Сказки живут рядом

– А что в этом странного? Разве птицы не летают?

– В том-то и дело, что летают Птицы, а не мы. Мы станем Птицами, когда нас призовут Боги!

– Ничего не понимаю… До того, как попасть к вам в курятник, я тоже летал!

– Что!? Что ты говоришь? – испуганно отстранилась от него курица. – Видимо, чужаки все ненормальные…

Она поспешила присоединиться к остальным. Сокол пребывал в полном недоумении до тех пор, пока не увидел знакомую пару гусей.

– Эй, любители дождя! Вы помните, что сказали мне, когда впервые увидели?

– А тебе зачем? У «птиц» плохая память? – отозвался гусь.

– Значит, вы признаёте, что я – птица? – с надеждой спросил сокол.

– Мы все здесь птицы, только не нужно говорить об этом вслух!

– Но почему?

– Потому, что не всем дано летать!

Гуси вновь зашипели на него, но уже гневно, и качающейся походкой направились к длинному корыту с водой. Сокол окинул взглядом птичий двор, и ему вдруг стало жалко тех, кто приютил его в курятнике. Его желание поговорить с цесаркой заметно ослабло и на какое-то время почти исчезло. Соколу стали приятны похвалы петуха за каждую пойманную мышь или крысу, он даже ждал их, демонстративно не съедая добычу до тех пор, пока хозяин курятника не увидит. Благодарное кудахтанье и восхищённые взгляды кур за спасение кладки превращались в бальзам для его души. Сокола охватило спокойствие новые ощущения. Чувство нужности и единения с курами было тем, что он никогда не испытывал, рассекая крыльями воздух.

Постепенно рыжая курица перестала смотреть на него с опаской, и её гребень вновь становился пунцовым, когда их взгляды встречались. Сокол не понимал почему, но это показалось ему настоящей наградой.

– Старая курица вчера нагадала мне на стёклышках десять цыплят! – поделилась с ним радостной новостью подруга, – я придумала имена для каждого из них.

– Если новость тебя радует, я рад за тебя…

– Хочешь, я покажу тебе гнёздышко, где я стану высиживать своих цыплят?

– Наверняка самое чудесное место, но лучше в другой раз…

– В моём роде курицы были лучшими наседками!

– А ты ничего не хочешь узнать обо мне? – вдруг спросил ее сокол, – или о том, что находится хотя бы за высоким забором двора?

– Я знаю, что оттуда исходит опасность, которая может угрожать моим будущим цыплятам. А что мне ещё нужно знать?

Сокол задумался, но ничего не ответил, он сочувственно посмотрел на курицу и до самого вечера глядел в небо на плывущие облака.

– А что там есть? – спросил он себя. – Да ничего там нет… мне только казалось, что там что-то было…

Наступило время, когда надлежало зайти в курятник, и сокол послушно зашагал вслед за остальными. Подчиняясь несложным законам, он принял их: не говорить о птицах, вставать с криком петуха и оказываться на насесте с закатом солнца.

Ночью сокол вновь видел во сне птиц, падающих с неба на землю с крохотными крыльями. Среди них его не было, он лишь молчаливо созерцал, как другие пытаются сопротивляться неизбежному. Теперь они казались странными, и не вызывали в нём ни боли, ни сочувствия.

Утро началось с переполоха. Сокол едва не свалился с насеста, когда его подружки заметались по курятнику. Это произошло с появлением высокой фигуры того, о ком обитатели скотного двора говорили с благоговением. Они называли его Богом! И даже петух повиновался его воле. Когда «бог» пытался поймать одну из куриц, он смотрел даже с восхищением.

– Что происходит? – спросил его сокол, глядя на всполошившихся кур.

– Сегодня одна избранница станет Птицей! – ответил петух.

Выбор пал на его подругу, рыжую курицу. Её с заломленными крыльями вынесли во двор.

– Она же мечтала о цыплятах! – спрыгнул с насеста сокол.

– Такой пустяк! – отмахнулся хозяин курятника. – Она сегодня избранная! Птица, живущая внутри неё, будет отпущена в небо!

– О чём вы говорите!?

– Тебе нужно увидеть обряд освобождения…

Ничего не понимая в происходящем, сокол выбежал вслед за петухом из курятника. На огромном пне он увидел свою рыжую подругу. Одной рукой «бог» держал её за крылья, а другой возносил над ней тяжёлый топор.

– Однажды и ты обретёшь настоящие крылья, – успела крикнуть она, глядя на сокола.

