Помоги проекту - поделись книгой:
он писал у нас в подъезде плохо про девчат из класса.
Вася рано стал ширяться, нюхать, плюхать, пить вино.
Он сказал в подъезде:
– Здрасте.
И позвал меня в кино.
«Фантомас разбушевался», «Фантомас разбушевался»,
все любили Фантомаса. Это было так давно!
Наш любимый фильм простецкий. Он и детский. И не детский.
Он скорей всего, советский,
пахнул розовой травой
и селёдкою под шубой.
Помню снег: из ниоткуда.
Но не с неба. Снег – живой!
Вот дворец с кинотеатром, очередь, что неохватна
глазу, словно в Мавзолей. «Фантомас разбушевался»,
я стою, но где же Вася? Ни в проходе, ни на кассе…
Десять радужных копеек, чтоб усесться. Ряд скамеек,
окрик, эй, подвинься, брат!
Во сидит соседка Оля, Вера, Ваня, Петя, Толя,
нас потом в церквях отмолят
наши бабушки. А в поле
снег! Он шёл – такой большой!
«Фантомас разбушевался»… в спину больно, мальчик Вася –
вдруг толкнул меня ногой.
Не на камень я упала, в кровь разбившись вусмерть, ало,
не упала – воссияла,
не разбилась – ввысь попала,
в золотое, голубое, пестрядинное рядно!
«Фантомас разбушевался» – распрекрасное кино…
Холод. Площадь. Ленин с нами, как пойти домой мне к маме,
вся в ушибах, с синяками?
Мне обидно. Мне темно.
Но!
Но я тоже не из глупых.
Я из смелых. Я из дерзких.
Нет, ни чай горячий, суп ли
Васе вылила я в туфли.
Нет. Коль мстить – так фантомасно:
мстить не стала, боль угасла.
Фантомас. Крылечко. Вася.
Но был снег. Огромный снег.
Вася умер раньше всех…
Обкурился. Обкололся.
Помню: шло большое солнце.
Солнце – тоже человек!»
– Пой! – приказала я.
– Я слов не знаю!
– Это старинная песня. Завтра, чтобы выучил! Понял?
Вася кивнул, вытирая сопливое лицо ладонью.
Я была отчаянная. Я всегда дралась с мальчишками. И побеждала.
Мниша стояла в растерянности. Цветная птица была накрепко привязана к дереву. Не отвяжешь. Внизу стояла полусгнившая скамейка, с выломанными перекладинами.
– Помоги! – приказала я Мнише. – Просто поддержи меня.
– Потя, не надо. Пусть.
– Мама ругать будет! Давай попробуем достать твой бант!
Мниша села на скамейку. У неё были худенькие в синих прожилках руки. Она всегда говорила – мои ладошки, мои ручки, мои ножки.
Ручки – это авторучки. Нельзя применять уменьшительно-ласкательный суффикс в слове руки! Запомни, если ты поэт.
Мниша постелила мне свой ранец. Я крепко вцепилась в ствол дерева. Ногами упёрлась в жидкую гнилую доску. Затем шагнула выше на перекладину, на подстеленный мне ранец. Левой рукой дотянулась до бантика. Рванула его на себя. Птица опустила крылья, расползлась на нити. Но я успела сорвать её с ветки. Вся шаткая конструкция закачалась, я, обдирая ладони до крови, скатилась на землю, рваный бант был зажат в моём кулаке.
– Больно? тебе больно? – трясясь от ужаса, спросила Мниша.
Я лежала на траве и не шевелилась: было и больно, и страшно, но радостно.
Мниша наклонила ко мне своё лицо. Оно было веснушчатое, розовощёкое.
Я подогнула ноги, села на землю:
– До свадьбы заживёт!
Свадьба у Альки была пышная. И поэтому тёплая и домашняя. Секта появилась позже – с очарования. С музыки. И танцев.
Сегодня мне приснился сон: бывший мой знакомый, он словно ушёл от жены и лёг рядом со мной. Моя рука плавно скользила под одеялом. Но вбежала его жена и начала плакать. Я обхватила её седую голову и стала её утешать.
– Я не отберу твоего мужа, Мира! У меня есть свой. Саныч.
Но женщина плакала и плакала. Поэтому я проснулась. И сладко зевнула. Как-то полгода тому назад по пути на дачу меня остановил гаишник на повороте. Он заглянул в окно моей «Лады-калины» и сказал:
– Нарушаете, гражданочка.
– Никак нет, начальник! – подобострастно ответила я.
– Вы наехали колесом на линию разграничения!
У гаишника были розовые щёки и смешные коричневатые веснушки во всё лицо. Уши были оттопырены. На вид гаишнику лет тридцать-тридцать пять.
– Придётся выписать штраф.
– Пишите…
Согласилась я. Хотя понимала – стоят тут всем отрядом, деньги сшибают. То камеры в лесу понаставят, то сами дежурят.
– Я вам напишу, что нет детского кресла. Так безопаснее. Потому что выезд навстречку – это лишение прав, – пояснил гаишник. Имя у него было старинное Нестор.
– Пиши, летописец, – усмехнулась я.
Нестор долго жеманился. Глядел на меня.
– Вы замужем? – зачем-то спросил он. Хотя понимал, что вопрос лишний. И не по уставу.
– Конечно! Дети, внуки, всё, как положено!
– Внуки? – переспросил Нестор. – Быть такого не может: вы слишком молодо выглядите!
– Как штрафовать за отсутствие детского кресла: так самый раз.
Нестор как-то натужно покраснел. Веснушки поблёкли.
– Такая красивая, молодая бабушка…
– Тогда не штрафуйте. Отпустите с миром…
И тут я вспомнила повторяющийся часто, утренний сон. Точнее его продолжение: после того, как я утешила Миру – жену моего бывшего знакомого, я как будто встретила молодого человека. Он оказался страстно в меня влюблённым. И ещё вспомнила разговор про пельмени. В мои планы не входила измена Санычу, хотя он это заслужил, я прищурила глаза и повторила:
– Странный какой-то день…глядите, как нарисована разметка: крутой поворот влево, специально, чтобы любая машина не смогла вписаться в свою полосу…
Нестор прямо-таки заливался краской: щёки, лоб, краснели даже ладони:
– Я давно мечтал о такой, как вы! Не понимаю, что со мной…колдовство какое-то…словно русалка из леса…
– Верните документы русалке! – настойчиво попросила я. – Ну, давайте…
Не дожидаясь ответа, я сама выхватила свои права из потных, дрожащих ладоней Нестора.
Спасибо!
Я по-деловому закрыла окно и быстренько нажала на педаль газа.
Обратно я ехала в объезд, чтобы не столкнуться с неожиданно влюбившимся в меня на полдороге на дачу Нестора.
Поделиться книгой: