Шапито

Борис Попов

Шапито

– Томас Дэй, репортер, – Мужчина протянул свое удостоверение симпатичной молодой блондинке с длинными наманикюренными ногтями, нарощенными ресницами и слишком откровенно оголяющей грудь блузке. Девушка молча взяла его удостоверение, что-то быстро набрала на компьютере и вернула документ обратно, – Прошу Вас, мистер Дэй. Мистер Уэст готов к встрече. Идемте, я провожу Вас, – И миловидная блондинка, широко улыбнувшись, вышла из-за полукруглой мраморной стойки, расположенной в самом центре холла. Моментально пять пар женских глаз, принадлежащих остальным девушкам, красавицам как на подбор, сидящим так же вдоль длинной мраморной стойки ресепшн и исполняющих ту же самую работу – прием и обработку, перенаправление и запись на прием приходящих клиентов, поставщиков, а также решение любых проблем своего начальства, впились в спину вышедшей из-за стойки блондинки. Как мог понять Томас, здесь крайне редко провожают гостя в сторону нужного кабинета, скорее всего – лишь в исключительных случаях. Репортер внутренне поежился.

Томас Дэй, молодой репортер двадцати семи лет, не любил находиться в центре внимания – скорее наоборот, место в тени, подальше от камер, его более чем устраивало. Именно поэтому мужчина выбрал для себя не какой-нибудь модный интернет-портал и не работу на телевидение, а старую добрую газету. Работая в одной из немногих оставшихся с приходом интернета в жизнь людей газетенке, Томас обожал проводить журналистские расследования, и, хотя все еще был молод, занимал высокую должность в своей газете и вел целую колонку на третьей странице. Томас амбициозен, но немного старомоден – каждую свою догадку, каждое интервью, каждый источник информации всячески проверялся, а потому у Дэя не было статей вроде «Инопланетяне похитили Анжелину Джоли» или «Как заработать миллион, просто торгуя яблочным соком». Томас не выдавал новостей-пустышек, трудился в поте лица и ненавидел интернет. В том числе и из-за слишком большого числа непроверенной информации, ложных новостей и избытка откровенных идиотов, собранных в одном месте.

Репортер, немного сжавшись под пристальными взглядами работников корпорации, плелся за энергично бегущей впереди него девушкой вдоль роскошного холла с фонтаном, комфортабельными диванчиками для ожидания, мраморным полом и стеклянными лифтами. Он явно чувствовал себя не в своей тарелке – вся эта роскошь, шик, но, в большей степени, удивленные и иногда откровенно наглые взгляды на него, буквально выбивали из колеи, заставляли сжиматься. Томас чувствовал себя подопытной крысой в клетке, которой только что ввели экспериментальную сыворотку, и за этим наблюдает два десятка глаз ученых. Наконец, спустя целую вечность, они вошли в лифт, и девушка нажала кнопку верхнего этажа. Механизм принялся неторопливо поднимать их вверх.

Томас не знал, что сказать, как поддерживать непринужденную беседу с девушкой, а потому просто молчал, тупо пялясь на свои руки. Он не умел знакомиться, общаться и вообще сколько-нибудь адекватно вести себя с женским полом, а потому жил в полном одиночестве, снимая квартиру в недорогом районе города, съехав от родителей всего три года назад, и то в большей степени из-за того, что коллеги по работе доставали его своими шуточками. Репортер не считал себя затворником или странным, но на самом деле эта повернутость на работе служила ничем иным, как защитой от одиночества, занятием, которое придавало его жизни хоть какой-то смысл.

Наконец, лифт остановился, и девушка вновь повела его сквозь лабиринт офисов по слишком роскошному зданию самого большого небоскреба Нью-Йорка. Дэй уже давно заметил, что мультимиллионеры перестали удивлять друг друга яхтами или вертолетами и перешли на новый уровень. Теперь круче и почетнее тот, чей небоскреб возвышается над городом и находится ближе всех остальных к деловому центру города. Томас прекрасно осознавал, как сильно эти люди оторвались от реальности, от жизни, в которой большинство населения с трудом дотягивают от зарплаты до зарплаты, берут телевизоры в кредит, потому что не в силах сразу расплатиться за кусок пластмассы и набор микросхем, а о покупке дома мечтают большую часть своей жизни. Почему-то репортеру вдруг стало обидно за себя и всех подобных ему людей. Ну и почему он вынужден столько работать и с трудом выживать в своей съемной квартирке, когда кто-то строит себе небоскреб только ради того, чтобы потешить эго? Злость поднималась в душе Дэя, и он уже готов был уйти, повернуть назад и отменить встречу с очередным миллионером-затворником, слишком много мнящем о себе и не дающем никому интервью, когда вдруг девушка остановилась перед одной из сотен дверей.

– Мистер Дэй, проходите в комнату отдыха, она сейчас полностью свободна, а господин Уэст будет здесь с минуты на минуту. Если Вам что-нибудь понадобится – от свежевыжатого сока до утренней газеты – просто нажмите на кнопку в ручке кресла, и к Вам подойдет прислуга. Мистер Уэст просил Вам передать, чтобы Вы не стеснялись и пользовались всеми благами, которые доступны только директорам и старшим партнерам корпорации. – Девушка вновь мило улыбнулась и двинулась в обратном направлении. Почему-то фраза казалась Томасу незаконченной, словно оборванной и повисшей в воздухе. Как будто блондинку также тяготило общество репортера, как и его общество любых незнакомых людей.

В голове Томаса проносились миллионы мыслей в секунду. Попросить ее оставить номер, спросить, как зовут, узнать, почему обычному репортеру устроили такой прием… Тысячи вопросов крутились в голове, но Дэй, как всегда, предпочел молчание. Он просто повернул ручку и вошел в кабинет.

