Древнегреческая философия

4) Идея множественности миров.

На этом положительные стороны для науки заканчиваются и начинаются сугубо отрицательные моменты для онтологии.

1) Демокрит считает, что все происходит по строгой необходимости, везде есть своя причина. Таким образом, формулируется строгий детерминизм: механическое движение единственная форма существования мира. Это стало основанием в эпоху Просвещения необыкновенной верой в технический прогресс. Отныне механизмы – главная черта европейской индустриализации. На вид всё гладко, но только вдумайтесь какая чудовищная подмена понятий произошла по сравнению с прошлыми философскими системами! Если раньше было представление взаимосвязи бытия и небытия, если раньше сознание и чувства могли вместе открывать новое о мире, то теперь небытие уничтожается, а все вокруг – бесцельное движение атомов в пустоте. Вера в механизацию сделала человека всемогущим над природой, но она заменило что-то более важное – веру в сакрального человека. Отныне движение машин, планеты, атомов – всё, что составляет механическое движение – единственная форма жизни. Человек исключается из этой цепочки. Ведь он может мечтать, погружаться в одухотворённое состояние, делать сверхволевое усилие мысли, слушать совесть и чувствовать любовь. Это всё не механическое движение. Оно должно быть изгнано! Материя Демокрита мертва, поэтому она и может двигаться только механически. Природа и человек – живые, им присуще динамика и развитие, поэтому здесь присутствует органическое понимание мира, где всё взаимосвязано. Но детерменизм Демокрита исключает случайность и разного рода смешение форм мира.

2) Демокрит, следуя своей атомистической концепции, вульгарно понимает душу как материальный орган человека, который отвечает за ощущение и мышление. Она состоит из атомов, а потому смертна. У Демокрита даже боги состоят из атомов и живут немногим больше людей. Такое понимании души вообще не выдерживает никакой критики. Однажды в советское время при допросе святитель Лука, работавший врачом на вопрос: «Разве вы видели своего Бога?», ответил: «Бога я действительно не видел. Но я много оперировал на мозге и, открывая черепную коробку, никогда не видел там также и ума. И совести там тоже не находил». Демокрит не мог вывести бессмертную нематеральную душу в своей теории, потому что приравнял бытие с небытием.

3) Сам термин «атом» при прямом переводе с латыни звучит как individuum, «неделимое». Перенося философию атомизма в область политики, мы получим идеологию, в который центральное место занимает «индивидуум». Европейские политики прошлого так и сделали, и мы знаем, что получилось в итоге. Если наложить на эту философию систему Эмпедокла, то мы из такого «атома» получим абсолют Вражды. Симптоматично. Что же порождает такая философия в этики? Только отрицательные качества человека: слепой эгоизм, вера в себя любимого, отдалённость от государства. А за что выступал сам Демокрит? Он не был ни за монархию, ни за аристократию. Демокрит был демократом. Демократом, который говорит: «Пользуйся слугами, как членами своего тела, употребляя одного из них для одного дела, другого для другого». Конечно, мы можем найти и массу высоких правильных изречений философа. Но это могло быть и маской, пустой смех, который он не мог сдержать даже в минуты печали других, выдавал его.

4) И Левкипп и Демокрит утверждали положение и неуничижимости и несотворимости материи. В их концепции все обуславливало движение атомов. При этом никто не говорит, как началось это движение, оно воспринимается по умолчанию как данность. Поэтому многие апологетики высмеивали это представление, говоря о том, что необходимо нанести первый удар по атому, чтобы он пришёл в движение. А нанести «первый удар», который приводит в движение всю материю может только разумная личность.

Софисты

В Древней Греции тирания сменяется рабовладельческой демократией, и с этого момента появляется целый ряд новых философов, которых в дальнейшем именуют софистами. Изначально софистами называли всех учителей мудрости, но потом смысл этого слова исказился в результате дискредитацией их деятельности. Как верно отмечал Сократ, софисты не стремились к истине, она была им безразлична. Все свои заключения они выстраивали с помощью логики и стремились любыми способами доказать правоту тезиса. Если им было это выгодно, они доказывали одну идею, когда выгода пропадала, то они доказывали совершенно противоположную ей мысль.

Один из первых софистов Протагор говорил: «Человек есть мера всех вещей: существующих, что они существуют, несуществующих, что они не существуют». Подобное утверждение в полной мере можно назвать первой идеологией релятивизма – учения о условности и относительности человеческого познания. После Демокрита это был новый болезненный удар по полноценности поиска знания. Отныне мы видим засилье относительного, забвение абсолютного, неумение и нежелание в принципе стремится к настоящей правде. В науках по началу релятивизм ценился тем, что помогал с разных точек зрения посмотреть на предмет исследования и выяснить все его свойства.

Но далее в культуре идёт лишь гиперрелятивистское понимание мира, когда Истины вообще не существует, а есть только десятки тысяч различных мнений на её счёт, которые по мнению софистов одинаково ценны. Свойства существующих и несуществующих вещей по Протагору зависят от восприятия человека, только человек определяет их сущность. К сожалению, труды этого софиста не уцелели, о его точки зрения на мир указывает нам Платон, который считал, что Протагор был сенсуалистом и учил тому, что мир таков, каким он представлен в чувствах человека. Релятивизм не располагает едиными критериями добра и зла, ему всё равно. Вместе с сенсуализмом получается такой вывод, что только сам человек может решать, как ему относится к тем или иным явлениям.

