Чтобы не зря

Роберт Курганов

Чтобы не зря

– Говорят, ядерная зима должна длиться лет под тридцать. Уже десять прошло. Светлее пока не стало ни чуть. Эх! Доживу ли? – Пропыхтел Старик, глотая влажный морозный воздух. Идти было тяжело, а уж разговаривать на ходу – так и вовсе героизм.

– Иди давай, старый пень! – Серый толкнул старика в спину. – Или свали с дороги.

Тот замолчал и ускорил шаг. Снегу за ночь навалило прилично, по «свежаку» всегда тяжко пробиваться. Вперед поставили новичка Нечаева. Бедолага впервые вышел на добычу, и так не повезло – метель. Сейчас-то все стихло, но нанесло столько, что в низинах тонули по пояс. Передовому это крайне тяжело, поэтому обычно менялись несколько раз за всю дорогу. Но новичок правил не знал, а те, кто знал – помалкивали. Наконец Старик не выдержал, тронул идущего впереди Нечаева за плечо:

– Ты, дорогой, совсем выбился, еле идем. Ты отступи, я тебя подменю.

Нечаев ступил в сторону, остановился, благодарно взглянул на сердобольца, и согнулся, упершись руками в колени. Его лицо окутало густым паром дыхания. Морозно, но влажно. Лето…

– Через рот не дыши, – назидательно заметил старик и двинулся первым.

Идущий за ним Серый опять ткнул стрика кулаком в спину:

– Иди уже, полено горелое! Вперед он полез. Посмотрим, через сколько шагов ты заскулишь.

За Серым шел Беглов – высокий и статный, он казался благородным офицером. В споры и распри не вступал, всегда держался отстраненно. Этот из политических: отбывал за причастность к попытке переворота. Он тащил деревянные сани с запасом дров, снастями и всяким полезным рыбацким скарбом.

Замыкал колонну надзиратель. Увидев Нечаева на обочине, он несильно ударил его палкой по спине и прикрикнул трубным басом:

– Ты чего тут стал, пустая голова? Ну-ка в стро-ой! Тебя никто сюда не обязывал, сам напросился, дубина. Топай!

Нечаев вступил в стежку и пошел в строю, поглядывая на скользящие впереди санки. День только начинался, а силы уже истощились.

На водохранилище редко ходили вольнонаемные – больно уж тяжелая это работа: идти далеко, дежурить сутки в снегу и непрестанно обивать и очищать полынью от заледи. И поручали эту работу арестантам, немного урезая им сроки заключения.

Забавляясь, надзиратель постукивал Нечаева в спину и наступал на войлочные задники унт:

Это ж надо – сам напросился. Ты что, эй, снеговик, – и он опять ткнул Нечаева палкой. – Решил в озере искупаться?

Нечаев не отвечал, шел молча, стараясь не отставать от саней. Купаться он, конечно, не собирался. Но цель у него была – рыба. Вольнонаемным давали долю – десятину выручки товаром. Уловы набирались небольшие, но за пару суточных дежурств добывалось столько рыбы, сколько в подземке не на всякую месячную зарплату купишь.

Команда взобралась на возвышенность, выдохлась, ослабела и движение остановилось. Старик не дошел до конца подъема, уселся в снег, расстегнул ворот. Даже надзиратель остановился, прильнул плечом к покосившемуся бетонному столбу и дышал громко, с голосом и кряхтеньем. Присели на кирпичную стену развалин, теперь полностью утонувших в снегу. Здесь всегда делали передышку.

– Да… Навалило… – задумчиво протянул Беглов. Его дыхание было спокойным, ровным.

– А денек-то ничего, солнечный! – крикнул Старик.

До места отдыха он не дотянул и теперь лежал поодаль. Вообще он был не старым – лет пятидесяти. Но молодежь называла его Стариком, вероятно за его снежно-седую косматую бороду или за телесную дряхлость и шаркающую походку. Старик все ждал тепла:

– Солнце сегодня – как прожектор. Может правда после ядерной зимы будет и весна?

Рыбаки подняли головы, всмотрелись в небесную серь. Обычное солнце – тусклый беловатый диск на монотонно-сером полотне неба. Да, погода безоблачная, что случается редко. Но весна… Нет никакой весны.

– Ляшков! – гаркнул на старика Серый. – Заткнись ты, идиот! Бесишь со своей весной, – и шутливо обратился к надзирателю: – Начальник, давай его тут оставим. А весной, как растает, заберем.

– А на кой он нам весной? – басисто включился в игру надзиратель. – Пусть до осени лежит.

– Злой ты человек, Серый, – обиделся Старик. И, помолчав, покрутив мысли в голове, и не найдя им ответа, выпалил. – Ты вообще самый злой и непутевый человек в нашем поселке! Все люди как люди, а ты… Нехороший и непутевый… Еще и злой…

Серый криво улыбнулся, достал из кармана мелкую щепку, сунул в рот и завалился спиной на мягкий снег. Лицо его стало блаженным и мечтательным, он выглядел вполне довольным жизнью:

– Столько комплиментов в один день.

Серый отбывал срок за грабежи. Он подкарауливал торговцев и грабил их, отнимая самое ценное – соль, патроны, лампочки и лекарства, если те попадались. Действовал четко и расчетливо, всегда в маске, чем сильно затруднил следствие. В конце концов дошло и до убийства.

Надзиратель скомандовал конец перекура, рыбаки поднялись и выстроились в колонну. Первым пошел Беглов, за ним Серый. В сани впрягли Нечаева. Так и шли уже до самой рыбной «норы».

Водохранилище – это большой котлован, огромная низина, занесенная снегом почти вровень с верхушками скалистых берегов. В иных местах многолетняя снежная прессовка достигала толщины в 5-6 метров. А под нею лед. Здесь поселковые мужики когда-то выбили две полыньи – прорубы во льду, чтоб добраться до воды. В эти проруби погружали рыболовные сети, которые вынимали дважды в сутки. Рыбным это место не назовешь – подо льдом совсем нет света, какая уж там рыба. Но кое-что вытаскивали, с пустыми руками ни разу не возвращались.

– Пришли. Старик, давай на дальнюю, проверь там все, – распорядился начальник.

Готовые к выходу домой мужики из уходящей смены топтались у входа в снежную нору. Но нужно еще сдать дежурство. Надзиратель поздоровался со своим коллегой из сменяющейся бригады, и дружески похлопывая его по спине, увлек вниз, в снежную пещеру – «дыру»:

– Ну, начнем проверочку, – прогудел он. – Ты меня знаешь, я человек мягкий, но жесткий. – И он громко и неудержно расхохотался над собственной шуткой.

Проверили чистоту, ровность и надежность входных ступенек. Первая «дыра» – это просторная комната, выдолбленная в многометровом слое спрессовавшегося снега. В потолке ледовое окно для света. В полу – толстом, полутораметровом льду – прямоугольная полынья. Из первой «дыры» шел длинный ход на добрую сотню метров ко второй «дыре».

Надзиратель заглядывал в каждый закуток, осматривал потолки, оценивал прозрачность ледовых окошек, заставил вынуть из полыньи совсем уж мелкие крошки льда. Не имея к чему придраться по-настоящему, он успокоился и велел доставать сети.

Мужички из смежной бригады засуетились, напялили кожаные перчатки, одного послали в дальнюю «дыру» – травить трос. Надзиратель поинтересовался:

– Ну как, много наловили вчера вечером?

Он достал вяленый рыбий хвост и принялся его грызть и посасывать – старая сушеная рыба тверже дерева.

Начальник уходящих дернул плечами:

– Как всегда. В прошлом году радовались, сколько карася шло… А в этом – ни линя, ни карася, один бычок идет, крупную сеть хоть не вынимай.

Мужики налегли, потянули, и сеть пошла на «берег». Карася хватало, попадался и крупный. Скромничал бригадир уходящих. Правда, мелкоячеистая принесла больше рыбы. Пусть бычок и мелочь, но по общей массе улов вдвое тяжелее против карася и линька.

Сети очистили, ровно уложили в том единственно верном порядке, в каком их укладывают только опытные рыбаки. Лед очистили. Рыбу упаковали, вытащили на поверхность, или как здесь говорили жители подземки, на «воздух». Уложили на сани, привязали, и без всяких церемоний дернули свои сани в путь.

– Ну что, сидельцы-умельцы? – надзиратель спускался с «воздуха» в полумрак ледовой дыры. Пока вы жуете сопли, кто пошустрее, будет жевать рыбку. А кто у нас пошустрее? Я у нас пошустрее, – он достал из кармана грязного овечьего тулупа увесистого линька, размером не меньше ладони. А ладонь у него большая.

– Вот как надо добывать! – гордый своим успешным воровством, он швырнул рыбешку на лед в угол комнаты, чтоб не протухла. Что и говорить, теперь весь мир – огромный холодильник. Храни еду, где хочешь.

– Новенький, и ты, – указал он на Беглова, – давайте в конец, потянете веревку. Сначала «крупнячок».

Рыбаки быстрым шагом ушли в дальнюю «дыру», скользя руками по заиндевевшим стенам, чтоб не сбиться в темноте и не «клюнуть» стенку лбом. В кромешной тьме Нечаев то и дело натыкался на широкую спину Беглова. Но тот не раздражался:

– Ничего. В другой раз пойдешь впереди, раз не видишь в темноте.

Коридор сузился настолько, что местами не обменяться.

Вторая «дыра» оказалась поменьше и потемнее. В потолке светилась крошечная льдинка.

Беглов надел кожаные перчатки, чтоб не мочить рукавицы.

– А твои где? – недоуменно взглянул он на голые руки Нечаева. – Без перчаток ты не работник. Надевай хоть варежки.

Нечаев оправдывающимся тоном извинился:

– Я и не знал. Никто не разъяснил, стихийно как-то получилось.

Беглов потянул трос, уходящий под воду. На том конце в первой «дыре» к нему была привязана сеть, которую протаскивали подо льдом от одной полыньи к другой. Излишки троса Нечаев наматывал на вмороженный в лед обрезок толстого бревна. Вот показалась и сеть. Значит, первая готова.

– Теперь подождем команды и протянем вторую сеть, – пояснил Беглов. – Тебя как звать-то?

– Андрей, – Нечаев присел на корточки и привалился спиной к стенке.

Беглов не успел назвать свое имя, вошел начальник:

– Тяни вторую.

Беглов опять надел перчатки, которые сменил было на варежки. С сетью работали в перчатках – и удобнее, и рукам хоть какая-то защита от холода. Держали же их за пазухой, высушивая для следующего раза теплом собственного тела.

Мелкоячеистая сеть установлена. Теперь нужно лишь содержать полынью в чистоте, чтоб не обмерзала и не затягивалась льдом.

Дежурили по три часа. Свободный от работы рыбак ловил на удочку, для себя. Вообще это строго запрещалось, но надзиратель имел с улова долю и рыбалке не противился.

До вечера Беглов наудил десятка полтора бычков, наживляя печеный гриб, кусочки крысятины и что-то еще, ведомое только ему.

– Тебе необходима удочка. Фонарь, перчатки. А так… – учил он Нечаева. – При буржуазном социальном строе, когда каждый сам за себя, не выжить без проворности и смекалки. И зубов.

Он оценивающе посмотрел на Нечаева и неудовлетворенно покачал головой:

– Слабый ты и ненапористый. Здесь тебя сожрут все эти… – и кивнул в направлении первой полыньи. – Где ты раньше работал? Я тебя не помню.

Послышался шорох, вошел Серый:

– А он не работал. Посмотри на его пальцы, он, наверное, пианистом был до войны. А?

Нечаев счистил иней с края полыньи и потянулся за сачком:

– Я жил в горах, на «Площадке 22». С самого начала мы объединились несколькими семьями. Промышляли волком, хвойной веткой, – Нечаев ссыпал собранные льдинки с сачка в жестяной ящик и передал сачок Серому. – Но… дочь у меня… Стала болеть, прям на глазах чахнуть. Вот мы и пришли сюда.

– И как, здесь лучше? – усмехнулся Серый, выплюнув очередную разжеванную щепку. Потянулся в карман за следующей.

– Нет, по всему хуже. Но вариантов нет – темно очень, света мало, ультрафиолета. А без него нет и витамина Д. А для детей он особенно важен. Зато он есть в рыбе. Вот я и здесь…

– Кто ж в наше время детей рожает? – пробурчал Серый и исчез в темени коридора.

К ночи стали вынимать сети. В первой «дыре» вход заложили снежными кирпичами, чтоб укрыться от ночного мороза. Растопили буржуйку. Ее стеклянная дверца пропускала свет огня. И хотя тепла не прибавилось, в желтоватом свете печи работалось легче, уютнее.

Обе сети вынули, рыбу рассортировали, сложили кучками. Вышло килограмм 15-17 со слов надзирателя. Из них начальнику 15 процентов, Нечаеву 10. Не густо, но это только ночной улов. А еще будет утренний, и он, говорят, больше.

– Ну что? – начальник воодушевился неплохим барышом. – Старик, давай с новичком на дальнюю.

Ночью в дальней «дыре» было совершенно темно. И света здесь не использовали. Предполагалось, что смотреть тут не на что, и все можно сделать на ощупь.

– Давай, ты тяни, а я намотаю, – предложил Старик. Он достал кресало и чиркал до тех пор, пока оба не заняли рабочие позиции.

Наконец, Андрей потянул. Шло довольно легко, и мелкоячеистая сеть встала на свое место. Нечаев присел к стене отдышаться. Ждали команды.

– Ты хороший парень, спокойный, – послышался ватный голос старика. В снежных стенах звуки тонули и глохли. – Что? Решил на рыбном деле вырваться в лучшую жизнь?

