Критерии отпущения грехов

— Сорок три убийства, — говорит он. — Ваш счёт в Детройте. Все — действительные убийства вооружённых противников. Вы хорошо поработали.

Должно ли это было заставить её чувствовать себя лучше, почувствовать гордость или чувство выполненного долга? Может быть, это облегчило бы её совесть? Во всяком случае, это производит противоположный эффект. Это были не солдаты чужой армии. Это были сидящие на социальном пособии крысы, без доспехов и в основном с древним оружием. Возможно, они оказались победителями, потому что их было тысяча против четырёх отделений, но они дорого заплатили за свою победу, если бы остальная часть роты убила столько же, сколько Джексон. В следующий раз, когда ТА пойдёт туда, их будет больше, и они будут гораздо более решительны, потому что теперь они знают, что могут победить. Они почти получили десантный корабль с полным арсеналом и загруженными подвесками. У Джексон нет сомнений, что они попытаются ещё раз. Она бы так и сделала.

Нет, на это нельзя смотреть иначе, как на катастрофу. Возвращение в то место уже никогда не будет прежним. С таким же успехом это могла быть и другая страна.

Джексон знает, что если она расскажет об этом офицеру Разведки, то это ничего не изменит. Похоже, что все штабные офицеры живут в другой реальности, со своим языком, обычаями и законами физики. Какая, к чёрту, разница, что она убила сорок три из этих жрущих дерьмо, свирепых канализационных крыс? Их там ещё миллионы.

Ровно через неделю после Детройта, командир роты вызывает Джексон к себе в кабинет.

— На данный момент ты самая старшая по званию в своём подразделении, — говорит ей капитан Лопес, когда она садится в предложенное им кресло.

— Да, сэр, — отвечает она. — Сержант Феллон ещё не вернулась из Великих Озёр.

— И не вернётся, по крайней мере, какое-то время. В любом случае, у меня приказ отправить людей на похороны. Я посылаю лейтенанта Уивинга на похороны рядового первого класса Патерсона. Я еду на похороны Стреттона. Я хочу, чтобы вы сопровождали меня, как представитель его отделения. Пошлите с лейтенантом ещё одного рядового. На ваш выбор.

— Да, сэр, — говорит она. Военные, вероятно, уже забрали все деньги со счетов Стреттона и Патерсона. Их семьи не увидят ни пенни из тех денег, что они заработали, пока носили форму. Если ты умрёшь до конца срока, всё вернётся правительству. Не то чтобы они были чем-то большим, чем число в какой-то базе данных. Так зачем им вообще тратить деньги на отправку похоронных делегаций? Для Джексон это не имеет никакого смысла. Но она всего лишь капрал, а капитан Лопес — командир роты, поэтому она отдаёт честь и подчиняется.

В старые времена мёртвых солдат отправляли домой в гробах, больших корытах из металла и дерева, достаточно больших, чтобы вместить тело. На трупы надевали безупречную униформу со всеми лентами и украшениями, даже если никто никогда не открывал гроб до похорон. Такое расточительство — хоронить хорошую форму вместе с мёртвым солдатом — кажется Джексон неприличным. Не говоря уже о том, чтобы похоронить тело целиком, выделяя десятки квадратных футов драгоценной нетронутой земли для вечного хранения трупа, даже после того, как тело и гроб давно распались.

В эти дни кремационные печи в моргах превращают тело всего лишь в несколько кубических дюймов мелкого пепла и упаковывают его в цилиндр из нержавейки, достаточно маленький, чтобы он поместился в подсумок для магазина. На цилиндре Стреттона выгравированы его имя, звание, род войск, и даты рождения и смерти. Капитан Лопес несёт маленькую капсулу руками в белых перчатках, когда они вместе садятся в шаттл на следующее утро. Джексон несёт флаг, который они передадут ближайшим родственникам Стреттона. Он сложен в плотный треугольник, со звездой САС, кленовым листом, и орлом точно в центре. Она также несёт небольшой, обитый изнутри мягкой тканью футляр со всеми наградами Стреттона, которых не так уж и много. Он только начинал свой второй год службы. Семья отправила сына в Базовый Лагерь чуть больше года назад, и теперь они получат обратно маленькую капсулу, полную пепла, и несколько кусочков сплава и матерчатой ленты, стоимостью около двадцати долларов в общей сложности.