На самом деле это опасное заблуждение, потому что начинают отрицаться такие вековые выработанные истины, которые диктуются человек с момента его рождения семьёй, обществом, государством, религией. Каждая из этих надиндивидуальных институтов несёт за собой опыт из собственной практики, выработанный множеством поколений, которое претерпевало не малые бедствия из своих плачевных ошибок, и горькое знание, добытое таким образом, передавалось в будущее. Релятивизм просто берёт и перечёркивает это всё. Но на этом ещё нельзя закончить разбор одного положения Протагора. Дело в том, что его фраза оказалось в переработанном виде переброшена уже в нашу эру. Если отбросить слова после двоеточия, то мы получаем укороченную идею о том, что человек есть мера всех вещей. А это, не что иное как тезис гуманизма. Здесь всё сводится только к индивидууму, одному из многих. Но какой это человек? Сатанист Кроули или убийца миллионов Гитлер? Личность здесь как бы низводится, растворяется.

В отличии от Протагора ученик Сократа Платон писал: «Бог есть мерило всего». И здесь он возводит этакую высшую константу, которая впредь не может быть субъективна, т. к. не будет выражать индивидуальные интересы, а относится ко всему обществу. Но не будем забывать, что сам Платон жил в дохристианскую эпоху, и боги там тоже были разные, диктовали разную волю, как добрую, так и злую.

Наше православие лишено крайностей, в нём идёт точно разделения добра и зла, представленное в Священном Предании. Как пишет епископ Афанасий (Евтич): «Христианство явило вечную истину о Боге и человеке – и потому предварило мерило, отличающееся от двух вышеуказанных. В полноте откровения Божественной и человеческой истины во Христе явилось новое измерение – вочеловечившийся Бог во Христе, то есть Богочеловек стал мерилом всех и всего. Так в православном христианстве и его истинном гуманизме, в Бого-гуманизме, не отвергнуты ни принцип «человек есть мера всех вещей», ни принцип «Бог есть мерило всего», но эти принципы не являются в нем независимыми и обособленными». Не случайно Церковь определяет гуманизм как реакционное учение, потому что в нём высшие цели низводятся до потребности человека, которого люди Просвещения просто приравнивают к бабуину.

В результате мы подходим к неблагожелательной картине этой эпохи. Атомисты и отдельно софисты, которые заимствовали принцип постоянной изменчивости и текучести у первых диалектиков – учеников Гераклита, начали переоценку традиционной этики, которая быстро дошла до оправдания свободного выбора человека в пользу зла. Как итог, осознанный выбор в пользу зла стал оцениваться культурой лучше и выше, чем неосознанный выбор в пользу добра. Они верили не только в то, что человек – мера всех вещей, но и в то, что каждый человек – мера себя самого. Они верили в свои творческие силы и в своё высшее призвание. Эта вера легла в основу их представления о собственной исключительности. Логик А. М. Анисов комментирует: «Это очень удобная философия, поскольку позволяет оправдать все, что угодно. Раз человек есть мера всех вещей, то он выступает и мерилом истины и лжи. Отсюда тезис софистов о том, что каждое высказывание можно с равным успехом как обосновать, так и опровергнуть. Некоторые софисты готовы были доходить до абсурда». Что сделал античный гуманизм? Он возвёл человека в статус меры всех вещей. Тем самым окончательно раздробил Грецию, лёгшую к ногам Рима. Он не изменил своей сути и трудится на благо человека сегодняшнему, но в ущерб человеку завтрашнему. Остаётся вопрос, а появится ли «завтра» человек?

Итак, по Протагору, все относительно: нет абсолютной истины и нет абсолютных моральных ценностей и блага. Тем не менее существует нечто, что более полезно и приемлемо, а потому более уместно. Горгий пошёл дальше в этом вопросе. Он доказывает три положения: что ничего не существует, а если что-нибудь и существует, то оно непознаваемо, а если существует и познаваемо, то оно невыразимо и неизъяснимо. В результате он пришел к выводу, что ни о чем нельзя сказать достоверно. И в правду можно увидеть, что в античной философии встречаются все будущие системы взглядов европейской мысли постсредневековья. Горгий отталкивается не от классического релятивизма, а от нигилизма, и на нем начинает свое просвещение. Можно сказать, что Горгий ошибочно считает тождественным понятия не-сущего как существующего (если допустить, что не-сущее есть), и сущего как существующего, в результате которого не-сущее взаимоисключает себя и становится не существующим, а сущее при такой равносторонности тоже не существует, т.к. его взаимоисключают понятия единого сущего бытия элеатов и множественного сущего бытия парменидовской школы. Горгий не стремится сообщить слушателям истинного знания. Для него было важным не различия истинного от ложного, а лишь степень влияния на аудиторию через риторику, в которой он сам был успешен.

Из-за отсутствия высшей инстанции и высшей меры вещей в системе софистов появляются и различные определения одних и тех же понятий. Ведь если человек есть мера всех вещей, а людей в полисе тысячи, то значит и меры неравнозначны. При чём их неравнозначность не иерархическая, а горизонтальная, поэтому и доминации какой-то одной наблюдать не приходится. Отсюда Антифонт сводит критерии истины к природным началам человека (что может для бабуинов и подошло бы), а Фразимах трактует справедливое как выгодное сильнейшему. На самом же деле справедливость есть понятие о должном, выражающееся в способности беспристрастно следовать правде, истине вне зависимости от обстоятельств. Когда есть знание правды, сильнейший должен склониться ради неё. Если этого не происходит, то справедливость утрачена. Формально сильнейший может говорить, что всё справедливо, но истина будет иная. А софисты, потерявшие представление о правде, точнее специально откинувшие её, начали трактовать это как пресловутое право сильного.

