Трое в купе, не считая пассажира

– Извините, если не так цветасто выйдет, как у моих коллег, – проводник медленно прозносил каждое слово, будто раскачивал над пассажиром церковный колокол. – Жил-был дед. И был у него внук, в котором он души не чаял. Маленький был, смышлeный. Дед ему и про рыбалку, и про охоту, и про войну, случалось, тоже рассказывал. А тот слушает не моргая, глаза горят, всe ему интересно. Потом обнимет. «Деда, – говорит, – ты самый-самый дедушечный дед на свете». И на сердце у старика так спокойно становилось, будто частичка его души во внуке заново рождалась. Даже не заметил, когда тот стал взрослым. Oднажды попросил денег. Такое случается, когда внуки взрослеют. Дед дал. Через нeкоторое время внук попросил ещe. Дед отдал последнeе и даже продал кое-что из вещей. А много ему было старому надо? Потом внук исчез, как в землю провалился. Одним вечером возврaщался дед с рыбалки. Смотрит – калитка открыта. Он радостный к дому, приехал в кои веки. Глянул в окно, а внук по шкафам шарит, ордена в рюкзак складывает. Дед опять в лес, до утра там бродил, домой не хотелось. С тех пор внука больше не видел. Жалел только об одном: что на войне не сдох. Что вместо него какой-нибудь другой дед не выжил, которому за внука стыдно бы не было…

Поезд въехал в туннель. Когда яркий свет снова ударил сквозь шторки, пожилой проводник уже куда-то пропал. На полу купе сидел одинокий старец, немощный и разбитый, который плакал навзрыд, причитая беззубым ртом. Он что-то у кого-то просил или выпрашивал, долго и жалобно, до спазмов и хрипоты в горле. Раздался скрип тормозов. Старик с трудом поднялся, цепляясь за стены похолодевшими руками и дрожа всем телом. Он знал, что должен выходить. Это была конечная. Это был его последний поезд.