В интернете не прочтешь о тех обещаниях, которые герр Шварц щедро раздает подчиненным, даже на самых разнузданных порносайтах.
– Ты бы заканчивал со своими отлучками, Принц, – посоветовал Бабай. – Адмирал Шварц дисциплину любит. Вот приедет завтра вечером, и всех, кого нынче не застал… Я не верю, конечно, что затрахает в буквальном смысле, но мозги вынесет, это точно.
Стратегическое решение, принятое Хайнрихом, сводилось к тому, чтобы не перебазировать «Ийон Тихий» в Байк-паркинг. Дешевле вызвать на место и ремонтную бригаду, и заправщиков. Он связался с космопортом и, легко преодолев сопротивление администрации, добился, чтобы сделали по его. Мастера и рабочие прибыли в тот же день: начальство Байк-паркинга превзошло себя и совершило все, чтобы Шварц поскорее от него отстал.
Раздав руководящие указания по ремонту и оформлению крейсера, Хайнрих отправился в аэропорт. Родители не простят ему, если узнают, что он был на Земле и не заехал. А родители – это такие люди, которых не пошлешь. Во-первых, потому что они родители. А во-вторых, Хайнрих сам признавал, что именно от них унаследовал свой редкий дар задалбливать окружающих. Сочетание генов в нем дало несомненный синергетический эффект, но мама с папой по отдельности тоже были хороши, особенно мама. Проще навестить их, чем потом всю жизнь оправдываться, почему ты этого не сделал.
Родители жили в пригороде Инсбрука, в том самом частном доме, где сорок девять лет назад родился Хайнрих. Домик был небольшим: здесь никогда не обитало более трех человек, и Пауль Шварц не видел смысла сооружать пристройки, подобно многодетным соседям. Но выглядел дом солидно и недешево, обставлен был в консервативном стиле. Раньше кованый забор венчала вывеска: «Линда Шварц, логопед». Мама принимала маленьких пациентов на дому, папа – кардиохирург – работал в больнице. Средства на поддержание дома не экономили. Нынче мама обзавелась вставной челюстью и оставила практику, а у папы дрожали руки. Старость – не радость, а родители были именно что стары, единственный ребенок родился, когда Линде было уже под сорок, а Паулю и того больше. Однако дом продолжал стоять крепко и становился даже краше: старики, не привыкшие считать деньги, увлеченно тратили на благоустройство немалую долю жалованья сына.
Хайнрих сунул купюру таксисту в форменной тирольской шапочке и, не забирая сдачу, хлопнул дверцей. Металлические завитушки на заборе блестели в лучах холодного ноябрьского солнца. С самолета он видел заснеженные горные склоны, но в городе снег не лежал еще с той зимы, улицы чистенькие и сухие. Только ветки кустов и деревьев голые, и солнце не хочет греть. Хайнрих не слишком любил приезжать на Землю, когда в родных краях осень, предпочитал весну или лето. Негреющее солнце он и у себя с орбитальной станции каждый день видит – с четырех тысяч гигаметров оно кажется не диском, а звездочкой, разве что ярче остальных. В прошлый раз Хайнрих был на родине в отпуске в апреле.
Толкнув ажурную калитку, он скорчил рожу Боцману. Пес, узнав своего, гавкнул пару раз для порядку и убрался в конуру. Поборов искушение передразнить животину – мама услышит, начнет выговаривать, – Хайнрих поднялся на облицованное гранитом крыльцо и позвонил. Он слышал, как мама внутри, шаркая тапочками, произнесла:
– Кого там черти принесли? – щелкнул замок, и недовольная интонация тут же сменилась восторженным изумлением: – Хайни!
Мама была маленькой и сухонькой. Когда-то она казалась ему полной и высокой; то ли он вырос, то ли она съежилась, не поймешь. Но эта маленькая старушка вцепилась в него с энергией пяти молодых и не выпустила из рук, пока не затискала и не зацеловала со всех сторон.
– Пауль! Смотри, кто к нам приехал! – только после этого она сочла возможным поделиться радостью.
Пришаркал отец, долго тряс ему руку, хлопал по спине и плечам. Наконец, церемония встречи завершилась, его втащили в прихожую, мама повесила в шкаф его плащ, а папа выдал мохнатые тапочки. Пока он переобувался, мама с восторгом пялилась на мундир.
– Хайни, какая красивая звездочка! Почему ты раньше ее не носил?
– Мам, это знак различия, – смущаясь, ответил он. – Звезда адмирала. Меня ж повысили.
– Я всегда говорил, что в конце концов из тебя выйдет толк, – проворчал отец.
– А вот эта? – мама ткнула в мальтийский крест. – Тоже очень миленькая.
– А это мне вручил сам великий магистр мальтийского ордена, – Хайнрих не удержался от хвастовства. – Я теперь рыцарь-командор.
– Ох, Хайни! – мама сложила ладошки с мягким упреком. – Когда же ты повзрослеешь? Все играешь в рыцарей…
– Мам, да я серьезно, – обиделся он. – Я в Рим ездил, в резиденцию мальтийцев. Меня сочли достойным.
Мама капризно поджала губки.
– Нет чтобы сразу домой, к родителям, ты по всяким Римам разъезжаешь!
Хайнрих молча закатил глаза. В силу некоторых непреодолимых причин высказать ей то, что он обязательно вывалил бы на любого другого, предъявившего ему необоснованную претензию, было никак нельзя. Он уже жалел, что сказал о поездке в Рим. И радовался, что не заикнулся о визите к координатору. Служба – для родителей не оправдание.
– Совсем о нас не думаешь, – с укором сказала мама и обернулась к папе за поддержкой.
– Да, – пробурчал тот.
– Мам, пап… ну, я больше не буду, – бороться с этим невозможно, лучше сдаться сразу и добровольно. – Я исправлюсь, честное слово.
– Вот то-то же, – мама стукнула его пальчиком по носу и поволокла к столу. – У нас жареные колбаски. Надеюсь, у тебя хватило ума не перебивать аппетит?
– Я все съем, – клятвенно пообещал он.
Они с папой наворачивали колбаски под пиво, а мама без перерыва болтала, подкладывая гарнир.
– Хайни, как здорово, что ты приехал! Дядя Берти сейчас в Инсбруке, он будет рад с тобой повидаться…
– Мам, я ненадолго, – предупредил он.
– Дорогой, ну о чем ты говоришь? Тебе обязательно надо встретиться с дядей Берти. А с ним Лаура и Ганс. Они приехали на свадьбу Барбары… Кстати, ты тоже должен пойти, вот удачно, что ты приехал!
Хайнрих помнил дядю Берти, маминого младшего двоюродного брата, но кто такие Лаура с Гансом, не имел понятия. Или просто забыл? Еще и Барбара какая-то. О Боже, они потащат его на свадьбу. Они же знают, как он ненавидит все эти свадьбы, крестины, дни рождения…
– Там будут незамужние подруги Барбары, – намекнула мама.
Поэтому он их и ненавидит!
– Ты знаешь, Хайни, мы не думали, что ты приедешь, и не присмотрели для тебя девушку…
Вот счастье-то!
– Но Барбара очень милая, и ее подруги тоже. Образованные, воспитанные девушки из приличных семей. Они тебе понравятся. Дорогой, не гримасничай, матери лучше знать! Ты уже большой мальчик, тебе давно пора завести невесту, а там и…
Он тихо застонал.
– Мам…
– Не спорь! Хайни, тебе уже пятьдесят лет, а ты все еще…
– Мне сорок девять, – поправил он.
– Какая разница? – ну да, попробовал бы он сказать маме, что ей девяносто! Не миновать скандала и покаяния, и весь сыр-бор из-за того, что ей восемьдесят восемь с половиной. – Тебе почти пятьдесят, а ты продолжаешь вести себя, как безответственный мальчишка! – она обернулась к папе.
– Да, – проворчал отец.
– Хайни, тебе что, не нравятся женщины? – мама сделала большие глаза. – Ну, надо как-то преодолеть себя! К твоему возрасту женятся даже убежденные гомосексуалисты.
– Я не гомосексуалист! – взвился он. Да что ж это такое? Черт, надо стереть тот проклятый рисунок. – У меня
Мама уперла руки в боки, не выпуская полотенца и поварешки.
– Что значит – всё, Хайни? У тебя появилась девушка, а мы с папой ничего не знаем? Пауль! – она топнула ногой.
Отец отвлекся от колбаски и хмуро подтвердил:
– Да.
– Дорогой, ты должен все нам рассказать. Где вы познакомились?
– На орбитальной станции, – честно ответил Хайнрих.
– Боже мой! – воскликнула мама. – Ну откуда на вашей станции взяться приличной девушке? Наверняка какая-нибудь авантюристка или развратница, – она скорбно покачала головой. – Как ее зовут?
– Салима, – сказал он.
И пожалел.
– Хайни! Это не христианское имя.
– Она мусульманка, – признался он.
Мама схватилась за правую сторону груди:
– Боже мой! Хайни, ты сошел с ума? Пауль, ты слышал? Наш сын спутался с мусульманкой! Он не сможет венчаться, он… Боже, о чем я? Хайни, мы с отцом не можем этого позволить! Пауль, ты представляешь? В нашей семье – какая-то мусульманская мигрантка, как пить дать, нищая и вороватая!
– Линда, сердце не там, – неловко поправил отец.
Она тотчас схватилась за грудь слева. Эти сцены были знакомы Хайнриху с детства, но мама до сих пор не запомнила, где должно быть сердце, шестьдесят пять лет замужества за кардиохирургом не помогли.
– Мам, ну прекрати, – попросил Хайнрих. – Ты ее не знаешь, зачем заранее оскорблять? Она вовсе не нищая. Настоящая принцесса, честное слово.
Мама всплеснула руками:
– Хайни, как в твои годы можно быть таким наивным? Посмотри на себя! Ты же не юный Аполлон, бреешь голову, чтобы не замечали лысину. Ты даже на танцы не ходишь, потому что не умеешь танцевать. Торчишь годами в Богом забытой дыре, совсем одичал! Какая принцесса на такое сокровище позарится? Поверь мне, дорогой: она аферистка.
Хайнрих заскрипел зубами.
– Втерлась к тебе в доверие, – продолжала мама, – потом просочится в нашу семью, унаследует наш дом… Пауль?
Отец кашлянул.
– Линда, послушай меня. Какая, по большому счету, разница? Нам бы радоваться, что мальчику приглянулась хоть какая-то девка. Мусульманка, не мусульманка, аферистка, не аферистка… Пусть быстрее женится на ней и заделает ребенка, не откладывая! Вот что важно.
Поделиться книгой: