Свет

Вжимаясь в стены и приседая, они метнулись обратно к тупику, и спрятались за толстыми подпорками.

– Ну, держись! – проревел взбешенный Скользкий и накатом швырнул в проход гранату. Та в середине спуска с грохотом и треском взорвалась, обрушивая ватный крепеж и давно готовый обвалиться, уставший каменный свод.

– В вентиляцию! – скомандовал Барышников. В миг Ярик влетел в вентиляционный ход, и на четвереньках пробрался вглубь, освобождая место для Митяя. Тот втиснулся в дыру, но двинулся в противоположную сторону – к шахте:

– Сюда! – крикнул он.

Добравшись до тупика с вентилятором вытяжки, они уселись рядом. Клубы черной пыли, вызванной обвалом, потянулись к выходу, к вытяжному стояку, возвышающемуся снаружи шахты над постройками и складами.

– Здесь пыли не будет, – объяснил Митяй. – Все потянет к выходу.

Теперь они лишились всего – и оружия, и рюкзаков с такими необходимыми сейчас припасами, и… инвертора.

– Что же теперь будет? – обреченно выдохнул Яриков, уткнувшись лицом в сцепленные в замок руки.

– Я не знаю, – задумчиво и отстраненно ответил Барышников. – Подождем, пока выветрится пыль. А там посмотрим. Пусть будет, что бы ни было – чужого не ждем, а свое возьмем.

– Смотри! Это же наше, – удивился Яриков: на некогда оцинкованной жести он увидел оржавленную, нацарапанную коряво и неровно надпись, частично скрытую заледеневшими поползновениями конденсата, и от того читаемой лишь частично: «Митяй. Ярик. Яшка.», а чуть ниже в две строки их любимый детский девиз, тоже частично упрятанный льдом: «Один за… одного». – Один за одного… Да… Помнишь тот день?

– Помню. Помню все, – уперевшись спиною в стенку, Митяй попытался счистить ботинком заиндевелую наледь, но гнилая жесть проломилась до огромной дыры, размером с ботинок.

– Да, – печально поджал губы Ярик. – Это не восстановить. Что ушло, то ушло.

– Но мы не будем… – продолжил работать ногой Барыга, но теперь ударяя с силой и разбивая края дыры так, чтобы можно было в нее заглянуть. – Пе… Ча… Лить… Ся!

Дряхлая конструкция, уже давно разрушенная временем и ожидавшая лишь команды, распалась, боковина жестяного хода вывалилась целым двухметровым куском, и их взору открылось начало шахтного штрека, стальной крепеж, провисшие электропровода, фрагмент рельсовой дороги и тележка с углем.

– Тридцать тысяч… говоришь? – усмехнулся Барыга, переводя дыхание: – Да здесь… целый… миллион!

Не спускаясь в шахту, они осмотрели ее, заглядывая туда, куда хватало луча фонарика: шахта вполне рабочая. По предположению Ярикова от нее можно было ожидать тысяч тонн угля.

– Это новая эпоха, Митяй! – воодушевленно всплескивал он худыми тонкими руками. – Это эпоха тепла и тепловой энергии! Этот уголь… сейчас он ценнее алмазов! Хотя, мало чем отличается и состоит из углерода, как алмаз. Но, это не существенно… Мы вошли в новое время!

Наигравшись и подкрепившись мечтами и надеждами, они вернулись к входу в вентиляцию. Горловина, в которой Ярикова завалило бревнами, осунулась и плотно заполнилась каменно-древесным салатом, который ни за что не разобрать и тремя десятками рабочих. Поэтому путь только один – вентиляция.

Продвигаясь по квадратной жестяной трубе, они уловили, а поднявшись выше, и услышали, грохот перестрелки. Похоже, что на поверхности разразился настоящий бой, какой бывает частенько среди отморозков, когда им приходится делить солидную добычу.

Дойдя до тупика, плавно скругляющегося вверх к вертикальной трубе вытяжного стояка, они остановились и вслушались в звуки выстрелов – бой действительно не на жизнь. Тем лучше, потому что, попадав на спины, они принялись разом долбить стенку короба, которая так грохотала, что не будь здесь перестрелки, их бы услышали и в столице.

Проломив себе ход и протиснувшись сквозь него, они спустились в операторскую – небольшое рабочее помещение, которое когда-то располагалось на высоте второго этажа и имело вход с собственной металлической лестницей снаружи.

– Что дальше? – встревожено прошептал готовый ко всему Ярик.

– Посмотрим, что будет, – ответил Барышников и аккуратно выглянул из-за угла дверного проема: обитая жестью дверь была распахнута настежь.

На улице, из окон входного помещения в шахту, через которое пришел и Барышников, отморозки вели огонь по охранникам из поселковых, невесть откуда здесь оказавшимся. Те засели в кирпичном здании напротив.

Вбивающиеся в стены неметкие пули вышибали из кирпичей их керамическую пыль и мелкую крошку, и те красными брызгами разлетались по снегу, окрашивая его яркими на белом фоне пятнами.

– Это он! – пораженно заметил Яриков и указал на Судью, который, увидев их зорко, вышел из укрытия и спокойно направился в сторону операторской, проходя прямо сквозь смертельное поле перестрелки. Он шел неторопливо, завороженно и странно улыбаясь, а снег рядом с ним вздыбливался маленькими взрывами – по Судье явно стреляли несколько человек. Но мелкие неудачи в пылу сражения мешали стрелкам быть довольно точными.

Судья вышел на середину открытой площадки и остановился. Высокий, но нисколько не ссутулившийся старик, он был похож на мудрого царя в развивающемся на ветру плаще с оторочкой из благородного меха. Царя, стоящего посреди поля смерти, бурлящего юркими пулями, но слепыми возле него. Просто потому, что он так решил.

– Вот это как работает! – ошалелый Ярик протер зачерненные углем очки, чтобы лучше видеть чудо. – Его теория в действии! Сила свободного выбора! С тобой происходит только то, что ты считаешь… В глубине души… Да нет! Как это возможно!?

– Все просто, – ответил Митяй спокойным и каким-то возвышенно-отстраненным голосом, да и сам он, будто бы просветлел внутренним светом. – Принимай и действуй!

Митяй встал посреди дверного проема, и пули тут же засвистели вокруг него, звонко утопая в жестяной двери и оставляя в оцинковке круглые черные дырочки.

– Стой, ты куда! – воскликнул Ярик, не успевший ухватить обезумевшего Митяя за одежду.

– Видишь? – ответил тот спокойно уже с улицы. – Он ждет меня.

Судья действительно остановился и ни делал больше ни шагу в их направлении. И только вокруг него снег оставался нетронутым пулями, будто стоял он на зачарованном островке.

Митяй тихо спустился по железным ступенькам, тут же отозвавшимся звоном пуль, и медленно, как новичок по канату, пошел навстречу Судье по кишащему смертью снегу, так же созерцательно полуулыбаясь. На островке они встретились:

– Я ждал тебя, – сказал Митяй громко, ибо выстрелы заполнили все звуковое пространство.

– Я знаю. Я пришел, – ровно ответил Судья. Ему везло больше, и его слова приходились на краткие миги пауз между выстрелами, так, что говорил он не громче обычного. – Я и не уходил. Никогда.

– Да, – почти улыбнулся Митяй. – Это я ушел.

Разорвавшаяся совсем рядом граната качнула обоих ударной волной, и мелкий осколок острым чирком зацепил щеку Митяя, выбив из нее каплю крови, которая горячей слезой поползла вниз по щеке.

– Ты потерял твердость и ходишь по краю, – заключил Судья и невозмутимо подал Митяю белый ситцевый платок. – В тебе нет тишины. Переживаешь?

– Их больше пяти тысяч, – ответил Митяй. – Я не смог долг поставить выше… чувств. Я – не ты.

Судья понимающе кивнул:

– Долг не обесценивает чувств, – он принял платочек обратно и всмотрелся в следы крови. – И родства… Я не отделяю долг от любви. А тогда… Тогда так было нужно. Пришлось выбирать между долгом и сыном. Прости меня…

Внезапно и неожиданно бой прекратился, и пространство зазвенело непривычной тишиной.

– Да, – по инерции громко ответил Митяй, и добавил тише: – Теперь я понимаю. Простил давно.

Судья взялся за его плечи и всмотрелся в лицо, бегая теплым взглядом, будто не мог выбрать в какой глаз ему удобнее смотреть. Митяй улыбнулся, и Судья втянул его в объятие. Они дружески похлопали друг друга по спинам. Да будет так.

Подбежал взъерошенный Ярик с настолько ошалело выпученными глазами, что даже замусоленные бесполезным вытиранием линзы очков не скрыли его эмоций:

– А инвертор? Инвертор уцелел? – с волнением спросил он.

– Он же нам нужен, значит уцелел. Но мы примем любой вариант, – ответил Судья и куда-то в пустоту протянул руку, в которую проходящий мимо охранник неожиданно для самого себя вложил красный жестяной ящик:

– Что? Вам это? – он просто хотел отнести очередной трофей своему командиру, но был сбит с толку возникшей на его пути рукой Судьи, и теперь не понимал, чего от него хотят.

Судья принял ящик обеими руками, и, не взглянув, передал Ярославу:

– Думаю, это он.

– Да! – обрадовался Ярик, вцепился жадными рукавицами в коробку и затараторил: – Это инвертор! Точнее, контроллер с частью платы, хотя важен только контроллер… Но, это не существенно. Это он!

Ветер раскачивался к скорой ночи. Ободряясь и входя в свое привычное настроение, он пустился с остервенением играть железной дверью операторской, из которой только что вышли Барышников и Яриков, и громко хлопать ею о железную дверную коробку. Истрепанный ворон, вскользнувший в операторскую в поисках вкусных людских «потеряшек», порывисто и любопытно огляделся. Ничего съедобного. Заглянув в вентиляционную дыру, он рывком выпархнул на улицу, метя в закрытую дверь, которую услужливый ветер тут же приоткрыл на мгновенье. Нету здесь, значит есть где-то еще! Разве не так устроен мир? Принимай и действуй! Всего хватит всем.

На улице он влился в общий полет шумного вороньего племени, стараясь найти свое место в ее круговоротном порыве. Здесь все есть.

А люди… Да не было никаких людей, никакого инвертора и погонь с перестрелками. Эту историю выдумал сумашедший ветер, разгудевшийся в высокой вентиляционной трубе. Он пел о тяжелых внутренних преодолениях, о возвращении к началу, чтобы найти себя там, чтобы там умереть, преобразиться, родиться вновь и обновленным продолжить свой путь. И о стремлении к совершенству, которого иногда удается достичь, хотя и так же редко, как исключительно редко случаются солнечные явления.

Но вороны только кружили, кружили вокруг трубы, и ничего не понимали – им незачем все это знать, их мир прост и в нем нет места терзаниям. А поселок тот они видели, и ветер, возможно, прав. Но узнаем мы об этом только в следующих рассказах, которые уже пробиваются из подземок, наполненных тайнами, и стремятся к свету, к свету, к свету.