Ученик Горгия Калликл продолжает рассуждения о несовместимости природы, для которой что сильнее, то и лучше, и закона, установленного бессильными людьми для прикрытия своего бессилия псевдоморальными нормами. Сократ в диалогах Платона убедительно возражает: «Если лучшее есть не что иное, как сильное, то мораль, установленная многими людьми, сильнее, а потому и лучше разнузданного индивидуализма». Рассудительность и мужество по Калликлу заключаются только в полной свободе наслаждений и во всяческом своеволии. На что ему возражают тем, что жизнь в таких условиях превращается в дырявый сосуд, т. е. в полную и всегдашнюю ненасытность. Аналогию с сосудом мы можем проследить и в житии преподобного Арсения Великого, видение которого толковал ангел: человек, черпавший воду и наливавший её в дырявый сосуд, есть подобие человека, имеющего некоторые добрые дела, но не оставляющего и грехов, этот человек понапрасну трудится, потому что грехами своими губит ту награду, какую мог бы получить от Бога.

Наконец, софист Продик, который за деньги преподавал в Афинах, развивает релятивистское понимание мира до взгляда, согласно которому «каковы пользующиеся вещами люди, таковы и сами вещи». Здесь можно отметить её лишь как правдивую бытовую заметку, нередко у неряшливых людей и вещи в непригодном виде. Есть доля правды у него и в суждении, что люди нередко обожествляли вещи, полезные для них и дававшие им пищу (солнце, луну, реки, озера, плоды). Пожалуй, этого софиста можно оценить за глубокие этимологические работы, не случайно его считал своим учителем сам Сократ. Но та натуралистическая концепция религий, выдвинутая Продиком, была тем не менее субъективна, т. к. собирала под одну гребёнку целиком все известные религии и верования, желая подытожить всё под один знаменатель своей концепции, что, конечно, неправильно.

Была и младшая поздняя группа софистов. Всех перечислять не имеет смысла, среди них качественно выделяется речь Алкидаманта, который утверждал «бог сделал всех свободными, природа никого не сделала рабом». Другой же софист Критий уходит в другую крайность, он называет всех греческих богов чучелами, которые придумали политики для почитания их законов. Здесь можно увидеть не просто разумную критику древнегреческих мифов, а специальный удар по всей системы устоев греческого общества. Он не приходит интеллектуальным путем к монотеизму как сделал Парменид, но занимает позицию всеотрицания. Критий был не только софистом, но и политиком. На его примере мы можем увидеть, как политик целенаправленно ради своих интересов входит в сферу философии и использует её. Не о каком постижении Истины здесь уже говорить не приходится. Воззвание софиста Антифонта, который говорил о природном равенстве греков и варваров, что по своему содержанию было правильно и полезно и могло преодолеть будущий кризис государства, просто было вытолкнуто вон такими властолюбцами как Критий.

Рассмотрение релятивизма софистов, ценность которого сегодня внушается чуть ли не повсеместно в либеральной доктрине, мы закончим анекдотом.

***

«Иванов и Рабинович пришли устраиваться на работу в бухгалтерию. Контрольный вопрос:

– Сколько будет дважды два?

– Четыре – отвечает Иванов.

Ему отказывают, просят прийти через месяц.

– Дважды два? – переспрашивает Рабинович. – Да сколько надо, столько и сделаем.

– Давайте Вашу трудовую книжку»

Сократовская школа

В философии принято разделение работ до Сократа и после него. Если раньше мы рассматривали все философские школы в качестве досократических, то с момента жизни Сократа начинается некий важный перелом сознания. Во многом всё, что мы знаем о Сократе, сегодня является изложением его хода мыслей учениками – Платоном и Ксенофонтом. Это обуславливается тем, что сам Сократ не вел записей своих речей. Он не оставил после себя трудов, но постоянно обучал молодых людей, считая постыдным и безнравственным брать деньги с уроков как это делали софисты всех мастей. Философ постоянно сокрушался на «учителей мудрости», потому что они не хотели искать объективную Истину.

Благодаря поискам Истины Сократа появился смог появиться Платон, который перевернул существующее натурфилософское мировоззрение. Сократ, будучи современником Демокрита, противопоставляет своё миропонимание его идеям. Он первым доходит до понимания существования «единого божества», которое творит мир. За «введение нового божества» его приговаривает суд к смертной казни. В то же время друзья предлагают сбежать, возможность такая была. Но Сократ отказывается от побега – это значило бы, что его слова обычное пустословие. Он успокаивает друзей, ведь смерть для него не что иное как освобождение души от оков тела, которая после смерти «оболочки» сможет созерцать божественные идеи в чистом виде вместе с Богом.

Сократ отказывается изучать «внешний мир», происхождение которого философы сводили к тем или иным стихиям. Он обращается к «внутреннему человеку», считая, что только познав себя, человек сможет познать и мир вокруг.

По Сократу сущность человека составляет его душа. Душа – это «Я сознающее», интеллектуальная и моральная личность. Поэтому в человеке он различает непосредственно душу и тело, которое является лишь инструментом. Отсюда он приходит к выводу, что если главное в человеке – это его душа, то в особой заботе нуждается не столько тело, сколько сама душа. Отсюда и первейшая задача любого учителя – научить людей взращиванию своей души. Переворот в сложившейся системе ценностей Сократ совершает в духовной сфере. До него натурфилософское понимание мира древних греков мало способствовало познанию человека как подобия Бога. Истинные традиционные ценности, говорит нам Сократ, не те, что связаны с внешними ценностями (богатство, сила, слава) и телесными проявлениями (жизнь, физическое здоровье, красота), а сокровища души.