Репортер как будто попал в иной мир. Ни единого намека на излишнее богатство и ни одного шанса поработать. Его глазам предстала настоящая комната отдыха размером с пять, а то и шесть квартир, снимаемых Томасом. Несколько комфортных и невероятно мягких, манящих к себе кресел, половина из которых с функцией вибромассажа, бильярдный и теннисный столы, мини-гольф, диван, небольшой столик с закусками и сладостями, широчайшее окно во всю стену, открывающее великолепный вид на город, телевизор и даже какая-то очередная игровая приставка. В этом месте как будто собраны все виды развлечений – разве что не хватало бейсбольного поля с командой суперзвезд, начинающих играть по приказу хозяина – и Томас по какой-то причине уже не чувствовал злость и скованность. Он расслабился. Возможно, потому что остался один в комнате, наедине с самим собой, возможно – потому что все предметы в комнате не были такими уж лощеными и вычурно-богатыми, как внизу, в холле. Это место создано для отдыха, и атмосфера расслабленности буквально проникала в каждую клеточку тела репортера.

Довольно быстро Дэй сообразил, что за ним, вероятнее всего, наблюдают, а потому просто занял одно из кресел в углу, лицом к двери. Утопая в теплоте, мягкости и удобстве, Томас успел подумать, что если немного посидит, то может задремать, как вдруг дверь распахнулась и в комнату ворвался Мэтью Уэст. Один из самых богатых людей страны, шестидесятитрехлетний мужчина, вопреки всеобщим слухам не делающий пластических операций и выглядящий намного старше своего возраста, или, по крайней мере, старше своих друзей-миллионеров, проводящих треть своей жизни в косметических салонах и клиниках пластической хирургии, с юношеским лицом и дряблыми старческими руками. Нет, Уэст никого не обманывал и не молодился. Впрочем, это, кажется, было совсем не нужно мужчине.

Едва дверь открылась – а распахнулась она с невероятной силой, словно ветер ворвался в комнату, как Томас почувствовал мощную пульсирующую энергию, исходящую от вошедшего. Раньше он слышал о подобном, читал в статьях или книгах и считал чушью – но не сейчас. В эту минуту репортер впервые ощутил какую-то внутреннюю силу и власть, исходящие от другого человека. Все было именно так, как писалось в книгах, и репортер, сам того не замечая, поднялся на ноги. Миллионер буквально пронесся через всю комнату к нему, а крепкое рукопожатие давало повод усомниться в реальном возрасте Уэста. Тем не менее, его облик, лицо, цвет кожи, да и внешний вид в целом были полной противоположностью – мужчина создавал впечатление дряхлого старика.

– Садитесь, мистер Дэй, – Уэст добродушно улыбнулся, и его стариковская дряблая улыбка вновь не понравилась репортеру, – Мы можем перейти на «ты»?

– Как Вам будет угодно, мистер Уэст, – Начал было мямлить Томас.

– Мэт. Не нужно фамилий, мы не на деловой встрече, а просто общаемся. Скажи, Томас, ты прихватил с собой диктофон?

– Да, мистер Уэст, – Вновь повторил свою ошибку репортер, сам того не замечая, с готовностью дрессированной собачки извлекая диктофон из кармана.

– Он нам не понадобятся. Выключи его, а лучше выброси в окно, я оплачу расходы, – Миллионер улыбнулся, – И еще раз прошу…

– Простите, но не могу, мистер Уэст. Вы вдвое старше меня, и банальные правила приличия не позволяют обращаться к Вам по имени. – С этими словами Томас демонстративно перевернул диктофон и вынул из него две компактные батарейки. Выкидывать свою привычную старую добрую технику, купленную еще в старших классах, ему не хотелось – на пленке была записана пара интересных интервью, к тому же, репортеру нравился именно этот аппарат. Старый добрый диктофон на батарейках, с чувствительным микрофоном и слишком большой – он как будто бы пришел из той эпохи, когда еще не появился интернет, а газеты действительно имели большое влияние на жизнь людей, города, страны.

– Хорошо, как тебе будет угодно, – Миллионер приподнялся и немного повернул кресло так, что теперь они с репортером не располагались лицом к лицу. Кресла продолжали стоять друг напротив друга, но под небольшим углом повернутые в разные стороны, и только сейчас репортеру в голову пришла мысль, что, вероятно, мужчина хочет исповедаться. Рассказать что-то, о чем никто не знает, нечто, за что может быть стыдно – а потому во время своего рассказа не желает все время смотреть собеседнику в глаза или отводить взгляд. Устроившись максимально комфортно, Мэтью Уэст продолжил, – Как думаешь, почему я до этого момента не давал интервью?

– Не знаю, мистер Уэст, – Честно и как-то слишком просто ответил Томас, – Может быть, Вы не любите публичность, славу…

– Вздор, – Эксцентрично махнул рукой Уэст, и снова в этом жесте репортер уловил слишком сильную энергию, исходящую от мужчины, – Я не общаюсь с блогерами, телеканалами и газетчиками лишь по одной причине – мне нечего сказать, нечему научить слушающих меня людей. Я не изобрел ничего нового и не представляю из себя самого умного человека планеты.

– Но, мистер Уэст, Вашу корпорацию знает весь мир, и миллионы людей хотят узнать Ваш секрет богатства. Чего не хватает обычному человеку…

– Стартовый капитал. Обычному человеку не хватает денег, чтобы начать свой бизнес и как следует развернуться. Только это – и больше ничего. Если, конечно, потенциальный создатель бизнеса не полный дибил.

– Но ведь у сотен тысяч людей есть деньги на бизнес! Победители в лотерею, оставленное наследство, местные знаменитости, бывшие спортсмены…. Многие пытаются открыть свое дело, и в итоге…

– Либо у них не хватает денег, либо они полнейшие идиоты. Не более того. Я не суперчеловек, Томас, мой айкью чуть выше среднего – но это не мешает мне управлять корпораций. Лишь потому, что я немного использую логику и здравый смысл во всех сферах жизни – от финансов до выбора сексуального партнера.

