Лунные и грошовые

Судя по впечатлению доктора, в этом творении Стрикленда его искусство достигло высшей точки, как и борьба в нем противоположных сил. Важен вопрос: почему Стрикленд захотел, чтобы после его смерти творение было уничтожено? Было ли это желание вызвано тем, что художник осознал, что темная сила страсти принудила его внести в увиденную им красоту нечто ужасное и нечеловеческое? И он, не будучи в силах противостоять страсти, все же последним усилием воли поручил Ате сжечь это произведение, чтобы не признать победу страсти? Так поступает окруженный противником боец, который видит, что ему уже не выиграть бой, но вырывая чеку гранаты, подрывает себя и противника. Другая версия, которую высказал рассказчик – Стрикленд уничтожил это произведение из гордости и высокомерия. И это ставит последний вопрос, уже не об искусстве, а самом человеке Стрикленде: победила ли гордость в его душе, или он отрекся от нее своим решением сжечь дом? Как заметил рассказчик, Стрикленд унес свою тайну в могилу. Это означает, что на эти вопросы должны отвечать уже мы, постигая через наши оценки Стрикленда и его искусства то, кем мы сами являемся в действительности.

Глава 5. Миссис Стрикленд

Все мы в известном смысле художники – поскольку создаем образы людей и мира в своем сознании, а затем наносим их на холст жизни красками слов и поступков. Получающиеся картины могут быть плохими, как картины Дирка Стрева, или гениальными, как полотна Чарльза Стрикленда. Если использовать мысль рассказчика, что художник «отдает себя в своих произведениях», то в таковых картинах мы «отдаем», т.е. являем людям некоторую часть своей личности. Что же отдала, или пытались отдать Стрикленду его первая жена?

Первая жена художника видела людей и жизнь не такими, какими они были, а такими, какими она хотела их видеть. Вот как представляла своего мужа миссис Стрикленд:

– Он не воображает себя гением и даже не очень много зарабатывает на бирже. Но он удивительно хороший и добрый человек (гл.5).

Кажется, нет ничего более далекого от реальности, чем эта характеристика. Подобного рода слепота чаще всего поражает людей, которые думают все время о себе, а затем, в зависимости от принятой гипотезы о себе, присваивают в своем мнении другим людям определенные, удобные для названной гипотезы качества. Кстати, а какова эта гипотеза о себе у миссис Стрикленд – какие, например, цели преследовала она, устраивая завтраки для писателей? Читаем:

Она так их идеализировала, что ей и вправду думалось, будто, принимая их у себя или навещая их, она живет иною, более возвышенной жизнью. Правила, согласно которым они вели свою жизненную игру, ее не смущали, но она ни на мгновение не собиралась подчинить им свою собственную жизнь. Их вольные нравы, так же как необычная манера одеваться, их нелепые теории и парадоксы занимали ее, но ни в какой мере не влияли на ее убеждения (гл. 4).

В этом отрывке, как, впрочем, и на протяжении всего романа, рассказчик показывает себя тонким психологом, умеющим немногими штрихами точно раскрыть характер человека. Гипотеза миссис Стрикленд о себе проста: она живет возвышенной жизнью, а другие вокруг нее лишь камни занятной мозаики, оттеняющие эту возвышенную жизнь. Кажется, что это довольно странно для такой не особо выдающейся персоны. В конце концов, кто она такая в этой среде известных писателей?

Судя по всему, для нее это было неважно. Миссис Стрикленд имела собственные убеждения, в которых важную роль играла идея ее превосходства через возвышенность. И именно эта идея лежала в основе попыток миссис Стрикленд вернуть покинувшего ее мужа. Она полагала, что своим великодушием, эффектным прощением одержит верх над предполагаемой соперницей. Но когда выяснилось, что Чарльз Стрикленд покинул ее вовсе не ради другой женщины, она осознала, что ее брак уже не спасти:

Миссис Стрикленд в отчаянии обратилась ко мне:

– Вы-то хоть меня понимаете?

– Не совсем. Вы хотите сказать, что могли бы простить его, если бы он оставил вас ради другой женщины, но не ради отвлеченной идеи? Видимо, вы полагаете, что в первом случае у вас есть возможность бороться, а во втором вы бессильны?

Миссис Стрикленд бросила на меня не слишком дружелюбный взгляд, но ничего не ответила. Возможно, что я попал в точку (гл. 15).

Гордость говорила миссис Стрикленд, что она возвышеннее окружающих, и ее возвышенность – та сила, которая будет исправлять других. И тут вдруг выясняется, что ее соперница вовсе не человек, а… живопись. Все достоинства миссис Стрикленд имели смысл, если ее сравнивать с другой женщиной. Здесь же они не имели никакого значения, и она сама была второстепенным, легко пренебрегаемым обстоятельством. И женщина не выдержала – под действием уязвленной гордости переход к крайней злобе был мгновенным:

– Но теперь – теперь все кончено. Для меня он чужой человек. Пусть умирает с голоду, одинокий, заброшенный, без единого друга, – меня это не касается. Надеюсь, что его постигнет какая-нибудь страшная болезнь. Для меня он больше не существует (гл. 15).

Похоже на проклятие, особенно учитывая то, что Стрикленд в романе умирает от проказы. Как же так получилось, что вполне добропорядочная супруга, готовая на многое ради мужа (в том числе на принятие его пути художника) потерпела столь сокрушительную неудачу и закончила ненавистью? Ответ прост – она не понимала своего мужа и не могла дать ему то, в чем он нуждался. Ее восприятие людей и мира было иллюзорным, и рассказчик хорошо видел эту неподлинность, ненастоящесть. И он, наверное, чтобы не было недомолвок, подчеркивает это в сцене разговора с миссис Стрикленд уже после смерти Чарльза:

А на стенах висели цветные репродукции с лучших картин Стрикленда, выпущенные в свет неким берлинским издателем.

– Вы смотрите на мои картины, – сказала миссис Стрикленд, проследив за моим взглядом. – Оригиналы, конечно, мне недоступны, но я рада и этим копиям. Мне прислал их издатель. Это большое утешение для меня. … я считаю себя обязанной рассказать людям о Чарли все, что могу рассказать. Быть женою гения – немалая ответственность. Она посмотрела на меня открытым и ясным взглядом, таким же, как двадцать с лишним лет назад. "Уж не смеется ли она надо мной?" – подумал я (гл. 58).

И снова тема собственной возвышенности. Женщина даже не чувствует фальши в том, что она пытается играть роль, которую ей не суждено было сыграть. «Жена гения», которой доступны только репродукции – какая издевательская деталь! Придуманная «ответственность», которой нет и не может быть. Снова слепота, снова иллюзорность жизненной позиции. Разорвать иллюзорность сознания можно лишь заметив и признав в себе действие гордости, которая и порождает данную иллюзорность. Но для многих людей это проблема. Здесь я отвлекусь от романа Сомерсета Моэма «Луна и грош» и выскажусь по этой проблеме особо.

По общему мнению, заметить проявления гордости в других легче, чем в себе. При разумном подходе к делу, этот опыт наблюдения гордости в других должен быть стимулом для осознания гордости в себе. Даже когда речь идет о, как кажется, малозначительных вещах. Приведу пример.

Одна из моих знакомых сказала, что собирается «одеть пальто, потому что на улице холодно». Я заметил, что правильно будет сказать «надеть пальто». «Нет, нет» – поспешно возразила дама, «одеть пальто – это правильное выражение». «Но ведь правильность этого выражения можно проверить по словарям» – отреагировал я. «Нет, я сказала правильно» – недовольно ответила дама, давая всем своим видом понять, что этот разговор должен быть закончен.

Конечно, проблема здесь не в русском языке. Кто не делал ошибок, говоря на «великом и могучем»? Проблема в другом – неспособности признать очевидную ошибку.

Таковая неспособность есть частный случай более общего явления, хорошо известного опытным духовникам. Его можно назвать неспособностью неподготовленного человека понести всю правду о себе. Именно поэтому духовники не спешат обличать, даже в тех случаях, когда грехи человека им хорошо видны. Если обличение, пусть и справедливое, окажется больше того, что способен понести человек, то такое обличение может привести не к покаянию, а противоположному результату.

Неспособность понести правду о себе – это действие, вызываемое гордостью. Неспособность признать себя гордыми – это действие, которое гордость в наибольшей степени стремится произвести в нас. Ее логика проста: раз «не гордые», значит и не надо бороться с гордостью. Ведь ее в нас «нет». Так люди впадают в заблуждение, что они не гордые, и благодаря этому заблуждению гордость беспрепятственно формирует в них установку на самоутверждение как основной подход к жизни.