Капралу Джексон всё это не нравится. Жёсткая парадная униформа, которую она одевает всего несколько раз в год, колючая и пахнет пылью из шкафчиков. Сиденья шаттла неудобны, и ей не нравится мысль о часовом полёте наедине с командиром роты. Но она считает, что обязана Стреттону хотя бы этим неудобством. Она знает, что ему хотелось бы поиздеваться над ней в этой обезьяньей парадной униформе, но он боялся её ровно настолько, чтобы не осмелиться.

Стреттон был родом из Восточного Теннесси, так что шаттлу не нужно слишком далеко удаляться от Дейтона. Во время полёта капитан спрашивает её о Стреттоне. Каким он был? Есть ли какие-нибудь смешные случаи, которыми мы должны поделиться с его семьёй? Как он держал себя во время высадок? Ладил ли он со своими товарищами по отряду? Джексон отвечает на вопросы капитана с растущим чувством отвращения. Она понимает, что несмотря на то, что капитан совсем не знал рядового Стреттона, он будет использовать информацию от неё, чтобы рассказать семье о достижениях их сына, как будто у него есть личная связь с каждым членом её роты. — «Всё это так прозрачно», — думает она. — «Пытаешься сделать вид, что тебе не наплевать на этого парня. Если бы это было так, ты бы не послал его в самый разгар бунта без надлежащей разведки или поддержки с воздуха».

Похороны — это самое мрачное, удручающее событие, которое она видела за очень долгое время. Не только потому, что они хоронят двадцатилетнего парня, за которого она отвечала, но и из-за того, где его похоронят. У Стреттона даже нет собственного места на кладбище. Они вставляют его капсулу в хранилище в стене одного из многочисленных подземных колумбариев Общественного Кладбища К-Тауна. Они запирают и опечатывают отсек, а маленькая дверца едва ли достаточно велика, чтобы на ней можно было разместить мемориальную доску размером с ладонь. Они вкладывают то, что осталось от ребёнка, в место, которое меньше, чем отделение для ценных вещей в его военном шкафчике. Джексон знала его не очень долго, но достаточно хорошо, чтобы понять, что он, вероятно, предпочёл бы быть выброшенным из открытого хвостового люка десантного корабля на пути к другому месту дислокации, а не запертым навсегда в маленькой дыре в стене вместе с десятью тысячами других таких же бедолаг.

Родители Стреттона всё это время сохраняют каменные лица. Его отец, высокий и внушительный, берёт у неё флаг, не говоря ни слова благодарности в ответ. Когда капитан Лопес протягивает руку, чтобы выразить благодарность от имени благодарного Содружества, мистер Стреттон швыряет в него сложенный флаг. Он врезается капитану в грудь и падает на землю, всё ещё свёрнутый в тугой треугольник.

— Можете взять его и засунуть себе в задницу, — говорит он капитану Лопесу. Затем он поворачивается к Джексон и берёт футляр с медалями своего сына у неё из рук.

— Я возьму их, — говорит он ей. — Но эта тряпка мне ни к чему. Так же, как и вы. А теперь убирайтесь отсюда и оставьте нас с нашим сыном.

Джексон знает, что это говорит глубокое, отчаянное горе. Она знает, что этот человек не ненавидит её лично, что его ненависть направлена на униформу, которую она носит. И всё же она чувствует прилив стыда и гнева. Ей нравился этот парень, она служила с ним больше года, учила его, делила с ним еду и играла в карты. Она не заслуживает такого отвращения, направленного на неё. Но нет никакого смысла говорить всё это этому скорбящему и сердитому человеку, который больше не является отцом, благодаря некоторым слишком самоуверенным кабинетным пилотам в батальоне. Не ТА убила его сына, но она поставила его перед ружьём, которое сделало это.