– Понятно, – Многозначительно протянул Дэй. Ему все еще как-то не верилось в то, что говорил сидящий перед ним миллионер, – А как же великое множество книг от бизнес-гуру о том, как надо делать бизнес, как же…

– Они рассчитаны на полных идиотов, и их покупает четверть населения планеты. Смирись с этим, четверть людей умственно отсталые. Это нормально, мойщики стекол тоже нужны. Для среднестатистического американца вопрос лишь в стартовом капитале, поверь моему опыту.

Наступила многозначительная пауза. Томас думал, как бы ему запомнить все то, что говорит собеседник, в то время как миллионер неторопливо доставал из нагрудного кармана сигару и спокойно раскуривал ее. Мэтью в очередной раз удивило, как такая колоссальная жизненная энергия сосуществуют вместе с увяданием и старостью в одном человеке. Неуклюжими движения начинающих болеть артритом пальцев один из богатейших людей Америки слишком неторопливо раскуривал сигару, иногда немного хрипя от усилий – словно старик, неторопливо раскуривающий трубку и задумчиво смотрящий вдаль. Наконец, когда Уэст был полностью удовлетворен результатом, приняв еще более расслабленную позу, он продолжил.

– У тебя есть всего два вопроса, Томас. Предисловие окончено, и в нем я сказал уже больше, чем следовало. Задавай их, выслушивай и уходи. Я готов ко всему.

На мгновение репортер потерялся. Да, он никогда не видел интервью с Уэстом, и понятия не имел, что это за человек, с каким характером и манерами. Но подобного поворота событий явно не ожидал. Впрочем, оба вопроса уже вертелись у него на языке, и оба исходили из того, что только что сказал миллионер.

– А где Вы добыли свой стартовый капитал? Небольшой городок, мать-одиночка и Вы, человек, растущий в плохом районе, с плохими отметками в школе и даже приводом в полицию. Где Вы взяли денег?

– В точку, Малыш! – Очередная фамильярная фраза и такой же жест – Уэст тычет указательным пальцем в грудь Томаса. – Устраивайся поудобнее, это будет интересная и захватывающая история, о которой, впрочем, никто не знает.

Не помню, что это был за день недели, но точно не выходной. Возможно, среда или понедельник – это не так уж и важно Приближалось лето, занятия в колледже уступали место экзаменам, и я был на грани отчисления, но не мог в такую погоду просто пойти на лекцию. Мы с моим другом Микки Ллойдом в очередной раз прогуливали какой-то глупый предмет с занудным преподавателем, бесцельно слоняясь по улицам. Моя мать с трудом тянула мое обучение, и я это прекрасно понимал, но в молодости чувство стыда так редко посещает нашу голову, что мы просто живем, радуемся жизни и делаем что хотим. Именно поэтому молодость так чиста, безрассудна и весела.

Мы с Микки прогуливались по центральной улице небольшого студенческого городка, думая, где бы по-быстрому раздобыть деньжат и как бы склеить новых цыпочек. Впрочем, Микки интересовали лишь девочки, меня же в большей степени деньги. В ту пору я одевался не очень, а свободных средств не было вообще, даже на еду иногда не хватало – а потому я все время был в поисках налички. Именно поэтому молодой Мэтью Уэст буквально замер на месте, когда Ллойд, дурачась в своей обычной манере и читая объявления на столбах разными голосами – то злодея, то женским, то визгливо-старческим, а иногда и голосом умственно отсталого – прочитал текст с очередной бумажки. Микки, которому было на два года больше, чем мне, долговязый, с пустым взглядом, туповатый, но жилистый и физически сильный, все еще держащийся в колледже лишь благодаря хорошим результатам на футбольном поле, как будто не понял смысл прочитанного и прошел дальше. Да я и не был удивлен – довольно часто спортсмен что-то слушал с умным выражением лица, но информация как будто не достигала мозга. По какой-то причине Ллойд, отличный футболист, славящийся своей силой и скоростью, в реальной жизни был полнейший тормоз, да и производил такое же впечатление – болтающиеся тонкие руки-плети, несуразное непропорциональное тело, узкие плечи… Микки каким-то образом имел внешность ботаника и мозги профессионального боксера на закате карьеры.

Он прошел еще пару шагов, прежде чем увидел, что я остановился. Пока он думал, возвращаться или нет, я уже сам читал объявление, пытаясь понять, где здесь шутка.

«Приглашаем на бесплатное представление цирка-шапито. Всего один день в городе, 26 марта, начало в 19 00.

Внимание! Розыгрыш ценного приза! Викторина, с призовым фондом 200 000 $ !!! Только один победитель, только зритель из зала»

В моей голове что-то перемкнуло. Логически я понимал, что это невозможно, что где-то здесь подстава и обман, что не может цирк давать представление бесплатно, да еще и заплатить такую сумму денег! Надо сказать, двести штук тогда, почти сорок лет назад, были намного ценнее пары миллионов сейчас. Ну, знаешь, инфляция и все такое. Ну а я из тех парней, кто никогда не упустит такой шанс, не откажется от халявы. Микки, кажется, тоже понял, в чем дело, потому что уже секунд двадцать я не слышал из его рта никакой очередной бессмысленной чепухи. Спустя несколько секунд молчания он, наконец, заговорил.

– Как думаешь, это правда? – Я все еще смотрел на черно-белое объявление, напечатанное на простой бумаге, с таким незамысловатым текстом, но уголком глаза заметил, что рот моего приятеля слегка приоткрыт, как бывает, рисуют в мультфильмах или комиксах, изображая удивление.

– Конечно же, нет! – Почему-то вспылил я. Ну не могло это быть правдой, я никак не мог в это поверить, – Где-то здесь разводка. Может, участие в викторине будет стоить денег, или еще что. В любом случае, никто не станет платить деньги зрителям.

– А чего ты тогда завис? – Ллойд говорил слишком медленно, даже заторможено – так бывало всегда, когда он напряженно думал.

– Я пытаюсь понять, как они обманут нас с самим представлением. Может, выступление действительно будет халявным?

– Халява это хорошо, – Все так же задумчиво произнес Микки. Знаешь, Томас, я иногда думаю, что Ллойд был бы хорошим монахом или буддистом или как их там называют в Китае? Он все время был какой-то заторможенной, иногда мне казалось, что я слышу, как в его мозгах гуляет ветер. Наверняка им бы это понравилось. Может даже Ллойд достиг бы просветления – кто знает. В любом случае, уже в тот период времени друг начинал меня раздражать, и вскоре наши с ним жизненные пути разойдутся.

Так или иначе, за 15 минут до начала представления мы с Микки прибыли по указанному адресу. Как это ни странно звучит, но цирк располагался на парковке одного из крупных торговых центров, в черте города. Меня, помню, сразу смутило, что шапито поставят именно там, а не в привычном месте, в трех милях за городом, где проводятся ярмарки, множество торговых лотков, а также карусели, аттракционы, да и место там значительно удобнее, чем на парковке. Никакой пьяница ночью не начнет буянить, ничего не украдут бродяги… В любом случае, с самого начала мне чем-то не нравилась эта затея, но одновременно с этим что-то как будто тянуло меня на шоу.

Разноцветный высокий шатер – вот, что такое шапито. Достаточно высокий, чтобы воздушные акробаты могли подняться под потолок, и у зрителей перехватило дух, и достаточно большой для выступления животных – от лошадей до диких львов. Все это я знал, и шапито на парковке показалось мне слишком маленьким. Я убеждал себя, что внутри шатер, вероятно, будет казаться значительно больше, что это оптическая иллюзия, что я раньше никогда не бывал в шапито, а потому накручиваю себя… Только все эти аргументы ни капли не помогали успокоиться, и я чувствовал, что кое-какие детали не дают мне покоя. Множество мелочей, например, что я не чувствовал запаха лошадей и конского навоза, которым несет за милю от любого цирка, что я не вижу катающихся на одном колесе жонглеров с разукрашенным лицом перед входом, добавляющих атмосферу магии и веселья, но, самое главное – полное отсутствие торговли. Как-то раз я, размышляя о подобных мероприятиях, пришел к выводу, что почти половина прибыли идет от торговли – сувенирами, воздушной кукурузой, сахарной ватой, леденцами на палочке и прочими мелочами. Честно говоря, направляясь на это бесплатное шоу, я был уверен, что организатор планирует заработать денег именно на торговле, сумев привлечь за счет бесплатных билетов невероятное количество зрителей. Я ошибался.

Ни одной торговой палатки, полупустая парковка и слишком мало людей даже для такого небольшого шатра. На мгновение я заколебался, уверяя себя, что представление отменят из-за нецелесообразности выступать перед горсткой зрителей, но, на самом деле, какая-то часть меня чувствовала подвох и странность во всем этом. Я хотел было предложить Микки ехать домой, но взглянув на приятеля, понял, что это абсолютно нереально. Словно загипнотизированный, Ллойд плелся впереди меня, уставившись на зад какой-то очередной красотки. Черт! Теперь этот придурок будет пытаться затащить ее в койку любыми методами, потому что для Микки, который считал задницу самой важной и красивой частью девушки, отказ ничего не значит. Если Ллойду понравилась девчонка, его и без того скудный мозг отключается, и последние остатки благоразумия улетучиваются. В итоге я сдался, и мне не оставалось ничего иного, кроме как тащиться за своим другом.

Когда мы вошли внутрь, ощущение опасности и нереальности происходящего многократно усилилось. Я всегда понимал, что слова типа «бесплатно» всегда привлекают толпы людей, но здесь… В помещении шапито находилось не более пятидесяти человек, да и то с большой натяжкой. Более того, люди не сидели кучно, а разбрелись по зрительному залу, так что на одно занятое место приходилось пять-семь свободных. Мы с Ллойдом заняли второй ряд, и то лишь благодаря тому, что девушка села впереди нас. Микки планировал во время выступления подкатить к ней, в то время как мне все больше и больше хотелось просто как можно скорее свалить оттуда.

Представление началось ровно в семь – никаких звуковых сигналов, оповещающих о начале, никакой цирковой музыки или фанфар перед первым номером, ни ведущего – ничего. Просто на круглую арену в центре зала вышло семь или восемь человек, загримированных и одетых под клоунов – знаете, размалеванные лица, смешная разноцветная мешковатая одежда, загнутые кверху носы обуви с помпонами… В общем, вроде как все как обычно, но артисты внушали какое-то неприятное чувство. Ни один из клоунов не выглядел по-настоящему смешным, не улыбался, и мне это здорово не нравилось. В тот момент я чувствовал себя каким-то трусливым шизиком, не понимая, что именно заставляло меня волноваться, но страх нарастал.

Клоуны принялись жонглировать пластиковыми кеглями, шарами, ну и чем там обычно жонглируют в цирке, вот только делали они это весьма странно. Пара-тройка артистов жонглировали высокопрофессионально, с гордой осанкой и высоко поднятой головой расхаживая вдоль манежа, в то время как некоторые делали свою работу откровенно неумело. Наконец, не прошло и полуминуты, как один из неумех-клоунов выронил одну кеглю, растерялся, и остальные тут же посыпались во все стороны. Мужчина принялся торопливо бегать, собирая с пола свои пластиковые приспособления, когда несколько человек в зале засмеялись. Надо сказать, именно этот клоун был немного полноват и так смешно суетился, бегал… В общем, люди засмеялись – не все, конечно, ведь по лицам многих я видел то же беспокойство, которое терзало и меня – но другим, меньшинству, таким же не замечающим ничего вокруг, как мой дружок Микки, показалось веселым, что клоун рассыпал кегли. Тогда-то все и началось.

