Тот, кто меня купил

Тая

– Ну ты, блин, даёшь! – бешено вращает глазами Синица. – Я думала, Падлыча на носилках вынесут с обширным инфарктом миокарда. Раздолбала его священную корову! Ты видела, видела? У него лысина багрового цвета была!

Олька медленно сползает от сдерживаемого хохота по стене. Смеяться сейчас нельзя. Если честно, мне не до смеха. Я пытаюсь умыться, вычесать пыль из волос и отчистить фирменное платье. За него Гена сдерёт три шкуры. Порча хозяйственного имущества.

О рухнувшей инсталляции я даже думать не хочу. С тоской прикидываю, сколько придётся пахать бесплатно и как выкрутиться без тех копеек, что я здесь зарабатываю. Не знаю, как Гена, а тётка меня со света сживёт. На эти деньги я питалась в университете, ездила в метро и покупала кое-что из вещей. Теперь на всём крест.

– Гена, надо поговорить, – слышу я незнакомый голос. Уверенный такой, деловой.

– Сэва, дарагой, нихаращо получилось. Господин Гинц ни захатэл ждат косидо? Пальчики аближеш, такой изысканный вкус. Савсем как в Испании. Ни атличиш.

– Попробую, попробую я твоё косидо, как только договоримся.

Синица ожесточённо машет руками на Ольку, та, закрыв рот обеими руками, испуганно замирает у стены, как мышь. Затаив дыхание, мы на цыпочках подкрадываемся к кабинету Гены Падлыча. Начало разговора, естественно, мы пропустили. Но то, что творится дальше, можно и не подслушивать: голос хозяина стены пробивает, как бронебойные снаряды.

– Ты смэрти маей хочеш, да? Эта символ маево рыстрана, а она его убила, да? Талысман разрушила, бэду накликала. Типер по миру пайду.

– Ой, да ладно, – посетитель лениво растягивает слова. Чувствуется: иронизирует. Если не сказать хуже. – Что ты так по этой рухляди убиваешься? Символ, талисман… ерунда это всё, ты ж взрослый мужик, Гена. Ну, что ты сейчас несёшь? Ей цена пять копеек в базарный день. Между прочим, ты Гинца своим ором расстроил. Девушку зря обидел. Триста долларов за эту кучу мусора никто не даст.

– Э-э-э, Сэва, какой трыста? Две тысячи заплатил. Сам Бэйкин ваял, дызайнер мирового уровня. В Парыже выставка проходит. Успэх бешеный. Типер я его ни угаварю новый шыдевр сваять.

– Пятьсот. В дань уважения к мировому светилу.

– Дыве! Дыве тисячи!

Они торговались истово, но по-разному. Падлыч рвал на лысине волоса – образно выражаясь, незнакомец Сева продолжал отстреливаться лениво, словно точно знал, что в какой-то момент Гена сдастся, а все его «сваэй русской мамай клянус» не более, чем горячая испанская (как он без конца подчёркивал) кровь, из которой тянулись добротные грузинские корни. Хотя с натяжкой Гена бы и за испанца сошёл. С его-то носом, жгуче-чёрными глазами и темпераментом.

– Ах, какой мужчина! – шепчет почти одними губами Линка. Естественно, она не Геной восхищается, а вторым заядлым торгашом. – Совершеннейший вынос мозга, видела?

Ничего я не видела. Как-то не до того было, чтобы рассматривать. Я на руки, виски и профиль «объекта» пялилась, пока подо мной Росинант с Дон Кихотом не грохнулся. Ну, сидел какой-то рядом. Блондин, кажется. Но это не точно. Меня и сейчас несколько иные материи волнуют.

Чувствую, как шевелятся на затылке волосы. Дыбом встают. Эти двое за дверью уже до тысячи долларов дошли. И как-то нехорошо мне. Неспокойно. С какого перепугу чужой мужик мой «долг» перед «родиной» оплачивает? Ведь не от большой любви к альтруизму. Судя по тому, как они с Геной Павловичем сцепились, на доброго самаритянина этот мистер Икс не тянет ни на копейку.

Кажется, они по рукам ударили. Синица хватает меня за руку – и мы стремительно делаем ноги. На цыпочках, чтобы каблуками не цокать по паркету. Но звук всё равно прорывается – чпок-чпок, словно кошка когтями постукивает.

Не успели мы скрыться и дух перевести, как лысый чёрт гаркнул на весь коридор:

– Таисия, ты где, дэвочка мая дарагая?

– С богом! – Линка крестит мне лоб и выпихивает наружу.

– Обслужи столик, да? И сматри у миня! – трясёт он кулачищем, размером с хорошую кувалду.

Мог бы и не стараться: все знают, что Падлыч может махать чем угодно, но не тронет и пальцем. Ну, разве что намекнёт на непристойность. Но открыто он никогда и ни к кому не приставал, разве что иногда к задницам своей хлебосольной рабоче-крестьянской широкой ладонью прикладывался.

Пока я расставляю на столе перчики, огурчики и маринованный лучок на закуску, исподтишка изучаю посетителя. Брутал. Мачо. Сердцеед на все сто баллов по стобальной шкале. Вот кому «слегка за тридцать». А может, чуть меньше. И как это Линка так промазала? Видать не рассмотрела за объектом номер один.

Волосы у него зачесаны небрежно назад, открывая высокий лоб. Глаза глубоко посажены, но не портят, а придают взгляду нечто роковое. Правда, я не люблю подобные лица. Чересчур обаятелен, как котяра. Как паук, который заманивает доверчивых мух в свои сети, а потом высасывает досуха и бросает. После таких – только разбитые сердца да надежды остаются.

Я вижу, как он морщится, пригубив суп. Ну да, здесь тебе не Мадрид. И не элитный ресторан. Повар у Гены сбежал – конкуренты сманили. И с тех пор начались хождения по мукам: уже пятого меняет и всё никак не пригреет нормального. Почему-то Падлычу катастрофически не везло. Брехло он первостатейное. Дон Кихот, скрученный из автомобильного старья и железяк, что-то плохо исполнял функцию талисмана.

Объект номер два с опаской отодвигает горох и сало и с отменным аппетитом набрасывается на мясо. Уж мясо даже та бездарность, что сейчас исполняет роль повара, испортить не смогла.

Мужчина делает знак рукой, останавливая меня.

– Присядь, пожалуйста, – меряет он меня глазами из-под опущенных век.

– Не положено, – заученно и вежливо отказываю я, но он только ухмыляется, растягивая красивые губы в улыбке.

– Геннадий Павлович не будет против. Присядь, – а это уже приказ. Мягкий, но увесистый, как кирпич.

Сажусь на краешек стула. Сердце частит, и в солнечном сплетении сжимается так, что становится трудно дышать.

– Я заплатил за ту хрень, что ты развалила, – он продолжает скользить по мне взглядом. Раздевая. Изучая. Разглядывая мои «прелести», скромно прикрытые униформой, но где надо выдающиеся и достаточно приятные – Гена Падлыч других не берёт. Я прошла жёсткий кастинг, прежде чем устроилась работать в его ресторан. У меня открыты только ноги, и этот гад рассматривает их с великим интересом. Нагло. Вот же, сволочь.

– Спасибо вам большое, – покорно бормочу благодарности, но мужчина небрежно отмахивается. Словно я ему наскучила до чёртиков.

– Как ты понимаешь, ничего не делается просто так. Поэтому оставь свои благодарности на потом. Деньги на твоё спасение от гнева Геннадия Павловича дал господин Гинц. Поэтому взамен он хочет, чтобы ты сделала для него кое-что. Придётся потрудиться, Таисия. Отработать достаточно большую сумму.

Я так и знала, что добром это не закончится. И ещё не понятно, кому лучше было бы отработать безвременно почившую в бозе инсталляцию – Гене Падлычу или незнакомому господину Гинцу. Тому самому. Глубоко под сорок. С красивыми руками и римским профилем.