С глухим ударом топор отсёк её очаровательную головку с пунцовым гребнем, и куры в один голос закричали: «счастливица!» Перед глазами сокола поплыли красные круги, а под ногами покачнулась земля.

Очнувшись, он увидел цесарку, искоса глядящую на него.

– Ты тоже веришь, что чем больше курицы сокрушаются перед обрядом освобождения, тем длиннее у избранницы будут крылья? – сразу спросила его она.

– Я не знаю, что думать… я не понял того, что видел…

– Ты зря назвался моим кузеном, ты самое жалкое подобие птицы!

– Я птица!

– Нет, ты не сможешь подняться в небо. Ты был втрое легче, когда упал в корыто, а сейчас тебе вместе с гусями только грязь топтать под дождём.

– Если бы не моё крыло, я бы взлетел!

– Расскажи цыплятам, они вылупились специально, чтобы слушать небылицы.

Цесарка взмахнула крыльями и оказалась на поленнице. Сокол попытался сделать то же самое, но лишь поднял облако пыли вокруг себя. Хрипло-сиплый смех заставил его бросить дальнейшие попытки оторваться от земли. Сокол с опущенной головой побрёл в курятник. Но, остановившись на полпути, он свернул туда, где его однажды спасла от дождя рыжая курица.

Ночью сокол не мог заснуть. Едва он закрывал глаза, перед ним сразу возникал топор, вонзающийся в бревно, и эхом в голове разносились слова цесарки: «Ты не сможешь подняться в небо…ты жалкое подобие птицы».

На сеновале было так тоскливо и одиноко, что он вышел из тёплого укрытия. Остановившись посреди двора, сокол устремил взгляд к ночному небу. Он не мог вспомнить, что вселяло в него радость, когда сокол был там? Ответ могла бы дать цесарка! Сокол знал, что её нет в курятнике и отправился на поиски. Обходя кругами двор, он услышал шорох, похожий на взмахи крыльев. Идя на звуки, сокол увидел в свете луны птицу, порхающую с одной ветки тополя на другую.

– Цесарка, это ты? – осторожно спросил он.

В ответ она камнем упала вниз, расправив крылья только перед приземлением. Эффектный пируэт даже напугал сокола. Пока он приходил в себя, цесарка сказала:

– Если кто-то узнает о том, что ты видел – я выклюю тебе глаза!

– А чего ты боишься?

– Я ничего не боюсь, я жду момента.

– Ждёшь момента? Какого?

– Когда я впервые осознала, что умею летать, тогда мои крылья ещё не окрепли. Я не смогла взлететь высоко, и мне их подрезали!

– В курятнике об этом знают?

– Нет, свидетели давно стали «избранными», их отрубленные головы изглодали крысы! С тех пор мои крылья отросли заново, и я каждую ночь взлетаю выше и выше. А когда доберусь до верхних веток тополя, то покину двор навсегда! Но прежде обитатели увидят, как я взлетаю у них на глазах без всяких обрядов! Я докажу им, что я – Птица! Свободная и живущая полётом!

– Мне кажется, будет жестоко по отношению к тем, кто тебя здесь приютил.

– Приютил?! – рассмеялась цесарка, – я жила здесь до них! И они мне не нужны, как и тебе… Впрочем, ты ведь не птица…

– Я птица!

– Тогда, летим со мной! Там, в небесах, нет куриц, живущих условностями с иллюзией счастья.

– Небеса таят в себе опасности, о которых ты не знаешь!

– Нет, ты выбрал прозябание в курятнике вовсе не поэтому. Ты испугался быть самим собой!

– Нет!

– Да! Птица всегда мишень для выстрела! Но вспомни, что вселяло в тебя радость, когда ты был там, на верху? Именно ощущение себя тем, кем ты являешься, делало тебя счастливым.

Цесарка выжидающе посмотрела на него, убеждённая в своей правоте.

– А ты можешь улететь незаметно? – вдруг спросил сокол, – зачем тебе нужна демонстрация?

– Ты разочаровал меня «кузен»…

Цесарка взмахнула крыльями и поднялась высоко над тополями.

– Ты не достоин называться Птицей! Прощай!

Но ей не суждено было покинуть скотный двор. Её сразил выстрел такой же внезапный и такой же оглушительный, как в тот дождливый день. Она лежала на земле, расправив крылья, и сокол осторожно подошёл к ней. Цесарка с трудом смогла приподнять голову и с последним вздохом сказала:

– Лучше умереть счастливой там, чем лишиться головы на замшелом пне. Я умираю Птицей…

Сокол в ужасе спрятался в стоге сена и не выходил из убежища даже с восходом солнца. И только чувство голода заставило его вернуться в курятник под вечер. Он с яростью расправлялся с крысами, утащившими под поленницу мёртвую цесарку. Но это не дало ему облегчения.