Артисты на сцене внезапно прекратили свое дело, и дружно, не сговариваясь, уставились в зал. Надо сказать, у меня холодок по коже пробежал от их взглядов. А потом какой-то омерзительного вида карлик выволок на сцену коробку с новым реквизитом, и клоуны спешно принялись его разбирать. Когда же они двинулись к зрителям, и один из них встал за спиной случайно выбранного им мужчины, принявшись жонглировать над его головой, а дверь, отделяющая нас от выхода на улицу, закрылась, я понял, что угодил в самый большой переплет своей жизни, в сравнении с которым приводы в полицию и уличные драки – сущий пустяк. Дело в том, что толстую стальную дверь при входе я заметил сразу, но не придал этому значения, и теперь путь назад был отрезан, но мне все равно хотелось бежать. Потому что из той коробки клоуны доставали… Топоры, ножи, и такие шипованные биты, которые, знаете, используют на улицах мексиканские банды в своих разборках. Забивают в биту гвозди со всех сторон, а потом обламывают шляпки кусачками. Довольно острая и болезненная штука получается, если просто в шутку кого-то слегка ткнуть ею. И когда один из этих неумех принялся размахивать смертельно опасным оружием над головой зрителя, а парень, бледный как смерть, боялся даже дышать, чтобы не помешать человеку, в чьих руках сейчас находилась его жизнь, я подумал, что это конец. Нас не так много, не больше полусотни людей, из которых половина девушки, мы безоружны и заперты в цирке с маньяками, в руках которых топоры, ножи и биты. Мне стало дурно.

Микки тоже напрягся, я видел это по его лицу. Он оценивающе смотрел на приближающихся к нам клоунов, чтобы понять, есть ли у него шансы противостоять одному из них и отнять оружие. Как я уже говорил, Ллойд – настоящий боец, но туговато соображал и не понимал, что таких как он в зале может больше не оказаться, и его просто убьют остальные, даже если он и отнимет оружие.

Все начало проясняться, когда один из клоунов принялся жонглировать над пустым креслом. Надо сказать, эти сумасшедшие, не переглядываясь и не переговариваясь, каким-то образом как будто случайно выбирали место в зале, над которым будут размахивать смертоносным оружием, а потому началась паника. Люди пытались понять систему и логику артистов, метались, выбирали места, буквально дрались за них. То, что раньше было практически пустым залом, превратилось в бешеный муравейник с сумасшедшими дерущимися жителями. Все куда-то спешили, толкали друг друга, выдумывали и пытались предсказать, как дальше двинутся сумасшедшие жонглеры. Клоуны постепенно продвигались, и вот один из них приблизился к нам, стал рядом с Микки и принялся размахивать своими топорами и ножами над пустым креслом. Честно сказать, у меня от сердца отлегло, потому что я понимал, что мы больше вне опасности. Актер жонглировал своими предметами с полминуты, а затем уронил нож, и, сбившись, быстро отскочил назад – туда, где еще секунду назад располагалась его нога, обухом вниз упал топор. Нет, он не отрезал бы ногу мужчине, но однозначно расплющил бы пару пальцев. Клоун наклонился, подобрал предметы и двинулся дальше. Когда же я зачем-то бросил мимолетный взгляд на кресло, в которое воткнулся выроненный неумелым жонглером нож, чтобы оценить масштабы повреждений, то увидел скомканный лист бумаги.

Колебался я всего секунду. С одной стороны, опасность миновала, и маньяки больше не будут размахивать смертельным оружием над моей головой, с другой же, мне было любопытно, что там, в этой записке? Я нервничал и оглядывался. Нельзя, чтобы они увидели, что я читаю это, иначе меня могут просто убить. Они, наверняка, все здесь ненормальные, потому что по-другому и быть не могло. В итоге, убедившись, что внимание зрителей сосредоточено лишь на том, чтобы не попасть на место смертника, а клоуны просто подбрасывают свои топоры, я, перегнувшись через Микки, схватил бумажку, и, вдвое согнувшись, словно завязываю себе шнурки, принялся читать.

«При первой возможности уходите за кулисы. Там безопасно. Потом все объясню. Никому не слова, иначе вас раскроют»

Я думал всего несколько секунд. С одной стороны, нам, кажется, выпал прекрасный шанс спастись, с другой – не хотелось бы бросать остальных людей. Впрочем, не факт еще, что мы действительно спасемся, зайдя за кулисы. Может быть, это какая-то ловушка, и именно там начнется все самое страшное? Почему именно мы с Микки, почему…

Я оглянулся на того же клоуна, который жонглировал рядом с нами. Теперь он стоял за спиной какого-то упитанного парня, по лицу которого читалось, что он вот-вот заплачет или упадет в обморок. Действительно, мало приятного, когда над твоей башкой размахивают топорами. Клоун, однако, казался предельно сосредоточенным и аккуратным, и вскоре ушел дальше, а парень… я заметил, как толстяк что-то увидел под ногами. Кажется, в его голове бежит та же череда мыслей и догадок, что и в моей, а потому я отвернулся. Сейчас толстяк захочет удостовериться, что на него никто не смотрит, а я не буду ему мешать. Значит, один из клоунов играет против своей команды и пытается спасти, кого может. Отлично! Теперь осталось только придумать, как попасть за кулисы. Как незаметно подняться со своего места, пересечь зрительный зал, пройти по сцене и зайти туда, где не бывает ни один зритель. Решение появилось само собой неожиданно и просто.

Клоуны закончили свои трюки. Голос из колонок, лица которого мы не видели, сообщил, что нужно несколько добровольцев для следующего номера. Голос так же как и клоуны, при их первом выходе на сцену, вызывал дрожь по всему телу, заставлял опасаться, и, хотя я не видел говорящего, мне вдруг стало ясно, что это он стоит за всем этим. Смотрит на нас откуда-то свысока и усмехается. Соответственно, как только он объявил о наборе добровольцев, мы с Ллойдом подняли руки. Один из клоунов, не тот, кто подбросил бумажку, а совсем другой, из тех, кто хорошо умел жонглировать и правильно держался на сцене, собрал всех желающих и повел за собой. Думаю, не нужно говорить, что тот толстый парень был в числе пожелавших попасть за кулисы, но, как мне показалось, появилось среди нас и много лишних людей, которые, просто почуяв неладное, предпочли пойти за кулисы, чем оставаться в числе зрителей. По большому счету, это была своеобразная лотерея, и на тот момент было невозможно сказать, кто оказался прав, а кто сглупил.