И почему у меня внутри разрастается безобразной гигантской кляксой ощущение, что я попала?

Глава 4

Эдгар

Сева ловит меня на выходе из здания, легко перебирает длинными ногами по ступеням, приспосабливаясь к моему широкому шагу.

– В общем, я поговорил с Геной.

У меня звонит телефон. Это адвокат – нужно ответить.

– Кто такой Гена? – спрашиваю три минуты спустя. Яростная перепалка состоялась в духе аргентинского танго: шаг вперёд – два назад.

Сева хлопает ресницами и открывает беззвучно рот. Он с его метр девяносто почти вровень с моими метр девяносто четыре. Мы почти глаза в глаза друг другу смотрим.

– Нам англичане впаяли иск, – чертыхаюсь сквозь зубы и пытаюсь взять себя в руки. – Экологию загрязняем, видишь ли.

– Да наплюй, – успокаивает Сева. – Слишком далеко и не доказуемо.

– Там всё выверено, умник. Ветер, катаклизмы. Наша гарь летит на их территорию. В общем, предстоит поездка в Лондон.

Я пытаюсь выдохнуть и сосредоточиться на чём-то важном. Сева мне хотел что-то донести. – Так кто там у нас Гена?

Сева трогает свою знаменитую бровь и кидает на меня полный загадки взгляд.

– Хозяин «Дон Кихота». Несколько дней назад. Ты велел с девчонкой разобраться.

– Да-да, – наконец-то въезжаю, о чём речь. – Жена. Помню. Давай по дороге? – киваю на машину и продолжаю путь по ступенькам вниз.

– Да там рассказывать не о чём. Всё, как по нотам: я сказал ей, что ты оплачиваешь её долг, а она за это будет должна на тебя поработать.

Я уже почти у машины. Резко оборачиваюсь.

– Сева, у тебя вообще мозги когда-нибудь работают правильно? Нельзя же так буквально мои слова передавать. Ты представляешь, что она там насочиняла?

– А что такого-то? – теребит он карман пиджака. – Сказал, что всё в рамках. Работа несложная.

– И она прыгала от счастья? – не могу удержаться от сарказма.

– Эм-м-м, – мычит Сева в замешательстве.

– Как всегда, в своём репертуаре. Понятно, садись в машину.

Сева поглядывает на часы и качает головой.

– Прости, Эд, но у меня важная встреча. Нужно вернуться.

– Тогда коротко и по существу, а дальше я уже сам.

Временами он меня раздражает, но Севу нужно принимать в комплекте «как есть» – со всеми его заморочками.

– Там всё очень скромно. Учится в университете – филология или философия, точно не скажу. Сирота. Живёт Тая у тётки. Эта мадам её и воспитывала. Гена говорит, строгая и жадная.

Сева бубнит охотно, вываливает собранную информацию так, словно он сам девочке биографию писал.

– Тая, значит.

– Да, Таисия Прохорова. Двадцать лет.

– А тётка у нас кто? – тяну из него сведения.

– Да кто её знает, – трёт Сева переносицу, – подробности, сам понимаешь, из одних уст не услышишь, а копать глубоко времени не было.

– Адрес хоть узнал?

– А, да-да, – с готовностью лезет во внутренний карман.

– Скажи водителю, а там я уже разберусь.

Как помощник Сева работник ценный, но когда дело касается женщин, у него другой радар вместо головы поднимается. Это ж надо – Тая. Так он это сказал, словно ему на карточку миллион привалило. Бряк!

Мой приезд под тёткин дом всполошил всю местную общественность: машина перегородила подъездную дорожку, и, видать, многих впечатлила. Мне пришлось к нужному дому идти пешком, а это достаточно приличное расстояние. И, понятное дело, местный бомонд встречал меня с преувеличенным интересом. Бабульки на лавочке разве что взглядом не раздели – так внимательно меня разглядывали.