Он считает, что безнравственный поступок – плод незнания Истины. Если человек знает, что является добром, то он никогда не позволит случиться злу – кто совершает зло, делает это по незнанию. Здесь кто-нибудь может возразить, что существует множество образованных людей, понимающих разницу между добром и злом, но всё равно предающихся злу ради своего блага. Такое возражение будет следствием буквального понимания Сократа, а не трактовки его в символическом ключе. Сократ пояснял, что понятия добра и зла, привитые человеку в этом случае были им усвоены искусственно, как ещё одно из множества знаний, которым иногда можно пренебречь. Но если человек сам начнёт осмысливать понятия добра и зла и путем долгого разумного труда вникнет в их сущность, то уже не позволит совершиться плохому. Тут стоит нам уточнить, что истинное понимания добра и зла придет тогда, когда он не только проанализирует последствия отрицательных поступков, но и взрастит в себе нравственное мерило, которое люди называют совестью и зачастую стараются в себе задушить, чтобы иметь возможность благополучно сосуществовать с современным миром. Именно сосуществовать, потому что жить в безнравственном мире, не погружаясь в него с головой, для нравственного человека невозможно. Мыслящим людям приходится постоянно грезить об анклавах, в которых доброта будит окутывать всех её членов, наполнять жизнь светом.

Антитезой теориям софистов о доминировании в человеке трех животных начал является сократовский критерий самообладания – власть разумного начала над животным. Отсюда и выверенное представление о свободе человека. Господство над своими поступками и страстями и есть настоящая свобода. Истинно свободный человек всегда знает, как управлять собственными инстинктами и никогда не станет их рабом. Поэтому мудрость и нравственность для него неразделимы. К основным добродетелям он относит мудрость, нравственность и справедливость.

Отдельно можно поговорить о значении знания. Сократ считал, что человек не может знать всё на свете, всеми знаниями обладает только Бог. Но при этом стремление к знанию, любовь к нему – это положительная черта человека. Однако такая позиция расходится с некоторым презрительным отношением философа к изучению естественных наук, что можно связать, вероятно, с его скептицизмом. Агностицизмом в чистом виде называть это будет некорректно, потому что он говорил, что душа человека перед рождением в этом мире уже содержит знания истин в сокрытом виде. Рождаясь, человек как бы «вспоминает» многие понятия, но никогда не осознает этого. Если Гераклист из Эфеса только предложил некоторые основополагающие основы диалектики, то Сократ в полной мере реализует их на практике. Марксисты любят приписывать идеалистическую диалектику Гегелю, а диамат Марксу, но практически всегда игнорируют ту глобальную работу по реставрации сократовской диалектики, которую воплотил Платон в своих трудах. Сократовская диалектика получает общее понятие о предмете и знание Истины через непосредственный диалог с оппонентом, где в ходе длительных уточнений определений, опровержений аргументом и приведение новых раскрывается настоящая сущность понимания мира. Поэтому Сократ часто называл себя «повивальной бабкой» Истины, так как помогал «родить мудрые мысли» высоким мужам. Для этого он ввёл в оборот новую методику – майевтика (повивальное искусство), при применении которого душа «беременная» Истиной, рождает оную, высвобождает на белый свет.

Не случайно Сократ так много в своих речах уделяет нравственности. Высшая мудрость для него заключается в умении различать добро и зло. А мудрая жизнь исключает устремления к идолам человека, правильную расстановку целей и средств: «Я ем, чтобы жить. А некоторые живут, чтобы есть». Нередко его называют христианином до Христа. Это спорный вопрос, с одной стороны его философская позиция по многом совпадает с христианством, с другой – она не отрицает пантеизма как такого, но лишь сводит зависимость других богов греков в зависимость от Творца.

В. Йегер пишет по этому поводу: «Слово «душа» для нас, благодаря потокам, проникавшим сквозь веков, звучит с этическим и религиозным оттенком, как слова «раб Божий» или «попечение душе». Но этот возвышенный смысл слово приобрело впервые в устах и проповедях Сократа». Поэтому и счастья человека не приравнивается к наслаждению жизни, а возникает их добродетели человека, гармонии его души. Конечно, называть так Сократа было бы теологической ошибкой, но можно предположить что его место в Древней Греции, которое ассоциировалось чуть ли не с пророческим, было достоянием его необычайно развитой духовной интуиции, которую приписывают «даймону» Сократа – некому демону (в нашей терминологии это был дух, а не демон).

Так Дарио Антисери указывает нам, что в «Апологии» есть интересное место, в котором Сократ обосновывает свои поступки таким образом: «Причина та, что… часто в разных обстоятельствах мне был слышен голос, знакомый с детства, божественный и демонический, который запрещал делать то, что я уже почти готов был сделать». Ни один из исследователей не может дать точного определения его словам, одни ссылаются на голос совести, другие на внутренние принципы, третьи трактуют это в прямом значении.

Важным шагом в политической сфере является выделение государственных форм власти, которые в тот период включали: монархию, тиранию, аристократию, плутократию и демократию. В дальнейшем у Платона и в конечном виде у Аристотеля мы сможем увидеть классифицированные формы, в которых дефиниция метода правления ведёт как к положительным, так и к отрицательным формам одного и того же принципа правления.

Школы младших сократиков

Киники.

Философия учеников Сократа по сравнению с учителем плоха. Здесь нельзя сказать, что ученики превзошли учителя, скорее сами были посредственны и не умеренны во многих вопросах.