Рядом с ней капитан Лопес наклоняется, чтобы поднять флаг САС, брошенный в него мистером Стреттоном. Джексон поворачивается и выходит из кладбищенского склепа, не дожидаясь своего командира роты. Здесь больше нечего сказать или сделать. Может быть, когда-нибудь она сможет вернуться сюда и поговорить со Стреттонами, рассказать им о гневе, который она всегда будет испытывать из-за того, что подвела их сына и выжила в битве, когда он этого не сделал, но сегодня это не так.

На обратном пути в Шугарт она ни слова не говорит капитану, а он больше ни о чем её не спрашивает. И это хорошо, потому что ей не придётся посылать его к чёрту. Но она всё равно подумывает послать его. Тридцать дней на гауптвахте — похожи на неплохое начало для покаяния.

Глава 6

Лабиринты

Когда Первый Сержант входит в кубрик отделения, Джексон сидит там одна, разбирая свою экипировку и ища в ней дефекты.

Он отмахивается от неё, когда она резко встает по стойке смирно.

— Вольно. Подойди сюда и присядь.

Она повинуется и садится за стол перед Первым Сержантом, который является единственным человеком в батальоне, который пугает её почти так же сильно, как сержант Феллон.

— Мне нужен командир отделения, — говорит Первый Сержант. — После той суматохи на прошлой неделе, мне не хватает нескольких человек. Ты готова возглавить отделение вместе с остальными своими парнями?

— А что за выброска? — спрашивает она.

Он смотрит на неё и поджимает губы.

— Рота «Чарли» будет помогать в поддержании общественной безопасности в Детройте-22. ОЖК пятого поколения.

Джексон чувствует, как её грудь тревожно сжимается.

ОЖК пятого поколения. Господь милосердный.

— Я приму под командование отделение в «Чарли», — говорит она. — Просто подержите моих ребят подальше от переднего края ещё несколько дней.

ОЖК первого и второго поколений были старой школой традиционного мышления. Многоэтажки, не выше двадцати этажей, раскинувшиеся вдоль широких улиц, с парками и всякой всячиной между ними. Они хотели придать ему обычный вид и ощущение соседства. Все самые старые ОЖК — это первое или второе поколение, им не нужно было разрушать старые города, просто расчищать кварталы по частям для новых высоток. Они работали нормально, во всяком случае какое-то время.

ОЖК третьего и четвёртого поколений были почти такими же, с той только разницей, что к высоткам прилепили ещё десять этажей сверху и сгруппировали их все вместе, как маленькие города. Двадцать на группу. Большинство самых худших гадюшников — это дыры третьего или четвёртого поколения, потому что ими трудно управлять централизованно. Слишком много людей размещено на слишком большом количестве акров.

Теперешние ОЖК пятого поколения — это нечто совершенно иное. Верхушка достижений Содружества в области эффективного размещения людей. Всё самые последние придумки в области контроля толпы, распределения продуктов питания, безопасности и использования пространства.

Жилые башни в сотню этажей высотой. Построены вокруг полой сердцевины, для конвекционного охлаждения и пропускания дневного света. Каждая башня со своим термоядерным реактором, медпунктом, службой безопасности. Сто этажей, сто квартир на этаже, средняя вместимость — два человека. Такие вот ячейки. Четыре башни вместе стоят квадратом, пространство между ними огорожено тридцатифутовыми бетонными заборами. Из этого получается квартал. Площадь между четырьмя башнями предназначена для общественных услуг — зоны отдыха, распределения продуктов питания, магазинов, общественной безопасности и транзитной станции. Каждый квартал управляется централизованно, как отдельный маленький город. Восемьдесят тысяч человек, вместе взятых, занимают квадрат в тысячу футов с каждой стороны.