Самоутверждение заключается в убежденности в собственной предпочтительности и стремлении эту предпочтительность доказать высоким статусом, богатством, славой, влиянием и т.д. И удержать любой ценой достигнутое, потому что гордый человек не может понести участь «обычного» человека.

Казалось бы, что в этом плохого? Более достойные и умелые люди и должны выделяться большими успехами, уравниловка ведет к застою, конкуренция есть тот объективный механизм, который отделяет по-настоящему умелых и талантливых от тех, кто только думает о себе, что он умел и талантлив. А чтобы выдержать конкуренцию, которая часто жесткая, нужна сильная мотивация. Предпочтительность перед другими как раз является такой мотивацией. Так?

Не совсем. Гордость часто маскируется под добродетель и может даже использовать ее как свой инструмент. Но гордость – это страсть, которая стремится получить все больше и больше, невзирая на объективно возможное, и через этот отрыв от реальности втягивает человека в ситуацию неосуществимости желаний. Есть поговорка, которая отчасти передает эту неутолимость желаний: «у всех есть проблемы: у одних щи пустые, у других жемчуг мелкий».

Ощущение неосуществимости желаемого вызывает сильное внутреннее напряжение в человеке, вызывает поляризацию его внутреннего мира. На одном полюсе находится гордость, которая требует продолжать самоутверждение любой ценой, не гнушаясь даже преступлений. На другом – смирение, которое говорит человеку: остановись и разберись в том, что действительно происходит в твоей душе. Жизненный путь человека формируется под воздействием обоих полюсов, и результат зависит от того, какой из них – гибельный или спасительный – человек в конце концов выберет как окончательную основу своей жизни.

Глава 6. Возможна ли любовь без жертвы

Поначалу кажется, что Ата – всего лишь одна из женщин Стрикленда, которая нужна ему лишь как средство решения его бытовых проблем и получения известного телесного комфорта. Несмотря на то, что художник формально не был разведен с миссис Стрикленд, он де-факто женился на Ате.

Сосватала ему Ату Тиаре Джонсон, хозяйка отеля. Аргументы Тиаре были весомыми для Стрикленда: у Аты был небольшой участок земли, дом, некоторые денежные сбережения, она имела самоуважение и была недурна собой. И ей нравился Стрикленд. Хозяйка отеля как деловая женщина понимала интерес художника и потому привела самый сильный для него аргумент: денег от продажи копры с участка хватит, чтобы прожить, и Стрикленд может писать картины «сколько душе угодно» (гл.51).

Затем Тиаре позвала Ату, между девушкой и художником произошел следующий краткий диалог:

"Ну как, Ата, – сказал он, – гожусь я тебе в мужья?" Она ничего не отвечала, только хихикнула. … "Я буду бить тебя», – сказал Стрикленд, глядя на Ату. "А как иначе я узнаю, что ты меня любишь?" – ответила она (гл.51).

Слова девушки были вызовом Стрикленду. Ведь ранее он утверждал, что «жизнь – короткая штука, и на искусство, и на любовь ее не хватит» (гл.21). А здесь Ата, которая хочет узнать, любит ли он ее, и, если у него нет другого способа выразить свое неравнодушие к ней кроме побоев, она примет их как доказательство его любви. Хотя Стрикленд, скорее всего, обещал своей будущей жене побои совсем с иной целью – с тем, чтобы пресечь ее возможные попытки выйти за пределы отведенного ей малого места в жизни художника. И это место хорошо видно из самого длинного во всем романе монолога Стрикленда, который он произнес в Париже:

– Я в любви не нуждаюсь. У меня на нее нет времени. Любовь – это слабость. Но я мужчина и, случается, хочу женщину. Удовлетворив свою страсть, я уже думаю о другом. … Женщины ничего не умеют, только любить, любви они придают бог знает какое значение. Им хочется уверить нас, что любовь – главное в жизни. Но любовь – это малость. Я знаю вожделение. Оно естественно и здорово, а любовь – это болезнь. Женщины существуют для моего удовольствия, но я не терплю их дурацких претензий быть помощниками, друзьями, товарищами.