Основателем кинизма стал Антисфен. Апологет аполитического индивидуализма, он радикализировал сократовский принцип самообладания. Удовольствие по Сократу есть ни зло и ни добро. И оно не берёт своё начало из счастья. Счастья проистекает не из тела, а из добродетели души, имея нравственный порядок. Для Антисфена же любое удовольствие однозначно зло. Счастье же приписывается автономной личности, человеку имеющим автаркию по отношению к другим. В этом плане он прославляет аскетическую жизнь, но трактует её не в пользу поиска дефиниций жизни. Для него всё познаётся всё через ощущения и аналогии, тем самым сводя к минимум познавательную роль разума, к котором призывал Сократ.

Катастрофично было и понимание Антисфеном души. Для него любая душа состоит из материи. В отличии от учителя он видит только единичное, отрицая общее: «Лошадь я вижу, а лошадности не вижу». Всё в этом идеале призывает возврат к природе и «естественному человеку». Отсюда прославляется и свободная любовь, общество без классов и наций свободное в своём индивидуализме от хитросплетений культуры. Забавный случай был описан у Платона по этому поводу. Когда Платон рассуждал об идеях и изобретал названия для «стольности» и «чашности», Диоген сказал: «А я вот, Платон, стол и чашу вижу, а стольности и чашности не вижу». На что Платон, в должном духе противоречия, ответил: «Это понятно, чтобы видеть стол и чашу, нужны глаза, которые у тебя есть; а чтобы видеть стольность и чашность, нужен разум, которого у тебя нет».

Последователь Антисфена Диоген, который прославился тем, что жил в бочке, был ещё более ярым киником. Утверждая бесполезность наук, метафизических построений, он пропагандировал полный отказ от любого комфорта и потребностей, частной собственности. Философия киников создало современное понятие цинизма, а их образ жизни остался в истории как «собачий». Да и сам Диоген называл себя собакой. Уровень аскезы киников был высок, но был ли он направлен на благо? Ответ скорее будет отрицательным, презрение ко всему «мирскому» стояло не на почве отрицания греховного образа жизни общества, а скорее на пренебрежении к людям, которые руководствовались какими-то правилами. Этому свидетельствует афористический случай. «Как-то раз он закричал: «Эй, вы, люди!». Сбежался народ. Он набросился на них с палкой со словами: «Я звал людей, а не дерьмо!»

Киренаики.

Школу киренаиков основал Аристипп. Он также неумело радикализировал сократовское понимания счастья, на этот раз возведя любое наслаждение к благу, из какого бы источника оно ни проистекало. Аристипп противоположен Антисфену, но также материалистичен. Он гедонист и космополит, и ничего хорошего из его учения тоже не проистекает. Чувство меры служит для него лишь для того, чтобы не стать игрушкой собственных удовольствий, но никак не ограничивает их, если они подконтрольны разуму. Показательно, что он первым начал взимать плату за свои услуги. В этом же духе он прославляет странничество и странников, которые никогда не возвратятся в родной полис, ища счастья в духе своего путешествия.

Счастье для Аристиппа – это лишь сумма мгновений, во время которых человек испытывает удовольствие. В этом роде киренаики занимают промежуточное положение между Сократом и Эпикуром. Они предатели всей сократовской мысли о прекрасном и её божественной сущности. «Феодор, прозванный безбожником, утверждал, что все рассуждения о боге являются пустословием, поскольку он думал, что божества нет, и потому убеждал всех красть, нарушать клятву, грабить других и не умирать за отечество».

Мегарцы.

Первый представитель мегарской школы Евклид в целом правильно использовал понимание сократовской добродетели, однако существенное влияние на него оказали софисты и элеаты. Благо всегда есть свойство Единово, но при этом всё, что ему противоречит, неосторожно относится Евклидом к несущему. Кроме того, после Евклида именно Евбулид создаёт так называемые «софистические уловки», которые не раз подвергались критики. Из достояний этой школы можно назвать введение в оборот модальной логики и теории импликации.

Элиды.

Элидскую школу возглавил Федон, которому Платон посвятил один из своих диалогов. Во многом Федон остался верен Сократу. В этом направлении можно отметить создание физиогномики и разработки понятийного аппарата логоса, о котором мы знаем лишь через источники других авторов. Действительно, Федон во многом укрепил сократовскую философию, предложив проверку собственным опытом.

Подводя заключение по школам младших сократиков, приведём замечание Л. Робина. Он подметил, что киники предвосхитили стоиков, киренаики – эпикурейцев, а мегарики подготовили почву для скептиков. Эти школы значительно исказили понимание Сократа. За искажением последовал переход в противоположный лагерь. Эпикурейцы чисто воплощение антитезы всей сократовской мысли, его целеполаганию. Рассматривая все эти течения, единственным учеником Сократа, который сделал значительный вклад в сохранение и развитие его идей, можно назвать Платона. Платон достиг вершины философской мысли. В дальнейшем его ученик Аристотель дал новое дыхание многим направлениям мысли, при этом отчасти отойдя от платоновской системы понимания мира, внеся свои существенные коррективы. Процесс размеживания и создание новых систем нельзя назвать эволюционным. Он строился на основе длительных полемик и войн идей за своё место на пьедестале почёта. Использование диалектики помогло Сократу наглядно показать высоту полёта мысли и признания высших начал над человеком, целых сфер мироздания. Это был некоторый отход от старых языческих традиций, предполагавших в своей основе натурфилософию и пантеизм. Но не отказ от высшего начала, а более чуткое его «прощупывание», умный взгляд на мир и природу вещей, ещё свободный от резкого скептицизма и веру только в видимое. В следующей главе мы подробно разберём систему Платона, построенную на диалогах Сократа. Поэтому после будет не трудно проследить всю ущербность систем Эпикура и его последователей.

Философия Платона

«После этого, ты можешь уподобить нашу человеческую природу в отношении просвещенности и непросвещенности вот какому состоянию… Представь, что люди находятся как бы в подземном жилище наподобие пещеры, где во всю ее длину тянется широкий просвет. С малых лет у них на ногах и на шее оковы, так что людям не двинуться с места, и видят они только то, что у их прямо перед глазами, ибо повернуть голову они не могут из-за этих оков. Люди обращены спиной к свету, исходящему от огня, который горит далеко в вышине, а между огнем и узниками проходит верхняя дорога, огражденная, представь, невысокой стеной, вроде той ширмы, за которой фокусники помещают своих помощников, когда поверх ширмы показывают кукол.

– Это я себе представляю, – сказал Главкон.

– Так представь же себе и то, что за этой стеной другие люди несут различную утварь, держа ее так, что она видна поверх стены; проносят они и статуи, и всяческие изображения живых существ, сделанные из камня и дерева. При этом, как водится, одни из несущих разговаривают, другие молчат…

… Прежде всего разве ты думаешь, что находясь в таком положении, люди что-нибудь видят, свое ли или чужое, кроме теней, отбрасываемых огнем на расположенную перед ними стену пещеры?…

– Если бы узники были в состоянии друг с другом беседовать, разве, думаешь ты, не считали бы они, что дают названия именно тому, что видят?…

– Далее. Если бы в их темнице отдавалось эхом все, что бы не произнес любой из проходящих мимо, думаешь ты, они приписали бы эти звуки чему-нибудь иному, а не проходящей тени? …

– Такие узники целиком и полностью принимали бы за истину тени проносимых мимо предметов…

… Когда же с кого-нибудь из них снимут оковы, заставят его вдруг встать, повернуть шею, пройтись, взглянуть вверх – в сторону света, ему будет мучительно выполнять все это, он не в силах будет смотреть при ярком сиянии на те вещи, тень от которых он видел раньше…

– Тут нужна привычка, раз ему предстоит увидеть все то, что там, наверху. Начинать надо с самого легкого: сперва смотреть на тени, затем на отражения в воде людей и различных предметов, и уж потом – на самые вещи; при этом то, что на небе, и самое небо ему легче было бы видеть не днем, а ночью, то есть смотреть на звездный свет и Луну, а не на Солнце и его свет…

… Вспомнив свое прежнее жилище, тамошнюю премудрость и сотоварищей по заключению, разве не сочтет он блаженством перемену своего положения и разве не пожалеет он своих друзей?…

– А если они воздавали там какие-нибудь почести и хвалу друг другу, награждая того, кто отличился наиболее острым зрением при наблюдении текущих мимо предметов и лучше других запоминал, что обычно появлялось сперва, а что после, а что одновременно, и на этом основании предсказывал грядущее, то, как ты думаешь, жаждал бы всего этого тот, кто уже освободился от уз, и разве завидовал бы он тем, кого почитают узники и кто среди них влиятелен?…

– Обдумай ещё и вот что: если бы такой человек опять спустился туда и сел бы на то же самое место, разве не были бы его глаза охвачены мраком при таком внезапном уходе от Солнца?…

– А если ему снова пришлось состязаться с этими вечными узниками, разбирая значение тех теней? Пока его зрение не притупится и глаза не привыкнут – а на это потребовалось бы немалое время, – разве не казался бы он смешон? О нем стали бы говорить, что из своего восхождения он вернулся с испорченным зрением, а значит, не стоит даже и пытаться идти ввысь. А кто принялся бы освобождать узников, чтобы повести их ввысь, того разве они не убили бы, попадись он им в руки?…

… Восхождение и созерцание вещей, находящихся в вышине, – это подъем души в область умопостигаемого… Итак вот что мне видится: в том, что познаваемо, идея блага – это предел, и она с трудом различима, но стоит только ее там различить, как отсюда напрашивается вывод, что именно она – причина всего правильного и прекрасного. В области видимого она порождает свет и его владыку, а в области умопостигаемого она сама – владычица, от которой зависят истина и разумение, и на нее должен взирать тот, кто хочет сознательно действовать как в частной, так и в общественной жизни.

– Я согласен с тобой, насколько мне это доступно.

– Тогда будь со мной заодно еще вот в чем: не удивляйся, что пришедшие ко всему этому не хотят заниматься человеческими делами; их души всегда стремятся ввысь.

… А удивительно разве, по-твоему, если кто-нибудь, перейдя от божественных созерцаний к человеческому убожеству, выглядит неважно и кажется крайне смешным? Зрение ещё не привыкло, а между тем, прежде чем он привыкнет к окружающему мраку, его заставляют выступать на суде или еще где-нибудь и сражаться по поводу теней справедливости или изображений, отбрасывающих эти тени, так что приходится спорить о них в том духе, как это воспринимают люди, никогда не видавшие самое справедливость».

Платон, трактат «Государство».

В этой аллегории Платон подводит нас к мысли, что окружающий нас мир ни есть мир полностью открытый, истинный. Он лишь отголосок большого мира идей и душ, которые занимаю в данной иерархии высшее положение, недоступное простому глазу.