Двенадцать таких блоков расположены гораздо большим квадратом, по четыре блока с каждой стороны квадрата — это и есть Общественный Жилой Комплекс пятого поколения. Сорок восемь башен, разбитых на четыре блока. Пятое поколение рассчитано почти на миллион человек, и это только по проектной мощности. Во многих живёт в полтора, а то и два раза больше. В центре этого гигантского квадрата, состоящего из жилых кварталов, находятся очистные сооружения и мусороперерабатывающие заводы, главная электростанция, пищевые заводы и перерабатывающие станции, административное здание, а также главный правоохранительный и тюремный центр ОЖК. Отсюда Общественная Жилищная Полиция может блокировать кварталы и изолировать их в случае общественных беспорядков, а также посылать подкрепление в участки общественной безопасности в двенадцати кварталах. Триста шестьдесят семь акров, чуть больше половины квадратной мили, представляют из себя автономный, изолированный, централизованно управляемый город, в котором проживает и кормится более миллиона человек. А в среднем метроплексе таких двадцать или тридцать.

Теоретически ОЖК пятого поколения контролировать легче, чем ОЖК предыдущих поколений, и это в основном верно. Вы можете заблокировать этаж, блок, квартал, три квартала, всё проклятое место целиком, и всё это удаленно из центрального отделения охраны правопорядка, которое расположено в центре ОЖК, как паук в центре паутины. Однако, по какой-то причине, Джексон ненавидит выброски в пятое поколение. Может быть, это потому, что она выросла в ОЖК третьего поколения, и она привыкла к лабиринтам многоэтажек, сгрудившихся вместе. В третьем поколении всегда есть место, куда можно убежать и спрятаться. Он растянут и тесен, но всё взаимосвязано. Пятое поколение настолько разделено, что везде есть точки удушения. Жилые башни имеют два главных вестибюля. Кварталы имеют одну точку входа и выхода, ближе к середине ОЖК. Всё это слишком легко перекрыть, здесь слишком легко заманить людей в ловушку, направить их, как животных, в желоб для забоя скота.

Они высаживаются в ОЖК Детройт-22 полной ротой. Это большая боевая мощь, но Джексон знает, что если всё снова пойдет к черту, этого даже близко не будет достаточно. Четыре десантных корабля роты «Чарли» кружат на безопасном расстоянии вокруг башен целевого квартала. Затем головной корабль пикирует и приземляется на крыше десятиэтажного здания гражданской администрации, на площади между жилыми башнями. Джексон со Вторым Взводом, и их десантный корабль не следует за первым. Вместо этого они кружат вокруг и садятся на крыше самой внешней жилой башни, сотней этажей выше. Затем аппарель опускается, и тридцать шесть солдат Второго Взвода разбегаются по позициям.

«Отсюда, с высоты тысячи футов над ОЖК, вид на самом деле почти завораживающий», — думает Джексон. Уличные фонари и вывески магазинов внизу освещают грязный ночной воздух множеством цветов. Отсюда, сверху, она может ясно видеть весь этот мир, и следующий, и тот, что за ним. Сто тысяч квартир, миллионы людей. Тысячи краж, сотни нападений, десятки убийств, совершаются прямо в эту секунду в поле её зрения. В общественном жилье оружие запрещено, но Джексон знает, что его там почти столько же, сколько людей. Глупо было бы не вооружиться в таком месте, как это. Без зубов и когтей, ты — пища для любого на этих улицах.

Крыши жилых башен предназначены только для служебного пользования. На них есть посадочная площадка для десантных кораблей, а входные двери контролируются из центра безопасности в подвале башни. Входной вестибюль на крыше ведёт в сервисную зону с собственным экспресс-лифтом. Взвод может выйти из своего десантного корабля, войти в лифт и выйти в атриум на уровне земли менее чем через две минуты.