Нас завели за кулисы в тесное помещение. Я, помнится, хотел пересчитать попавших со мной сюда же зрителей, но из-за суеты и постоянного движения людей, дважды сбивался со счета. В итоге, поняв, что нас немногим больше дюжины, и что мы с большим трудом помещаемся даже стоя в небольшой комнатенке, я бросил свои попытки. Мы с Ллойдом молча ждали, хотя Микки, кажется, переживал, что девчонка, которая ему понравилась, осталась в зале. Так или иначе, мой друг сомневался еще с полминуты, стоя посреди шумной галдящей толпы, а затем изрек.

– Мэт, я не могу так. Она там, совсем одна, и ее некому защитить от этих уродов. Я пойду.

– Микки, ты умом тронулся? Один черт знает, что они задумали, я рекомендую тебе…

– Нет, дружище, ты взрослый мужик и сам о себе позаботишься. А она – нет. Увидимся в общаге, – И с этими словами Ллойд покинул меня. К сожалению, в тот день мы с ним больше не виделись. Забегая вперед скажу сразу, что он пришел под утро, весь измотанный, с тяжелыми кругами под глазами и печатью задумчивого горя на лице. Однако, как я не выспрашивал, что с ним произошло, Мик так и не ответил. Эту тайну, о том, что творилось с остальными людьми, с выбывшими, Ллойд унес с собой в могилу.

– Погодите так Ваш друг, Ллойд, погиб, – Томас Дэй с искренним удивлением смотрел на рассказчика, – И Вы не обратились в полицию, не рассказали им о случившемся?

– Да, он погиб через год после выпуска. Я не позвонил в полицию, потому что Микки умер по своей вине. Как я уже упоминал, парень неплохо играл в футбол, но недостаточно хорошо, чтобы зарабатывать этим на хлеб, а мозги у него были явно не в лучшей форме. Так или иначе, каким-то чудом он сдал экзамены, и, за год не найдя достойной работы, начал подрабатывать электриком. Ллойд учился на инженера, и основы электротехники значились в списке освоенных им дисциплин, но Микки почти не посещал лекции, да и ветер в голове… В любом случае, все произошло довольно быстро, когда на первом же заказе, меняя проводку у Мисс Гендельберг, Ллойд перепутал фазу с землей и на короткое время превратился в новогоднюю гирлянду.

– Матерь Божья, – Невольно произнес Томас, – Мне жаль…

– В любом случае, когда Микки ушел, мы обнаружили, что дверь в эту комнату такая же железная и прочная, как и при входе, и что клоуны собираются ее закрывать, – Продолжил свой рассказ миллионер, как будто и не слыша реплику репортера. – Правда, перед этим один из них с трудом протиснулся к нам и спросил, не холодно ли уважаемым зрителям? Нужно сказать, что, когда ушел Ллойд, свободного места не стало ни на йоту больше – люди продолжали с трудом помещаться в тесной комнатушке, стоя бок о бок друг с другом. Так вот, жонглер спросил, не холодно ли нам, и при этом на лице, даже под толстым слоем грима, читалась отвратительная хитрая гнилая усмешка. А в следующую минуту он начал закрывать стальную дверь, а, когда расстояние между дверным косяком и толстой металлической преградой осталось минимальным, чья-то рука умелым движением затолкнула внутрь короб с теплой одеждой. Пальто, плащи и даже несколько теплых меховых шуб, таких, как в кино носят наркоторговцы из бедных кварталов, смотрели на недоумевающих людей из грубой деревянной коробки, в то время как за окном стояла майская жара. Не то, чтобы прям уж летний зной, но большинство девушек уже наделил легкие платья или шортики, позволяющие парням насладиться их прелестями. И в тот момент, когда дверь закрылась, оставив толпу людей в тесной комнатушке, началось именно то, чего я боялся больше всего с самого начала. Паника и безумие.

Кто-то из дальних концов комнаты бросился вперед, сминая и расталкивая менее сильных и стойких людей, пытаясь как можно скорее достичь ящика и выбрать себе одежду получше. Другие, стоящие впереди, уже копались в коробе, стараясь не подпустить конкурентов. Кто-то кричал, отовсюду сыпалась бранная речь, а затем я услышал громкий звук падения чьего-то тела. Только вот никто не обращал на это внимания, и упавшего на пол человека едва не растоптали. Честно говоря, при всем том, что я отлично помню каждую деталь и каждую секунду этого майского дня, именно этот упавший на пол человек каким-то странным образом выбыл из моего сознания. Я не помню, женщина это или мужчина, какой комплекции и возраста. Странная с годами становится память…

Итак, одежда быстро закончилась, и, естественно, ее не хватило на всех. Пока что еще никто не пытался отнять шубу или плащ у людей, кому повезло первыми завладеть вещью, но я прекрасно понимал, что это лишь вопрос времени. В данной ситуации я осознавал, что холод не так страшен, как паника, потому что в комнате слишком тесно, и даже если резко похолодает, мы еще довольно долго продержимся, отапливая воздух своим дыханием и друг друга своими телами.

Постепенно все утихли, и великая штука наш страх – я, как и многие другие, начал покрываться мурашками. В жаркий майский день, стоя в одной комнате с кучей других столь же невезучих зрителей, когда пот должен литься по моему лицу, когда в комнате должно быть нестерпимо душно и жарко, мы начали мерзнуть. Я внимательно изучал потолок, стараясь найти вентиляционную шахту или что-то подобное – место, откуда нам могли нагонять ледяной воздух – но не находил ничего подходящего. К сожалению, изучить пол или стены я не имел возможности – теснота и мой невысокий рост не позволяли мне этого.