Иронично, что философ, разработавший фундаментальную идеалистическую картину, положил название противоборствующей группы философов, введя термин «материя». В сочинениях он пользовался словом «хора», под которой подразумевал развёртываемое пространство этого космоса. Мир и всё сущее в нём по Платону копия образов, мира идей. Идея, нисходя из высшего мира в виде эйдоса, соприкасается с материй, которая преобразуется в конкретный предмет. «Переводит» идеи в предметы Разум, который соприкасается с верхним миром. Интересно представление Платона о появлении этого мира и его структурах. Весь мир делится на некие этажи, подуровни. За материальным миром следует мир чувственный и мир чистых идей. Наверху в этой иерархии размещено Благо. Позднее неоплатоники, развивая представление о Благе, вводят понятия Единого, которое порождает творящий Ум. У Платона создателем мира является единый бог-демиург. Демиург, созерцая непосредственно мир идей творит из материи космос, Землю и нас. Процесс творения являет собой развёртывание мировой Души. По мере её нисхождения появляется средний и нижний мир. Душа пронизывает весь мир, она невидима глазу и представляет собой сокрытую часть космоса, точно так же, как и душа человека, которая занимает промежуточное положение между его разумным и страстным началом. В этом кроется пантеизм, который был перенят у орфиков. Душа Демиурга пронизывает всё, а значит соприкасаясь с живой природой, мы соприкасаемся с самим богом создателем.

Такое понимание мира не лишено частицы истины, но расходится с христианским мировоззрением, согласно которому Бог – творец этого мира – творит мир из ничто. Ему не нужно преобразовывать существующую материю, он сам её порождает из собственного блага и любви. Другим аспектом христианства является понимании Бога как персонифицированной личности.

По Платону душа вечна, она вселяется в тело, которое умирает, освобождая её. Потом она либо отходит к созерцанию апофатического божественного начала, «вечного двигателя», либо переселяется в другую оболочку согласно добрым или плохим делам. В христианстве сошло знание, что душа творится Богом в момент зарождения нового человека. Она бессмертна, но умирая не перерождается, а ждёт божьего Суда, после которого идёт в рай или ад, где и пребывает вечно. Далее в платонизме мы видим некоторый дуализм, материя противопоставляется духовному миру, она «жалкая бяка» по сравнению с Душой. Гностики, исказив платонизм, называют материю чистым злом. Нам же следует понимать, что мир плох не из материи априори, а в результате грехопадения человечества.

Мир, в котором мы живём, мир греха и неправды, зыбок, преходящ, непрочен – число его дней сочтено Богом. Христиане не могут быть укоренены в нем; наш дом – не здесь, мы принадлежим другому миру. Как говорит святой Апостол Иоанн, «Не любите мира, ни того, что в мире: кто любит мир, в том нет любви Отчей. Ибо все, что в мире: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская, не есть от Отца, но от мира сего. И мир проходит, и похоть его, а исполняющий волю Божию пребывает вовек» (1Иоан.2:15-17)

Как мы видим из этих слов Апостола, мир сей – это система ценностей и отношений, основанных на отверждении или игнорировании Бога, на стремлении к удовольствиям («похоти плоти»), обладанию («похоти очей») и престижу («гордости житейской»). Этот мир проходит – Апостол говорит о том, что «пользующиеся миром сим, [должны быть] как не пользующиеся; ибо проходит образ мира сего» (1Кор.7:31)

Итак. У Платона мир идей – иерархически организованная система. Благо наделяет предметы способностью существовать. К благу стремятся все живые существа, всякая душа для которое обладать благом – счастье. Рядом находятся идеи истинности и красоты. Далее следуют идеи бытия, покоя, движения, а за ними равенства и сходства. Мир идей – активное мужское начало, материя – начало женское и пассивное. Мировая Душа связывает их. «Мир – это не просто телесный космос, и не отдельные предметы и явления: в нем общее совмещено с единичным, а космическое – с человеческим». Космос – это своего рода художественное произведение. Он прекрасен, он цельность единичностей. Космос живет, дышит, пульсирует, преисполненный различных потенций, а управляется он силами, образующими общие закономерности. Космос полон божественного смысла, являющего собой царство идей (эйдосов, как говорили тогда), вечных, нетленных и пребывающих в своей лучезарной красоте. Индивидуальная душа – личностная – находится в теле человека. Душа находится в теле как в могиле. Смерть тела – это жизнь, ибо душа освобождается от неволи. Поэтому истинный философ желает бегства от мира. В христианстве как мы уже отметили, это не бегство от материи само по себе (самоубийство является тяжким грехом), а поиск потерянного Адамом Рая.

В труде «Федон» Платон описывает смерть Сократа. И его последние слова. Это ключевая часть в понимаи его философии, ведь перед смертью Сократ вкратце описывает структуру мира:

«Если душа бессмертна, она требует заботы не только на нынешнее время, которое мы называем своей жизнью, но на все времена, и, если кто не заботится о своей душе, впредь мы будем считать это грозной опасностью. Если бы смерть была концом всему, она была бы счастливой находкой для дурных людей: скончавшись, они разом избавлялись бы и от тела, и – вместе с душой – от собственной порочности. Но на самом то деле, раз выяснилось, что душа бессмертна, для нее нет, видно, иного прибежища и спасения от бедствий, кроме единственного: стать как можно лучше и как можно разумнее. Ведь душа не уносит с собою в Аид ничего, кроме воспитания и образа жизни, и они-то, говорят, доставляют умершему либо неоценимую пользу, либо чинят непоправимый вред с самого начала его пути в загробный мир».

От праведности души зависит её будущее в загробном мире. Умеренная и разумная душа у Сократа послушно обретает свою небесную обитель. Та же душа, что привязан к материальному, к своему телу и имению терпит бедствия, она не может попасть из «мира вещей» в «мир идей» без «вожатого». Чистую же душу ведёт собственный же гений и дорога её проста. Не случайно первые ученики апостолов продавали свои имения и обобществляли имущество. Они составляли братство, а в братстве во Христе было естественно разделять с ближним хлеб насущный. Они отреклись от служения мамоне, отдали все свои тленные сокровища, чтобы обрести жизнь вечную в доме Отца своего Небесного. Утаивший же серебро испустил дух свой в тот же час как понял, что апостол перед ним всё знает об этом.