С того момента, как они покинули крышу и спустились в сервисную зону под крышей, у Джексон появляется странное чувство по поводу этого вызова, маленький ворчливый голосок в её голове. Это место не настолько беспокойно, чтобы оправдать целую роту ТА. Что-то кажется ей неправильным. Может быть, после Детройта она стала контуженной, даже параноиком, но когда она вынуждена выбирать между суждениями штабного офицера и своими собственными инстинктами, она знает, что выбрать.

— Притормозите, — говорит она своему отделению, пока они ждут своей очереди спуститься на лифте в атриум. Остальные три отделения взвода уже там, и нет ни выстрелов, ни сигналов бедствия, но этот ворчливый голос в затылке Джексон кричит ей, чтобы она не позволяла своему отделению войти в лифт.

— Охотник-2, это командир Охотника-22, как слышите? — говорит она по взводному каналу связи. Лейтенант не отвечает. Она проверяет ТакЛинк, но там нет никакой информации о состоянии первых трех отделений её взвода, все они сейчас находятся в безопасной зоне атриума. Коротковолновый сигнал ТакЛинка иногда не может пробиться через сотню этажей усиленного железобетона, но должна же она поймать хоть что-то. Там, внизу, тридцать солдат и ни один из них не может поймать хороший сигнал?

— Что-то не так, — говорит она своему отделению. — Мы не поедем на лифте. Я свяжусь с ротой.

Она идёт к двери, ведущей обратно на крышу. Когда она нажимает кнопку разблокировки, мигает красный огонёк. Она пробует ещё раз, но результат тот же.

— Чё происходит, капрал? — спрашивает один из её командиров огневых групп.

— Она заперта, — говорит она. — Они заперли её за нами. Я не могу подняться на крышу, где связь будет лучше. Закрепитесь на вон той аварийной лестнице.

Один из её солдат пытается открыть дверь на аварийную лестничную клетку.

— Тоже заперто.

— Они никогда не запираются изнутри, — говорит она. — Сломайте нахрен эту сучью дверь.

Двое её солдат по очереди пытаются выбить дверь на лестничную клетку, но это огнеупорный люк с защищённым от взлома покрытием, для того, чтобы местные жители не могли проникнуть в служебные помещения снаружи. Они пинают его несколько раз, но с таким же успехом они могли бы также стрелять в него плевками.

— Келли, гранатомёт, — говорит она одной из командиров своих огневых групп. — Заряжай картечную гранату. Целься в то место, где главный замок встречается с рамой. Все остальные — назад к другой двери. Следите за дверью лифта.

— А как насчёт люка на крыше? — спрашивает специалист Келли.

— Это десять сантиметров многослойного покрытия, — отвечает Джексон. — Мы не можем прорваться сквозь эту штуку, не взорвав себя вместе с ней. А теперь двигай туда и открой вход на лестницу.

— Что, чёрт возьми, происходит? — спрашивает один из рядовых.

— Пока не знаю, — отвечает она. — Связи нет, и заперли нас дистанционно. Хочешь спуститься на лифте и выяснить наверняка?

— Никак нет, — говорит рядовой и смотрит на дверь лифта.

Специалист Келли вставляет картечную гранату в свой подствольник и подходит к двери на лестницу. Остальные солдаты поспешно убираются с её пути.

— Бойся! — даёт знать Келли.

Подствольник её винтовки рявкает своим глубоким властным громом. Звук эхом отдаётся в небольшом служебном помещении. Картечная граната от крупного 40-миллиметрового безгильзового снаряда врезается в замок и дверную раму, как разрушительный молот. Келли подходит к двери и резко пинает её, тяжёлая стальная дверь выскакивает из разбитого замка и распахивается.

— Куда мы идём, капрал? — спрашивает Келли.

— Нахрен отсюда, — отвечает Джексон. — Спускаемся на нижние этажи. Заново оцениваем обстановку. Стараемся наладить связь с ротой. А теперь шевелим задницами.