… Если женщина любит вас, она не угомонится, пока не завладеет вашей душой. Она слаба и потому неистово жаждет полновластия. На меньшее она не согласна. Так как умишко у нее с куриный носок, то абстрактное для нее непостижимо, и она его ненавидит. Она занята житейскими мелочами, все идеальное вызывает ее ревность. Душа мужчины уносится в высочайшие сферы мироздания, а она старается втиснуть ее в приходорасходную книжку. Помните мою жену? Бланш очень скоро пустилась на те же штуки. С потрясающим терпением готовилась она заарканить и связать меня. Ей надо было низвести меня до своего уровня; она обо мне ничего знать не хотела, хотела только, чтобы я целиком принадлежал ей. И ведь готова была исполнить любое мое желание, кроме одного – отвязаться от меня (гл.41).

В разговоре Стрикленда и Аты столкнулись две противоположные концепции отношений мужчины и женщины. Исход этого столкновения на тот момент еще был неясен. Но было очевидно, что живописец задумался. Во-первых, он по ситуации склонялся к тому, в чем сам обвинял женщин – намеревался втиснуть душу Аты во все ту же приходорасходную книжку. Т.е. получить от нее средства существования и секс, и скупо расплатиться за это согласием жить с ней при неограниченной своей свободе заниматься живописью.

Во-вторых, Ата говорила не о своей любви к Стрикленду, а о его любви к ней. И давала понять, что ее интересует только это, и ради этого она готова принять его полновластие над собой – вплоть до побоев. Это было совсем непохоже на то, что говорил Стрикленд о женщинах. В Ате было что-то похожее на самого Стрикленда: она пыталась выразить в словах о любви то, что видела в нем и себе, и это видение было не менее гениальным, чем видения Стрикленда. Но в области любви художник был зауряден в той же степени, в какой были заурядны в области живописи люди, не понимавшие его искусства. Поэтому он вряд ли понимал, что душа Аты тоже стремится «в высочайшие сферы мироздания». Тем более, что Стрикленд вообще отрицал, по крайней мере, на словах, наличие у женщин души, называя это «христианской выдумкой».

Как бы то ни было, Тиаре искусно разрешила колебания художника. Она предложила ему пожить с Атой месяц во флигеле. Решение оказалось удачным, и свадьба Стрикленда и Аты состоялась. Стрикленд не прогадал – его жена была готова исполнить любое его желание, включая и желание «отвязаться от него». Вот как он ответил на вопрос капитана Брюно:

– Я спросил его, счастлив ли он с Атой. «Ата не пристает ко мне, – отвечал Стрикленд. – Она готовит мне пищу и смотрит за своими детьми. Она делает все, что я ей велю. И дает мне то, что я спрашиваю с женщины» (гл.53).

Вопреки мнению Стрикленда, что любовь женщины эгоистична и в конечном счете направлена на то, чтобы получить полновластие над мужчиной и низвести его до своего уровня, Ата пошла другим путем. Она дала мужу все, что он пожелал, и ничего не потребовала сверх того, что он сам хотел ей дать.

Момент истины настал, когда Стрикленд заболел проказой и решил уйти один в горы:

– Я уйду в горы, – сказал Стрикленд.

Тогда Ата поднялась и посмотрела ему прямо в глаза.

– Пусть другие уходят, если хотят, я тебя не оставлю. Ты мой муж, а я твоя жена. Если ты уйдешь от меня, я повешусь вон на том дереве за домом. Богом клянусь тебе. Она говорила грозно и властно. Это была уже не покорная робкая девушка-туземка, а женщина сильная и решительная. Она стала неузнаваемой (гл.55).

Стрикленда ли испугать угрозой самоубийства? Вспомним Бланш Стрев, отравившуюся после того, как он покинул ее. Но тогда он ушел, потому что Бланш была ему не нужна. А сейчас он хотел уйти, потому что что был, как он полагал, не нужен Ате:

– Зачем тебе оставаться со мной? Ты можешь вернуться в Папеэте, там ты скоро найдешь себе другого белого мужчину. Старуха присмотрит за твоими детьми, а Тиаре охотно возьмет тебя обратно.

– Ты мой муж, а я твоя жена. Где будешь ты, там буду и я (гл.55).