– Да нет, – Андрей очень устал, хотел спать, к тому же зверски проголодался. Он вспомнил глазастое лицо дочери. Лера дотянула до пяти лет почти без хворей, и это немало. Но вот и ее здоровья коснулась костлявая рука недавней войны. Какая лучшая жизнь? Для него существовала лишь одна жизнь – та, в которой все близкие живы и здоровы. Или хотя бы живы…

– А то здесь некоторые смогли пробиться, все в столице сейчас. А там… Ты бывал в столице? – и не дождавшись ответа продолжил. – Еды там… Полно, хоть объедайся. Да и разнообразная какая… Свет кругом, тепло. А купол? По нашим временам это чудо света: над городом стеклянная крыша. По улице можно чуть ли не в костюмчике разгуливать. Правда, это только в центре, но все же… Эх, пожить бы там чуток…

Шурша варежкой о стену, вошел Надзиратель.

– Тяни крупную, мужики, – свет его яркого фонарика словно вырвал их из небытия. Рыбаки прищурились.

Андрей потянул второй трос. Вот показалось и начало сети. Вязаные рукавицы висели на окоченевших руках мокрыми слизкими тряпками. Очень быстро холод передался всему телу, и Нечаев мелко задрожал.

– Не шатай, не шатай! Ты чего ее болтаешь, хочешь зацепить за вторую сеть? – прикрикнул начальник.

Нечаев старался тащить веревку ровно, но сам не понимал почему, не мог: трос качало из стороны в сторону.

– Не шатай ты ее, снеговик примороженный, – разозлился надзиратель и больно пнул Нечаева под ребро ногой. Андрей дернулся и трос ушел далеко в сторону от второй сети. Нечаев так замерз, что совсем ослабел и тянуть веревку стало просто невозможно.

– Дай сюда! – крикнул раздраженный начальник, схватил трос и слегка потянул. Трос не поддавался. Тот дернул сильнее. Нет. Он положил фонарик на лед, свет упал на стены и рассеялся, вся комната будто засветилась. Начальник потянул двумя руками, сильно дернул пару раз, поводил из стороны в сторону. Наконец, смирившись, он хрипло произнес самое страшное слово здешнего рыбака:

– Зацеп! – он замер, поразмыслил, потирая рукавицей затылок, наконец, отчаянье и злость овладели им:

– Ааааа! – заорал он во все свое утробное горло, зарычал, забесился, мечась по комнате, как крыса по клеточной ловушке, и наткнувшись взглядом на Нечаева, выплеснул на него всю ярость.

– Ты-ы-ы! Тварь! – он принялся ожесточенно бить сидящего на полу Нечаева носками валенок. Удары смягчались мягкостью обуви и плотностью зимней одежды, но все равно было очень больно – надзиратель – мужик крупный, к тому же вполне сытый, не истощенный недоеданиями и бедностью быта.

– Раздевайся! Раздевайся давай! Ты зацепил – ты и отцепишь! – и он продолжал наносить удары. Наконец, устав и запыхавшись, он остановился.

Нечаев начал медленно и нерешительно раздеваться. Его худая белая нагота выглядела жутковато. Несколько успокоившийся начальник пояснил:

– Сейчас пойдешь по веревке, зацеп прямо здесь где-то, это хорошо. Дойдешь до места и разберешься. Здесь мелко, метра 3 до дна. Пошел! – и он столкнул несчастливца в черноту ледяной воды.

Нечаев ушел с головой. Старик вскочил, и они вдвоем с начальником уставились в полынью, следя за движениями сети. Через полминуты появилась голова Нечаева. Его лицо было перекошено от шоковой боли, он что-то силился сказать, но не мог: ледяная вода овладела его телом.

– Что? Что? – прокричал начальник в истерике. – Отцепляй! Или отцепишь, или сдохнешь! – И он пнул голову Нечаева деревянной лопатой. С криком тот вдохнул сколько мог и нырнул второй раз. Сеть подергалась и затихла.

Наконец, Нечаев вынырнул вновь и, гребя одной рукой и крикливо вдыхая воздух, подплыл к краю лунки, схватился одеревеневшей рукой за кромку. Сеть потянулась за ним. Корягу, за которую зацепилась сеть, он нашел, но освободить не смог и решил просто вынуть ее на «берег». Силы покидали его.

Надзиратель и Старик свесились над водой, чтоб схватить сеть, но Нечаев выронил корягу и сеть вернулась на место. Не обращая внимания на муки Нечаева, начальник встал, потянул веревку. Нет, не поддается…

– Ныряй! – не своим голосом прохрипел он и с ненавистью ударил ногой по дрожащим пальцам Нечаева. Тот сорвался и ушел на дно, не успев набрать в легкие воздуха.