Они спускаются по лестнице на этаж ниже, в тактическом строю, держа оружие наизготовку. Джексон может сказать, что некоторые из солдат думают, что она начинает сходить с ума, но она скорее ошибётся на стороне осторожности, чем окажется в ловушке в стальном ящике со всем своим отделением. После прошлой недели всё кажется возможным.

Огнеупорная дверь на 100-м этаже открывается только изнутри, но ещё один картечный выстрел из подствольника специалиста Келли заботится о замке и половине рамы. Они гуськом выходят в коридор за дверью. По обеим стенам тянутся двери квартир, но никто не высовывает голову, чтобы посмотреть, что происходит, даже после грохота несильной ружейной гранаты. Коридор заканчивается небольшим фойе, которое соединяет четыре коридора в этой части этажа и обеспечивает небольшую общую зону. Здесь тоже нет никого из местных.

Джексон проверяет свой канал данных на предмет подключения к локальной сети безопасности. Во всех квартирах есть биосканеры и детекторы взрывчатых веществ, и любой вспомогательный отряд ТА во время проведения зачистки обычно имеет полный доступ к этой информации. Вы подходите к двери квартиры и можете мгновенно увидеть, сколько людей присутствует, какова их классификация безопасности и историю их арестов. Когда Джексон пытается подключиться к каналу данных у двери следующей квартиры, мимо которой она проходит, ничего не происходит. Похоже, что сеть для всего здания отключена. Она знает, что этого не может быть — там тройное резервирование, и она должна быть в состоянии получить хоть что-то от беспроводных передатчиков. Она либо намеренно выключена, либо кто-то намертво глушит все их каналы связи.

— Следите за перекрёстками коридоров, — предостерегает Джексон. — Мы пойдём к центральному ядру, в зону прямой видимости атриума.

Всё это кажется неправильным. Служба безопасности здания была должна связаться с ними, как только они приземлятся, держать их в курсе событий, сообщать им, где они нужны. Остальная часть взвода должна была быть в сети, передавая свои сенсорные данные ей и отделению. Это полное радиомолчание — самая странная вещь, которую она когда-либо испытывала на высадке, и это нервирует.

На следующем пересечении коридоров Джексон может видеть открытое пространство ядра здания за коридором перед ними. Каждый центральный коридор на каждом этаже выходит на галерею с видом на большое открытое пространство в центре башни. Отсюда можно смотреть прямо на атриум на первом этаже. Там есть перила высотой по грудь и ещё один метр полипластового барьера над ними, чтобы люди не падали с края или не бросали друг друга. Там есть защитная сетка, прикреплённая к галерее десятого этажа, но без полипласта «крысы из гетто» сделали бы это спортом, чтобы прыгнуть в неё нарочно. Некоторые кстати и прыгают, независимо от того, есть там барьер или нет.

Отряд находится в двадцати метрах от галереи, когда раздаётся предупреждающая сирена, и пожарная дверь в конце коридора опускается и замки встают на свои места. Обернувшись, Джексон видит то же самое событие, зеркально отражённое в другом конце коридора, там, где они только что вошли на 100-й этаж минуту назад. На мгновение в коридоре становится совсем темно. Затем загорается красное аварийное освещение.

— Опустить забрала, — кричит Джексон. — Включить приборы ночного виденья. Рассредоточится и оставаться начеку.

Она опускает забрало своего шлема на место и позволяет компьютеру подстроить входной видеосигнал. Отрезок коридора, перекрытый противопожарными дверями, имеет длину шестьдесят или семьдесят метров, но там не так много места для девяти солдат, чтобы найти укрытие, если кто-то решит поливать их автоматным огнем. Пехота называет узкие внутренние проходы «воронками смерти».