До сих пор обычно рассказчик или другие персонажи романа пытались в чем-то убедить Стрикленда. И он отвечал им со своей неизменной и равнодушной непреклонностью. Сейчас же непреклонна Ата. Как он ей ответит? Вот это место:

На мгновение силы изменили Стрикленду; слезы выступили у него на глазах и медленно покатились по щекам. Затем он опять улыбнулся обычной своей сардонической улыбкой.

– Удивительные существа эти женщины, – сказал он доктору. – Можно обращаться с ними хуже, чем с собакой, можно бить их, пока руки не заболят, а они все-таки любят вас. – Он пожал плечами. – Одна из нелепейших выдумок христианства – будто у них есть душа.

– Что ты говоришь доктору? – подозрительно спросила Ата. – Ты не уйдешь

от меня?

– Если ты хочешь, я останусь с тобой, девочка.

Ата бросилась перед ним на колени, обхватила руками его ноги и поцеловала. Стрикленд смотрел на доктора Кутра со слабой улыбкой.

– В конце концов они покоряют вас, и вы беспомощны в их руках. Белые

или коричневые, все они одинаковы (гл.55).

Знаменательная сцена. Наконец-то в Стрикленде, на протяжении романа изображаемом скорее сатиром, чем человеком, явственно проступили человеческие чувства. Ата не просто знала, она буквально ощущала, что они с мужем «одна плоть» (Быт. 2:24), и без него ей не жить. И потому она явила такой пример верности, перед которым даже Стрикленд не смог устоять. У него слезы, он нежно назвал Ату «девочкой», и сказал ей не «я хочу», а «если ты хочешь». Его душа как бы прорвалась сквозь ставший привычным для читателя образ художника как грубого и безжалостного человека, и опровергла его обычные циничные суждения. Вообще, Стрикленд не всегда говорил правду, он иногда лгал, чтобы унизить человека и посмотреть на его реакцию. Вспомним встречу рассказчика и художника в Париже:

Стрикленд, наверно, с минуту задумчиво смотрел на меня. Я молчал.

– В жизни его не видел, – объявил он наконец.

Не знаю, зачем он это сказал, от меня все равно не укрылся огонек в его

глазах, – он, несомненно, узнал меня (гл.20).

Так надо понимать и слова живописца о том, что у женщин нет души – он говорил неправду и знал это. Слова эти оскорбительны для Аты, но она встала перед ним на колени и поцеловала ему ноги. И тем самым показала Стрикленду, что нет такого оскорбления или унижения, которое бы заставило ее добровольно расстаться с ним. Это была любовь. Самоотверженная, жертвенная и смиренная. Великая любовь женщины, которая видела в ней то, что не видят многие другие. Видела Свет, в котором раскрывается истинный человек. Видимо, Стрикленд почувствовал в тот момент в Ате душу сильную и одаренную так же, как он сам. И понял, что она уже стала частью его самого, а он – частью ее, и как он не мог расстаться с собой, так не мог расстаться с ней.

Жизнь Аты с художником была тяжела и даже страшна по обычным меркам. Когда доктор Кутра решил сказать об этом Ате, то был потрясен тем, что произошло после его слов:

– Какая страшная жизнь для вас, дитя мое.

Ата наконец улыбнулась, и сверхчеловеческая любовь засветилась в ее глазах. Доктор Кутра был потрясен. Благоговейное чувство охватило его. Он не нашелся, что сказать.

– Он мой муж, – сказала Ата (гл.55).

Как и Стрикленд, Ата, пройдя через страдания, наконец выразила то, что видела в муже и своем союзе с ним. Выразила собой, своей душой, которая засияла через ее глаза. Сила этого выражения не уступала картинам Стрикленда. Но в отличие от некоторых из них, в этом выражении не было ничего пугающего.

С точки зрения концепции СТТ, Ата была гениальна в сфере благотворительного труда, который основан на заповеди о жертвенной любви.

Глава 7. Каждый из нас одинок в этом мире

Рассказчик – не отстраненный наблюдатель. Как и все ключевые персонажи романа, он пытается выразить то, что видит под покровами обыденности. И он делает важные обобщения, позволяющие судить о том, что он стремится выразить.