«Посему говорю вам: не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить, ни для тела вашего, во что одеться. Душа больше ли пищи, и тело – одежды?

Взгляните на птиц небесных: они не сеют, ни жнут, ни собирают в житницы; и Отец ваш Небесный питает их. Вы не гораздо ли лучше их? Да и кто из вас, заботясь, может прибавить себе росту хотя на один локоть? И об одежде что заботитесь? Посмотрите на полевые лилии, как они растут: не трудятся ни прядут; но говорю вам, что и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них; если же траву полевую, которая сегодня есть, а завтра будет брошена в печь, Бог так одевает, кольми паче вас, маловеры!

Итак, не заботьтесь и не говорите «что нам есть?» или: «что пить?» или: «во что одеться?» Потому что всего этого ищут язычники, и потому что Отец ваш Небесный знает, что вы имеете нужду во всем этом. Ищите прежде всего Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам. Итак, не заботьтесь о завтрашнем дне, ибо завтрашний сам будет заботиться о своем: довольно для каждого дня своей заботы» (Мф.6,25-34)».

А Сократ продолжает своё повествование. Описав движение души, он рассказывает о другой Земле, которая расположена над небом:

«Но сама Земля покоится чистая в чистом небе со звездами – большинство рассуждающих об этом обычно называют это небо эфиром. Осадки с него стекают постоянно во впадины Земли в виде тумана, воды и воздуха.

А мы, обитающие в её впадинах, об этом и не догадываемся, но думаем, будто живем на самой поверхности Земли, все равно, как если бы кто, обитая на дне моря, воображал, будто живет на поверхности, и, видя сквозь воду Солнце и звезды, море считал бы небом. …Мы живем в одной из земных впадин, а думаем, будто находимся на поверхности, и воздух зовем небом в уверенности, что в этом небе движутся звезды. А все оттого, что, по слабости своей и медлительности, мы не можем достигнуть крайнего рубежа воздуха. Но если бы кто-нибудь все-таки добрался до края или же сделался крылатым и взлетел ввысь, то, словно рыбы здесь, у нас, которые высовывают головы из моря и видят этот наш мир, так же и он, поднявши голову, увидел бы тамошний мир. И если бы по природе своей он был способен вынести это зрелище, он узнал бы, что впервые видит истинное небо, истинный свет и истинную Землю… И еще куда больше отличается, видимо, тот мир от нашего!»

Как есть другая Земля так есть и подземные реки, ведущие в Тартар, где томятся души, живущие по неправде. Сам Сократ поклонялся языческим богам. Но стоит отдать ему должное насколько глубоко философ смог раскрыть тайны вселенной.

Важным моментом, который отличает Платона от всех остальных философов, заключается в том, что он в своих построениях чередует Логос и Мифос. Они сменяют друга, сочетают в новом знании. В богах греков можно увидеть архетипы людей, которые проявляются в каждом из нас в том или ином роде. Платон же берёт логическое звено из Мифоса, его посыл и картину мира и трактует её, используя свою диалектику. Если предсмертный диалог Сократа описывал нам природу души и её посмертные видения, то другим звеном этой цепочки является картина пребывания бессмертных душ после своего суда. Платон описывает это в Федре «Гиперурания, или О том, что над небесами».

«Души, называемые бессмертными, достигнув вершины, выходят наружу и останавливаются на небесном хребте. Они стоят, небесный свод несёт их кругообразно, а они созерцают то, что за пределами мира. Наднебесную Гиперуранию никто из поэтов не описал и никогда не воспоет по достоинству. А она такова. В самом деле, когда говоришь об истине, надо иметь мужество говорить правду. Это бесцветная, расплывчатая, неосязаемая сущность, подлинно существующая и известная лишь кормчему души – уму; от неё то и происходит истинный род знания. Мысль бога питается умом и чистым знанием, как и мысль всякой души, стремящейся воспринять надлежащее. Раз увидев бытие, хоть и на краткий миг, ум блаженствует созерцанием истины, пока небесный свод не перенесёт его по кругу на то же место. В круговращении душа созерцает Справедливость как таковую, Благоразумие, Знание – не то знание, что обязано становлению, не то иное, что находится в ином, называемом нами пока существующим, но подлинное знание и подлинном существующем».

В диалоге «Федр» Платон даёт свою версию падения душ в потустороннем бытии. Она падает, узнав вину и грех. Душа уподобляется крылатой колеснице, которая запряжена двумя конями разной породы. Возницей на этой колеснице является разум. Он управляет конями. Душа созерцает долину Правды, следуя пути богов. Кони являют собой гневливую и вожделенную часть души. Разум, не удержав одного из коней, позволяет ему тянуть колесницу вниз. Происходит свалка, в стычке коней крылья ломаются, отяжелевшая душа падает на землю. Этот миф можно наложить на наше бытие. По Сократу оно лишь отголосок реальности. Земля – впадина. Воздух – волны вод. За нашим небом скрывается настоящее небо. Но оно всегда на ступень выше. И если возничий, т. е. человек в этом мире, срывается, позволяет страстному коню поглотить его, то душа этого человека из нашей впадины низвергается в самые нижние этажи бытия. Душа после смерти не сможет взлететь вверх, потому что при жизни её оторвали крылья. Показательный пример для любого ныне живущих.