Джексон крадучись идёт обратно к перекрёстку и поворачивает направо, чтобы исследовать один из боковых коридоров. Он заканчивается у голой бетонной стены в тридцати метрах от перекрёстка. Единственные входы и выходы из этого жилого комплекса закрыты бронированными противопожарными дверями толщиной в дюйм, и среди их вооружения нет ничего, что могло бы проломить хоть одну из них.

— Командир Охотника-22, здесь командир условного противника.

Голос доносится из системы экстренной связи в коридоре. Джексон останавливается, ошарашенная. Командир условного противника? Кто-то знает военный радиопротокол.

— Я насчитал девять ваших человек в коридоре 100-16. Может ли командующий унтер-офицер подойти к терминалу общественной безопасности на перекрестке А-16 и установить связь?

Джексон подходит к терминалу с надписью А-16 и подключается к каналу связи. Это высадка уже так далеко сошла с рельсов, что кажется, будто она находится в какой-то альтернативной реальности.

— Командир условного противника, это командир Охотника-22, Территориальная Армия. Откройте эти взрывостойкие двери, или я пробью себе путь через них.

— Никак нет. — Голос на другом конце провода ясный, деловой. У него была бы бессознательное лихость, если бы голоса могли иметь её. Джексон наслушалась достаточно много переговоров по военной связи, чтобы понимать, что она разговаривает с другим солдатом.

— У вас одно отделение с винтовками. Я не вижу пусковых установок МШРК, — продолжает голос. — Даже если у вас есть ОФ-заряды[3] для ваших подствольников, вы едва поцарапаете ими краску на взрывоупорных дверях. Вы можете пробивать дыры в стенах, но я могу просто снова запечатывать вас там, где ты выскочите.

Она оглядывается на своих солдат, которые всё ещё сидят на корточках в коридоре, направив винтовки на взрывоупорную дверь.

— Ты кто ещё такой, черт возьми? — спрашивает она.

— Я командир отряда, который только что захватил три четверти вашего взвода, не причинив никому вреда. Я бы хотел, чтобы вы сдали мне своё отделение так, чтобы мы могли продолжить эту бескровную полосу.

— Не вариант, — категорично отвечает Джексон. — Если вы думаете, что я отдам свою пушку без единого выстрела — вы сошли с ума.

— У вас восемь солдат. Только в этом блоке у меня целая рота. У нас здесь численное преимущество и преимущество игры на домашнем поле. У вас и ваших солдат есть два способа покинуть эту башню: без оружия и под нашей охраной, или ногами вперёд в мешке для трупов. Все остальные в вашем взводе только что решили выбрать первый вариант. Ваш лейтенант необычайно умён для молодого офицера.

Голос мужчины звучит уверенно, убеждающе. Кем бы он ни был, у него есть опыт в том, чтобы заставлять людей делать то, что он говорит. Джексон снова сканирует свои каналы связи и передачи данных, но в её сети никого нет, кроме восьми солдат в коридоре рядом с ней. Даже системы электронного подавления жилых башен не могли так полностью отключить её связь и доступ к данным. Только командир её взвода или роты мог вот так вывести её из игры.

— Кто ты такой, чёрт возьми? — снова спрашивает она, на этот раз больше для себя, чем для того, кто находится на другом конце линии связи. Затем она обрывает связь.

Под ними девяносто девять этажей, а над ними — крыша, которая недоступна через потолок технического этажа полуметровой толщины. Отделение Джексон заперто наверху очень большой коробки, как крысы в лабиринте, и у них нет никакой возможности выгрызть себя из неё. Она не может передать десантным кораблям наверху, что взвод в глубоком дерьме. И как девяти солдатам, пробиваться вниз по 99-ти этажам жилой башни со скомпрометированным офисом безопасности и сражаться с сотней противников?