Познакомившись c достаточно сложным и противоречивым характером Стрикленда, наблюдая такую же противоречивость в других, рассказчик высказывает одну из основных идей романа:

Каждый из нас одинок в этом мире. Каждый заключен в медной башне и может общаться со своими собратьями лишь через посредство знаков. Но знаки не одни для всех, а потому их смысл темен и неверен. Мы отчаянно стремимся поделиться с другими сокровищами нашего сердца, но они не знают, как принять их, и потому мы одиноко бредем по жизни, бок о бок со своими спутниками, но не заодно с ними, не понимая их и не понятые ими. Мы похожи на людей, что живут в чужой стране, почти не зная ее языка; им хочется высказать много прекрасных, глубоких мыслей, но они обречены произносить лишь штампованные фразы из разговорника. В мозгу их бурлят идеи одна интересней другой, а сказать эти люди могут разве что: «Тетушка нашего садовника позабыла дома свой зонтик» (гл.42).

Не один Стрикленд на протяжении романа подвижнически трудится над тем, чтобы выразить сокровище своего сердца. Дирк Стрев тоже стремится донести до людей состояние своей души, в которой отсутствие самолюбия устранило зависть и сделало его способным понимать гениальное и непризнанное искусство других. Дирк говорит удивительные вещи, например о том, что он способен любить других больше, чем себя – интересно, сколько людей, положа руку на сердце, скажет, что они хотят и, тем более, умеют это делать? Конечно, Дирк предстает в романе недостаточно зрелым. Нельзя пользоваться затруднительным положением женщины и фактически вынуждать ее вступить в брак с ним. Это мина замедленного действия, и никаким вниманием и любовью не компенсировать в таком браке отсутствие того, что нужно женщине. Ну а после измены Бланш Дирку надо было «не метать бисер перед свиньями». Увы, вместо этого Дирк норовил этим свиньям «подставить другую щеку». Такая несуразность в действиях Стрева делала его смешным, но от этого он не становился менее одаренным в своей области – области преодоления самолюбия, гордости, эгоизма, области искреннего интереса к другим и готовности помочь.

Первая проблема людей в попытке «поделиться сокровищами своего сердца» заключается в том, что эти сокровища должны быть истинными, свободными от ложного и неправильного:

Добрый человек из доброго сокровища выносит доброе, а злой человек из злого сокровища выносит злое (Мф. 12:35).

Как Стрикленд, так и Дирк Стрев имели эту проблему, и не всегда они выносили из своего сердца только истинное добро, которое видели, но, бывало, и примешивали к нему зло, которое не замечали. В еще большей степени эту проблему имели миссис Стрикленд и Бланш.

Вторая проблема – это способность одних людей «принять сокровища сердца» других людей. Гордость побуждает людей смотреть свысока друг на друга, переоценивать себя и свои достижения, и недооценивать других. В конечном счете это мешает всем и делает судьбу людей неоднозначной. Над Стриклендом смеялись потому, что считали его ниже себя. Он ответил всем еще большим презрением, перестав считаться с кем бы то ни было. Даже с теми, которые однозначно несли ему добро – Стревом и Атой, поскольку относился к ним сугубо потребительски. И тем самым Стрикленд мешал им реализовать свой, присущий им дар.

Этот пример показывает, как складывается между людьми система отношений, основанная на взаимном пренебрежении. Данная система заставляет всех людей смиряться с тем, что их либо недооценивают, либо не ценят вовсе, либо прекращают ценить так, как раньше.

Если смириться не удается, тогда приходит недовольство другими, озлобленность, презрительность и вообще весь «букет» страстей. В этом случае люди замыкаются, теряют интерес к другим, а без такого интереса к «другим» любой талант «других» становится им не нужным. В общем, порочный круг.

Для того, чтобы не быть участником этого порочного круга, необходимо сочетать стремление к профессиональному совершенству с очищением от страстей и развитием способности любить. Заканчивая разговор о романе Сомерсета Моэма «Луна и грош» можно сказать, что полноценное развитие личности достигается тогда, когда человек имеет приверженность к профессиональному совершенствованию как у Стрикленда, отсутствие самолюбия и гордости как у Стрева и способность любить как у Аты. В СТТ, разумеется, эта цель развития личности соотносится не с литературными персонажами, а с христианскими ценностями. Поэтому формулируется данная цель как «раскрытие в человеке образа Божия».