Тут главное не дрогнуть, и я не оплошал: легко справился с кодовым замком, набирая номер квартиры Таиной тётки.

– Кто там? – голос осторожный и неприятный.

– Добрый день! Мне нужна Алевтина Витольдовна.

Тишина. Пауза.

– Вы по жалобе пришли?

– Можно сказать и так, – согласился, прислушиваясь к тишине. Такое впечатление, что даже птицы петь перестали, вслушиваясь в мой голос.

Дверь, щёлкнув, дала «добро» на вход, и Таина тётка почти сразу атаковала меня. Квартира, оказывается, на первом этаже находится.

– Всё, что вам сказали, – ложь. Я не маньячка какая-то и преследованиями не занимаюсь. Да, таскала за ухо, гадёныша, каюсь, но как же его не таскать, когда он всю стену изгадил? – ведёт она рукой по выкрашенной в голубую краску стене.

– Я собственноручно мыла панели, между прочим. И пальцем больше его не тронула. И не верьте, что у этого олуха психологическая травма – его и обухом не перешибёшь. Там нервы что канаты и наглость зашкаливает. А родители его по психиатрам водят – нежный цветок, видите ли.

– Я бы хотел поговорить не на лестничной площадке, – мягко прерываю её словесные излияния.

– Да-да, конечно, – распахивает она передо мной двери и ведёт на кухню. Ей не нравится, что я не разуваюсь – вижу по взгляду, но и ухом не веду, как говорится. Потерпит.

– Я, собственно, по другому вопросу, – присаживаюсь на предложенный стул. – По поводу Таисии.

Тётка открывает и закрывает рот. Хватается картинно за сердце. Готов голову заложить: у неё всё в порядке со здоровьем, но манипулировать умеет она мастерски.

– Что, выгнали? Из университета? – в голосе столько кипящей радости, что хочется её остудить, но я не спешу.

Она ещё не старуха и ухаживает за собой. Причёска, макияж, ногти в порядке. Молодящаяся дама бальзаковского возраста. Или около того.

– А что, были прецеденты? – не совсем понимаю её торжества, но тётка на своей волне – слышит лишь себя.

– Слава тебе, господи! – картинно крестится она. – Дошли мои молитвы до неба! Я ж ночей не досыпала, растила её, неблагодарную. Без личной жизни осталась, а она свинью мне подсунула. Нет бы после школы профессию какую нужную получить и копейку зарабатывать, тёте помогать, а ей в университет захотелось. Нужен он ей как собаке пятая нога. Думала, помощи дождусь – ползарплаты на лекарства уходит, а ещё и питаться надо, одевать её, обувать. Молодая – помады всякие подавай, с подружками погудеть. И всё: «Тётя Аля, дай». Ну, теперь не попросит. Выгоню – пусть как хочет живёт.

М-да уж. Ну, как говорится, на ловца и зверь. Усаживаюсь на стуле поудобнее, закидываю ногу за ногу.

– Видите ли какое дело… – достаю из кармана купюры и смотрю на них словно с сомнением. – Я тут вашей племяннице предложение сделал.

– Какое? – облизывает тётка напомаженные губы и жадно пялится на мои руки.

– А она не хочет, упрямится, – продолжаю гнуть своё. – Молодая ещё. Ветер в голове. Учиться ей хочется, с друзьями зажигать – вы совершенно правы. А я с серьёзными намерениями. Обручальное кольцо купил – всё, как полагается. Может, повлияете?.. Вы же не чужой человек, единственно по-настоящему ей близкий.

Аккуратно кладу на стол пачку денег.

– Так она что, замуж не хочет идти? – нервно сглатывает тётка, не сводя глаз с купюр.

– Да, – говорю твёрдо и торжественно. – Поможете?

– Ну, почему бы и нет? – выдыхает она влажно. – Да я её к вам собственными руками приволоку. Не отвертится. Как вас зовут, простите?

– Эдгар.