Спустя какое-то время мы начали постепенно переговариваться и обсуждать ситуацию, высказывать свои идеи. Честно говоря, тогда, да и сейчас, мне казалось, что среди нашей группы людей может быть один-два засланных клоунами агента, или, что, на мой взгляд более вероятно, где-нибудь под потолком скрыта камера, которую я не сумел найти. Люди разговаривали, сначала сдавленно-тихо, а затем все смелее и смелее высказывая свои предположения относительно ситуации и того, что нам стоит делать дальше. Я видел, что те, кто завладел верхней одеждой, кутались все сильнее, заворачивались в нее, да и мне, честно говоря, становилось холоднее с каждой минутой. Кто-то предположил , что тех, кто остался снаружи, заморозят, убьют холодом, что иначе нельзя объяснить, зачем людям в комнате выдали шубы. Другие с ним соглашались, но я не верил в подобную чушь. Более вероятно, что это нас хотят заморозить, что мы здесь сдохнем от холода, потому что с остальными сумасшедшие циркачи проведут время иначе, придумают другие конкурсы для убийства. Кто знает, что у них в головах, но в то, что нас никто не собирается спасать, просто так, без причины, выбрав случайных людей среди общего числа зрителей, я не верил.

Минут через двадцать я чувствовал себя совсем плохо. Голова кружилась, в глазах мутнело, ноги стали ватными… По какой-то причине мне все еще было холодно, но организм вел себя так, словно страдал от перегрева, как будто вот-вот у меня случится тепловой удар.

– На самом деле никто не загонял холодный воздух в комнату, верно? – Заинтересованный корреспондент и сам не заметил, сколь бесцеремонно прервал рассказ собеседника. Кажется, для Томаса сейчас не важно, кто перед ним сидит, не важен рассказчик – интересна лишь сама история.

– Все верно, мальчик мой, – Автоматически произнес Уэст, и спустя секунду, осознав, что только что произнес, немного дернулся. Он тоже с головой погрузился в воспоминания, и теперь как будто вжился в роль старика, рассказывающего своему внуку очередную историю из жизни, – Никто не нагонял холод, это страх заставлял нас дрожать, это ужас покрывал нашу кожу мурашками и полностью отключал рациональный логический мозг. Как думаешь, Дэй, чего боялся каждый из нас в тот момент?

– Клоунов – психопатов и их лидера, того, кто за всем наблюдает и говорит в микрофон? – С вопросительными интонациями в голосе наполовину ответил, наполовину спросил репортер.

– Нет. Неизвестности. Мы всегда боимся неизвестности больше всего. Когда ты смотришь фильм ужасов, тебе страшно лишь до тех пор, пока не покажут чудище или маньяка. В общем, пока ты не увидишь зло. Увидев противника, твой мозг начинает работать иначе, думать, как победить, как нащупать слабые места соперника. Но пока ты ничего не знаешь, тебе страшно. Мы боялись неизвестности, только и всего.

Томас Дэй не знал, что ответить. В принципе, слова миллионера имеют смысл, но в любой ли ситуации они верны? Так или иначе, репортер, как и всегда, решил промолчать, а Мэтью, выдержав небольшую паузу, продолжил.

В общем, когда мне стало совсем дурно, я сказал, что нужно выходить. Пытался объяснить людям, что на самом деле это мы в ловушке, что нужно выбираться, но никто даже слушать меня не хотел. На самом деле, их можно понять – какой-то студент вдруг решил, что лучше других знает, что нужно делать и как поступать. Других желающих выйти не нашлось, несколько человек, из тех, что больше всех боролись за одежду, предложили мне билет в один конец. Как сейчас помню мужчину лет сорока пяти с прожилками запойного алкоголика на носу, который грубым пальцем рабочего с кривым желтым ногтем тыкал мне в грудь, а из его зловонного рта с частью выпавших зубов среди проклятий и ругательств слышались слова типа «выходи», «не вернешься» и «сдохнешь от холода». Какого же было мое удивление, когда основная масса людей его поддержали. По сути, у меня стоял нелегкий выбор, очередная лотерея с шансом на победу в 50% – выйти и не иметь возможности вернуться, или остаться. Честно говоря, не будь этого мужчины с нами, и не поддержи его народ, я бы, возможно, остался.

Но я прекрасно понимал, что этот человек за счет грубой физической силы и наглости уже стал негласным лидером, и очень скоро все будут ему подчиняться. И еще неизвестно, кто хуже – этот полуобразованный самодур, или клоуны-маньяки, размахивающие острыми предметами у тебя над головой. Я представил, что будет дальше, если я останусь здесь, под властью этого пьющего работяги. Не пойми меня неправильно, Мэт, я мог бы его ударить, но в колледже мое физическое развитие сильно отставало от умственного, а люди явно поддержат взрослого мужчину, не студента. А потому, представив, что паника, как при разборе одежды, может повториться или перерасти во что-то более серьезное, я предпочел выйти. Уж лучше смерть от холода, чем находиться под властью полоумного алкоголика, который привык все вопросы решать лишь за счет силы.