Утро началось со знакомого переполоха. Высокая фигура открыла дверь курятника для выбора новой избранной.

– Жаль, что я стану последним, за кем он придёт, – с сожалением сказал петух.

– Разве ваша жизнь сосредоточена только вокруг этого момента? – едва слышно спросил сокол.

– Мысль о том, что мы станем Птицами, объединяет нас и даёт силы жить!

Высокая фигура долго не могла сделать выбор, но, взглянув в сторону петуха, резко вытянула вперёд руки и схватила – сокола!

– Это ошибка! Я не курица! Я не курица!!! – закричал тот.

Но «избранного», также, как и других, за крылья вынесли во двор. Когда высокая фигура проносила его мимо наполненного водой корыта, сокол смог увидеть там своё отражение. Он был поражён: его зеркальным двойником была взъерошенная курица! За время, проведённое здесь, сокол не просто приобщился к жизни тех, кому не дано было летать, но и превратился в одного из них. Он стал курицей, и даже обряд освобождения не позволил ему теперь взлететь…

ЛУКОВКА ГИАЦИНТА

Каждую весну луковка гиацинта являла миру своё ароматное соцветие. Она ждала минуты, чтобы протянуть его небу и солнцу. Но долго наслаждаться моментом луковке не удавалось. Бутон срывали детские любопытные пальчики или мечтательные романтики. А иногда из рук влюблённого бутон возвращался к нему ударом по лицу, и лепестки разлетались в стороны, подобно брызгам волны, разбившейся о скалу.

Луковка успокаивала себя тем, что её заметили! Но однажды она решила: больше не цвести. В следующий раз она проклюнется тоненьким стебельком лишь посмотреть, что творится вокруг, и не более. Она заслуживает лучшего обхождения!

Луковка гиацинта настолько сильно прониклась собственным убеждением, что «следующий раз» наступил очень не скоро. Разбуженная теплом и влагой, она вдруг очнулась от зимнего сна в уютном цветочном горшке. Её окружала бережно взрыхлённая почва, где каждая песчинка принадлежала только ей.

За луковкой никто и никогда не ухаживал, и две заботливые руки поначалу пугали её, даже когда орошали чистой водой или ставили поближе к солнечному свету. Луковке было хорошо, и постепенно она даже вытянулась в крепкий стебель, но цвести не спешила. Каждое утро хозяин двух заботливых рук навещал цветочный горшок, и, тоскливо вздыхая, уходил.

Луковка не торопилась открыться ему, как солнцу: она ещё не была уверена, что готова. Хотя, о таком обхождении она даже не мечтала! Её сдерживал страх, он мешал радоваться лучам солнца и призывал холодные тучи. Две заботливые руки не могли развеять этот страх: с ним она должна справиться сама. Но луковка не знала, как его преодолеть.

Мучая себя томительными вопросами, она вдруг спросила себя:

– А вдруг я разучилась цвести?

Вопрос пронзил её от корней до стебелька. Неужели это правда? Неужели она уже не сможет раскрыть свой бутон!?

– Но разве я боюсь быть сорванной?

Луковка задумалась. Она хочет быть сорванной заботливыми руками! Внезапно луковка осознала, что руки не навещали её два дня! Неужели они не ждут, когда луковка гиацинта протянет к ним свой бутон?! Она едва не увяла от новой волны страха: ведь без цветения она не нужна никому, и, прежде всего – себе!

Луковка с мольбой устремила свой стебелёк к лучам солнца. Пробудившееся желание вновь расцвести было настолько сильным, что две заботливые руки, навестив свою луковку на следующий день, обнаружили в цветочном горшке чудо. Они нашли цветок гиацинта, олицетворяющий для них чистоту младенческого сна и таящий в себе прекрасный дар природы.

ВЛЮБЛЁННАЯ ЗВЕЗДА

Однажды, на небе появилась маленькая звезда. Ей было очень холодно среди окружающей темноты. Вдруг она увидела яркое сияние и решила заговорить с ним:

– Кто ты? – спросила маленькая звезда.

– Я – мечта, такая же, как и ты, – ответило сияние.

– Но мы же – звёзды? – не поняла маленькая звезда.

– Да, но мы так прекрасны, что о нас нельзя не мечтать!