Не имея схемы здания на своём тактическом экране, Джексон пытается восстановить план этажей жилых башен по памяти. Сто квартир, четыре секции по двадцать пять, с четырьмя главными коридорами, разделяющими этаж на четверти. Если они смогут пробиться через квартиры по обе стороны от пожарной двери впереди, они смогут пробиться в галерею с видом на незастроенное пространство в центре здания. Если люк в крыше над центром открыт, она сможет связаться с десантным кораблем, находящимся над ней. Он сможет заглянуть в атриум и посмотреть, что там происходит. Это грязный выход из сложившейся ситуации и рискованное дело, но это лучше, чем перспектива тащиться вниз через девяносто девять лестничных пролётов, уклоняясь от ружейного огня со всех этажей по пути.

— Келли, Пирсон, — говорит она и показывает пальцем, привлекая внимание своих солдат. — Эта квартира и вот та. Ломайте двери. Аккуратно, на всякий случай, если там есть гражданские.

Келли и Пирсон делают, как приказано, и вышибают двери, на которые указала Джексон. Обе требуют многократных ударов ногами и немалого количества ругательств. Здание пятого поколения построено на века и рассчитано на проживание десяти последовательных поколений арендаторов-иждивенцов. Но внутри никого нет. Повсюду разбросана мебель и предметы повседневной жизни, но никто не оспаривает их насильственное проникновение. Не то чтобы это было разумно с их стороны. Джексон заходит в одну из открытых квартир и проверяет планировку. Две спальни, ванная комната, совмещённая кухня и гостиная. Дальняя стена гостиной является кандидатом на снос — с другой стороны расположено открытое пространство галереи этажа.

— Гранатомётчики, — говорит Джексон. — Вышибите гранатами всё дерьмо из этой стены прямо здесь. Цельтесь в одно и то же место. Нам нужна дыра, сквозь которую можно выползти.

Её солдаты заряжают свои гранатомёты. Джексон отступает в коридор, чтобы позволить им делать своё дело. Комбинированный залп из трёх гранатомётов заставляет бетонный пол под её ногами задрожать. Когда она снова засовывает голову в квартиру, чтобы посмотреть на результаты, в дальней стене гостиной зияет неровная дыра шириной в полметра.

— Сделайте ещё один залп, — приказывает она. — И поторопитесь, иначе каждый гражданский засранец с винтовкой будет ждать, пока мы выскочим.

Её солдаты выпускают ещё одну порцию 40-миллиметровых гранат в стену. Тот, кто здесь живёт, только что получил апгрейд, красивое большое окно с видом на галерею 100-го этажа. Келли и Пирсон расширяют отверстие прикладами своих винтовок, пока оно не становится достаточно большим, чтобы через него мог пролезть солдат в броне.

— Двинулись, — приказывает Джексон.

Она первой проходит сквозь брешь. В пространстве за ней никого нет, что приносит облегчение и тревогу одновременно. Никто не устроил им засаду, но галерея не должна быть полностью пустой. Это общая зона для всего этажа, и люди находятся здесь в любое время дня, чтобы пообщаться, поторговаться или подышать свежим воздухом и солнечным светом сверху. Но здесь никого нет, ни души.

Она смотрит вверх, где по идее должна видеть грязное вечернее небо над Детройтом. Огромный раздвижной люк на крыше закрыт. Прямой связи с десантными кораблями не будет. Если они вообще ещё там, думает Джексон. Всё кажется возможным в этом новом, катящемся в дерьмо сценарии. Три полных отделения попали в мешок без единого выстрела, и команда противника полностью контролирует средства обеспечения безопасности в жилой башне пятого поколения. Джексон задается вопросом, контролируют ли они только эту башню, или весь квартал, или, может быть, даже весь чёртов ОЖК, все двенадцать кварталов и сорок восемь жилых башен. Не то чтобы это имело значение. Похоже, что она не сможет даже вернуться к роте с теми немногими солдатами, которые у нее есть.

Джексон чувствует, что добром это не кончится. Но она не может просто подойти к ближайшей панели безопасности и сдаться вместе со своим отрядом, не вступая в бой. После этого не было бы никакого смысла снова надевать броню.