К моему удивлению, дверь оказалась незапертой, и я беспрепятственно вышел. Как только мои ноги переступили порог комнаты, сзади я услышал громкий скрежет, свидетельствующий о слишком резком и быстром закрывании металлической двери – как будто люди внутри пытались защититься от холода, который мог проникнуть в дверную щель, когда я выходил. Лицо приятно обдало свежим воздухом, и мне практически сразу стало легче. Голова перестала кружиться, отступила тошнота и гул в ушах. Признаться, в первую секунду я действительно поверил, что здесь лютый мороз когда вышел из душной тесной комнатки, а свежий воздух обдал разгоряченное лицо. Видимо, точно так же подумали и те, кто так спешно закрывал за моей спиной дверь. Я молча двинулся к выходу на сцену, а, как только моим глазам предстал пустой зрительный зал, сразу все понял. Нас разделили, и остальные отправились куда-то еще, вероятно, гонимые подобному нашему страхом и спасающиеся от очередной несуществующей напасти. Я не мог просто так уйти, а потому вернулся за кулисы, и, стоя под дверью, уговаривал людей выйти. Долго и упорно рассказывал, что здесь нет никого, абсолютно тепло и нормально – но мне не верили. Пока я выходил из-за кулис и осматривал зрительный зал, негласный лидер запертых в душной комнате людей умудрился как-то забаррикадироваться, чтобы я не вернулся. Почти десять минут я провел там, стоя, а затем просто сидя на асфальте (шапито не утруждалось делать новый пол за кулисами, а располагалось оно на парковке) около двери и рассказывая, что здесь безопасно, но в ответ слышал один и тот же ответ. Говорящий изнутри упертый мужской голос твердил, что я просто подыхаю от холода и прошусь обратно. Вконец разозлившись, я обругал тупого упрямого алкаша последними словами, а тот в ответ пожелал мне сдохнуть и пообещал насрать на мой окоченевший труп, когда выйдет оттуда. На этом мое общение с ним закончилось, и я просто двинулся к выходу из цирка.

Мэтью Уэст прервал свой рассказ, снова раскуривая сигару. Кажется, ему важен был не сам факт курения, а именно процесс переминания сигары во рту, перемещение ее из угла в угол. Скорее всего именно поэтому она и затухла. Мужчина задумчиво смотрел вдаль, погрузившись в собственные воспоминания, а репортер терпеливо ждал. Когда же Уэст, наконец, раскурил сигару и продолжал молчать, Томас рискнул нарушить тишину.

– И это конец истории? А как же приз? Что случилось с остальными?

– Я могу считать это вторым вопросом? – Хитро улыбнувшись взглянул на него Уэст.

– Нет, потому что Вы все еще не ответили на первый. Где Вы взяли стартовый капитал для того, чтобы…

– Терпение, Том, терпение. Я просто немного задумался, путешествуя по волнам своей памяти, только и всего. Я рассказал уже довольно много, и все, что будет впереди, не менее интересно и интригующе, чем первая часть рассказа.

Я думал ехать домой, но мы с Микки приехали на его тачке, ремонтом которой он занимался добрую половину своего свободного времени, а, если точнее, все время, когда не думал о соблазнении очередной цыпочки. Итак, мне не оставалось ничего иного, кроме как просто пытаться поймать попутку, идущую в наш студенческий городок, идя на всякий случай вдоль дороги в нужном направлении. Надо сказать, до кампуса не меньше двадцати миль, а вероятность проезда через него кого-либо после девяти часов вечера, в обычный рабочий день… Скажем так, крайне мала, поэтому, понурив голову и размышляя о том, что это такое со мной сегодня произошло и как теперь искать Ллойда, заявлять ли в полицию и вообще как себя вести, я угрюмо брел вдоль дороги. Честно сказать, я не очень-то переживал за своего дружка – этот чертовски везучий и крепкий засранец выживет в любой ситуации, волновался я об одном: лишь бы та девчонка не втянула его в какую-нибудь хреновню. Потому что Микки, увидев красивую задницу, бежал за ней, словно собака за косточкой. А вдруг та девушка заодно с клоунами-маньяками, а что, если…

В этот миг я не поверил своим глазам. Я как-то раз читал, что мысли материальны, что стоит о чем-то думать, и это обязательно появится в твоей жизни – но, черт меня дери, не до такой же степени! Та самая девушка, на попку которой пускал слюни Ллойд, буквально пронеслась мимо меня, пересекая дорогу. Я не успел ничего подумать, не стал размышлять – просто бросился за ней.

Чтоб ты понимал, Том, студенческий кампус был почти в двадцати милях от той самой злосчастной парковки торгового центра, на которой расположился цирк-шапито. Лучшая из перспектив для меня в тот момент была вместе с бомжами и бедняками проехать лишние пару миль на автобусе до окраины города, а остаток пути тащиться в кампус. Вероятно, я пришел бы к середине следующего дня, а, может, меня бы сбила фура, несущаяся на дикой скорости ночью, водитель которой просто переутомился и на слишком долгое время моргнул. Это были другие времена, и варианты развития событий, как нападение стаи бродячих собак или ограбление бандой чернокожих озлобленных парней, были более чем реальны, намного вероятнее, чем сейчас. Поэтому мне и не сильно хотелось идти вдоль трассы. Та девушка была прекрасной возможностью свалить из города, а, заодно, узнать, где Микки. Наверняка ведь она как-то добиралась сюда, не на попутках же. А если она местная… Тогда проблем еще меньше.

Итак, я бегу за ней, и слышу, как она тяжело дышит, словно собака, мечтающая о воде в жару. Быстро догоняю ее и в первый раз начинаю понимать своего дружка-полудурка Микки – да, задница у нее действительно что надо. А вот мордашка, как оказалось, не очень – слишком деревенская, щекастая, круглая. В общем, я догоняю ее и по глазам вижу, что она меня узнает. Бегу с ней рядом и как бы невзначай задаю вопрос.

– Что случилось? От кого ты убегаешь?

– Нам… поступило новое. Задание. – Она задыхается и говорит с трудом, едва понятно, с глотанием окончаний слов и так далее – в общем, можешь заставить пробежать какого-нибудь пятнадцатилетнего жирдяя пару километров и спросить о теории эволюции – будет тот же эффект.

– Что за гребаное новое задание? Где мой друг?

– Не знаю. Мы раздели…

Я понимаю, что они разделились, не разделись, но, честно говоря, разговаривать односложными предложениями довольно трудно.

–Что там у вас произошло?

– Долго. Тяжело. Надо бежать…

– Понятно, – Я задумался. Кажется, девчонка-то умом не блещет.

– Что за задание?